ГЛАВА V. ВОЛЧИЦА

 

 

Уж двадцать лет, как Демушка

Дерновым одеялечком

Прикрыт, – все жаль сердечного!

Молюсь о нем, в рот яблока

До Спаса не беру [82].

 

Не скоро я оправилась.

Ни с кем не говорила я,

А старика Савелия

Я видеть не могла.

Работать не работала.

Надумал свекор-батюшка

Вожжами поучить,

Так я ему ответила:

«Убей!» Я в ноги кланялась:

«Убей! один конец!»

Повесил вожжи батюшка.

На Деминой могилочке

Я день и ночь жила.

Платочком обметала я

Могилку, чтобы травушкой

Скорее поросла,

Молилась за покойничка,

Тужила по родителям:

Забыли дочь свою!

Собак моих боитеся?

Семьи моей стыдитеся?

«Ах, нет, родная, нет!

Собак твоих не боязно,

Семьи твоей не совестно,

А ехать сорок верст

Свои беды рассказывать,

Твои беды выспрашивать –

Жаль бурушку гонять!

Давно бы мы приехали,

Да ту мы думу думали:

Приедем – ты расплачешься,

Уедем – заревешь!»

 

Пришла зима: кручиною

Я с мужем поделилася,

В Савельевой пристроечке

Тужили мы вдвоем. –

 

«Что ж, умер, что ли, дедушка?»

 

– Нет. Он в своей каморочке

Шесть дней лежал безвыходно,

Потом ушел в леса,

Так пел, так плакал дедушка,

Что лес стонал! А осенью

Ушел на покаяние

В Песочный монастырь.

 

У батюшки, у матушки

С Филиппом побывала я,

За дело принялась.

Три года, так считаю я,

Неделя за неделею,

Одним порядком шли,

Что год, то дети: некогда

Ни думать, ни печалиться,

Дай Бог с работой справиться

Да лоб перекрестить.

Поешь – когда останется

От старших да от деточек,

Уснешь – когда больна…

А на четвертый новое

Подкралось горе лютое –

К кому оно привяжется,

До смерти не избыть!

 

Впереди летит – ясным соколом,

Позади летит – черным вороном,

Впереди летит – не укатится,

Позади летит – не останется…

Лишилась я родителей…

Слыхали ночи темные,

Слыхали ветры буйные

Сиротскую печаль,

А вам нет ну̒жды сказывать…

На Демину могилочку

Поплакать я пошла.

 

Гляжу: могилка прибрана,

На деревянном крестике

Складная золоченая

Икона. Перед ней

Я старца распростертого

Увидела. «Савельюшка!

Откуда ты взялся?»

 

– Пришел я из Песочного…

Молюсь за Дему бедного,

За все страдное русское

Крестьянство я молюсь!

Еще молюсь (не образу

Теперь Савелий кланялся),

Чтоб сердце гневной матери

Смягчил Господь… Прости! –

 

«Давно простила, дедушка!»

 

Вздохнул Савелий… – Внученька!

А внученька! – «Что, дедушка?»

– По-прежнему взгляни! –

Взглянула я по-прежнему.

Савельюшка засматривал

Мне в очи; спину старую

Пытался разогнуть.

Совсем стал белый дедушка.

Я обняла старинушку,

И долго у креста

Сидели мы и плакали.

Я деду горе новое

Поведала свое…

 

Недолго прожил дедушка.

По осени у старого

Какая-то глубокая

На шее рана сделалась,

Он трудно умирал:

Сто дней не ел; хирел да сох,

Сам над собой подтрунивал:

– Не правда ли, Матренушка,

На комара корёжского

Костлявый я похож? –

То добрый был, сговорчивый,

То злился, привередничал,

Пугал нас: – Не паши,

Не сей, крестьянин! Сгорбившись

За пряжей, за полотнами,

Крестьянка, не сиди!

Как вы ни бейтесь, глупые

Что на роду написано,

Того не миновать!

Мужчинам три дороженьки:

Кабак, острог да каторга.

А бабам на Руси

Три петли: шелку белого,

Вторая – шелку красного,

А третья – шелку черного,

Любую выбирай!..

В любую полезай… –

Так засмеялся дедушка,

Что все в каморке вздрогнули, –

И к ночи умер он.

Как приказал – исполнили:

Зарыли рядом с Демою…

Он жил сто семь годов.

 

Четыре года тихие,

Как близнецы похожие,

Прошли потом… Всему

Я покорилась: первая

С постели Тимофеевна,

Последняя – в постель;

За всех, про всех работаю, –

С свекрови, свекра пьяного,

С золовушки бракованной [83]

Снимаю сапоги…

 

Лишь деточек не трогайте!

За них горой стояла я…

Случилось, молодцы,

Зашла к нам богомолочка;

Сладкоречивой странницы

Заслушивались мы;

Спасаться, жить по-божески

Учила нас угодница,

По праздникам к заутрене

Будила… а потом

Потребовала странница,

Чтоб грудью не кормили мы

Детей по постным дням.

Село переполошилось!

