Сожаление.

 

Уверена, после того как напились и целовались с Эштоном Хенли на углу улицы, большинство девушек сделают все возможное, лишь бы устроить с ним случайную встречу.

Но я — не большинство.

И намереваюсь избегать его всю оставшуюся часть своего обучения в Принстоне.

К сожалению для меня, судьба решила, что сорока восьми часов для этого будет достаточно.

Простояв несколько часов в очереди в книжном магазине, я несусь обратно в общежитие, чтобы скинуть двадцать фунтов учебников и успеть присоединиться к послеобеденному туру по территории кампуса. Этот 250-летний кампус, акры территории которого застроены готической архитектурой, богат историей, которую я хочу увидеть лично. У меня нет времени на отклонения от плана.

И, разумеется, это время идеально подходит для засады.

— Что у тебя там, Айриш?

Появляется рука и выхватывает список лекций, зажатый между моей грудью и книгами. Я резко вздыхаю, а по телу пробегает дрожь, когда его палец касается моей ключицы.

— Ничего, — бормочу я и не утруждаю себя еще какими-либо словами. Это бессмысленно.

Он уже внимательно просматривает список моих лекций и при этом, погрузившись в мысли, жует нижнюю, очень полную губу. Так что вздохнув, я молча жду, воспользовавшись возможностью подметить то, что не смогла из-за темноты и своего нетрезвого состояния. Или своей наготы и загнанности в угол. Например, то, что в свете послеполуденного солнца цвет взъерошенных волос Эштона скорее темно-каштановый, нежели черный. И то, как аккуратно выглядят его широкие брови. И то, что в его карих глазах виднеются крошечные зеленоватые пятнышки. И то, как загибаются на кончиках его до невозможности длинные, темные ресницы…

— Айриш?

— М?

Вырываюсь из мыслей и обнаруживаю, что Эштон с ухмылкой смотрит на меня, намекая, что он что-то сказал, а я пропустила его слова, потому что была слишком занята его разглядыванием.

Я и пропустила. Потому что разглядывала.

Я откашливаюсь. Уши пылают, как и все лицо. Хочется спросить, почему он так меня называет, но все, что я могу выдавить:

— Извини?

К счастью, он не начинает меня дразнить.

— Как татуировка? — спрашивает он, медленно поместив листок на то же место, откуда его взял.

Пальцем он снова задевает мою ключицу. От прикосновения Эштона тело снова напрягается, и по нему пробегает дрожь.

— О…отлично.

Я сглатываю, прижав учебники ближе к груди, и отвожу взгляд в направлении своего общежития. Смотрю на группы студентов, кружащих вокруг. Да на что угодно, лишь бы не смотреть на живое напоминание о моей скандальной ночи.

— Правда? Потому что моя меня чертовски допекает.

— Она действительно немного зудит, — признаю я, взглянув на Эштона, губы которого растягиваются в широкой усмешке, показав ямочки на щеках.

Его ямочки глубже, чем у Трента. Настолько глубокие, что у меня сбивается дыхание. Настолько глубокие, что я вспоминаю, как любовалась ими, находясь в пьяном ступоре. Очень даже уверена, что в одну из них тыкала пальцем. И, возможно, даже языком.

— По крайней мере, у тебя зудит спина, — говорит он с застенчивым видом.

Его кожа сильно загорелая, поэтому сложно утверждать, но я уверена, что щеки у него немного краснеют.

Сдержаться не получается, и у меня вырывается смешок. Он присоединяется, тихо хохотнув. А потом меня поражает воспоминание: мы стоим лицом друг к другу и смеемся. Только в этом случае мои пальцы держат его за волосы на затылке, а он языком играет с мочкой моего уха. Мой смех резко обрывается, и я прикусываю нижнюю губу.

— Из всех возможных глупостей, — бормочет Эштон, покачав головой. — Во всяком случае, она маленькая.

Я все еще пытаюсь прогнать из мыслей предыдущий образ, когда слышу, как без задней мысли с ним соглашаюсь.

— Ага, едва смогла ее разобрать, пока не наклонилась…

Сердце уходит в пятки, ударив землю как мешок с камнями, а вместе с ним от лица отливает вся кровь. Я сказала это вслух? Нет. Я бы этого не сделала.

