ГЛАВА 12. В воскресенье вечером в одной из моих любимых галерей, Агора, проходит арт-шоу

 

В воскресенье вечером в одной из моих любимых галерей, Агора, проходит арт-шоу. Для верхушки общества Нью-Йорка, художественный вкус — это как девушка, подающая заявку войти в состав чирлидинговой команды в высшей школе. Зачастую, это мало что общего имеет со «спортом», но много общего с показателем положения в обществе.

Но я на самом деле люблю искусство — прекрасные картины, интересные скульптуры. Хотя я и могу обойтись без выставок и определённых современных работ — писать в банку и называть это искусством — совсем не мое представление о таланте.

Я заезжаю за Ди в семь, но я оставляю свой байк дома. Долорес сказала мне, что будет в платье, так что она предпочтет добираться на такси до галереи.

И что это за платье. Когда она открывает дверь своей квартиры, все что я могу — лишь пялиться на нее. Челюсть моя отвисает — скорее всего, текут слюни.

Оно короткое и без рукавов — выделяя ее длинные загорелые руки и ноги. На ее роскошной груди ткань с рисунком из ярко-синих и зеленых точек. А выше груди и на животе тонкая сетчатая черная ткань. Никогда не видел такого платья, как это — само секс.

Наконец, закрыв рот, я протягиваю ей букет красных роз, который купил для нее.

Потому что, да, такой вот я льстивый.

Ди чрезвычайно благодарна. Держа розы в одной руке, другой она ведет вниз по лацкану моего темно-серого костюма, по моему животу и хватает мое хозяйство.

Неожиданный, но всегда приятный сюрприз.

— Очень красивые. Спасибо, — шепчет она, водя рукой вдоль моего члена, перед тем, как прижаться клубнично-цветочными губами к моим губам.

Когда она отклоняется, я бормочу:

— Бесценное искусство больше не кажется таким интересным. Может, нам просто остаться дома?

— О, нет. Это платье должны увидеть. И… ты слишком сексуален в этом костюме, чтобы сидеть дома.

Не могу с этим поспорить.

 

***

 

В отличие от выставок в таких известных музеях, как Мет, частные показы в галереях меньше, более душевные. Хоть они и открыты для публики, обычно их посещают только серьезные покупатели, а вино и закуски, подаваемые официантами в белых перчатках, подбираются специально, чтобы угодить дорогому вкусу тех мажоров.

Мы оба наслаждаемся бокальчиком белого вина, пока внимательно разглядываем фотографии и картины на стенах. Полы галереи из натурального дерева — стены, абсолютно белые, с театральным оформлением света, который оттеняет каждое произведение искусства. Гости рассеялись по запутанным комнатам, выражая свое мнение относительно работ тихим, напыщенным тоном. Долорес и я находимся одни в отдельной комнате, чьи стены увешаны холстами с четкими цветами и разных размеров, и на разную тематику.

— Какая тебе нравится больше всего? — спрашиваю я.

— А что? Собираешься купить?

Здесь не указаны цены, но по опыту я знаю, что каждый из этих шедевров уйдет за десятки тысяч долларов.

— Подумываю об этом.

Но я не поэтому спрашивал.

Предпочтения в искусстве — это очень личное, практически на подсознательном уровне. Это все равно, что узнать у парня, что он предпочитает — боксеры, трусы или вообще ходит без белья — искусство может сказать очень много о том, какой вы человек.

Ди прохаживается по периметру комнаты, останавливаясь перед картиной с белым сельским домиком на вершине холма, с огненным красно-оранжевым небом на горизонте.

— Кэти понравилась бы вот эта.

— Почему это?

Она наклоняет голову.

— Все очень лаконично — уютно и безопасно. Но вот небо… в нем есть какая-то дикость.

Я показываю на картину на противоположной стене.

— А Дрю запал бы на эту.

Она бросает свой взгляд.

— Потому что это картина голой женщины?

Я усмехаюсь.

— Да. И… потому что она не пытается быть тем, чем не является. Это не картина цветка, который на самом деле вагина — нравится тебе, или ты это ненавидишь, но это то, что есть. Дрю большой поклонник прямого подхода.

— Какая больше всего нравится тебе? — спрашивает она.

Я тут же показываю на Джексона Поллока, которая не продается. На ней много всяких пятен и завитков разных цветов на черном фоне. Ди подходит к ней, присматриваясь поближе, когда я говорю:

— На нее смотреть никогда не надоест — каждый раз в ней можно увидеть что-то новое. — Я снова смотрю на Ди. — Что возвращает меня к моему изначальному вопросу: Какая тебе нравится больше всего?