Голодные младенчики

По середам, по пятницам

Кричат! Иная мать

Сама над сыном плачущим

Слезами заливается:

И Бога-то ей боязно,

И дитятка-то жаль!

Я только не послушалась,

Судила я по-своему:

Коли терпеть, так матери,

Я перед Богом грешница,

А не дитя мое!

 

Да, видно, Бог прогневался.

Как восемь лет исполнилось

Сыночку моему,

В подпаски свекор сдал его.

Однажды жду Федотушку –

Скотина уж пригналася,

На улицу иду.

Там видимо-невидимо

Народу! Я прислушалась

И бросилась в толпу.

Гляжу, Федота бледного

Силантий держит за ухо.

«Что держишь ты его?»

– Посечь хотим маненичко:

Овечками прикармливать

Надумал он волков! –

Я вырвала Федотушку,

Да с ног Силантья-старосту

И сбила невзначай.

 

Случилось дело дивное:

Пастух ушел; Федотушка

При стаде был один.

«Сижу я, – так рассказывал

Сынок мой, – на пригорочке,

Откуда ни возьмись –

Волчица преогромная

И хвать овечку Марьину!

Пустился я за ней,

Кричу, кнутищем хлопаю,

Свищу, Валетку уськаю…

Я бегать молодец,

Да где бы окаянную

Нагнать, кабы не щенная:

У ней сосцы волочились,

Кровавым следом, матушка.

За нею я гнался!

 

Пошла потише серая,

Идет, идет – оглянется,

А я как припущу!

И села… Я кнутом ее:

«Отдай овцу, проклятая!»

Не отдает, сидит…

Я не сробел: «Так вырву же,

Хоть умереть!..» И бросился,

И вырвал… Ничего –

Не укусила серая!

Сама едва живехонька.

Зубами только щелкает

Да дышит тяжело.

Под ней река кровавая,

Сосцы травой изрезаны,

Все ребра на счету.

Глядит, поднявши голову,

Мне в очи… и завыла вдруг!

Завыла, как заплакала.

Пощупал я овцу:

Овца была уж мертвая…

Волчица так ли жалобно

Глядела, выла… Матушка!

Я бросил ей овцу!..»

 

Так вот что с парнем сталося.

Пришел в село да, глупенький,

Все сам и рассказал,

За то и сечь надумали.

Да благо подоспела я…

Силантий осерчал,

Кричит: «Чего толкаешься?

Самой под розги хочется?»

А Марья, та свое:

«Дай, пусть проучат глупого!»

И рвет из рук Федотушку.

Федот как лист дрожит.

 

Трубят рога охотничьи,

Помещик возвращается

С охоты. Я к нему:

«Не выдай! Будь заступником!»

– В чем дело? – Кликнул старосту

И мигом порешил:

– Подпаска малолетнего

По младости, по глупости

Простить… а бабу дерзкую

Примерно наказать! –

«Ай, барин!» Я подпрыгнула:

«Освободил Федотушку!

Иди домой, Федот!»

 

– Исполним повеленное! –

Сказал мирянам староста. –

Эй! погоди плясать!

 

Соседка тут подсунулась:

«А ты бы в ноги старосте…»

«Иди домой, Федот!»

 

Я мальчика погладила:

«Смотри, коли оглянешься,

Я осержусь… Иди!»

 

Из песни слово выкинуть,

Так песня вся нарушится

Легла я, молодцы…

………………………………….

 

В Федотову каморочку,

Как кошка, я прокралася:

Спит мальчик, бредит, мечется;

Одна ручонка свесилась,

Другая на глазу

Лежит, в кулак зажатая:

«Ты плакал, что ли, бедненький?

Спи. Ничего. Я тут!»

Тужила я по Демушке,

Как им была беременна, –

Слабенек родился,

Однако вышел умница:

На фабрике Алферова

Трубу такую вывели

С родителем, что страсть!

Всю ночь над ним сидела я,

Я пастушка любезного

До солнца подняла,

Сама обула в лапотки,

Перекрестила; шапочку,

Рожок и кнут дала.

Проснулась вся семеюшка,

Да я не показалась ей,

На пожню не пошла.

 

Я пошла на речку быструю,

Избрала я место тихое

У ракитова куста.

Села я на серый камушек,

Подперла рукой головушку,

Зарыдала, сирота!

Громко я звала родителя:

Ты приди, заступник батюшка!

Посмотри на дочь любимую…

Понапрасну я звала.

Нет великой оборонушки!

Рано гостья бесподсудная,

Бесплемянная, безродная,

Смерть родного унесла!

 

Громко кликала я матушку.

Отзывались ветры буйные,

Откликались горы дальние,

А родная не пришла!

День денна моя печальница,

В ночь – ночная богомолица!

Никогда тебя, желанная,

Не увижу я теперь!

Ты ушла в бесповоротную,

Незнакомую дороженьку,

Куда ветер не доносится,

Не дорыскивает зверь…

 

Нет великой оборонушки!

Кабы знали вы да ведали,

На кого вы дочь покинули,

Что без вас я выношу?

Ночь – слезами обливаюся,

День – как травка пристилаюся…

Я потупленную голову,

Сердце гневное ношу!..