Судя по огоньку в его глазах, я без сомнений понимаю, что все-таки сказала. Наверное, меня сейчас стошнит.

— Это…я не…мне правда надо идти.

Я начинаю его обходить, когда по спине сбегает струйка пота.

Шагнув вместе со мной, он кивает, показав на книги, и говорит:

— У тебя много научных дисциплин.

План бегства разрушен. Что он делает? Зачем он со мной болтает? Надеется на повторение? Хотела бы я этого?

Я скольжу взглядом по его фигуре. Да, признаю. Он красив. Как заметила Рейган, он, возможно, самый сексуальный парень кампуса. Здесь я уже четыре дня. Мне нечем подкрепить свое мнение, но, тем не менее, я уверена, что это правда. И за последние дни в памяти всплыло слишком много вгоняющих в краску воспоминаний, чтобы пытаться отрицать полученное мною от той ночи удовольствие.

Но…нет, я не хочу повторения. В смысле, когда я на него смотрю, неправильно все, что я вижу. Он даже не похож на студента Принстона. Нельзя сказать, что учащиеся Принстона отвечают каким-то специальным критериям. Определенного типа нет. Из того, что я видела, студенты удивительно различны, и никто не отвечает стереотипу из фильмов восьмидесятых годов об избалованном студенте в джемпере с рубашкой.

Но Эштон не вписывается в мое представление о Принстоне. Не знаю, то ли дело в его потертых джинсах, которые сидят немного низковато на бедрах, или тонкой серой рубашке с закатанными до локтя рукавами, или татуировке, обвивающей внутреннюю сторону предплечья, или потрепанном кожаном браслете на запястье…не знаю.

— Айриш?

Я слышу, как он зовет меня по имени. «Тьфу!» Не по моему имени. По имени, которым меня называет он. Судя по кривой ухмылке на его полных губах, Эштон снова поймал меня за разглядыванием и этим наслаждается.

Я откашливаюсь и отрывисто выдавливаю:

— Ага. Все научные. Кроме одной.

Английская литература. Эта дисциплина непрактична и бесполезна для медицинского образования, но она удовлетворит «предложение» доктора Штейнера выбрать один курс из списка, который бы иначе сразу же пропустила.

— Попробую угадать. Подготовительный медицинский?

Я киваю, улыбаясь.

— Педиатрия. Онкологическая специализация.

В отличие от многих студентов, которые не могли понять, что делать со своей жизнью, я определилась в тот день, когда от лейкемии умерла моя подруга Сара Доусон. Мне было девять. Решение я приняла достаточно легко. Я плакала и спрашивала у отца, чем бы могла помочь. Нежно улыбнувшись, он успокоил меня, что я ничем не могла помочь Саре, но подавала достаточно надежд, чтобы, когда вырасту, стать доктором и помогать другим детям. Спасение детских жизней звучало благородно. Цель, в которой я с тех пор ни разу не засомневалась и от которой никогда не отклонялась.

Хотя теперь, когда я бросаю взгляд на нахмурившегося Эштона, можно подумать, что я назвала своей мечтой работу в канализации. Возникает пауза, после чего он полностью меняет тему разговора.

— Послушай, насчет субботней ночи…Можем мы просто притвориться, что ничего не было? — спрашивает он, сунув руки в карманы.

Мысленно я проигрываю его слова, и на секунду у меня отвисает челюсть. Слова, которые я повторяла снова и снова на протяжении последних трех дней. Могла ли я? С радостью. Было бы проще, если бы можно было просто нажать кнопочку «Удалить» и все изображения, которые продолжали появляться в моей голове, отчего я неожиданно краснела и теряла внимание, просто исчезли.

— Конечно, — с улыбкой произношу я. — Ну…если мы сможем заставить притвориться мою сестру и Рейган.

Он поднимает одну руку, потерев ею затылок, отчего рубашка натягивается на груди, и я вижу весь ее рельеф. Грудь, которой я вовсю наслаждалась.

— Ну, я так подумал, что раз твоей сестры здесь нет, то проблем она не создаст.

— Нет, не создаст, — соглашаюсь я.

«Она просто может время от времени присылать мне фотографии круглолицего, лысого мужчины, который держит над твоей задницей тату машинку. Что она вчера и сделала».