Она открывает свою маленькую зеленую сумочку и вытаскивает оттуда свой телефон. Просматривает на нем фотографии, а потом отдает мне.

— Вот моя любимая.

Я смотрю на экран.

— Это же периодическая таблица.

Она пожимает плечами.

— Для меня, это шедевр. Гармоничный. Идеально организованный. Достоверный.

— А разве некоторые из элементов не бывают несовместимыми?

Она улыбается.

— Конечно, но таблица говорит тебе, какие из них. Никаких сюрпризов. Никаких разочарований.

И вот он яркий пример того, кто Долорес есть на самом деле. Химик в защитных очках — днем, клубная девочка в блестящей одежде — ночью. Ей хочется веселья, спонтанности, но часть ее — часть, которая была обманута слишком многими кретинами в прошлом — хочет надежности. Честности. Правды.

Я хочу дать и то и другое. Хочу стать ее «русскими горками» и ее каруселью, ее искателем приключений и ее защитником. Ее импрессионистом и ее периодической таблицей.

 

***

 

Когда шоу близится к концу, многие гости собираются в главной приемной галерее. Пока Ди находится в уборной, я пристально разглядываю огромную скульптуру в углу, пытаясь понять, что это должно быть — либо бесконечная пещера, либо болотное чудовище.

Я не замечаю человека, который подходит ко мне сзади, пока он не заговаривает.

— Я подумываю приобрести эту работу для своей музыкальной комнаты. Она обладает вдохновляющей энергией, не так ли?

Это Розалин. Она хорошо выглядит в своем бежевом платье-бюстье, темными волосами, заколотыми на затылке — не торчит ни одной прядки.

И она мне улыбается… как паук мухе.

— Я бы сказал, скорее, омрачает, чем вдохновляет. Не знаю, что это вообще такое.

— Возможно, потому что это может быть все, что ты захочешь.

Тон ее голоса, игривость в ее глазах — уверен, что со мной заигрывает.

— Ты все еще занимаешься любительской фотографией, Мэтью?

— Занимаюсь.

Она льстиво посмеивается.

— Помнишь тот раз, когда мы ходили в Breezy Point и напились там тем отвратительным Шабли? Тогда твоя камера была очень полезной.

Я помню тот день, про который она говорит. Мы были молодыми и беззаботными и упивались дешевым вином и друг другом. Но любой момент, проведенный с Розалин, вспоминаю без особого трепета. Если у вас есть банка с белой краской, и в нее капнуть черной, замарается вся! Станет серой.

Воспоминания, которые должны значить очень много — романтичные, которые всегда бывают в первую любовь — меня от них просто тошнит. Потому что каждое прикосновение, каждое слово и поцелуй… все было ложью.

Прежде чем, я успеваю ответить, возвращается Долорес, спокойно беря меня за руку.

— В дамской комнате висят картины! Как ты думаешь, какого тем художникам? Их работы в уважаемой известной галерее… только вот в сортире.

На какую-то секунду, Розалин кривит лицо. А потом — как актриса, какая она и есть — маскирует его любезностью.

— Ммм… здравствуйте. Я Розалин де Бои Карингтон Вулф. А вы?

— А я Ди.

— Ди кто?

Взмахнув своими волосами, как какая-то блондинистая секс-бомба из сороковых, она говорит:

— Просто Ди.

— Вы и Мэтью… работаете вместе?

Ди смеется.

— А я что, похожа на банкиршу?

— Нет… я бы так не сказала.

Ее взгляд падает на платье Ди, а ее голос приобретает стервозный, пассивно-агрессивный тон, который я терпеть не могу в женщинах.

— Ваше платье слишком… смелое… для банкирши. Не каждая женщина имеет… храбрость… надеть что-то такое необычное.

Долорес мило улыбается — но там кроется оскал.

— Это так мило с Вашей стороны. И Ваше платье, такое… очень… бежевое.

Розалин скромно поглаживает ткань.

— Ну, знаете, как говорят, лучше меньше, да лучше.

Ди смотрит ей прямо в глаза.

— А что-то меньше… просто меньше.

На мгновение она дает осесть этому колкому замечанию. А потом поворачивается ко мне.

— Обожаю эту песню. Хочешь потанцевать?

Весь вечер зал заполняют звуки инструментальной музыки. Песня, которая нравится Ди — джазовая версия «Unforgettable» Нэта Кинга Коуэла.

Розалин усмехается.

— Дорогая, это всего лишь музыка для фона. На самом деле никто под такие вещи не танцует.

Долорес пожимает плечами.

— Жизнь — коротка. Я никогда не упускаю возможности потанцевать под хорошую музыку. Что скажешь, Мэтью?

