Глава 3 По-прежнему любима

– Мы можем поговорить о том, что случилось прошлой ночью? – спросила я Сару, когда мы вышли из ресторанчика, где нам был предложен чудовищно жирный завтрак в окружении людей, которые сидели с таким видом, словно в гробу они видали этот Новый год.

– О чем? О том, что ты в конце концов решила расстаться с девственностью, а я все изгадила?

– Нет, вот на эту тему я уж точно не намерена говорить! – отрезала я. – Ты ведь давеча сказала, что тебе нравится Джаред. Так что между вами происходит?

– Мне не слишком хочется об этом говорить.

Похоже, что-то произошло. Отказываться поговорить о парне совсем не в Сарином духе.

– Ты меня пугаешь!

– Эм, он живет в Нью-Йорке. Я пока учусь в школе. А скоро вообще перееду в Калифорнию, – без всякого выражения произнесла она. – Я больше не хочу себя мучить. Мне надо о нем забыть… снова. – Она сидела, не поднимая глаз, и усиленно делала вид, что набирает текст эсэмэски и ей сейчас ни до чего. Потом небрежно опустила мобильник в карман и сказала: – Спасибо, что согласилась вести машину. Если не возражаешь, я бы хотела на обратном пути поспать.

– Конечно, – ответила я.

Она начинала меня всерьез волновать.

Спокойная обратная дорога оставляла мне достаточно времени для размышлений, что не всегда является таким уж благом. Битых три часа разговаривать сама с собой – это, пожалуй, перебор, но в результате я осталась довольна результатом своего внутреннего диалога. Уж не знаю, правильное ли мое решение съехаться с матерью или нет, но попробовать в любом случае стоило.

– Давай сегодня просто поваляем дурака. Будем целый день смотреть кино, – предложила Сара, когда мы доставали вещи из машины.

– Звучит заманчиво.

Эвану пришлось везти Джареда в университет, поэтому в первый день нового года мы с Сарой сидели вдвоем перед широким экраном телевизора. Я попыталась, забыв обо всем, сосредоточиться на слащавых романтических комедиях или фильмах о тяготах подросткового возраста.

Сара, получив эсэмэску, неожиданно спросила:

– Эм, хочешь вечером пойти на вечеринку?

– Нет, не хочу, – не задумываясь ответила я.

– Ты что, вообще отказалась от вечеринок?

– Не знаю, – вздохнула я. – Просто страшно не хочется выслушивать идиотские вопросы и вообще всякую чушь от пьяных придурков. Не желаю больше быть ярмарочным уродцем.

– Им надо через это пройти, впрочем, так же как и тебе, – не согласилась Сара. – Ты не можешь вечно оставаться затворницей только потому, что кто-то может сболтнуть лишнего. Знаешь, рано или поздно кто-нибудь обязательно что-нибудь ляпнет. Ну и хрен-то с ним! Кто слушает?!

Я поняла, что Сара абсолютно права, и, улыбнувшись, сказала:

– Уговорила. Давай только не сегодня. Хорошо?

– Хорошо, – разочарованно пожала плечами Сара, ведь я уже почти полгода не была с ней ни на одной вечеринке.

– Но почему тебе самой не пойти? – предложила я. – Если мне никуда не хочется, это вовсе не значит, что ты должна сидеть дома!

– Ты уверена? – осторожно поинтересовалась она.

– Конечно, – вполне искренне ответила я.

У Сары мгновенно просветлело лицо. Она тут же схватила телефон, чтобы выяснить детали.

Неожиданно снизу раздался голос Анны:

– Девочки, мы вернулись! Поскорее спускайтесь и расскажите мне о приеме!

Сара вихрем помчалась вниз. Я медленно последовала за ней. Мне до сих пор так и не удалось привыкнуть к тому, что Сара привыкла делиться всеми событиями своей жизни с мамой. А по отношению ко мне Карл с Анной проявляли редкостное терпение и старались лишний раз на меня не давить. Однако даже самые невинные – и естественные для них – вопросы относительно того, как прошел мой день, обычно заставали меня врасплох.

Сара, как обычно, села по-турецки на огромной родительской кровати, я же скромно пристроилась в ногах. Анна распаковывала вещи, а Карл просматривал полученную почту.

