Воскресенье, 5 июня 2011

Я смотрю в потолок спальни. Сон ускользает. Меня мучает запах Аны, который все еще чувствуется на моих простынях. Я притягиваю ее подушку к лицу, желая вдохнуть ее аромат. Это пытка, это рай, и на мгновение я рассматриваю возможность умереть от удушья.

Прекращай, Грей.

Я заново прокручиваю в голове утренние события. Могло ли все произойти иначе? Как правило, я никогда не занимаюсь подобным, ибо это пустая трата энергии, но сегодня я ищу подсказки, пытаясь понять, что же я сделал не так. И независимо от того, как я проигрываю события, в глубине души я понимаю, что мы бы все равно пришли в тупик. Будь то этим утром, через неделю, через месяц или год. Даже лучше, что это произошло именно сейчас, прежде чем я причинил Анастейше куда более глубокую травму.

Я представляю, как она ютится в своей маленькой белой кровати. Не могу представить ее в новой квартире – там я еще не был, поэтому представляю себе ее комнату в Ванкувере, где я когда-то с ней ночевал. Я качаю головой. В ту ночь я спал лучше, чем за многие годы. Будильник показывает 2:00 ночи. Я лежу уже здесь в течение двух часов, мой мозг кипит. Я делаю глубокий вдох, впитывая ее запах еще раз, и закрываю глаза.

«Мама меня не видит. Я стою перед ней. Она не видит меня. Она спит с открытыми глазами. Или ей плохо.

Я слышу стук. Звук ключа. Он вернулся.

Я убегаю и прячусь, сжимаясь, под столом на кухне. Мои машинки здесь, со мной.

Хлопок. Дверь захлопывается, заставляя меня подпрыгнуть.

Сквозь пальцы я вижу маму. Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. Затем она спит на диване. На нем надеты большие сапоги с блестящими пряжками и он, крича, стоит над мамочкой. Он бьет маму ремнем. Вставай! Вставай! Ты - чертова обдолбанная сука! Ты - чертова обдолбанная сука! Мамочка всхлипывает. И начинает громко плакать.

Прекрати. Перестань бить мамочку. Перестань бить мамочку.

Я подбегаю к нему и ударяю снова и снова, и снова.

Но он смеется и дает мне пощечину.

«Нет!» – кричит Мамочка.

Ты -чертова обдолбанная сука.

Мамочка съеживается. Становясь такой же маленькой, как и я. А потом она затихает. Ты одна блядская сука. Ты - чертова обдолбанная сука. Ты - чертова обдолбанная сука.

Я сижу под столом. Заткнув пальцами уши, я закрываю глаза. Звук прекращается. Он поворачивается, и я вижу по его ботинкам, как он топает на кухню. Он несет ремень, хлопая им по ноге. Он пытается найти меня. Наклонившись, он усмехается. От него противно пахнет. Сигаретами, алкоголем и чем-то плохим. «Вот ты где, маленький кусок дерьма».

От леденящего кровь стона я просыпаюсь. Я весь в поту, сердце колотится. Выпрямившись, я сажусь на постели.

Твою мать.

Жуткий шум исходит от меня.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, пытаясь избавиться от запаха тела, дешевого бурбона и старых сигарет Camel.

Ты – сын обдолбанной суки.

Слова Аны взрываются в моей голове.

Как и его.

Твою мать.

Я не могу помочь шлюхе - наркоманке.

Я пытался. Боже, я пытался.

Вот ты где, маленький кусок дерьма.

Но я могу помочь Ане.

Я отпустил ее.

Я должен был позволить ей уйти.

Ей не нужно все это дерьмо.

Я смотрю на часы: 3:30. Направившись в кухню и, выпив большой стакан воды, я иду к роялю.

***

Я просыпаюсь снова, словно от толчка, и солнечный свет раннего утра наполняет комнату. Мне снилась Ана: Ана целует меня, ее язык в моем рту, мои пальцы в ее волосах; прижимаю ее восхитительное тело к себе, ее руки связаны над головой.

Где она?

На один прекрасный момент я забываю обо всем, что произошло вчера, но реальность возвращается обратно.

Она ушла.

Твою мать.

Свидетельство моего желания вжимается в матрас, но воспоминание о ее ярких глазах, омраченных болью и унижением, когда она уходила, вскоре решает эту проблему.

Отвратительно себя чувствуя, я лежу на спине и смотрю в потолок, заложив руки за голову. День тянется, и это впервые за много лет. Я не знаю, что с собой делать. Я снова проверяю время: 5:58.

Черт, лучше мне пойти на пробежку.