Я сразу же ее удалила, но уверена, что этот снимок не последний.

— И Рейган не проронит ни слова, — слышу я слова Эштона.

Опустив руку, он смотрит куда-то вдаль, пробормотав больше для себя:

— Тут уж в ней можно не сомневаться.

— Ладно, отлично. Ну…

Может, я могу просто оставить все это позади и снова быть прежней собой. Ливи Клири. Будущий врач. Хорошая девочка.

Эштон снова глядит мне в лицо. На секунду его взгляд опускается на мои губы, скорее всего потому, что я кусаю нижнюю губу так сильно, что едва ее не отгрызаю. Возникает такое чувство, будто мне следует сказать что-то еще.

— Я едва помню, что тогда произошло, так что…

Я свожу голос на нет, выдав эту ложь с такой невозмутимостью, которая удивила меня саму. И впечатлила.

Он склоняет голову на бок и снова отводит взгляд, словно глубоко задумался. Его губ касается задорная улыбка.

— Никогда прежде девушки мне такого не говорили.

Уголки моих губ поднимаются в крошечной улыбке, когда я опускаю взгляд на его кроссовки. Я чувствую себя так, будто, наконец, заработала очко. Ливи: один. Унизительный разговор: миллион.

— Думаю, первый раз есть у всего.

Его низкий, гортанный смех привлекает мое внимание. Я поднимаю взгляд и вижу, что в его глазах пляшут огоньки. Он качает головой, словно вспоминает забавную историю из жизни.

— Что?

— Ничего. Просто…

Повисает пауза, будто он не уверен, следует ли ему это говорить. В конце концов, он решается, с широкой ухмылкой донося до меня апофеоз моего унижения.

— Той ночью у тебя было много первых раз, Айриш. Ты так и называла каждый из них.

Я не в силах сдержать вырвавшийся у меня сдавленный, будто предсмертный, звук. Что вполне возможно, учитывая, что сердце только что остановилось. Не знаю, то ли у меня ослабели руки, то ли я и правда вскинула их, чтобы прижать ко рту и скрыть резкий вздох, но каким-то образом я разжала руки, которыми мертвой хваткой держала учебники, и они попадали на траву. Рядом с последними крохами моего достоинства.

Едва не упав, чтобы собрать книги, я напрягаю мозги. Проблема в том, что я не помню, чтобы много разговаривала с Эштоном. И я определенно не помню, чтобы называла каждый…

В моем мозгу разверзается дурацкий небосвод, и оттуда выскальзывает еще одно подробное воспоминание. В мыслях вспыхивает образ той кирпичной стены за моей спиной, Эштона, прижимающегося ко мне спереди, и моих ног, обвивающих его за талию. И меня, шепчущей ему на ухо, что прежде я этого не чувствовала и насколько это тверже, чем я думала…

— О, Господи, — стону я, схватившись за живот.

Уверена, меня сейчас стошнит. И тогда я стану тошнотиком-эксгибиционистом.

Сердце снова начинает биться, скорее даже бешено колотиться, когда на меня накатывает очередная волна запредельного унижения. Я была похожа на актрису из отвратительного видео Бена, которое летом Кейси заставила меня посмотреть. В буквальном смысле. Одним вечером я случайно вошла в комнату, когда эти ненормальные смотрели его. Кейси использовала эту возможность, чтобы пригвоздить меня к дивану, пока Трент, Дэн и Бен заливались смехом над моими пылающими щеками и взвизгами ужаса.

Моя сестра — Антихрист. Все это ее вина. Ее и Штейнера. И того дурацкого «Джелло». И…

— Айриш!

Я резко вскидываю голову, услышав голос Эштона. Через мгновение я понимаю, что он присел передо мной на корточки, держа в руках учебник, а на его лице застыло любопытное выражение. Положив ладонь мне на локоть, он поднимает меня на ноги.

— Ты частенько уходишь в себя, да? — удивляется он, протягивая мне учебник.

Не уверена, как ответить, так что молчу. Просто на мгновение поджимаю губы, принимаю от него книгу и тихо произношу:

— Рассматривай субботнюю ночь как забытую.

— Спасибо, Айриш. — Он потирает лоб кончиками пальцев. — Я не хотел, чтобы об этом стало известно. Я жалею о случившемся. В смысле…

Он морщится, взглянув на меня. Словно столкнулся со мной, и проверяет, не сделал ли мне больно. Я слышу его тихий вдох, а потом он пятится на несколько шагов.