– Эмма, это тебе! – вытащил он конверт из кипы корреспонденции.

– Спасибо, – ответила я.

Я внимательно изучала простой белый конверт без обратного адреса, а Сара пока взахлеб рассказывала во всех подробностях о вчерашнем вечере – начиная с убранства дома и кончая наградой Вивьен, ну и, конечно, фейерверком. А когда я задумчиво провела пальцем по штемпелю, где значилось «Бока-Ратон, Флорида», то неожиданно услышала:

– Эмма, а как отреагировал Эван, когда ты сказала ему о Стэнфорде?

Я испуганно подняла голову. Все трое выжидающе смотрели на меня, и я только сейчас поняла, что не поделилась новостью даже с Сарой.

– Он был очень взволнован, – смущенно ответила я, и они поняли, что дальнейших объяснений от меня вряд ли дождутся.

– С нетерпением жду встречи с твоей мамой завтра утром, – после минутного молчания сказала Анна. Я лишь кивнула, хотя почувствовала, что все внутренности буквально завязываются узлом. Анна как ни в чем не бывало продолжила: – А затем, думаю, мы сможем походить по магазинам.

– Ма, ты же знаешь, Эмма ненавидит магазины. Но я точно пойду! – ответила за меня Сара.

– Ну что, может, тогда посмотрим футбол? – предложил Карл, и я с облегчением вздохнула.

– А что вы делаете сегодня вечером? Разве Марисса Флеминг не устраивает вечеринку? – спросила Анна, абсолютно не удивив меня своей осведомленностью. Похоже, она была в курсе светской жизни абсолютно любого человека в городе.

– Да, и я собираюсь туда пойти с другими девочками, – раскраснелась в предвкушении удовольствия Сара.

– А ты, Эмма? – поинтересовалась Анна, убирая платье в шкаф.

– Просто посижу дома и почитаю, – неуверенно ответила я.

– Тогда ты поможешь мне выбрать прикид, – соскочила с кровати Сара.

– Конечно, – отозвалась я, точно зная, что в этом вопросе моя помощь ей не понадобится.

Проводив Сару до дверей, я в тысячный раз заверила ее, что не буду скучать. Потом села на разбросанные по полу подушки перед книжными полками, чтобы заняться таинственным конвертом.

Я попыталась вспомнить, что могло прийти мне из Флориды. Но письмо отнюдь не походило на официальное уведомление из колледжа. Обычный белый прямоугольник с написанным мелким почерком адресом семьи Маккинли.

Открыв конверт, я достала оттуда сложенный листок бумаги, и у меня внутри все оборвалось. Дрожащими руками развернула листок и увидела примитивный рисунок карандашом. На переднем плане мальчик и девочка, за ними под розовой рождественской елкой – мужчина и женщина с седыми волосами. Внизу надпись корявым детским почерком: «Веселого Рождества, Эмма! Мы скучаем по тебе», а на обороте – приписка: «С любовью, Лейла и Джек».

Слова расплывались перед глазами, я молча глотала текущие по щекам слезы. Но красные закорючки, изображавшие широкие улыбки, и нарисованная гора подарков под розовой елкой действовали успокаивающе. Мужчиной, конечно, был Джордж, но я не могла понять, что за женщину изобразили дети. Мне хотелось верить, что это Дженет, мать Кэрол, правда, она не была седой.

Возможно, учительница или кто-то, с кем они познакомились во Флориде. Теперь я хотя бы знала, где они, хотя вряд ли доведется с ними встретиться.

Вот такие дела. И это меня вдруг просто доконало. Я упала лицом в подушки и горько заплакала. Внезапно я почувствовала, что кто-то гладит меня по спине, и удивленно подняла голову. Рядом со мной на коленях стояла Анна и ласково улыбалась. Заметив смятый листок у меня в руке, она разжала мои пальцы и положила рисунок на пол.

– Они выглядят счастливыми, – заметила она, бережно поправляя мне волосы. – Ты ведь именно этого всегда им желала, да?