Я беру руку Ди и целую ее нежно, так гордясь ей в этот момент.

— Я скажу, что буду танцевать с тобой где угодно.

Затем веду ее в центр зала. Когда мы проходим мимо Розалин, Ди шепчет:

— Приятно познакомиться, дорогуша. Пока-пока.

Я обнимаю Ди и начинаю с легкостью двигаться. Ди без всяких усилий следует за мной.

— Ух ты, только посмотрите, прямо Фред Астер. Не знала, что ты умеешь так танцевать.

— Я очень талантлив.

Она улыбается.

— Поверь мне, я знаю.

Ее взгляд скользит в сторону Розалин.

— Нуууу... все женщины, с которыми ты будешь меня знакомить, будут вести себя, как сучки?

Теперь, думаю, все.

— Нет — это была последняя.

— Она твоя бывшая, или как?

Ни один мужчина не хочет рассказывать то, как с ним поигрались — сделали из него идиота. Это неловко, неудобно — зачастую мы предпочитаем пресекать такие темы и заменять их историями, как нам удалось кого-то уложить в постель и трахать всю ночь.

— Или как. Почему ты спрашиваешь?

— Такое ощущение, что своим взглядом она готова перерезать мне горло.

Очень искусно, я поворачиваю нас так, что мое тело закрывает ее вид.

Но Ди все равно говорит:

— Она очень красивая, как модель Victoria’s Secret.

— Малыш, ей до тебя далеко.

Она прекращает танцевать. Полностью. Резко. А ее лицо — ее шикарное лицо — это смесь боли и сомнений… и там даже тень негодования.

— Не делай этого.

— Не делать чего?

— Не надо разговаривать со мной так, будто я девочка, которую ты только что встретил в баре. Скажи мне, что ты ее ненавидишь, что хочешь вынести ей мозг, хоть что, я это приму. Чтобы ты не сказал… просто, говори, что думаешь. Будь здесь, со мной… будь настоящим.

Она права. В самую точку. Рефлексы — это реакция тела без вмешательства мозгов. Они происходят самостоятельно — без всяких мыслей и рассуждений. Неуверенность — это не то, что я привык слышать от Ди. И я уже точно не хочу продолжать разговаривать про Розалин, так что я сказал первое, что у меня сорвалось с языка, без всяких мыслей.

Не придавая этому никакого значения.

А она заслуживает лучшего, чем это.

— Пр… прости.

Снова притягиваю ее к себе, и мы снова танцуем, теперь медленнее, чем до этого.

Ди прижимается своей щекой к моей, и я целую ее ушко, а потом шепчу:

— Я хотел сказать, что она красивая — но лишь снаружи. Ты же, наоборот… как бриллиант. Чистая… безупречная… во всех отношениях.

Она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня. И она опять улыбается. А я ощущаю себя повелителем вселенной.

— Это мне уже нравится намного больше.

Я веду рукой по ее руке, к ее плечу, под волосы на шею. Потом легонько ее целую. Нежно. Боготворю ее губы, преклоняюсь перед ее языком. Он влажный и прекрасный — это тот поцелуй, который заставляет тебя позабыть, что ты в общественном месте — или, если ты и помнишь, то тебе абсолютно на это наплевать.

Когда музыка и поцелуй заканчиваются, Долорес облизывает свои губы.

— Давай отсюда уйдем.

— Отличная идея.

 

***

 

Когда мы приезжаем в мою квартиру, Долорес снимает свои каблуки, бросая каждый из них со стуком на пол, и направляется прямо к стерео системе.

— Хочешь вина? — спрашиваю я.

Она одобрительно гуляет по мне взглядом.

— Я хочу пить, но не вина.

Пока она играет с кнопками, я прижимаюсь к ней сзади, целуя ее в шею, а пальцами лаская ее тело. Из колонок начинает играть «Demons» Imagine Dragons. Ди ставит песню на повтор, и начинает об меня тереться своей попкой.

— Мне нравится эта песня, — говорит она.

— Мне нравится это платье.

Она поворачивается ко мне лицом. И ее дыхание щекочет мне ухо, когда она шепчет.

— Тебе намного больше понравится то, что под ним.

Она стягивает с меня пиджак и бросает его на пол. Я начинаю ее целовать, а она быстро разбирается с моей рубашкой. Ее руки гладят меня по груди, пока она толкает меня назад, без слов направляя меня к дивану. Я сажусь, ожидая того, что она сядет сверху.

Но, вместо этого, она выпрямляется.

А жар в ее глазах — голод — заставляют мое сердце колотиться. С кофейного столика она берет мою камеру, потом опускается на колени между моих раздвинутых коленей, отдавая ее мне, словно подношение.

