ТИГРЫ И СЛОН

 

Еще до того, как Китай превратился в экономического тяжеловеса Восточной Азии, экономическая модель, которую он взял на вооружение, была отработана государствами, прозванными «азиатскими тиграми». Китай, который добился бурного экономического роста, сделав ставку на экспорт, явно следовал путем, проложенным «тиграми» — в первую очередь Гонконгом, Тайванем, Южной Кореей и Сингапуром. Их модель проста и эффективна. Развивающаяся страна открывает в той или иной мере свою экономику для иностранных инвесторов, которые получают возможность использовать дешевую, но часто хорошо обученную рабочую силу. Иногда политически это легче сделать в отдельных регионах вроде китайских специальных экономических зон, где создается благоприятный для иностранных инвестиций и внедрения новых технологий режим. Для реализации такой модели чрезвычайно важно, чтобы инвесторы имели гарантию получения вознаграждения в случае успеха. Это требует уважения права собственности со стороны развивающегося государства.

Вторая мировая война, а позднее войны в Корее и Вьетнаме разорили Азию, поэтому экономический рост начался практически с нуля. Почти на всей территории Восточной Азии ВВП на душу населения едва превышал прожиточный минимум. Однако защита инвестированного капитала в сочетании с дешевой рабочей силой позволила добиться многого. Поначалу такую экономику нельзя было назвать рыночной. Превалировали различные формы централизованного планирования и государственной собственности, Корея, подражая Японии, создала условия, благоприятные для функционирования крупных конгломератов (чеболей), Тайвань, где государству принадлежали мощные компании, как и остальные «тигры», придерживался политики торгового протекционизма, защищая национальную экономику.

Как правило, в этих странах были харизматические лидеры автократического толка. Ли Куан Ю в Сингапуре стал творцом маленького государства мирового класса Другие автократы, в том числе генерал Сухарю, который правил Индонезией с процветающей системой кумовского капитализма, добились меньших успехов. Премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамад, который очень болезненно относился к колониальному прошлому своей страны, был весьма влиятельным националистическим лидером.

Я встречался со многими из этих лидеров, хотя не могу похвастаться близким знакомством с кем-либо из них. Чаще всего мне приходилось общаться с Ли Куан Ю — последний раз это произошло в 2006 году. Он неизменно производил на меня впечатление, хотя нам не всегда удавалось поговорить с глазу на глаз. Впервые мы встретились, когда Джордж Шульц пригласил его в пресловутый клуб Bohemian Grove, где собирается избранное мужское общество, (Как-то раз журнал Time отправил туда женщину, переодетую мужчиной, чтобы та написала репортаж о таинствах клуба.)

Когда в мае 2003 года я встретился с доктором Махатхиром, который остановился в Blair House (особняк в центре Вашингтона для приема почетных гостей президента США), он оказался не таким грозным, как я ожидал. Если забыть о том, что он упрятал за решетку своего потенциального противника, министра финансов Малайзии Анвара Ибрагима, то Мохамад вполне мог показаться вдумчивым и интересным собеседником. Анвар Ибрагим пользовался глубоким уважением тех. кто играл ведущую роль в сфере международных финансов. Полагаю, что вице-президент США Ал Гор выразил общее мнение, когда в 2000 году осудил «пристрастное судебное разбирательство..., которое было насмешкой над международными нормами правосудия». Невозможно представить, чтобы такие грубые политические методы использовались в США даже во времена самых острых разногласий.

Когда министры финансов и председатели центральных банков стран «Большой семерки» посетили Таиланд в 1991 году и для нас устроили экскурсию по роскошному дворцу, я все время искал следы Анны Леоноуэнс. легендарной английской учительницы, которую в XIX веке пригласили заниматься с детьми короли Сиама — так назывался в те времена Таиланд. Один из потомков монарха, король Пумипон Адульядет, правит страной уже более 60 лет. Роль, которую играет в Таиланде монархия, произвела на меня неизгладимое впечатление. Юридические полномочия короля Пуми-пона туманны, однако народ боготворит монарха, видя в нем нравственный авторитет. Когда в сентябре 2006 года страна зашла в тупик и это привело к военному перевороту, король сгладил остроту ситуации, появившись перед телекамерами с лидером переворота, командующим армией Сонтхи Буньяраткалином.