Значит, после всего того, что случилось тогда в мае, Сара все же призналась матери. Иначе и быть не могло. Ведь наверняка Анна обиделась на дочь из-за того, что та сразу ей все не рассказала. И конечно же, Сара объяснила, что я страдала ради того, чтобы Лейла и Джек не лишились родителей. Ну… по крайней мере один из родителей остался с ними.

– Да, – внезапно охрипшим голосом произнесла я.

– Очень мило с их стороны прислать тебе письмо, – сказала Анна. – Это говорит о том, что дети действительно тебя любят.

Я понимала: она хочет утешить меня, но при мысли о том, что они скучают по мне, зарыдала еще горше. Тогда Анна обняла меня и прижала к себе, а я не стала сопротивляться. Я вдохнула исходящий от нее нежный цветочный запах и позволила себе дать волю своей тоске по детям.

Анна отпустила меня только тогда, когда я наконец смогла успокоиться и собраться.

– Я понимаю, почему ты хочешь переехать к своей маме, – вздохнула она. – И желаю вам обеим восстановить семейные отношения, которых тебе так не хватало все эти годы. Но ты должна знать, что, если по той или иной причине ничего не получится, здесь твой дом, а мы всегда постараемся сделать так, как будет лучше для тебя. Мы ничего не сообщим социальному работнику, потому что это будет куча ненужной бумажной волокиты, ведь тебе скоро восемнадцать. Просто позволим продолжать регулярные проверки по телефону. Хорошо? – Я кивнула, не в силах говорить, а Анна, слегка замявшись, добавила: – Эмма, я очень тебя люблю. Мы все тебя любим. И я вовсе не шутила, когда говорила, что мы сделаем для тебя абсолютно все. Только попроси. Ты поняла?

У меня перехватило дыхание, и я тихо ответила:

– Да. Спасибо большое.

И тогда Анна улыбнулась совершенно неотразимой улыбкой, которую, кстати, унаследовала от нее Сара. Ее добрые голубые глаза радостно загорелись, и, чтобы разрядить обстановку, она весело сказала:

– А теперь пошли есть мороженое.

Благодарно улыбнувшись в ответ, я позволила ей помочь мне подняться с подушек, и мы вместе спустились на кухню.

* * *

– И что, больше ничего? – спросил Карл, оглядев рюкзак и две спортивные сумки в багажнике внедорожника Анны.

– Да, у меня немного вещей, – ответила я.

Анна с Сарой сели в машину, а я повернулась к Карлу:

– Спасибо вам за все.

– Эмма, мы всегда рады принять тебя в нашем доме, – произнес он, а потом протянул руки и прижал меня к груди. – Я буду держать связь со Стэнфордом, но не сомневаюсь, ты узнаешь о зачислении раньше меня. – Затем он так же внезапно выпустил меня и, ни разу не оглянувшись, ушел в дом.

А я осталась стоять как вкопанная: он застал меня врасплох таким всплеском эмоций.

– Ну что, готова? – крикнула мне из открытого окна машины Сара.

– Конечно, – откликнулась я.

Когда я свернула с подъездной дорожки, то с затаенной грустью оглянулась на Сарин дом. И хотя я хорошо понимала, что не принадлежу этому миру, здесь я была в безопасности, чего мне всегда не хватало в жизни.

Глава 4
«Дом»

Я ехала за Анной с Сарой на своей «хонде» и пыталась запомнить дорогу, так как прекрасно понимала, что рано или поздно мне придется добираться до Сары самостоятельно. По крайней мере, теперь я могу сама вести машину, которую несколько месяцев назад подобрал для меня Карл, после того как я наконец-то получила водительские права. Хотя особой необходимости в этом не было, поскольку меня по очереди подвозили то Сара, то Эван. Но теперь мне придется самой ездить в школу.

Чтобы попасть в пригород Уэслина, где моя мама сняла дом, у нас ушло целых двадцать минут. Мы долго кружили по лабиринту хаотично застроенных убогими домишками улочек, так не похожих на прямые улицы с внушительными особняками в центре города. Занесенные снегом дворы даже не были огорожены, и между домами туда-сюда бегали местные детишки.

Анна свернула к расположенному в тупике одинокому дому, прямо напротив леса из обнаженных деревьев. Я затормозила на обочине, чтобы дать Анне возможность выехать задом.