***

«Прибытие Монтекки и Капулетти» Прокофьева ревет в моих ушах, когда я бегу по тротуару четвертой авеню сквозь утреннюю тишину. У меня болит все тело, легкие разрываются, в голове пульсирует, а увеличивающаяся тупая боль утраты разъедает мои внутренности. Эта боль не дает мне бежать, хотя я пытаюсь. Я останавливаюсь, чтобы сменить музыку и наполнить драгоценным воздухом легкие. Я хочу что-то... ожесточенное. «Pump It» группы Black Eyed Peas, да, в самый раз. Я возобновляю бег.

Я обнаруживаю, что направляюсь по Вайн-стрит, и, зная, что это безумие, надеюсь встретить ее. Приближаясь к ее улице, удары моего сердца усиливаются, а тревога возрастает. Я не отчаянно жажду увидеть ее, я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке. Нет, это не правда. Я хочу увидеть ее. Наконец, оказавшись на ее улице, я двигаюсь мимо ее дома.

Везде тишина – машины едут по дороге, выходят два человека с собаками, и никаких признаков жизни в ее квартире. Перейдя улицу, я останавливаюсь на тротуаре напротив, затем ныряю в двери жилого дома, чтобы отдышаться.

Шторы в одной комнате закрыты, другие – открыты. Возможно, это ее комната. Может быть, она все еще спит, если она вообще в квартире. Кошмарный вариант событий рождается в моей голове: она пошла вчера вечером прогуляться, выпила, встретила кого-то...

Нет.

В горле подымается желчь. Мысль о ее теле в чужих руках, о том, как какой-то мудак купается в теплоте ее улыбки, заставляет ее хихикать, смеяться… испытать оргазм. Понадобилось все мое самообладание, чтобы не ворваться через входную дверь в ее квартиру, лишь бы проверить, что она там одна.

Ты сам виноват, Грей.

Забудь о ней. Она не для тебя.

Я натягиваю свою кепку Сихоукс низко на лицо и бегу вниз по Вестерн Авеню.

Моя ревность порождает гнев – он и заполняет мою зияющую дыру. Ненавижу это состояние – из-за него в моей душе что-то пробуждается к жизни. То, что я действительно не желаю познавать. Я бегу сильнее, от воспоминаний, от боли, от Анастейши Стил.

***

Закат окутал Сиэтл. Я встаю и распрямляюсь. Проведя за столом в кабинете весь день, я продуктивно поработал. Рос тоже проделала большую работу. Она подготовила и прислала мне первый проект бизнес-плана и письмо о намерениях по СИП.

По крайней мере, я буду в состоянии присматривать за Аной.

Мысль одновременно приносит боль и облегчение.

Я прочитал и прокомментировал две патентные заявки, несколько контрактов, и новый дизайн спецификации, и, углубившись во все детали, я не думал о ней. Модель планера все еще стоит на столе, дразня меня, напоминая, как она сказала, о счастливых временах. Я представляю, как она стоит в дверях моего кабинета, на ней одна из моих футболок, длинные ноги и голубые глаза, как раз перед тем, когда она меня соблазнила.

Еще одно «впервые».

Я скучаю по ней.

Я признаю это. Я проверяю свой телефон, зря надеясь, но там сообщение от Элиота.

«Может, по пиву, крутая шишка?»

Я отвечаю:

«Нет. Я занят».

Ответ Элиота приходит немедленно.

«Ну, и пошел ты на хер».

Да. Пошел я на хер.

От Аны ничего – ни пропущенных звонков, ни писем. Тянущая боль внутри меня усиливается. Она не позвонит. Она захотела уйти. Она захотела убраться от меня подальше, и не мне ее винить.

Так будет лучше.

Я направляюсь на кухню, чтобы сменить обстановку.

Гейл вернулась. Кухня вычищена, на плите кипит что-то в кастрюле. Пахнет хорошо... но я не голоден. Она входит, когда я разглядываю то, что готовится.

– Добрый вечер, сэр.

– Гейл.

Она делает паузу, чем-то удивленная. Удивлена мной? Черт, должно быть, я плохо выгляжу.

– Курица по-охотничьи? – спрашивает она, неопределенным тоном.

– Конечно, – бормочу я.

– На двоих? – задает она вопрос.

Я смотрю на нее, и она смущается.

– Для одного.

– Через десять минут? – говорит она колеблющимся голосом.

– Хорошо, – отвечаю я безразлично.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Мистер Грей? – останавливает она меня.

– Что, Гейл?

– Ничего. Извините, что побеспокоила. – Она поворачивается к плите, чтобы перемешать курицу, а я направляюсь принять душ.

Господи, даже мои сотрудники заметили, что что-то сгнило в сраном Датском королевстве.