Поначалу лидеры этих авторитарных правительств довольно успешно возрождали разрушенную экономику. Благодаря субсидиям и ограничению импорта в 1970-е годы объемы экспорта из Восточной Азии возросли, а уровень жизни повысился. Несмотря на непродуктивное использование ресурсов и неэффективность плановой и нвазиглановой экономики, в этих странах наблюдался определенный прогресс. Однако развитию экономики препятствовало вмешательство государства — оно лишало ее гибкости и ограничивало возможности роста. Чтобы избежать застоя, восточноазиатские «тигры» устранили часть барьеров для внешней торговли и к 1980-м годам практически покончили с субсидиями, которые душили конкуренцию. До этого без субсидий обходились лишь отрасли, ориентированные на экспорт.

Производители экспортной продукции успешно конкурировали на международных рынках — заимствованные у развитых стран технологии, повышающие производительность, в сочетании с низкой заработной платой обеспечивали высокую доходность. Компаниям, ориентированные на экспорт. все же приходилось повышать зарплату, чтобы привлечь рабочую силу для выполнения стремительно растущих заказов. Это заставляло отрасли, обслуживающие внутренний рынок, тоже повышать зарплату, чтобы удержать рабочих. В результате уровень жизни рабочих в Восточной Азии заметно вырос.

В 1981-е годы помимо экспорта продукции в развитые страны «тигры» начали торговать друг с другом. Узкая специализация почти всегда приводит к повышению мастерства и производительности работников. Это особенно ощутимо, когда конкуренты находятся рядом и затраты на транспортировку невысоки. По мере того, как их рынки труда становятся более стесненными, а заработная плата растет, «тигры» уступают преимущество в производстве трудоемких товаров более дешевым конкурентам в Азии, Латинской Америке, а в последнее время и в Восточной Европе. К счастью, добиваясь конкурентоспособности, «тигры» всегда придавали огромное значение образованию. Это позволило Восточной Азии переключиться на более сложные продукты: полупроводники, компьютеры и широкий ассортимент высокотехнологичных товаров, которые приносят высокую прибыль на международном рынке. Капитал и хорошо подготовленные трудовые ресурсы позволили «тиграм» добиться доходов и статуса развитых стран.

Можно ли утверждать, что эти успехи достигнуты за счет остального мира, как считают в США и Европе? Ответ — нет. Расширение торговли — не игра с нулевой суммой. Вот уже более полувека глобальный экспорт и импорт растут значительно быстрее, чем мировой ВВП. Именно это происходило в случае «тигров», поскольку высокие таможенные пошлины и другие барьеры приводили к значительным различиям в стоимости производства, и в первую очередь в затратах на рабочую силу. По мере того как в результате торговых переговоров и развития транспорта и коммуникационных технологий ограничения снимались, производство перемещалось в Восточную Азию и Латинскую Америку, а их реальные доходы росли. При этом США и другие развитые страны все более специализировались на концептуальных продуктах и интеллектуальных услугах, которые высоко ценятся на рынке. Так. в США доходы в сфере финансов и страхования выросли с 3.0% ВВП (1953 год) до 7.8% (2006 год), а доходы от производства за тот же период заметно снизились. В главе 25 я остановлюсь на причинах и последствиях таких перемен в Соединенных Штатах.

Изменения в производственной сфере, в частности перевод некоторых текстильных и швейных производств из США за рубеж, позволили высвободить трудовые ресурсы для производства продукции и услуг, которые стоят на мировом рынке выше. В итоге средний реальный доход рабочих возрос как в США. так и в странах Восточной Азии. Разумеется, данный «итор> не учитывает травму, которую нанесла потеря работы американским рабочим, занятым в текстильной и швейной промышленности.

