Да ну вас, с вашей экзотикой

 

В графстве Ноттингемшир, как и в любом другом графстве туманного Альбиона, то и дело встречаются представители разных экзотических конфессий. Да порою таких, что католики с протестантами, при всем их тревожном историческом наследии, просто не идут с ними ни в какое сравнение. Конечно, не мне решать и судить, во что людям верить, а во что нет, но признаюсь честно — иногда бывает страшно.

Вот так подсядет в поезде какой-нибудь ведьмак с десятисантиметровыми кольцами в ушах и с железной палочкой в носу и проозонирует воздух перегаром от Ноттингема до самого Сент-Панкраса. Да нет, это, конечно же, не страшно — перегаром мы и сами умеем… Страшновато становится, когда возникает конфликт между тем, во что верит пациент, и тем, что видит врач.

Докторам по роду службы приходится иметь дело со всеми слоями общества без исключения. Причем слоям этим в экстремальной ситуации сохранять человеческое лицо вовсе не обязательно, а вот докторам, наоборот, — желательно, иначе теряется первичная идея медицины — помогать всем, несмотря на их убеждения, манеры и внешний вид.

И какие бы ужасные гримасы ни корчили вам ваши пациентки в ответ на несложные вопросы, они все без исключения имеют право иметь здорового ребеночка. И наш долг, как ответственных за все женское население на данном конкретном участке графства, этого ребеночка им организовать!

То есть проследить, чтобы младенец этот не помер от естественных и внешних причин, которые мы, профессионалы, можем и должны предотвратить.

Работал я в то время реджистраром в одном большом английском госпитале, охватывающем почти миллион женского населения. Работы было очень много. Еще бы — пять тысяч родов в год! И это без учета родов на дому, нам-то привозили в основном тетенек высокого риска.

Идешь ночью на работу по длинному больничному коридору — красота. Тишина, картины на стенах, запах кофе…

Открываешь дверь в родилку, а там засада и ужас, контраст такой, будто попадаешь из уютной спальни в бежевых тонах в рубку подводной лодки во время боевой тревоги.

Кого-то везут в операционную, кто-то рожает с воплями, кто-то стонет в приемном покое, акушерки отрывисто рапортуют о том, что происходит в девяти родильных комнатах. И посреди всего этого — ответственный дежурный врач, или по-английски реджистрар.

На него практически все в родильном отделении замыкается. Вечером реджистрар обычно розового цвета, к утру чаще — зеленого. В восемь утра — время передачи дежурства. Зеленый реджистрар идет спать — розовый заступает на дежурство, получает краш-пейджер, и все! Теперь он за все отвечает, до тех пор пока не позеленеет окончательно.

Только что шел по коридору с картинами… и все! Все закончилось! Приятный тихий вечер завершился, начался ритм родилки. Ритм принятия решений и немедленного их воплощения в реальность.

Так вот, заступаю я на дежурство в один из таких безумных вечеров. Акушерка-координатор родильного отделения рассказывает, что к чему: комнату семь, видимо, будем кесарить через часа два, комнату шесть переводим на антенатальное,[26]единице — обезболивающее — и домой и так далее…

Но особого внимания в тот вечер заслуживала родильная комната номер девять и ее обитатели.

Пациентка в девятке — первые роды, привезли три часа назад из хижины в Шервудском лесу, где она рожала без намека на прогресс, застряв на восьми сантиметрах раскрытия шейки аж со вчерашнего вечера. «Скорую» вызвали прямо в лес.

Акушерка, с выражением крайнего дискомфорта на лице, регистрирует в истории родов периодические урежения сердцебиений плода до восьмидесяти ударов после каждой схватки. Это неважный признак, прямо скажем…

Тетенька заявляет с самого порога, что напрочь отказывается от любых исследований, мониторинга сердца плода, кесарева сечения и вообще любого вмешательства в естественный процесс родов. Кроме этого, требует женщину-врача и, если возможно, сигаретку с марихуаной для обезболивания.

Читаю план родов, написанный пациенткой.

 

«В момент, когда будет рождаться ребенок, я, мой бойфренд, моя подруга и оба ее бойфренда (один — бывший бойфренд, а второй нынешний) с сестрой моего бывшего бойфренда (Джонни) хотим остаться в темноте, зажечь свечи и встретить таинство появления ребенка абсолютно обнаженными, исполняя при этом ритуальные песнопения.

Как только ребенок родится, я хочу, чтобы его передали Бальтазару (моему нынешнему бойфренду), и он прижал его к своей коже, а потом передал мне!

Плаценту после отделения желаю взять с собой домой, чтобы потом закопать в огороде. Категорически не разрешаю применять всякие уколы, щипцы, вакуум-экстракцию и любые разрезы»

 

Желание пациентки — закон. Будем следовать, по возможности, плану родов и, конечно же, надеяться на лучшее. Насчет массового обнажения публики в момент рождения ребенка я не был уверен с самого начала… однако, раз тетенька приехала, мы будем ненавязчиво пытаться ей помочь. Но сначала неплохо было бы разобраться, что вообще происходит…

Несколько слов, чтобы описать присутствующую на родах тусовку. Сказать, что окружавшая роженицу публика была экстраординарная — значит не сказать ничего. Меня не покидало ощущение того, что я попал на шабаш.

Представьте себе небольшую родильную комнату, в которой решили провести мини-съезд колдунов и колдуний. В изобилии присутствовали различные колдовские инструменты и снадобья: хрустальный шар, должно быть, для прогнозирования темпа раскрытия шейки матки, настойка на беличьих хвостах, видимо, чтобы роды прошли «пушистенько», настойка на овечьем гузне — на всякий пожарный, и куриные лапы в изобилии, видимо на случай, если внезапно понадобится куриный бульон. Да простит мне читатель мою иронию.