— Увидимся.

Слегка киваю ему и натянуто улыбаюсь. Мысленно же кричу что есть мочи:

— Черта с два!

 

* * *

 

— Блин, — бормочу я, прибыв в назначенное место с десятиминутным опозданием.

Оглядываюсь вокруг, но не вижу ничего похожего на экскурсионную группу. Они уже ушли узнавать об исторической значимости выдающегося университета, а я застряла здесь, снова и снова проигрывая в уме разговор с Эштоном. И каждый раз те слова, его слова, всплывают в мыслях.

«Я жалею о случившемся».

Он жалеет о случившемся со мной. Бабник жалеет, что связался со мной. Жалеет настолько, чтобы найти меня и попросить никому не рассказывать. Ему даже стало неприятно, когда этот факт сорвался с его языка. Поэтому он и поморщился.

Одно дело, когда о случившемся с ним жалею я. Я имею в виду, что поступила глупо и совершенно себе несвойственно. Отдала целую кипу «первых раз» парню, которого даже не знаю. Который, скорее всего, был множество раз вовлечен в ситуации на одну ночь, которые заходили намного дальше, чем то, что было у нас.

Который жалел о случившемся со мной.

Я присаживаюсь на ступеньки и рассеяно гляжу на ладони. Каждая рациональная клеточка моего тела уговаривает перестать думать об этом, но у меня не получается. Обдумывая причины, из-за которых Эштон мог пожалеть обо мне, я сглатываю несколько раз, но сухость в горле не уменьшается. Он считает меня непривлекательной? Было ли для него пробуждение в воскресенье одной из тех «ну и урод» ситуаций, о которых постоянно талдычит Кейси? Знаю, я должна была ужасно выглядеть со спутанными и похожими на гнездо дикой крысы волосами и покрасневшими глазами, да и дыхание мое было настолько зловонным, что от него бы завяли ромашки.

Может, дело в уровне моих «навыков»? Я прекрасно знаю о своей неопытности, но…было ли все настолько плохо?

Я так сильно погружена в успокоение своего эго, что услышав произнесенное поблизости каким-то парнем «Извините», продолжаю смотреть в землю, полностью его игнорируя в надежде, что он разговаривает с кем-то другим. Однако его следующие слова, не столько даже сами слова, сколько то, как он их произнес, заставляют меня поднять голову в поисках владельца голоса.

— Ты в порядке?

Когда он опускается на ступени рядом со мной, у меня отвисает челюсть, и я это понимаю, но мне все равно. Я просто с благоговейным трепетом киваю ему, глядя в насыщенно-зеленые глаза, на его приятную улыбку.

— Уверена? — спрашивает он, издав тихий смешок.

Его смех так же приятен, как и улыбка.

— Ты из Ирландии? — выдаю я. Прикрываю глаза и пытаюсь объяснить свои слова, заикаясь. — В смысле…я подумала…у тебя акцент…похож на ирландский.

«А ты похожа на дуру, Ливи».

— Я — Коннор, — произносит он. — И да, я — ирландец. Я родился в…

— Дублине, — перебиваю я.

Во мне пузырем раздувается предвкушение.

Он кивает, просияв улыбкой, словно ему приятны мои слова.

— Переехал в Америку, когда мне было двенадцать.

Я шире улыбаюсь. Не могу сдержаться. Наверное, я выгляжу как идиотка.

— А у тебя есть имя, мисс? Или мне стоит называть тебя просто Смайлик?

— Ой, да, точно. — Я поджимаю губы, чтобы вернуть контроль над лицом, и протягиваю ему руку. — Ливи Клири.

Его брови поднимаются, когда он принимает рукопожатие. Его ладонь теплая, сильная и…комфортная.

— Мой отец вырос в Дублине. Твой акцент…похож на его.

Папа переехал в Америку, когда ему было тринадцать, поэтому лишился сильного акцента, но тот все еще присутствовал в его речи, изящно проскальзывая там и сям. Прямо как у Коннора.

— Ты имеешь в виду, что твой отец заодно еще обаятелен и умен?