Маленький желтый двухэтажный домик, с белыми ставнями и гостеприимным белым, хотя и выцветшим крыльцом, со стороны казался довольно милым. Входная дверь отворилась, и, откинув бедром защитную сетку, на пороге появилась мама. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела, как мы достаем мои сумки из багажника.

Я не глядя прошла мимо нее в дом, так как ужасно боялась, что увижу в ее ясных голубых глазах нечто прямо противоположное ее словам, которыми она меня встретила:

– Привет, Эмили. Я рада, что ты здесь.

– Спасибо, что разрешила пожить у тебя, – с трудом выдавила я.

– Ну что ты, не стоит. – Ее голос звенел от напряжения. – Теперь это и твой дом. У тебя даже будет собственная комната.

– Нет, ты обязательно должна ее увидеть! – выпалила Сара, схватила меня за руку и потащила вверх по лестнице, ведущей из маленькой прихожей на второй этаж. Анна весело рассмеялась, и я сразу поняла, что вчера они ходили не только по магазинам.

Лестница заканчивалась небольшой площадкой. Я увидела открытую дверь в ванную, а по бокам от нее – две закрытые двери. Сара распахнула правую из них и зажгла свет. Я медленно вошла за ней.

Остановившись, я осмотрелась по сторонам. Три стены оказались девственно белыми, а та стена, где была дверь, – абсолютно черной. Я повернулась кругом, чтобы рассмотреть все повнимательнее, вдохнула резкий запах свежей краски и невольно улыбнулась.

Напротив двери расположилась широкая кровать под причудливым черно-белым покрывалом, на котором лежали белые подушки с черными оборками. Над кроватью я увидела странную трехмерную инсталляцию: что-то вроде сотни черных бабочек на проволоке, словно вылетающих из белой стены.

На двух маленьких окнах слева от кровати висели эффектные черные шторы. Возле черной стены я увидела белый комод, а рядом – большое зеркало в белой раме.

У противоположной стены стоял письменный стол с разрисованными черными бабочками стеклянной столешницей, рядом – два белых стеллажа для книг. Над столом висела доска, затянутая тканью с тем же затейливым черно-белым рисунком. К доске была прикноплена записка: «Добро пожаловать домой, Эмма», – явно написанная рукой Сары.

– Ну как, нравится? – нетерпеливо просила Сара.

Повернувшись, я увидела у открытой двери Анну и свою мать, которые явно ждали моей реакции.

– Поверить не могу, что вы сделали это! – выдохнула я. – Спасибо большое.

– Пожалуйста, – ответила Анна.

Мама стояла на ступеньке за спиной у Анны и молча наблюдала за нами.

– Не хотите чего-нибудь выпить? – спросила она Анну, когда Сара принялась раскладывать по местам мои немногочисленные пожитки.

И они обе стали спускаться по лестнице.

– Сара, и правда огромное тебе спасибо.

Явно растроганная, Сара замерла на полдороге, прижимая к груди стопку моих блузок.

– Просто я знала, что ты жутко нервничаешь по поводу переезда, – уложив блузки в выдвинутый ящик комода, объяснила она. – Пусть даже ты и не желала в этом признаваться. Маме тоже хотелось познакомиться с Рейчел поближе, вот мы и решили, что это хорошая идея. Мы вчера весь день провели вместе – покупали, красили, украшали. Эмма, мне кажется, тебе не о чем беспокоиться. Если честно, то Рейчел дергается еще больше тебя.

А вот это вряд ли!

И вот когда Сара наконец была удовлетворена плодами своих трудов – все вещи лежали на месте, книжки стояли на полках, а ноутбук и маршрутизатор, что Карл с Анной подарили мне на Рождество, на письменном столе, она сообщила:

– Ну вот, кажется, все в порядке.

И я сразу дико занервничала, так как поняла, что Сара собирается уходить.

Я стала прикидывать, как бы задержать ее, но снизу раздался голос Анны:

– Сара, ты готова?

Не знаю, как Сара, а вот я, по правде говоря, точно не была готова остаться наедине со своей матерью. И судя по тому, как та суетилась, она испытывала такие же чувства.

Мы потоптались на крыльце, чтобы сказать им «до свидания», проводили глазами отъезжающую машину и волей-неволей остались наедине.

