Указать частеречную принадлежность слов, выполнить полный морфологический анализ подчеркнутых слов.

 

Чувствуешь, что художник очарован сам рекой, рыбаками в лодках, тихим, прозрачным воздухом, как бы оберегающим покой всего пейзажа. В его натюрморт! И изображено-то здесь не так уж много. Кузовки и чашка с ягодой да две хохломские ложки. Но все радует глаз, золотится, согревает близким присутствием человека: и только что принесенные из леса глянцево-красные ягоды, и наспех расстеленная на столе скатерка, и приготовленные ложки (Л.Т.)

Горы важно задумчивы. С них на пышные зеленоватые гребни волн упали черные тени и одевают их, как бы желая остановить единственное движение, заглушить немолчный плеск воды и вздохи пены – все звуки, которые нарушают тайную тишину, разлитую вокруг вместе с голубым серебром сияния луны, еще скрытой за горными вершинами…

А море ластится к берегу, и волны звучат так ласково, точно просят пустить их погреться к костру. Иногда в общей гармонии плеска слышится повышенная и шаловливая нота – это одна из волн, посмелее, подползла ближе к нам. (М.Г.)

 

И снова не разобрать было слов, не уловить мелодии, но я знал теперь, что песня эта прекрасна и поэтична, потому что рождена чистым талантом, красотой меркнущих звезд, великой тишиной и ароматом увядающего лета.

- Аааа… Оооаа.. – дрожал далекий человеческий голос, а внизу подо мной сонно журчала река, тихонько стукались друг о друга плывущие по воде бревна, и мне казалось почему-то, что сидит в лодке мудрый человек и стукает обухом топора по плывущим мимо бревнам, стараясь по звуку угадать их крепость и чистоту. (Каз.)

 

Вы взобрались на гору… Какой вид! Река вьется верст на десять, тускло синея сквозь туман; за ней водянисто-зеленые луга; за лугами пологие холмы; вдали чибисы с криком вьются над болотом; сквозь влажный блеск, разлитый в воздухе, ясно выступает даль … не то, что летом. Как вольно дышит грудь, как бодро движутся челны, как крепнет весь человек, охваченный свежим дыханьем весны!..

А летнее, июльское утро! Кто, кроме охотника, испытал, как отрадно бродить на заре по кустам? Зеленой чертой ложится след ваших ног по росистой, побелевшей траве. (Т.)

Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги воды летали по воздуху.

Посыпался дождь. Сначала редкий, он быстро перешел в плотный, крупный, лившийся с неба тонкими струйками. Они сплетали целую сеть из ниток воды – сеть, сразу закрывшую собой даль степи и даль моря. Гаврила исчез за ней. Долго ничего не было видно, кроме дождя и длинного человека, лежавшего на песке у моря. Но вот из дождя появился бегущий Гаврила, он летел птицей… (М.Г.)

 

Распахнув окно, я долго любовался расстилавшейся перед моими глазами картиной бойкой пристани, залитой тысячеголосой волной собравшегося сюда народа; любовался Чусовой, которая сильно надулась и подняла свой синевато-грязный рыхлый лед, покрытый желтыми наледями и черными полыньями, точно он проржавел, любовался густым ельником, который сейчас за рекой поднимался могучей зеленой щеткой и выстилал загораживающие к реке дорогу горы. В логах еще лежал снег, точно изъеденный червями. (М.-С.)

Я сидел на пне, поворачивая голову, посматривал кругом на желтые, засквозившиеся уже березы, на поседевший мох и далеко видные на нем багряные листья осины, слушал: затаившиеся белки, тетерева на близкой сухой гриве, и березы, и тесные зеленые елки, и озеро внизу, и вздрагивает сотканная науками паутина. Скоро в этом прекрасном музыкальном мае мне почудилось что-то знакомое, и я понял вдруг, что это гонит Арктур. (Каз.)

 

Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни, когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое семизвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад. Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на поляне немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь… А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встретишься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому… Как холодно, росисто и как хорошо жить на свет! (Бун.)

Я пошел вправо, через кусты. Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с вышины лилась темнота. Мне попалась какая-то неторная, заросшая дорожка; я отправился по ней, внимательно поглядывая вперед. Все кругом быстро чернело и утихало, - одни перепела изредка кричали. Небольшая птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону. (Т.)

