ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Руслану исполнилось двадцать четыре года, но он еще и не помышлял о женитьбе. Его устраивала та жизнь, которой он жил со времени переезда во Владикавказ. Казалось, дядя Урузмаг, видя его бесшабашное существование, должен был бы приструнить племянника и поскорее женить, чтобы Руслан остепенился. Но когда при Урузмаге заходила речь о том, что Руслану необходимо создать семью, дядя только заговорщицки подмигивал племяннику. Руслану не понять было, то ли тот этим подмигиванием хотел сказать, мол, рановато, парень еще не перебесился, придет время, то ли вообще считал брак обузой и необязательным делом. Истинную причину Руслан не отгадал, да и не пытался, а то бы легко убедился, что его сумбурная, беззаботная, бессемейная жизнь как нельзя лучше устраивает дядю. Появись у Руслана молодая жена, и все эти срочные поездки с ночевками и длительными отлучками стали бы затруднительны: какая, жена вытерпит, когда вечерами, в пору, когда все мужья спешат к семье, ее суженый отправляется в дальнюю поездку, настолько срочную, что ему некогда заглянуть домой, предупредить. А таких неожиданных поручений у Руслана на неделе бывало по два-три. Он и сам порой удивлялся: машина с утра стоит загруженная товаром, сам он не знает, куда деваться от скуки, и начальник все тянет, все отмахивается от водителя рукой: «Погоди, не до тебя...» А только начинает темнеть и Руслан готов уже сорваться к своей компании, что ждет на проспекте, как начальника словно зуд охватывает: «Срочно! Срочно! Нигде не останавливаясь, отправляйся в такой-то город, в такое-то село и доставь груз по такому-то адресу... Зачем тебе фамилия? Там ждут тебя и встретят как положено. В гостинице не устраивайся — переспишь у них; и покормят тебя, и напоят, они хорошие люди...» И начальник озабоченно бегал вокруг Руслана, подгонял, чуть ли не подсаживал его в кабину. Иногда вместе с Русланом отправлялся в путь то один, то другой работник базы, в редких случаях Урузмаг: необычно взволнованный, он сидел молча и, нагнувшись, ястребом всматривался в шоссе, то и дело предупреждая Руслана: «Впереди поворот направо... Подвода... Прохожие... Мост... Осторожнее!..»

Однажды они чуть не налетели на арбу, повернувшую с проселочной дороги на шоссе. Руслан чудом избежал аварии. Испуганная лошадь понесла, одно колесо арбы очутилось в канаве, вырытой вдоль шоссе, арбу перекосило, молодой горец, чтоб не вывалиться, с силой натягивал вожжи. От толчков по выбоинам другое колесо треснуло, развалилось. Не ожидавший толчка возчик перелетел через голову и, выпустив в воздухе вожжи, плашмя ударился о землю... А лошадь волокла арбу дальше. Руслан быстро остановил машину, но дядя, прижав его к сиденью, дотянулся до ручки дверцы и, визгливо, брызжа слюной, кричал:

— Ты чего?! Ты чего?! Зачем встал?! Гони, гони прочь отсюда! Нашей вины тут нет!

— Человек упал, ему нужна помощь, — пытался открыть дверцу Руслан.

— Не пущу!!! — истошно закричал Урузмаг. — Погубишь и себя, и всех нас! Включай мотор! Кому говорю! Включай! Скорее!..

— Я только помогу ему — и поедем. Что здесь страшного? — удивлялся Руслан.

— Нет! Ты не выйдешь отсюда, или я не твой дядя, — поклялся Урузмаг. — Включай мотор! Как это делать, будь он проклят?! — Умей он водить машину, сам бы сел за руль.

Урузмаг настоял-таки на своем, не выпустил из кабины племянника, заставил его включить мотор и умчаться, оставив на произвол судьбы попавшего в беду человека.

— Чего вы испугались? — несмело роптал Руслан. — Сами же говорите: вины нашей в аварии нет. А человеку помощь нужна была. Может быть, его в больницу надо было доставить?