Я вернулась обратно в дом, сразу почувствовав себя жутко неуютно.

– Что ж, если хочешь, можешь немного осмотреться, – неуверенно предложила она, захлопнув дверь с дребезжащим стеклом в центре.

– Да-да, конечно, – ответила я и, свернув налево, вошла через арочный проем на кухню.

Мама стояла в прихожей и пристально следила за каждым моим движением.

Если не считать стен, заново покрашенных желтой краской, кухня, похоже, не обновлялась со времени постройки дома. Дверцы шкафчиков покоробились, а прилавок обшарпался. Под окном с видом на лес была установлена глубокая фаянсовая двойная мойка. В углу громко тарахтел низенький холодильник, который доходил мне только до подбородка, рядом стояла белая газовая плита. Кухня была настолько тесной, что места хватало лишь для маленького круглого стола и четырех разномастных стульев.

– Не стесняйся, бери что хочешь, – произнесла она с порога.

Здесь оказалось так мало места, что нам двоим было не разойтись. Я заглянула в холодильник, но там не было ничего, кроме приправ и засохших остатков китайской еды.

– Спасибо, – захлопнув дверь холодильника, ответила я.

– Похоже, придется съездить за продуктами, – натужно рассмеялась она и посторонилась, чтобы дать мне возможность пройти в прихожую, а оттуда – в гостиную.

Я чувствовала на себе ее пристальный взгляд, что еще больше усиливало мою нервозность. Наверное, надо было что-нибудь сказать, чтобы, типа, завязать разговор, но я понятия не имела, с чего начать.

Итак, я стояла посреди гостиной и, нервно ломая пальцы, разглядывала коричневый диван, канапе перед телевизором, а еще кресло-качалку перед окном. И неожиданно замерла, кресло показалось мне смутно знакомым.

И только через минуту мне удалось сообразить, где я его видела. Оно стояло в моей спальне в те далекие времена, когда я еще жила с мамой и папой.

Горло внезапно сдавило. Нахлынувшие воспоминания застали меня врасплох. Мне хотелось подойти и потрогать кресло, погладить изогнутые подлокотники, чтобы наполниться радостью от накопленной ими памяти о былых счастливых временах. О сказках, которые я слушала, покоясь в объятиях отца. О ласковых словах, которые он шептал мне, когда я засыпала у него на груди под стук его сердца. Я как завороженная смотрела на это кресло, чувствуя спиной ее упорный взгляд.

– У меня куча всяких фильмов, – вернул меня к реальности ее голос.

Я не сразу поняла, о чем она говорит. Ну да, полки встроенного книжного шкафа действительно были заставлены DVD-дисками.

– О, это просто здорово, – из вежливости ответила я.

У противоположной стены возвышался сервант, на котором в окружении фотографий в рамках стояла стереосистема. Я подошла поближе, чтобы разглядеть фото. Не то чтобы я ожидала увидеть свои снимки, но, когда их вообще не оказалось, у меня внутри словно все оборвалось. Я вгляделась в фото в поисках хоть какого-нибудь свидетельства того, что я существовала или что она когда-то жила с моим отцом, но увидела лица незнакомых людей.

– Фотографии моих друзей, – немногословно объяснила она, и я молча кивнула, так как не хотела, чтобы она услышала в моем голосе обиду. – Итак, тебе завтра в школу. Ну что, готова? – спросила она, и мне пришлось отвлечься от изучения еще одной коллекции DVD-дисков на угловых полках.

– Не совсем, – честно призналась я.

В отличия от меня она, похоже, прилагала хоть какие-то усилия поддержать разговор.

– А когда у тебя следующая игра в баскетбол?

– В пятницу, – ответила я, продолжая осматривать комнату.

– Не против, если я приду? – звенящим голосом спросила она, и меня удивило, с чего это она так нервничает.

– Конечно приходи, – натянуто улыбнулась я.

Напряжение, застывшее в ее голубых глазах, постепенно исчезло.

– Замечательно. Спасибо тебе, – улыбнулась она, и все сразу изменилось.

Она принялась оживленно рассказывать о людях, запечатленных на снимках, а потом достала парочку CD-дисков, сказав, что я обязательно должна их послушать, так как они помогают переосмыслить жизнь.