Лишенное листьев, корявоствольное дерево растет в солончаковых и песчаных пустынях. За десять лет в полупустыне Мойын-Кумы лесоводы засеяли саксаулом более ста тысяч гектаров. Как показала аэрофотосъемка, 80 процентов всходов прижились и уже образовали молодые рощи. Для пустынной зоны это отличные результаты. В сентябре лесоводы собрали 49 тонн семян, а в ноябре-декабре рассеяли их тракторными сеялками с одновременным боронованием. Накоплен также опыт выращивания фруктовых садов в межбарханных местностях. (Из газ.)

Море проснулось. Оно играло маленькими волнами, рождая их, украшая бахромой пены, сталкивая их друг и другом и разбивая в мелкую пыль. Пена, тая, шипела и вздыхала, - и все кругом было заполнено музыкальным шумом и плеском. Тьма как бы стала живее…

Кое-где ветер прорывал тучи, и из разрывов смотрели голубые кусочки неба с одной-двумя звездочками на них. Отраженные играющим морем, эти звездочки прыгали по волнам, то исчезая, то вновь блестя. (М.Г.)

 

Не успел рассказчик произнести это последнее слово, как вдруг обе собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке. Все мальчики перепугались. Ваня вскочил из-под своей рогожи, Павлуша с криком бросился вслед за собаками. Лай их быстро удалялся… Послышалась беспокойная беготня встревоженного табуна. Павлуша громко кричал: «Серый! Жучка!..» Через несколько мгновений лай замолк; голос Павлуши принесся уже издалека… Прошло еще немного времени…

Иногда вдаль дороги тянулась рожь. Она созрела уже, стояла недвижно, нежно светлея в темноте; склонившиеся к дороге колосья слабо касались моих сапог и рук, и прикосновения эти были похожи на молчаливую, робкую ласку. Воздух был тепел и чист; сильно мерцали звезды; пахло сеном и пылью и изредка горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными далями слабо подыхали зарницы.

Скоро дорога, мягкая и беззвучная, ушла в сторону, и я ступил на твердую мозолистую тропку, суетливо вившуюся вдоль берега реки. Запахло лесной сыростью … (Каз.)

Каждый год в мире специалисты синтезируют десятки тысяч новых соединений. Действовать приходится почти наугад, в пробирках рождается нечто неведомое, и прежде чем вещество начнет производить промышленность, его исследуют заново, определяют состав, химическое строение. Проходят годы кропотливой, дорогостоящей работы, пока, наконец, выяснится, как расположены атомы в молекуле, как они взаимодействуют. И вполне понятно давнее стремление ученых, минуя сложные пути химического анализа, увидеть, представить себе перипетии жизни мельчайших частиц материи. (Из газ.)

Костя вдохнул и закрыл глаза.

Уже более трех часов протекло с тех пор, как я присоединился к мальчикам. Месяц взошел наконец; я его не тотчас заметил: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была все так же великолепна, как и прежде… Но уже склонились к темному краю земли многие звезды, еще недавно высоко стоявшие на небе; все совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает все только к утру: все спало крепким, неподвижным, предрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, - в нем снова как будто разливалась сырость… (Т.)

Помню один такой вечер… Блеск его рдел на выпуклости велосипедного звонка. Над черными телеграфными струнами веерообразно расходились густо-лиловые ребра роскошных малиновых туч: это было как некое ликование с заменой кликов гулкими красками. Гул блекнул, гас воздух, темнели поля; но над самым горизонтом, над мелкими зубцами суживающегося к югу бора, в прозрачном, как воды, бирюзовом просвете, сверху оттененном слоями почерневших туч, глазу представлялась как бы частная даль, с собственными украшениями, которые только очень глупый читатель мог бы принять за запасные части данного заката. Этот просвет занимал совсем небольшую долю огромного неба, и была в нем та нежная отчетливость, которая свойственна предметам, если смотреть не с того конца в телескоп. (В.Н.)

Не раз приходилось встречать людей, приросших к земле, на которой родились. Ну, ладно, горца понять можно: хоть и камни кругом, зато всегда пьянящий воздух. А на этой шаткой и топкой земле? Разве бесконечные ливни не смывали поля и легкие деревенские постройки? И разве сам старик не помнит слов проклятия, тысячу раз посланных небу? Так отчего же не живется ему там, на осушенной Колхиде? Спросить такое мог бы только тот, кто никогда не задумывался о неуловимом зове родной земли, какой бы печальной она ни была когда-то… (Из газ.)