— Сфотографируй меня, Мэтью.

Я дышу тяжело — практически взахлеб. А мой член изнемогает от предвкушения. Посмотреть на нее, прикоснуться к ней, и да, фотографировать ее.

На каком-то уровне, каждый парень хочет побыть порнозвездой. Ну, правда, вы можете придумать более приятный способ зарабатывать деньги? Диснейленд может быть самым счастливым местом на земле, но Силиконовая Долина — это места, где сбываются мечты мужчин. Домашнее секс видео и фотографии позволяют мужчинам — и женщинам — вкусить эту фантазию. Чтобы вспомнить и снова пережить самые эротичные моменты их жизни.

Если это слишком дико для вас, можете сразу пропускать следующую часть.

Ди улыбается, когда я беру из ее рук камеру. Проверяю пленку и батарею, пока она поднимается и покачивает бедрами в такт музыки. Ее глаза закрыты, голова качается из стороны в сторону, ее блестящие, пшеничного цвета локоны развиваются, когда она кружится.

И она выглядит такой \… свободной. Такой по красивому непринужденной.

У меня захватывает дух.

Я быстрее запечатлеваю этот момент. Клик. Клик. Клик.

Она заводит руки за спину, выпячивая свою грудь вперед, и расстегивает молнию на платье. Неторопливо, она стягивает платье. Открывая прозрачное бра без бретелек с ярко голубой каймой и такие же трусики. Ее грудь упругая, высокая и полностью видна через прозрачный материал — включая мою любимую завлекалочку, сверкающий бриллиантовый пирсинг в соске Ди.

Ее платье лежит позабытым на полу, когда она двигается и поворачивается. Я облизываю свои внезапно пересохшие губы, снова фокусирую камеру и снимаю.

Клик. Клик.

Руки Долорес скользят по ее бедрам, а потом касаются живота, потом обхватывают свою грудь так, как это хочется сделать мне. У меня дрожат пальцы, и я крепче держу камеру.

Клик, клик.

Когда я говорю, у меня хриплый голос.

— Иди сюда, Ди.

И чудесным образом она так и делает. В тот момент, когда она подходит достаточно близко, я притягиваю ее на себя, одну руку запускаю ей в волосы, а другой сжимаю ее гладкую, упругую попку.

Она стонет мне в губы. Затем ее руки неуклюже касаются моего живота, но сходу стягивают вниз мои штаны и боксеры. Беря ее — и камеру — с собой, я соскальзываю с дивана на пол. Белье Ди кажется таким мягким против моего напряженного члена, но не таким мягким, как кожа Ди.

Я кладу ее, а сам отклоняюсь назад. Сохраняя зрительный контакт, я сначала стягиваю с нее ее маленькие трусики. Когда я дергаю ее кружевное бюстье, оно разрывается по обеим сторонам, но меня это не останавливает.

— Я куплю тебе новое, — хрипло обещаю я.

Ди слегка кивает.

Когда она обнаженная и красивая, готовая и изнемогающая, я снова беру камеру.

Клик, клик, клик, клик.

Кладу камеру, рядом, и накрываю Ди своим телом — уделяя все свое внимание удивительной груди Ди. Одну сжимаю рукой, пока ртом боготворю другую. Облизываю ее сосок, а потом захватываю его губами — царапая своими зубами, смачивая языком, сильно посасывая до тех пор, пока Ди не начинает кричать в такой невероятной симфонии восторга и боли.

Потом я начинаю проделывать то же самое с ее изящной близняшкой.

— Тебе нравится моя грудь, Мэтью? — шепчет она.

Трусь своим крепким языком о ее розовую вершинку, потом отвечаю:

— Обожаю их. Они идеальны. Я мог бы делать это всю чертову ночь.

— Тебе нравится их облизывать? — шепчет она.

— Да.

— Пощипывать их? — вздыхает она.

— Да.

— Посасывать их?

— Черт, да.

— Хочешь трахнуть их, Мэтью?

Раскалённая до бела нужда устремилась прямо к моему члену — заставляя меня стонать. Потому что это моя фантазия хорошенько трахнуть ее грудь, с тех пор, как я впервые ее увидел.

— Да, — практически умоляю я. — Боже, да. Безумно хочу.

Она улыбается, дразняще. Великая соблазнительница — тело и лицо ангела, а желания дьявола. Вся в желании и изнеможении.

— Я тоже.