Я в основном молчала. При всем желании у меня не было возможности вставить хоть слово. Сидя на полу среди разбросанных CD-дисков, она болтала без остановки, должно быть на нервной почве. Я же безуспешно пыталась расслабиться и, слушая вполуха бесконечные истории о незнакомых мне людях, представить, что эта женщина и есть моя мать. Ведь с тех пор, как у меня действительно была мать, казалось, прошла целая вечность.

– Значит, тебе действительно понравилась твоя комната? – вставляя CD-диск в плеер, спросила она.

– Действительно, – вполне искренне ответила я.

– Хотя от меня толку было не слишком много. Абсолютно все выбирали Анна с Сарой, – слегка покраснев, призналась она.

Она безуспешно пыталась найти мелодию, напоминавшую ей о прошлогодней поездке в Новый Орлеан, но ее неожиданно оторвал от поисков стук в дверь.

– Да? – удивленно спросила она.

– Привет, миссис Томас. Меня зовут Эван. Я ищу Эмму.

Я тут же вскочила на ноги и ринулась к выходу.

– Привет! – поздоровалась я, не дав маме и слова сказать.

Эван сунул голову в дверь, и на лице сразу появилась его фирменная ухмылка, заставляющая трепетать мое сердце. Боже, как же я была рада его видеть!

– Что ж, Эван, входи, пожалуйста, – произнесла моя мать, закрывая входную дверь. – Меня зовут Рейчел. Только не вздумай звать меня миссис Томас. Это меня бесит. Так звали мать Дерека, и надо сказать, она меня здорово недолюбливала. Кроме того, моя фамилия Уолес, так что будет правильнее называть меня миссис Уолес, хотя я предпочитаю просто Рейчел, – обрушила она на нас с Эваном поток информации. – Вау! Сама не знаю, зачем все это говорю. Я не всегда такая дерганая. Хотя нет, всегда. Простите.

– Ничего, все нормально, – заверила ее я, поскольку уж кому-кому, а мне было точно не привыкать к нервозной обстановке. – Почему бы не показать Эвану дом?

– Ой, конечно-конечно, – согласилась она, вернувшись в гостиную, чтобы собрать разбросанные по полу CD-диски.

Мне не было нужды показывать Эвану первый этаж, поскольку осмотреть все помещение можно было прямо из прихожей. Я взяла его за руку, отвела в свою комнату и закрыла за нами дверь.

– Красивая комната, – одобрительно произнес Эван и, наклонив голову, чтобы не стукнуться о скошенный потолок, сел на кровать. – Ну, как дела? Она вроде вполне милая.

– Да-а… – не слишком уверенно протянула я, так как не знала, что говорить. – Это здорово… Я хочу сказать, она замечательная.

– Сдается мне, что у тебя тоже легкий мандраж, а? – рассмеялся он. – Теперь я знаю, от кого ты унаследовала привычку чуть что краснеть.

– Очень смешно, – иронично усмехнулась я. Легкий мандраж – это еще слабо сказано. Трудно было даже описать то, что творилась у меня в душе. Я была на грани паники. Возможно, поставив вопрос о переезде, я боялась, будто она скажет, что не может на такое пойти и не хочет впускать меня в свою жизнь. И эта мысль так долго держала меня в напряжении, что теперь мне никак не удавалось расслабиться и оценить, что я наконец здесь, со своей матерью. – Хотя да, я, типа, нервничаю.

– Все будет хорошо, – сжал мою руку Эван. – Кстати, у меня кое-что для тебя есть.

Эван залез во внутренний карман куртки и достал оттуда большой конверт. Внутри оказалась пачка фотографий. Я с улыбкой смотрела на запечатленные его камерой самые яркие моменты моей жизни. Вот я забиваю гол во время футбольного матча. Вот мы с Сарой радостно смеемся. Вот я сижу в глубокой задумчивости на переднем крыльце, явно не замечая, что меня снимают. В пачке нашлось даже несколько фото, где мы с ним сняты в обнимку на пикнике прошлой осенью.

Я нагнулась и поцеловала его:

– Вот именно этого окончательного штриха мне и не хватало.