— Еще чего? — фыркнул дядя. — В больницу? Чтоб люди заприметили, кто мы и что.

— А что в этом такого? Чего пугаться нам?

— Есть чего пугаться, есть! — выпалил в лицо племяннику Урузмаг.

— Так скажите мне чего...

— Не твое дело! Гони поскорее вперед, да гляди, чтоб аварии не было... Смотри в оба!.. Чего нам не хватает сейчас — так это аварии... На обратном пути еще куда ни шло... Но сейчас... О-о, Уастырджи, помоги нам доехать в целости и сохранности!.. Я уж не забуду тебя, век буду тебе благодарен... — И внезапно всем телом повернулся к племяннику, так что его деревяшка больно задела Руслана по ноге: — За мотором следишь? Не заглохнет?..

Руслан давно подозревал, что есть что-то нечистое, незаконное в этих ночных поездках с грузом. А этот случай подтвердил его опасения. Испуг дяди явственно говорил об этом. Но Руслан отогнал от себя тревогу. Его начальник делает что-то противозаконное? Но при чем здесь он, Руслан? Он всего лишь водитель машины. И все его поездки несамовольны. Руслан выполняет приказ начальника базы, так что к нему никаких претензий не должно быть. А его работа ему нравится, к тому же она денежная. Помимо зарплаты Урузмаг после каждой внезапной поездки заходил к нему в комнату и оставлял на столе деньги, порой немалые, коротко бросал:

— У тебя друзей много, твой карман не должен быть пустой, чтоб не приходилось краснеть!..

Дядя впрямую не говорил, откуда взяты и чьи это деньги. Но сам факт, что он их заносил после очередной поездки Руслана, говорил о том, что это плата за рейс... И то, что ясность никем не вносилась, тоже устраивало Руслана. Пусть начальник базы и Урузмаг думают о нем как о простачке, его это устраивает, зато в случае чего у него есть оправдание: он думал, что вручаемые ему деньги — это подарок дяди родному племяннику. Вот так. И пусть кто-нибудь осмелится обвинить его в махинациях. Он ни за что не отвечает. И в то же время он не хочет бросать это тепленькое место, ведь ему, общительному, вечно находящемуся в окружении друзей и девиц, требуются немалые деньги. Посещениям ресторанов он предпочитал компании у кого-нибудь на квартире, где обстановка всегда свободнее, где не надо оглядываться по сторонам, не слишком ли они привлекают к себе внимание, где веселиться можно от души... К тому же это обходилось гораздо дешевле.

Руслан не жаловался на скуку, жизнь баловала его, как и те часто меняющиеся девицы, которым он нравился своей бесшабашностью, щедростью, веселым нравом... Начальник чувствовал себя уверенно, судя по всему, он был убежден, что родился под счастливой звездой, и это успокаивающе действовало на его работников, в том числе и на Руслана, хотя тот и понимал, что начальника устраивали, с одной стороны, его биография (будет помалкивать), а с другой — знатный родственник, который мог бы в случае беды оказать помощь. Поэтому он так был огорчен и не скрывал этого, когда прочел в газете указ об освобождении Мурата Гагаева с высокой должности в связи с переходом на другую работу.

Как-то Урузмаг разбудил племянника чуть свет.

— Ждал тебя до часу ночи, — ворчал он. — Нельзя же тебе, в самом деле, каждую ночь гулять до рассвета. Так и здоровье можно подорвать...

У Руслана трещала голова, и не хотелось покидать теплой кровати.

— Поднимайся, поднимайся, — теребил его Урузмаг. — Срочно нам надо ехать в Беслан, на станцию за досками... Завтрак уже на столе. Даю тебе на сборы пять минут.

На станции их машину загружали вне очереди. Урузмаг бодро бегал от одного вагона к другому, постукивая своей деревяшкой. Его весело приветствовали: все-то его здесь знали, и он окликал всех по именам. Когда они выехали на трассу к Владикавказу, Урузмаг неожиданно скомандовал:

— Поворачивай в Ногунал.

— К дяде Тотырбеку едем? — обрадовался Руслан.