Долорес скользит вниз подо мной, оставляя на моем теле поцелуи, останавливаясь когда ее лицо оказывается под моей неистовой эрекцией. Когда я наседаю над ней, она принимает меня в великолепную влажность своего рта, полностью — до тех пор, пока я не чувствую, как сжимается ее горло. Она выпускает меня назад, оставляя на мне слой влаги.

Я поднимаюсь на колени. Ди лежит между ними, ее груди лежат в ее собственных руках, а мой член идеально лежит поверх них. Осторожно, я сажусь, перенося свой вес на свои лодыжки. Она сжимает свои груди вместе, захватывая мой жесткий член в своей совершенной гладкой мягкости.

Я наслаждаюсь этим ощущением. Сжимаю глаза.

— Трахни меня!

В ее голосе слышится улыбка, когда она говорит мне:

— Это я должна говорить!

Мне хочется двигаться — хочется скакать на ней в бешенном ритме, пока я не дойду до того рая, который, я знаю, ждет меня.

Но я сдерживаюсь — заставляю себя двигаться полегче. Хочу позволить вести ей. Открываю глаза и встречаюсь с яростным взглядом Ди. Она толкает свою грудь вверх и вниз — подталкивая меня вместе с ней — снова и снова.

Это чувство — Господи Боже — ничего более невероятного я никогда не ощущал.

Руки Ди спокойны, просто совершают скользящие движения, пока я вожу своими бедрами вперед и назад — медленно — вырабатывая терпимость. Затем я наклоняюсь вперед и ускоряюсь — мое дыхание становится быстрее, сердце пытается выскочить из груди.

Ди тяжело дышит подо мной.

— Возьми камеру, Мэтью. Я хочу видеть фотографии. Потом.

Я шиплю и рычу. Потом делаю то, что требует она. Хватаю камеру. И делаю снимки.

Клик, клик.

Но снимаю я не вид своего члена, скользящего между ее сочных грудей — это уже итак крепко засело у меня в голове до конца моих дней.

Клик, клик.

Это ее губы — приоткрытые от наслаждения. Клик.

Ее влажный, блуждающий язык. Клик.

Ее янтарные глаза, сверкающие напряжением… и доверием. Клик, клик, клик.

Этот образ я хочу увековечить. Вот что мне нужно сохранить.

Потому что потом — за пределами нашего страстного влечения и эротического действа — Долорес мне не доверят. Не совсем. Пока еще нет.

Она хочет. Она надеется, что я того стою. Но сомнения все еще сдерживают ее, защищающие ее сердце — не давая ей довериться мне полностью.

И это нормально. Я не знаю, что у нее за шрамы. Не знаю, что научило ее быть такой осторожной. Я подожду, пока она не будет готовой показать мне. Я буду стараться, чтобы убедить ее, что я один из немногих, кому она может довериться.

Потому что Долорес стоит того, чтобы ее ждали и ее добивались.

Но здесь — сейчас — тело Долорес уже верит тому, чего ее разум еще опасается. Что я никогда ее не обижу. Что я хочу ее — желаю ее — больше, чем любую другую женщину, что была до нее.

Что я буду лелеять каждую ее частичку — ее тело, ее разум… ее сердце — столько долго, сколько она мне позволит.

Музыка звучит. А слова певца резонируют.

This is my kingdom come.

This is my kingdom come.

Мой член мягко скользит между ее грудями в чувственном ровном ритме. Потом Ди поднимает голову. Она наклоняется вперед и обхватывает меня губами, вбирая меня в свой рот столько, сколько она может — всасывая сильно.

И это такое фантастическое ощущение, клянусь, я мог бы расплакаться.

Меня пронизывает чистейший натуральный экстаз. Со стоном произношу ее имя, когда кончаю сильно и глубоко — из самой глубины своей сущности.

После того, как Ди проглатывает каждую каплю, она выпускает меня из своего рта. Потом озорно улыбается:

— Вот чего я хотела выпить.

Я падаю на бок, мои ноги держать меня больше не в состоянии. И я кое-как пытаюсь успокоить дыхание.

Минуту помолчав, Ди спрашивает:

— Я тебя убила?

Я усмехаюсь.

— Черт, почти. Это было определенно намного лучше, чем я представлял себе рай.

Притягиваю ее к себе, прижимая к своей груди. Наша кожа скользкая, такая влажная прекрасная.

— Это было замечательно.

— Да, я знаю, — хохочет она.

— Но будет еще лучше.

Она поднимает на меня глаза.

— Правда?

Я улыбаюсь и киваю.

— Правда. Потому что…

Я поднимаю ее и проскальзываю под одной ее ногой, чтобы она села на мою грудь верхом. А ее сладкая киска в нескольких сантиметрах от моего рта.

Потом даю ей камеру

— …сейчас твоя очередь.