Материнство и рабство

Не признавая в своей дочери ни малейших достоинств - ни физических, ни психологических, систематически критикуя ее за то, какая она есть, и за все, что она делает, мать рассчитывает, что эти в высшей степени асимметричные взаимоотношения, постоянные унижения ее личности полностью исключат любые проявления соперничества со стороны дочери. Это настоящее психическое уничтожение, иногда оно проявляется в таких пограничных формах, которые возникли в воображении Томаса Бернхарда, а обычно встречается в более мягких формах, и это довольно широко распространено.

Такие матери обеспечивают себе абсолютное в своем роде превосходство, которого они жаждут, но которое могут реализовать только в отношениях с дочерью, которая так похожа на мать. Ради этой цели они обращаются с дочерьми как с рабынями, не оставляя им ни единой возможности обрести независимость. В этом проявляется кошмарная фантазия на тему «гинекократии», которую швейцарский мыслитель Иоган Жакоб Башофен облек в научную форму, а Т. Берхнард - в драматическую:

«Ты ничего и никогда не совершила, чего бы я тебе не разрешила. Без моего приказа не посмела б ты, не так ли? То не вопрос не нужно отвечать. Произвела тебя на свет я только для себя, ты для меня одной, принадлежать ты будешь мне, пока жива я буду. Ты полностью свободна ты же знаешь, но мне обязана ты до скончанья дней моих».

Как обычно бывает в отношениях раб - хозяин, рабство проявляется в различных формах, так как мать настолько же зависима от своей дочери, насколько дочь принадлежит или думает, что принадлежит матери:

«Ты мне всегда необходима это ясно. Всегда нуждаюсь я в тебе. Всечасно [...]. Смертельно свыклась я с тобой. Смертельно [...]. О да, дитя мое, не сразу пусть ты все же научилась читать в моих глазах мои желанья, и в шевеленьи моего мизинца глубокий разгадать сумела смысл. Вот почему ты чувствуешь себя счастливой»...

Когда мать кичится данной мужу на его смертном одре клятвой: «Я буду жить всегда для дочери моей. / Мое дитя не будет ведать страха», - в этом обещании нельзя не услышать смертельной угрозы для той, кому мать отравляет жизнь, потому что захватила ее полностью и не дает свободно вздохнуть. Если дочери действительно больше нечего бояться, так это потому, что худшее с ней уже произошло.

Может быть, ей даже умереть придется от руки своей матери, которая таким образом подтвердила бы свое всевластие над дочерью - вплоть до права распоряжаться ее жизнью и смертью. В фильме Робера Гедигяна «Город спокоен» (2001) дочь страдает зависимостью от наркотиков, но мать вновь полностью подчиняет ее, когда сама начинает доставать для нее героин. Не желая понимать, что кроется за душераздирающими просьбами дочери: «Мама, мне это нужно!», она будет давать дочери наркотик до тех пор, пока та не превысит смертельную дозу, таким страшным способом она освободит и себя, и дочь от того третьего, который их разделял, - от наркотика. Физическое убийство часто представляет собой всего лишь переход к действиям от многолетнего психического уничтожения: не освобождают ли матери-убийцы своих дочерей от смертельной зависимости, к которой они сами полностью сводят жизнь своего потомства?

Продлевать изначальную зависимость своего ребенка, когда он уже не нуждается в материнской защитной функции, и использовать родительскую власть, пытаясь узурпировать все права дочери на независимость, означает злоупотреблять тем естественным превосходством, которое дано матери от природы. Что может противопоставить этому ребенок? Как вспоминает Ева из фильма «Осенняя соната», «ребенок всегда беззащитен, он ничего не понимает. Ребенок не в состоянии самостоятельно понять, он просто не знает, никто ему ничего не объясняет, он чувствует себя зависимым, униженным, отвергнутым, замурованным в неприступной крепости, ребенок кричит, но никто не отвечает, никто не приходит, ты все еще не понимаешь?»