— Постараемся его не встречать, — значительно произнес Урузмаг.

л — Поссорились? — огорчился племянник.

— Откуда ты взял? — удивился Урузмаг и уклончиво ответил: — Времени у нас в обрез, а попадись мы ему в руки, так не отпустит.

Тотырбек, бывая в городе, непременно заглядывал к братьям — и к Мурату, и к Урузмагу, подолгу рассказывал о жизни и быте переселенцев; когда заставал дома Руслана, пытливо всматривался в него, пытался понять, как он живет, чем дышит. Племяннику неловко становилось от его расспросов и приятно, что дядя так внимателен и заботлив...

— Если у тебя на работе что не так, — повторял он каждый раз, — приезжай в Ногунал, примем тебя в колхоз, и будешь жить без нужды.

«В колхоз? — усмехнулся мысленно Руслан. — А зачем он мне?»

Полуторка, урча и постанывая на ухабистой дороге, приближалась к Ногуналу.

— Как увидишь кого на улице или во дворе, остановись, — сказал Урузмаг: — Надо узнать, где он живет, чтоб не плутать по аулу.

— Кто он? — спросил Руслан.

— Тот, к кому мы едем, — покосился на племянника Урузмаг.

Не желает называть фамилии, обиделся Руслан и сам себя успокоил: мол, мне все равно, к кому везти эти проклятые доски, лишь бы до вечера управиться.

Каким проворным становится Урузмаг, когда чует наживу. Урузмагу хотелось бы, чтобы они невидимкой юркнули в нужный двор...

Завидев высокие ворота, выкрашенные в синий цвет, Урузмаг неторопливо ткнул в них пальцем:

— Сюда. Уйми свой сигнал, я сам постучусь...

Хадзар стоял безмолвный, и на стук и крики Урузмага никто не отзывался. Дядя занервничал, отыскав хворостинку, стучал ею в окно.

— Никого нет... Как же так? — растерянно поглядел он по сторонам. — Торчим здесь на виду у всех!..

Скрипнула калитка в доме напротив через дорогу. Горянка — ни старая, ни молодая, — увидев их, приложила ладонь ко лбу, всматриваясь в гостей.

— Зелима ищете? — бодро спросила она, ничуть не смущаясь незнакомых мужчин. — Так он в правлении. Мой тоже туда пошел. За ними прибегал вестник... Навряд ли председатель отпустит их — всех в поле направит, на прополку кукурузы... Поспешите в правление, если хотите застать Зелима, — сказала и пошла по дороге.

Урузмаг, глядя ей вслед, хмыкнул. Платье на ней темное, длинное, как требует обычай, платок повязан, но где ее скромность? Говорит громко, шагает как мужчина, взгляд озорной, а не привычно потупленный, опущенный в землю...

— Да она в сапогах?! — вскрикнул вдруг Урузмаг и позвал племянника: — Посмотри!

— У мужа, что ли, позаимствовала? — усмехнулся, глядя на старые сапоги, Руслан.

— Что творится, а?! — закатил глаза Урузмаг. В городе, особенно на базаре, он часто встречал женщин в сапогах, это не в счет, ведь в городе всегда все не так. Но в аиле?!

Однако время шло, и совет поторопиться в правление колхоза был дельный.

— Садитесь, дядя, — завел мотор Руслан. — На машине минуты за три доберемся до правления.

— Ты что? — рассердился Урузмаг. — С досками к правлению? И так дойдем. Глуши мотор, и пошли...

То, чего боялся Урузмаг, случилось. Как ни осторожен был он, но у входа в контору они столкнулись с Тотырбеком. Тот был явно обрадован встречей.

— Кто вас надоумил доставить мне и моей семье такую радость?! — воскликнул Тотырбек и вдруг тревожно всмотрелся в лицо Урузмага: — Случилось что?

— Да нет, — успел оправиться от испуга Урузмаг и улыбнулся Тотырбеку. — Почему брат не может приехать к брату просто так, только чтоб навестить, чтоб увидеться, потолковать по душам?