Участники бормочут заклинания, глаза у всех вращаются, а у одной дамы вообще все зубы — железные… В общем — весело и страшно.

У нас тем временем вполне реальная задача — родить малыша, чтобы кричал и был не очень синий. Подхожу к тетеньке, говорю:

— Здравствуйте, мисс. Извините, но вся дежурная бригада у нас сегодня — мужская. Надеюсь, вы не станете возражать? Мне надо вас осмотреть, чтобы понять, насколько раскрыта шейка матки и как низко находится голова ребенка. Еще мне нужно знать, насколько хорошо чувствует себя ваш ребенок, для этого я хочу начать мониторить сердцебиение плода, и, вполне вероятно, если подтвердится мое подозрение, что ребеночек не вполне здоров, мне нужно будет взять у него немного капиллярной крови на анализ.

Отрицательно качает головой. Хочет, чтобы все было естественно.

Ну вот, стоило из леса в такую даль тащиться…

Терпеливо объясняю, что если все-все-все будет естественно, то вполне естественно может наступить очень много неприятных вещей. Я сам за естественные роды — горой. Лучше их ничего нет, это точно. Но в случае с этой девушкой ситуация, похоже, склоняется в сторону серьезных осложнений. Ритуалы ритуалами, это все, конечно, важно и интересно, но ребенка, похоже, пора рожать немедленно. Надо срочно как-то убедить в этом девушку…

Через двадцать минут, к моему счастью, мне были разрешены обследование и мониторинг.

В результате обследования стали очевидными две вещи: первая — полное раскрытие шейки матки. Это для нас хорошо. Вторая — сердцебиение плода упало со ста сорока до шестидесяти ударов и не восстанавливается в течение уже четырех минут. Это для нас очень плохо.

Описываю девушке всю экстремальность ситуации. Говорю, что надо срочно рожать ребенка. Последствия промедления могут быть трагичны. Так как тужиться ей не хочется, предлагаю два варианта: или щипцы прямо сейчас, или кесарево минут через пять, когда развернут экстренную операционную.

— Дайте мне пять минут, я должна обсудить это с моими братьями и сестрами.

— Хорошо, только, пожалуйста, если можно, не очень долго.

Мнения публики разделились. Идут дебаты. Кто-то поет. В ход пошел хрустальный шар. Сердцебиение плода шестьдесят в минуту. Я проявляю некоторую настойчивость.

Вместо культурного «Скорое принятие решения в вашем случае было бы крайне желательно в виду быстро ухудшающегося здоровья ребеночка», жестко говорю правду:

— Товарищи колдуны и колдуньи! Если мы не родим ребенка в ближайшие десять минут, мы можем его потерять.

Девушка дает согласие на акушерские щипцы. Отлично! У меня все для этого уже готово! Неонатологи,[27]анестезиолог — все в сборе. Операционная развернута на случай, если щипцами вытащить не удастся и придется делать кесарево сечение.

Акушерские щипцы, стоит заметить, несмотря на их устрашающий средневековый вид — очень нежный и безопасный инструмент. Если им правильно пользоваться. Главное правило — нельзя тянуть со всей силы. Если голова не рождается при плавном потягивании — лучше от щипцов отказаться и сделать кесарево.

Обезболиваю, накладываю щипцы, ждем схватку. Сердцебиение плода восемьдесят в минуту. Из рук вон плохо! Так, схватка… приготовились…

Вдруг гаснет свет.

— Мать моя женщина! Это еще что такое?

Я вежливо так, тихонечко так, нежно так поворачиваю голову туда, где стоит свита рожающей, но не для того, чтобы прожечь их взглядом, а наоборот, чтобы попросить их зажечь свет, и вижу в полумраке свечей шестерых голых сотоварищей рожающей, недоуменно сгрудившихся у меня за спиной. Анестезиолог с педиатром стоят неподалеку, закатив глаза внутрь.

— СВЕТ! СВЕТ БЫСТРО! — рявкаю я тоном, от которого у акушерки немедленно начинает дергаться глаз.

Свет, правда, включили мгновенно.

— Доктор! Вы не могли бы тоже снять с себя всю одежду? И вы тоже… — Обнаженная дама из окружения роженицы с блаженной улыбкой обратилась к неотложной бригаде.

 

 

— Не стесняйтесь своего тела! Давайте воссоединимся с природой и встретим новую жизнь, скинув все одежды!

Анестезиолога тирада молодой ведьмы не убедила, педиатр тоже обнажаться отказался.

Пользуясь возникшей продолжительной паузой, мне удалось поймать хорошую схватку, и я нежным потягиванием щипцов рожаю голову ребенка. Успели! Сердцебиение восстанавливается… Вот и первый самостоятельный вдох… Розовеет! Ну слава богу…

Голая свита, потрясая бубнами, бросается поздравлять родившую с успешными родами.

Голый бойфренд Бальтазар в одних бусах подходит к новорожденному, чтобы прижать его к своей коже в соответствии с запланированным ритуалом. Ему подают ребенка. Бальтазар берет ребенка на руки, но вместо того, чтобы прижать его к груди, отдает обратно, состроив при этом брезгливую гримасу.

— Эта… вы не могли бы его немного протереть, что ли… а то он весь в какой-то липкой фигне.

Эх вы… а еще лесные братья…