Глава 23. Я проверила свой телефон после тридцать пятого дубля

 

Я проверила свой телефон после тридцать пятого дубля. Это была съемка общим планом Майкла, наблюдающего за женщиной, она была очень долгой и с огромным количеством разных ракурсов, которые нелегко было получить. Но самой сцене предназначалось показать бесконечные часы тоски по женщине, которая не хотела его, и на тридцать шестой попытке это получилось ошеломляюще.

Я не ожидала, что Антонио попытается связаться со мной, но больше всего я удивилась своей пылающей надежде. Я хотела его? Или же я хотела, чтобы он хотел меня? Он был ядом, и мне не следовало прикасаться к нему, даже если бы все мои эмоциональные центры требовали этого, я точно не должна была связываться с ним. Я старалась удержать в голове тот факт, что не следует доверять мужчине свое тело или сердце, каким бы неотразимым он ни был. И неважно как сильно я его хотела. И неважно насколько потрясающим был секс с ним.

Только лишь думая об Антонио, я почувствовала уже знакомую пульсацию между ног. Мое тело запомнило все прикосновения его волшебных рук, я была больна «коварством» этого мужчины, его хвойным ароматом и твердым членом.

— Снято!

Катрина только закончила говорить комплименты актерам, прежде чем я заглянула в свой телефон. От Антонио по-прежнему ничего. Три сообщения от Джерри, стратега Даниэля. Я вернулась к работе, делая свои заметки. Мне нужно проверить свои финансы, прежде чем я смогу выдать Катрине полмиллиона долларов, устроив все таким образом, чтобы она приняла их.

Я не знаю, как все успеть сделать в срок. В моем распоряжении была неделя, прежде чем она окончательно впадет в депрессию. Я входила в состав съемочной группы, но не как инвестор. Я не могла решить, стоит ли ей сказать, что собираюсь снабдить ее деньгами. Было два часа утра, и я устала. Появился полностью экипированный Джерри в костюме-тройке, выглядящий так, будто он только что проснулся, принял душ, побрился и заправился витаминами.

— Почти первая леди города, — сказал он веселым тоном, — упаковывает вещи на стоянке.

— Что ты здесь делаешь? — я наполнила сумку последними документами.

— Лос-Анджелес никогда не спит.

— Даниэль Брауэр спит. Добрых пять часов между полуночью и рассветом.

— Именно в это время я и работаю. Мы можем поговорить?

Я перекинула сумку через плечо. Катрина доберется до дома самостоятельно. — Конечно. Ты за рулем. Мой автомобиль сломался.

 

* * *

 

Переднее сиденье внедорожника Caddy Джерри было больше, чем диван в моей первой квартире. Моя сумка висела на спинке кресла, и была такой набитой, что походила на мертвое тело.

— Он не следует правилам, — сказал Джерри, поворачивая на 110 шоссе. — Каждый раз, когда он совершает промах, то возвращается к некоторым старым привычкам, что становится похожим на снежный ком. Пока это не повлияло на результаты опроса, но скоро это станет заметным.

— После выборов он опять вернется к старым привычкам.

— Он начал грызть ногти.

— А кольцо на пальце?

— Да. В ходе встречи с Гарольдом Гентер. Я думал, что удушу этого придурка.

Я вздохнула. Эх, я потратила несколько лет в медиа, оттачивая навыки сессий. Нам говорили и показывали каждое движение, каждый вздох, который бы в десять раз больше работал на камеру, и все эти навыки перетекли у меня в реальную жизнь. Люди хотели, чтобы их лидеры были «отполированными». Политика была вторичной, главное - сами политики, которые занимали третью ступеньку. Если политик был замечен грызущим ногти, с сальными волосами или сутулящимся, он становился посмешищем.

— Ты нужна ему, — сказал Джерри.

— Ему следовало подумать об этом раньше.

— Хорошо, леди, да. Ты можешь быть злой и оскорбленной. Ты имеешь на это право. Ты счастлива? Ты собираешься тащить свой багаж уверенности в собственной справедливости до самой старости? Он становится слишком тяжелым, когда ты стареешь. Поверь мне.

— Я не смогу когда-либо снова доверять ему. Как, предполагается, я должна вынести это? И как долго? До президентства?

— Так долго, как захочешь, — он ехал по городской улице — останавливаясь, проезжая, останавливаясь, проезжая — повинуясь огням светофоров, хотя вокруг никого не было.