Я хихикаю, мгновенно опустив глаза, и прикусываю язык, чтобы случайно не поправить его на прошедшее время. Был обаятелен и умен. Две минуты разговора не совсем подходящее время для поднятия такой темы, как мои мертвые родители.

Между нами повисает непринужденная тишина, а потом Коннор спрашивает:

— И почему же Вы сидите здесь в одиночестве, мисс Клири?

Я небрежно взмахиваю рукой.

— Ох, я должна была пойти на историческую экскурсию, но пропустила ее. Отвлеклась на… — Мои мысли возвращаются к недавнему разговору, забрав вместе с собой и часть комфорта. — Сволочь, — рассеяно бормочу я.

Коннор быстро оглядывается и с улыбкой спрашивает:

— Сволочь все еще здесь?

Я чувствую, что краснею.

— Ты не должен был этого расслышать.

С той самой недели, когда Штейнер заставил меня добавлять разнообразные ругательства (по выбору моей сестры) в каждое произнесенное мной предложение, я обнаружила, что мой словарный запас непреднамеренно стал намного более красочным. Особенно в тех случаях, когда я расстраиваюсь или нервничаю. Однако я неожиданно понимаю, что сейчас не происходит ни того, ни другого.

— И — нет. Надеюсь, что он где-то далеко.

Глубоко в колодце со множеством девушек, о проведенном времени с которыми он не жалеет.

— Что ж… — Коннор встает и протягивает мне руку, — сомневаюсь, что моя экскурсия будет настолько же образовательной, но я учусь здесь уже три года, если тебе интересно.

Я без колебаний принимаю его руку. Сейчас не существует ничего, чем я предпочла бы заниматься вместо прогулки по территории кампуса Принстона с Коннором из Дублина.

 

* * *

 

Выяснилось, что Коннор из Дублина удивительно мало знает об истории Принстона. Однако он восполнил этот пробел, рассказав множество смущающих личных историй. У меня разболелся живот от смеха к тому времени, как мы дошли до похожего на средневековый изолированного парка, расположенного около моего общежития. Я не знала о его существовании и была рада находке, потому что парк походил на идеальное место для учебы.

— …и на следующее утро они прямо здесь нашли моего соседа по комнате, на котором были одни только черные носки, — показывает Коннор на деревянную скамейку. На его губах играет беспечная улыбка.

Где-то между местом нашей встречи и тем, где мы находились сейчас, я начала принимать во внимание привлекательность Коннора. Я не сразу это заметила, но, скорее всего, причиной тому было то, что я все еще так сильно раздражена после встречи с Эштоном. Коннор — высокий обладатель песочного оттенка светлых волос (аккуратно, но стильно уложенных) и гладкой, загорелой кожи. Его телосложение худощаво, но по тому, как сидят на нем выглаженные брюки цвета хаки и как натягивается на широких плечах клетчатая рубашка, могу сказать, что он в хорошей форме. По сути, он — тот парень, с которым я представляла себя прогуливающейся по территории кампуса.

Но мне кажется, что меня притягивает к Коннору его улыбка. Широкая и искренняя. За ней ничего не кроется, никакого обмана.

— Как ты учишься? Такое ощущение, что все свое время ты проводишь на вечеринках. — Я прислоняюсь к скамейке и опираюсь на нее одним коленом.

— Не столько времени, сколько хотелось бы моим соседям. — Я вздыхаю, просто услышав его легкий смешок. — Вечеринки заканчиваются с началом учебы. По крайней мере, до окончания сессии. У всех по-разному, но мне хочется вернуться домой с отличным образованием, а не провалившим все гулякой с ЗППП.

От удивления я перевожу взгляд на него.

— Прости. — Его щеки слегка розовеют, но он быстро оправляется, улыбнувшись. — Я все еще на них немного злюсь. В субботу они устроили треклятую вечеринку в тогах. Мы все еще дом убираем.

Я мгновенно напрягаюсь всем телом. Вечеринка в тогах? Та же вечеринка в тогах, где я напилась в стельку и целовалась с Эштоном? Я сглатываю, прежде чем выдавливаю шепотом:

— Где ты говорил живешь?

Понятия не имею, где проходила та вечеринка, так что от того, что я узнаю адрес, разницы не будет. В чем будет разница, так это в том, был ли там Коннор, чтобы засвидетельствовать устроенное мной представление.