Тотырбек улыбнулся и обратился к бригадиру:

— Там во дворе привязана к коновязи моя серая верховая, прошу тебя, пошли кого-нибудь на ферму, пусть жена поскорее возвращается домой и готовит угощение к обеду...

— Ну зачем? — запротестовал Урузмаг. — Мы всего-то приехали на полчасика...

— Дело гостя — приехать в дом, дело хозяина — когда он гостя выпустит из дома, — напомнил осетинскую пословицу Тотырбек и бросил вдогонку бригадиру: — А нам пусть запрягут линейку. — И, подмигнув Руслану, заявил: — Я хочу вам показать, что у нас в колхозе есть, как и чем живем мы...

И как Урузмаг ни протестовал, как ни твердил, что времени у них с Русланом в обрез, Тотырбек усадил их в линейку, отпустил подростка, запрягшего лошадей, и, сам взяв в руки вожжи, повез их по полям и селу. Сперва он им показал, какая вымахала у них кукуруза, настырно допрашивал, отгадает ли Урузмаг ее сорт, и, когда тот трижды ошибся, председатель радостно потер ладони и заявил:

— Ни у кого еще нет такого сорта. Ни у кого в мире. Сами вывели! Здесь вот, на этом поле!..

На току он хвастал пшеницей, перевезенной с полей и обмолоченной. Амбар был переполнен, а сотни тонн ее лежали огромными горами на всем пространстве, отведенном под ток. Потом он показал им коноплю...

— Очень хлопотно с ней, — качал он головой, глядя на зеленый массив. — Но платят за нее хорошо...

Они возвращались в село, и тут нашлось что показать. Вначале Тотырбек подвез их к зданию, вытянувшемуся чуть ли не на сорок метров, с большими окнами: изнутри раздавался детский плач. Тотырбек поднял палец вверх.

— Слышите? Плачет, а? Вам не по себе, а мне плач — слаще меда...

— Что ты, брат, — поморщился Урузмаг. — Как можно радоваться детскому плачу?

— А вот можно! — рубанул воздух кулаком Тотырбек: — Это разрывает глотку сын Тулатовых. Он первый день здесь. Рыдает по матери и не понимает, какое это счастье, что я смог удовлетворить просьбу его родителей и найти маленькому двухлетнему Тулатову место в детских яслях. Да, да, это детские ясли и садик. Колхоз построил. Платы с родителей не берем. За детьми ухаживают бесплатно, белье и все такое бесплатно, питание тоже бесплатное! Нам это заведение, конечно, в копеечку обходится. Но правление пошло на это, потому что, во-первых, матери могут без боязни за детей работать в поле; а во-вторых, пойдемте, сами посмотрите, какие богатыри растут на колхозных харчах!.. — он шумно, с явным торжеством за свой чудо-садик вошел в здание и на ходу распахивал двери, торжественно объявляя: — Кухня! Умывальня! Столовая! Спальня! Здесь комнаты для игр. Уборная! Да, да, детям не надо выходить во двор. Зимой это проблема. Загляните, загляните, не стесняйтесь.

Отовсюду на гостей устремляли свои черные, карие, голубые, синие глазенки малыши, катавшие по полу грубо вырезанные из дерева стариками селянами арбы на неуклюжих колесах, лошадок, коров, овец, собак, которые порой настолько были похожи друг на друга, что взрослому было не определить, что за животное перед ним, — зато дети прекрасно в этом разбирались. В коридор вышла пожилая осетинка с плачущим малышом на руках, пошлепывая его легонько, улыбнулась гостям.

— Джигит Тулатов? — спросил Тотырбек и засмеялся: — Точно определил, — сделал рожки малышу, который, залившись пуще прежнего, отвернулся от них.

— С утра беспрерывно плачет, — пояснила женщина. — Один и тот же вопрос повторяет: «Где мама? Где мама?» И я ему в ответ одно и то же: «На работе! На работе!» Так вот и ходим из одной комнаты в другую, так вот и беседуем...