Я знала, что должна, в конце концов, все отпустить. Мне бы научиться доверять другому мужчине. И, конечно, не Даниэлю. При возможности я была готова снова и снова инвестировать кого-то еще. Ощути боль и двигайся дальше. Обидь кого-то и двигайся дальше. Антонио доказал, как легко это было. А еще в один прекрасный день я хотела бы влюбиться. Возможно. Мне было тридцать четыре. Я никогда не думала, что это слишком поздно, пока Джерри не сказал мне про старость.

— Мне постоянно больно, — сказала я. — Все время. Я больше ничего не чувствую. Я не знаю, чего хочу. Я чувствую себя отделенной от своих собственных мыслей. То, что я говорю, фактически напоминает политическую стратегию тревожного звонка, и мне нужно начать принимать лекарства или лечь в больницу.

Я не сказала, что даже подумываю о причинении вреда себе, но не самоубийстве, нет. Я не могла плакать. Я ощущала себя неустойчиво, дрейфующей где-то. Я по-прежнему любила Даниэля. В последний раз я почувствовала себя чуть-чуть живой с Антонио. Почему-то мое счастье напрямую было связано с мужчиной.

— Премьера «Больших девочек» будет в пятницу, — сказал Джерри, останавливаясь возле моего дома.

— Угу.

— Речь идет о насилии в семье. Мы отметили эту тему, как самый больной вопрос в ходе предвыборной кампании. Я видел картину. Хорошая.

— Ты пишешь рекомендации к фильму? — спросила я.

— Даниэль хочет обратить внимание на эту тему, посмотреть фильм, а потом выступить с заявлением.

— Ты пытаешься сосватать меня на свидание? Ты это серьезно?

— Это свидание — крупная ставка, Тереза. Пожалуйста.

Я открыла дверь машины и хлопнула ею, открыла снова и забрала свою сумку. — Ты - дерьмовый Купидон.

Мне следовало взять такси.

 

 

* * *

 

Чертов Джерри. Я вошла в квартиру, проклиная его, и забросила свою сумку в угол.

Чертов, чертов Джерри. Этот мужчина был создан из непревзойденного, самого нерушимого материала во вселенной. Он не умел чувствовать.

Или умел. Возможно, он просто не показывал мне своих чувств.

Или показывал. Возможно, я не чувствую сама себя.

Или это вообще не обо мне. Возможно, это касается Даниэля и Лос-Анджелеса. Может быть, речь шла о кампании, в которую я вложила свое сердце и душу, и если Даниэль провалится, я провалюсь вместе с ним.

Или, возможно, это не имеет значения, но Джерри думает, что это важно. Может быть, что-то беспокоит меня. Что-то, что взбудоражило меня, заставляя с нетерпением ждать чего-то, заставляя меня забыть, как сильно я презирала свою чертову жизнь.

Антонио заставил меня чувствовать себя живой, как будто я находилась во сне в течение нескольких месяцев. Он разбудил меня и ошеломил. Я, наконец, была готова, но отбросила его подальше. Это были обычные ничего не значащие мелочи, немного грязных разговоров, чтобы заполнить часы ожидания и перестать страдать по Даниэлю. Мне нельзя расстраиваться из-за таких ничего не значащих мелочей, но я была безнадежно расстроена, хотя и не хотела признаваться себе в этом, пока интеллигентный бородач Даниэля не попросил в очередной раз составить компанию моему бывшему.

Я взяла фарфорового лебедя за шею. Четко зная, что собираюсь сделать, и от принятого решения напряжение стало сходить.

Я ударила его о край стола. Он отлетел в сторону. Я подняла и ударила его сильнее. Тело разбилось, стукаясь об пол, у меня в руке осталась одна его маленькая голова. Через секунды напряжение вернулось. Это было почти освобождение, когда я посмотрела на всех своих лебедей и перестала заботиться, вернутся ли они когда-нибудь в шкафчик.

Я не ощущала даже ярости, когда разбила их всех. Возможно, я должна была выглядеть сердитой и расстроенной, но у меня не было этих чувств. Я была мертва, пуста, заморожена, как будто заключила сама с собой контракт на выполнение этой работы и просто делала ее. Я сильно ударяла фигурки о мраморную столешницу снова и снова, превращая их в миллион осколков гипса, фарфора и стекла.

Все это заняло около семи минут, и вот уже годовые накопления лебедей и нескольких тарелок были уничтожены. Я стояла и смотрела на разбитые острые останки, успокаивая себя тем, что не слишком расстроена, чтобы принимать это близко сердцу.

— Я хочу тебя.

Я толкнула китайского синего лебедя за правое крыло. Оно отломилось, но лебедь полностью не разбился. Недостаточно.

— Я хочу тебя, криминальный панк.

Я подняла ногу и наступила каблуком на крыло.

— И я собираюсь поиметь тебя.