Он колеблется и глядит на меня с любопытным выражением лица.

— Да просто за территорией кампуса с несколькими другими парнями.

«Да просто за территорией кампуса». Именно это сказала Рейган, когда мы уходили тем вечером. Может, той ночью устроили не одну вечеринку в тогах?

— О, да? — Я пытаюсь придать голосу легкости и расслабленности. Но вместо этого мои слова звучат так, словно меня кто-то душит. — В субботу я была на вечеринке в тогах.

Он усмехается.

— Правда? Видимо, в моем доме. Немногие теперь устраивают вечеринки в тогах. — Закатив глаза, он бормочет: — А все мой сосед, Грант. Вечно выделывается. Ты повеселилась?

— Эээ…Ага. — Я наблюдаю за ним краешком глаза. — А ты?

— О, я был на свадьбе кузины в Рочестере, — признает он, покачав головой. — Фигово, что все это проходило в одни и те же выходные, но моя семья придает много значения…семье. Мама бы меня убила, пропусти я торжество.

Я болезненно медленно выдыхаю, чтобы не было очевидно, насколько сильное облегчение испытала, узнав, что Коннора там не было. Хотя если бы он там был, то, скорее всего, сейчас бы со мной не разговаривал.

— Хотя я слышал, что народ чересчур разошелся. Копы ее прикрыли.

— Да, там было несколько пьяных… — медленно произношу я, а затем, отчаянно желая сменить тему, спрашиваю: — По какой специальности учишься?

— Политология. Я на подготовительном юридическом. — Разговаривая, он пристально на меня смотрит. — Надеюсь поступить в Йель или Стенфорд в следующем году, если все сложится.

— Мило.

Это все, что приходит мне на ум. Потом я ловлю себя на том, что уставилась в эти дружелюбные зеленые глаза и улыбалась.

— А ты? Есть идеи по поводу того, какую специальность собираешься выбрать?

— Молекулярная биология. Надеюсь поступить в медицинскую школу.

Коннор нахмуренно сводит брови, что бывает редко.

— Ты же знаешь, что можешь поступить в медицинскую школу даже с гуманитарной специализацией, да?

— Знаю, но с науками мне проще.

— Хм. — Коннор взглядом с любопытством меня оценивает. — Красивая и умная. Убийственная комбинация.

Я склоняю голову, жутко покраснев.

— Что ж, вот мы и пришли. — Он показывает рукой на мое общежитие. — Красивое здание, правда?

Я запрокидываю голову, взглянув на здание в готическом стиле. В обычной ситуации я бы согласилась. Но сейчас я понимаю, что расстроилась, ведь это означает, что моя экскурсия, как и время с Коннором, подошли к концу. А я еще к этому не готова.

Я наблюдаю, как он пятится, сунув руки в карманы.

— Приятно было познакомиться, Ливи из Майами.

— Мне тоже, Коннор из Дублина.

Несколько неловких мгновений он пинает носком ботинка камешек, а я стою и смотрю. Наконец, он спрашивает, практически нерешительно:

— В эту субботу мы устраиваем дома небольшую вечеринку, если тебе интересно. Хочешь, приводи свою безбашенную соседку.

Склонив голову и скривив губы, я говорю:

— Но ты сказал, что вечеринки прекращаются с началом занятий.

Он задумчиво всматривается в мое лицо, а в его глазах мерцают огоньки.

— Если только это не предлог, чтобы пригласить к себе красивую девушку.

Его щеки заливаются краской, и он опускает взгляд.

А я понимаю, что он не только привлекателен. Коннор еще и очарователен. Не уверена, как ответить, поэтому просто говорю:

— Увидимся в субботу.

— Идеально. Скажем, в восемь?

Он называет улицу и номер дома и, широко улыбнувшись напоследок, припускает легкой рысцой, словно куда-то опаздывает. Раздумывая, была ли это простая вежливость, я прислоняюсь к скамейке и наблюдаю, как он уходит. И почти скрывшись за углом здания, Коннор оборачивается, посмотрев в моем направлении. Увидев, что я все еще смотрю, он посылает мне воздушный поцелуй и исчезает.

А мне приходится сжать губы, чтобы сдержать глупую улыбку.

Этот день определенно становится все лучше.