 

Ночь была сизая, лунная; тонкие тучи, как совиные перья, рассыпались по небу, но не касались легкой ледяной луны. Деревья – груды серого инея – отбрасывали черную тень на сугробы, загоравшиеся там и сям металлической искрой. Во флигеле, в жарко натопленной плюшевой гостиной, Иван поставил на стол аршинную елку в глиняном горшке и как раз подвязывал к ее крестообразной макушке свечу, - когда Слепцов, озябший, заплаканный, с пятном темной пыли, приставшей к щеке, пришел из большого дома, неся деревянный ящик под мышкой. (В.Н.)

Отправляясь на поиски глубоких залежей полезного ископаемого, геолог ищет следы, оставляемые рудой на поверхности. При этом вода встречающихся на пути родников служит ему надежным помощником.

Пробы воды подвергают оперативному анализу с помощью лабораторного фотометра, выполненного с использованием полупроводниковых приборов и микромодульных схем. Аппарат поименно перечисляет вещества, скрывающиеся в недрах, но присылающие с подземными водами свои автографы. Портативный и быстродействующий прибор вести такой анализ в полевых условиях. (Из газ.)

 

Лошадь перескочила – но шляпа упала в головы Марьи Николаевны, и кудри ее рассыпались по плечам. Санин хотел было слезть с коня и поднять шляпу, но она крикнула ему: «Не трогайте, я сама достану», - нагнулась низко с седла, зацепила ручкой хлыста за вуаль и точно: достала шляпу, надела ее на голову, но волос не подобрала и опять помчалась, даже гикнула. Санин мчался с нею рядом, рядом с нею перепрыгивал рвы, ограды, ручейки, проваливался и выкарабкивался, несся под гору и все глядел ей в лицо. Что за лицо! Все оно словно раскрыто: раскрыты глаза, алчные, светлые, дикие; губы, ноздри раскрыты тоже и дышат жадно; глядит она прямо, в упор перед собою, и, кажется, всем, что она видит, землею, небом, солнцем и самым воздухом хочет завладеть ее душа, и об одном только она и жалеет: опасностей мало 0 все бы их одолела! (Т.)

Во-первых, он был очень и очень недурен собою. Статный, стройный рост, приятные, немного расплывчатые черты, ласковые голубоватые глазки, золотистые волосы, белизна и румянец кожи – а главное: то простодушно-веселое, доверчивое, откровенное, на первых порах несколько глуповатое выражение, по которому в прежние времена тотчас можно было признать детей степенных дворянских семей, «отецких» сыновей, хороших баричей, родившихся и утученных в наших привольных полустепных краях; походочка с запинкой, голос с пришепеткой, улыбка, как у ребенка, чуть только взглянешь на него… наконец, свежесть, здоровье – и мягкость, мягкость, мягкость, - вот вам весь Санин. А во-вторых, он и глуп не был и понабрался кое-чего. (Т.)

Только далеко на горе чернела фигура идущего человека. В блещущей синеве неба парил коршун, потревоженные овражки перекликались между собою из-под земли отрывочным, звенящим свистом. Каменная баба в колпаке, - серая, поросшая зеленоватым мхом, - сгорбившись, смотрела в степь с злым, как будто живым лицом…

По небу молнией проносились невиданно громадные черные птицы, и путник с трудом соображал, что это увивающиеся вокруг его головы мухи. Над горизонтом по небу стали протягиваться густо переплетающиеся, движущиеся ветви, вдали потянулись гуськом косари в красных рубахах; они шли один за другим, с закинутыми на плечи косами, и им не было конца… (В.В.)

Меня обвиняли в нежелании «приобщиться к среде», в надменном щегольстве французскими и английскими выражениями.., в категорическом отказе пользоваться отвратительно мокрым полотенцем и общим розовым мылом в умывальной, в том, что я брезговал захватанным серым хлебом и чуждым мне чаем, и в том, что при драках я пользовался по-английски наружными костяшками кулака, а не нижней его стороной… Особой причиной раздражения было еще то, что шофер «в ливрее» привозит «барчука» на автомобиле, между тем, как большинство хороших тенишевцев пользуется трамваем. (В.Н.)

Солнце заходило, слабо и желто просвечивая сквозь лес. В лесу стоял золотистый прозрачный пар, отпевали последние минуты птицы. Такой же пар висел над озером, жемчужно сверкали осока и кусты, чуть заметно колыхалась вода: где-то плавали утки.

Долго и осторожно переходили с места на место, пока вдруг не увидели уток, плавающих близко от берега, но далеко от того места, где они вышли к воде. Маскируясь, долго рассматривали уток в бинокль, потом попятились, неслышно и быстро перебежали верхом и в замеченном месте стали пробираться к берегу. (Каз.)