Плачевное состояние, в котором находилась экономика Восточной Азии полвека назад, ушло в прошлое. Но сможет ли этот регион и дальше двигаться вперед теми же темпами, какими он развивался в последние годы? Или прогрессу вновь помешает финансовый кризис, подобный тому, что разразился в 1997 году? Впрочем, такой кризис маловероятен, по крайней мере в том же виде. После 1997 года «азиатские тигры» радикально решили проблему нехватки валютных резервов. Еще важнее то. что они отвязали национальные валюты от доллара и таким образом в основном положили конец игре на разнице процентных ставок. При недостаточных валютных резервах такие игры приводят к кризису[46]. Иными словами, теперь экономике легче выдержать неожиданные потрясения, чем 10 лет назад.

Но может ли объем торговли и уровень жизни повышаться бесконечно? Да. Такое благо несут с собою рынок, основанный на свободной конкуренции. и развитие технологий. Объем внешней торговли имеет мало внутренних ограничений. Экспорт Люксембурга, например, в 2006 году составлял 177% ВВП, а импорт — 149%[47]. С открытием новых мировых рынков, в первую очередь в результате распада Советского Союза, многие ограничения и препоны были устранены. Первые выгоды от этой ситуации уже получены. Разумеется, провал многосторонних переговоров в Дохе в 2006 году заставляет задуматься о темпах повышения уровня жизни в мировом масштабе. В будущем устранение торговых ограничений почти наверняка замедлится, поскольку мы столкнулись с непреодолимым политическим сопротивлением дальнейшим преобразованиям. Это означает, что рост экспортно ориентированной экономики, подобной той. что сформировалась в Восточной Азии, вряд ли будет таким же стремительным, как в последние 60 лет.

Разрыв в издержках с учетом риска у конкурентов, поставляющих на международный рынок свою продукцию (готовые товары и сырье), сокращается. что в конечном счете должно снизить эффективность экспортно ориентированных стратегий развития. Хотя стратегии, нацеленные на экс порт услуг, довольно очевидны, например Индия продает США услуги, связанные с колл-центрами и компьютерной поддержкой (т.е. аутсорсинговые услуги), этот рынок еще слишком мал.

Увеличению доли экспорта Китая и «тигров» стали мешать растущая стоимость производства. Один из величайших парадоксов послевоенных лет состоит в том, что очередным плацдармом для развертывания производства и расширения рыночной — читай капиталистической — торговли стал Вьетнам. В соответствии с двусторонним торговым соглашением между США и Вьетнамом, заключенным в 2001 году, объем вьетнамского экспорта в США вырос в восемь раз — с $1,1 млрд в 2001 году до $9,1 млрд в 2006-м. Объем американских поставок во Вьетнам возрос более чем вдвое.

В послевоенной истории США потерпели два поражения в сражениях против распространения коммунизма. Первым было поспешное отступление американских войск под натиском огромной китайской армии, которая пересекла реку Ялуцзян и вторглась в Северную Корею зимой 1950 года. Вторым — наш унизительный провал в Южном Вьетнаме в 1975 году. И все же нельзя сказать, что, проиграв эти битвы, мы проиграли войну. И коммунистический Китай, и коммунистический Вьетнам постепенно высвободились из смирительной рубашки централизованного планирования и повернулись лицом к экономической свободе, которую дает капитализм. При этом и в той, и в другой стране стараются не говорить о переменах вслух. В 2006 году сначала американская корпорация Citigroup, а затем Merrill Lynch получили право торговать вьетнамскими акциями на новой фондовой бирже в Хошимине. Когда Билл Гейтс, богатейший в мире капиталист, посетил Ханой, его приветствовали лидеры коммунистической партии Вьетнама, а толпы людей выражали ему свое восхищение. Неужели чудесам и впрямь нет конца? Идеи играют огромную роль. Капиталистические идеи Америки оказались сильнее, чем ее меч.

Пожалуй, Индия нагляднее любой другой страны, о которой рассказывается в этой книге, иллюстрирует одновременно эффективность рыночного капитализма и стагнацию социализма. Эта страна существует в двух ипостасях: крепнущие ростки современности и древняя культура, которая на протяжении многих поколений препятствовала прогрессу.