Тотырбек показал неожиданным гостям и трактора, и гаражи, в которые на ночь загоняют машины: «У нас их уже три! Все в поле, а то бы увидели, какие красавицы!», и сельскохозяйственную технику, и недавно выстроенный коровник... Попутно он отдавал колхозникам распоряжения, что надо сделать сегодня, что — завтра. Везде ему были рады, внимательно выслушивали его, охотно кивали, мол, сделаем наилучшим способом...

Тотырбек гордо провез их по улицам села, называя, кому какой дом принадлежит, количество комнат...

— Теперь у нас нет землянок, последнюю прошлой весной срыли, — сказал он. — Времянки еще есть, но землянок — нет!.. — Он вытащил из внутреннего кармана пиджака огромные часы и, глянув на них, заявил: — Пора обедать. А то замучил я вас. Остальное покажу потом. Пошлем и за Агубе, он рад будет увидеть земляков.

— Как он? — заинтересовался Урузмаг.

— Получил землю да отстроил дом — забыл о возрасте, повеселел.

Он повернул лошадь за угол — и они внезапно оказались перед домом Зелима... Увидев машину с досками, Тотырбек побагровел, чертыхнулся:

— Ох этот Зелим! Порой я жалею, что нельзя пускать плетку в ход. Слово для него пустой звук. Спекулянт этот Зелим, но хитрый спекулянт. Где-то достает доски — а нужда в них в селе большая: каждый бросился строить, кто что — сарай, кухню, амбар... Чем богаче народ живет — тем больше удобств стараемся создать для семьи. Вот Зелим и пользуется этим. Втридорога дерет с односельчан за доски. Он их не продает — обменивает, а порой и условие ставит: сарай хотите — построю, а вы взамен столько-то зерна, столько-то картофеля, овощей, фруктов — и все везет на базар. Хапуга и шабашник он! В колхоз вступил для ширмы, силой его в поле выгоняем... Т-п-рру! — натянул он вожжи. — Запишу-ка я номер машины, передам милиции, пусть разберутся, откуда эти доски... — и вдруг увидел, как Урузмаг старательно косит взглядом в сторону, мгновенная догадка озарила его, он резко повернулся к Руслану, жестко спросил: — Твоя?

Избегая его взгляда, Руслан несмело кивнул головой...

— Понятно, — Тотырбек побледнел и с хрустом скомкал в кулаке бумажку, на которой записал было номер машины; помолчав, он, едва сдерживая гнев, сказал:

— Я давно догадывался, Урузмаг, что ты темными делами ворочаешь. Теперь убедился: так и есть. Но твоя вина еще глубже. Ты не только сам погряз в болотной лужице, но и Руслана сбиваешь с верного пути. Ни того, ни этого не могу тебе простить. Не могу! Поверил, что вы проведать родню приехали, а вы... — горечь сжала ему горло, но он пересилил себя, старался говорить спокойно. — У нас одна кровь, и мой дом открыт для вас. Но если еще раз вы... пеняйте на себя... Оба! Сейчас мы поедем к нам обедать, а потом ты, Руслан, отвезешь это туда, откуда привез. Ясно? — он сложил вожжи и в сердцах замахнулся на лошадей. — Но!..

— Стой! — схватился за вожжи и потянул на себя Урузмаг. — Стой! Я схожу. Не нужен мне твой обед, брат! Не нужен. Я сыт уже твоими угрозами, — он неловко спрыгнул с линейки, деревяшка стукнулась о землю, но Урузмаг, не обращая внимания на боль, закричал: — Но если ты думаешь, что убедил меня, то ошибаешься. Я живу не хуже тебя, и радостей у меня побольше. Ишь нашел чем хвастаться: зерном, тракторами да детским садом. Будто это тебе принадлежит! Сегодня ты председатель, а завтра тебя снимут, чем тогда будешь гордиться?

Тотырбек гневно приподнялся с места, угрожающе поднял кулак, закричал:

— Этого не тронь! В этом моя жизнь, ты слышишь, жизнь! И не смей это марать! Не понять тебе это!

Он с силой дернул вожжи, и лошади понесли линейку, Спрыгивая с нее, Руслан едва удержался на ногах.