Потом я сняла записку с доски над письменным столом и прикрепила фото под натянутой через всю доску черной лентой.

Неожиданно кто-то тихонько постучался в комнату. И прежде чем я успела ответить, мама просунула голову в дверь:

– Я собираюсь заказать пиццу. Вы голодные?

– Звучит заманчиво. Спасибо, – ответил за нас обоих Эван.

Я же, поджав губы, только молча кивнула.

И даже за кухонным столом, слушая непрерывную болтовню матери, я продолжала молчать. А она расспрашивала Эвана… ну буквально обо всем. Похоже, таким образом она справлялась с возникшей между ней и мной неловкостью. И если мы обе будем затаив дыхание ловить каждое слово Эвана, то вряд ли сможем найти общий язык. Хотя Эван, как обычно, спокойно и с достоинством выдержал испытание. Он даже виду не подал, что чувствует, насколько нервозная обстановка на кухне. Но когда он ушел, нервное напряжение достигло апогея.

– Может, хочешь посмотреть кино? – спросила она, когда я заворачивала остатки пиццы, чтобы убрать их в пустой холодильник.

– На самом деле мне надо еще написать доклад к завтрашнему дню, – соврала я.

В ответ она молча кивнула, и мне показалось, будто она поняла, что я лукавлю.

– Ну ладно, – наконец сказала она с разочарованным видом.

И меня кольнуло чувство вины. Но мне действительно надо было побыть одной.

Я легла на кровать, заложив руки за голову, и уставилась в свежеокрашенный потолок. Меня раздирали самые противоречивые эмоции. И мне просто необходимо было навести порядок в голове.

За пять лет я не перемолвилась с этой женщиной и десятком слов и вот теперь живу с ней под одной крышей. Вот такие, значит, дела. Она рассказывала о своих друзьях и о своих путевых впечатлениях, которыми была готова делиться с кем угодно, но только не с собственной дочерью. И естественно, это навело меня на мысль о том, что происходило со мной, пока она с успехом развлекалась, и мне сразу стало дурно.

Значит, когда я проходила все круги ада, моя мать путешествовала, пила и отрывалась на всю катушку. И от одной этой мысли меня буквально выворачивало наизнанку. Она ни разу не упомянула того факта, что в свое время бросила меня, не затронула темы моей жизни с Кэрол и Джорджем, а также того, что они со мной сделали. Словно того периода моей жизни и не было вовсе – только большая черная дыра между детством и юностью. И я поняла, что мне ой как непросто будет с этим смириться.

Хотя, положа руку на сердце, до сих пор я особенно не задумывалась, каково мне будет с ней жить. И не то чтобы я надеялась вновь зажечь чувства, которых на самом деле и не было, но все же оказалась абсолютно не готова к тому, что последние пять лет была напрочь вычеркнута из ее жизни – как физически, так и эмоционально.

Я просидела в своей комнате до самой ночи и только ближе к полуночи прошла в ванную, которая оказалась размером с большой туалет. В гостиной работал телевизор.

– Спокойной ночи! – крикнула я с верхней площадки, но, услышав ее смех, поняла, что она на кухне говорит по телефону.

Не дождавшись ответа, я закрыла дверь своей комнаты и скользнула под хрустящую новую простыню, натянув до подбородка одеяло.

Неожиданно рядом со мной звякнул мобильник. Сообщение от Сары: «Спокойной ночи. Приятных тебе снов в новой комнате!» Я решила не отвечать и быстро выключила лампу на прикроватном столике.

Я лежала в полной темноте и, прислушиваясь к жалобному дребезжанию окна под порывами разгулявшегося ветра, пыталась осознать тот факт, что теперь я живу здесь, со своей матерью. Я закрыла глаза, но тут же открыла их снова, так как внезапно заскрипели дощатые ступени. Тогда я попыталась расслабиться, понимая, что это всего-навсего моя мама, которая перед сном идет в ванную.

Да, хотела бы я сказать, что мне удалось уснуть. Но дело, оказывается, было вовсе не в скрипящих ступеньках. Я постоянно просыпалась, непривычная к звукам нового дома. И словно в такт моим мечущимся мыслям, оконные рамы сотрясались под напором холодного воздуха.