Казалось бы, Индии удалось перескочить через характерную для XX века модель трудоемкого экспортного производства, которую взял на вооружение Китай и другие страны Восточной Азии. Индия шагнула прямиком в XXI век. сосредоточившись на оказании высокотехнологичных услуг в глобальном масштабе — наиболее стремительно развивающемся сегменте мировой экономики. Это послужило стимулом для развития индийской сферы услуг в целом, включая торговлю, туризм и строительство, связанное с туризмом. Темпы роста реального ВВП возросли с 3% в период с 1950 по 1980 год до 9% в 2006 году. Столь впечатляющие достижения позволили повысить уровень жизни более 250 млн человек, которые существовали за чертой бедности, имея доход менее $1 в день.

И все же, хотя в начале 1990-х годов ВВП на душу населения в Индии был ненамного меньше, чем в Китае, сегодня он составляет лишь две пятых от уровня, достигнутого Китаем. Индию, где ВВП на душу населения равен $730, опережают даже Кот-д’Ивуар и Лесото. В том, что за последние 1 5 лет Индии не удалось догнать Китай и оторваться от беднейших развивающих ся стран, виновата идеология.

В 1947 году Великобритания предоставила независимость Индии, однако оставила идеологию, которая запала в душу индийской элиты, — фабианский социализм. Идеи фабианцев очаровали премьер-министра Индии Джэвахарлала Неру, сподвижника Махатмы Ганди, которого боготворили в Индии, На протяжении 16 лет после обретения независимости Неру следовал этим идеям и считал рыночную конкуренцию разрушительной для экономики. В результате социалистическая идеология определяла экономическую политику Индии долгое время после того, как страна освободилась от британского господства.

Неру видел в централизованном планировании рациональное выражение воли людей, которые совместно создают материальные блага для многих, а не только для избранных. Как премьер-министр он первым делом позаботился о том. чтобы стратегические отрасли, в первую очередь электроэнергетика и тяжелая промышленность, стали государственной собственностью, и установил жесткий контроль над остальными секторами, которыми управляли знающие, якобы бескорыстные правительственные чиновники.

Вскоре такому контролю — эту систему стали называть «империей лицензий» — были подчинены практически все виды экономической деятельности в Индии. Без лицензии, разрешения или печати нельзя было ступить и шагу. Связанная по рукам и ногам Индия привыкла к неспешному росту, темп которого стали насмешливо называть «индийские три процента». Бюрократия не знала, что делать. Предполагалось, что «научный» подход поможет ускорить экономическое развитие. Однако этого не случилось. А чтобы отказаться от контроля, нужно было забыть об эгалитарных принципах фабианского социализма.

Засилье лицензий, разрешений и печатей душило экономику, а бюрократия вскоре забыла о высоких целях лицензирования и начала чинить произвол. Как я уже отмечал, рассказывая о пирамиде власти китайской коммунистической партии, право принимать решения — это власть. Даже самые принципиальные индийские чиновники уступали ее скрепя сердце, а менее принципиальные торговали ею. Неудивительно, что уровень коррупции в Индии был (и остается) очень высоким.

Бюрократия жестко контролировала почти все сегменты экономики и сдавала свои позиции весьма неохотно. Это сопротивление поддерживали мощные, влиятельные профсоюзы и коммунистические партии, которые играли заметную роль в политике Индии. Социализм — это не просто форма экономического устройства. Опираясь на идею коллективной собственности. он накладывает глубокий отпечаток на культуру, которую исповедует большинство индийцев.

Индия — крупнейшая демократия мира. Демократия предполагает выборность представителей народа, а в случае Индии народ отдает предпочтение тем, кто верит в коллективистские принципы социализма. Многие здесь по-прежнему убеждены, что пекущиеся о благе общества интеллектуалы в составе правительства способны куда лучше распределять ресурсы, чем изменчивые рыночные силы.

В июне 1991 года премьер-министром Индии стал весьма влиятельный функционер Нарасимха Рао, представляющий левое крыло партии «Индийский национальный конгресс». Сорок лет централизованного планирования привели к тому, что экономика страны балансировала на грани краха. Та же порочная парадигма, что погубила Восточную Европу, поставила страну перед необходимостью осуществления крупных перемен. Индии грозил кризис платежного баланса, и Рао к всеобщему изумлению, отступив от давней традиции, начал сворачивать государственный контроль, который душил экономику. Министром финансов он назначил Манмохана Сингха.

Сингх, экономист, ориентированный на рынок, сумел пробить брешь в зарегламентированной экономике. Он стал инициатором либерализации в самых разных сферах и еще раз продемонстрировал, что даже ограниченная свобода и конкуренция могут стать мощным рычагом экономического роста. Острый кризис заставил противников капитализма умолкнуть на некоторое время, что создало условия для дерегулирования. Рыночный капитализм сумел отвоевать плацдарм и продемонстрировать свою эффективность.

Важная составляющая всемирной экономической истории последних лет — события в Китае и Восточной Европе, которые перешли от централизованного планирования к рыночной конкуренции и добились ощутимого ускорения развития экономики. В Индии все складывалось иначе. Разумеется, Сингх осуществил крупные преобразования, однако в ряде ключевых отраслей ему мешала приверженность правящей коалиции к социализму. Даже сегодня за редким исключением фирмы, в которых работает более сотни сотрудников, не вправе увольнять людей без разрешения правительства.

Реформы, начатые в 1991 году Сингхом, продолжаются. Снижение тарифных барьеров позволило предпринимателям выйти на конкурентный международный рынок[48]. Объемы экспорта и импорта товаров по отношению к номинальному ВВП резко выросли, а неттоэкспорт программного обеспечения увеличился с $5,8 млрд в 2001 году до $22,3 млрд в 2006-м. Хотя у себя на родине индийским экспортерам по-прежнему приходится бороться с бюрократической волокитой, защита праеа собственности и определение цен и себестоимости теперь по большей части не подвластны бюрократии[49].

Курс на либерализацию, взятый Сингхом, в сочетании со снижением цен на международную связь, знанием образованными индийцами английского языка и невысокой заработной платой вывел Индию на передний край аутсорсинга бизнес-услуг: колл-центры, разработка программного обеспечения, обработка страховых требований, ипотечное кредитование, бухгалтерский учет, рентгенографический анализ и непрерывно расширяющиеся интернет-сервисы. Именно индийские программисты помогли миру справиться с проблемой-2000.

Крупного поставщика аутсорсинговых услуг видят в Индии в первую очередь американцы, которые опасаются, что она может оставить без работы квалифицированных американских «белых воротничков». Однако нашествие индийских конкурентов не такое уж и грандиозное, особенно по отношению к общей численности трудоспособного населения страны, которое составляет примерно 450 млн человек.

В Индии общая численность занятых в сфере информационных технологий составляет сейчас около 1.5 млн человек, что в пять раз больше, чем в 1999 году. Этот прирост в основном связан с увеличением объема экспорта. Еще 3 млн рабочих мест появилось в телекоммуникациях, энергетике и строительстве вследствие бума в сфере информационных технологий. С учетом прямой и косвенной занятости это не более 1% от общей численности трудоспособных индийцев — вот в чем проблема.

Индустрия информационных технологий и другие виды бизнес-услуг сосредоточены в крупных городах — Бангалоре, Дели и Мумбай. В этих регионах Индия идет в ногу с XXI веком Однако, как посетовал в начале 2007 года один правительственный чиновник в интервью ВВС: «Стоит выйти за городскую черту, и вы попадаете в XIX веки. Чтобы стать полноправным участником международного рынка, Индии нужно построить заводы, которые переманят значительную часть сельскохозяйственных рабочих в городские анклавы, где производятся трудоемкие товары на экспорт, т.е. пройти проверенный временем путь «азиатских тигров» и Китая.

В Индии развитие производства, даже высокотехнологичного, десятки лет сдерживалось трудовым законодательством, мешающим созданию рабочих мест, ветхой инфраструктурой, которая не обеспечивала надежного энергоснабжения[50], и транспортной сетью, которая не позволяла своевременно доставлять комплектующие и готовые изделия на предприятия и рынок. Законы делают невыгодным штат более 10 человек, поэтому свыше 40% рабочих мест в производственном секторе приходится на фирмы с пятью—девятью работниками. Для сравнения — в Корее на такие фирмы приходится всего 4% рабочих мест. Производительность на таких предприятиях в Индии составляет не более 20% от уровня крупных компаний, поскольку мелкие фирмы не могут воспользоваться эффектом масштаба. Чтобы массовое производство помогло Индии догнать давнего соперника, Китай, по уровню жизни, ей нужно поощрять перемещение трудовых ресурсов из сельских районов в города. А чтобы побудить людей, привязанных к земле, оставить насиженные места, производство должно быть конкурентоспособным на глобальных рынках. Для этого необходимо раз и навсегда покончить с пережитками империи лицензий. На карту поставлена судьба трех пятых работоспособного населения Индии, которое занимается тяжелым и неэффективным крестьянским трудом. Оно остро нуждается в переменах к лучшему.

Такую безнадежную и жестокую нищету, как в сельских районах Индии, можно встретить разве что в Африке южнее Сахары. За чертой бедности, довольствуясь доходом менее $1 в день, живет почти 250 млн индийцев, при этом среди беднейшего населения очень много неграмотных (две пятых взрослого населения страны). 8 половине домов нет электричества. Производительность в сельском хозяйстве в четыре раза ниже производительности в неаграрных секторах. Урожаи риса здесь вдвое ниже, чем но Вьетнаме. и втрое, чем в Китае. С хлопком дела обстоят еще хуже. Благодаря внедрению новых сортов зерновых культур в период «зеленой революции» в 1970-е годы урожаи пшеницы значительно выросли, однако их объем по-прежнему составляет лишь три четверти от того, что получает Китай.

Индия опережает своих азиатских конкурентов лишь в производстве чая. К тому же возможности индийского автодорожного транспорта, связывающего крестьянские хозяйства с городами, настолько ограниченны, что скоропортящиеся продукты в основном потребляются внутри крестьянских хозяйств, а треть урожая портится по пути на рынок.

С 1980-х годов темпы роста продуктивности сельского хозяйства снизились. Хотя в определенной мере это связано с погодными условиями, главной причиной является государственный контроль субсидируемого сельского хозяйства. Такой подход не позволяет рыночным силам регулировать использование посевных площадей. В последние годы правительство тратило более 4% ВВП на дотации сельскому хозяйству, главным образом на корма и удобрения, а государственное субсидирование энергоснабжения и ирригации делало эти суммы еще больше. Поощряя миграцию крестьян в города, как это сделал Китай, необходимо сохранить объем сельскохозяйственного производства, которое кормит 1,1 млрд человек. Возможности Индии наращивать импорт пищевых продуктов ограничены. Рост продуктивности сельского хозяйства — единственная реальная возможность обеспечить население продуктами питания при перемещении рабочей силы из сельских районов в индустриальные. Сельское хозяйство остро нуждается в рыночной конкуренции,

Мартин Фельдстейн. известный гарвардский экономист, сделал ироничное замечание, которое уместна и в отношении аграрной политики Индии В эссе. опубликованном в Wall Street Journal 16 февраля 2006 года, он написал: «В Индии нет проблем с мобильной связью. Она дешева и доступна, поскольку считается роскошью и отдана на откуп рынку. При этом электроэнергия, которая считается предметам первой необходимости, является объектом государственного регулирования и потому остается дефицитным товаром». Как ни прискорбно, сокращение субсидирования сельского хозяйства в Дели так же маловероятно, как и в Париже или Вашингтоне. Долгосрочные субсидии повышают стоимость земли. Чистыми получателями субсидий являются лишь те, кто владеет землей на момент выделения средств. Будущим владельцам приходится платить повышенную цену за ожидаемый поток субсидий. Они принципиально не могут быть чистыми получателями субсидий. Повышение налога на обрабатываемые земли, которое является фактическим эквивалентом сокращения субсидий, принимается землевладельцами в штыки. Несмотря на некоторый прогресс в подрезании субсидий, лобовая атака в этом направлении no-прежнему весьма затруднительна из-за позиции партии «Индийский национальный конгресс» и ее 23 союзников по коалиции, в том числе и коммунистов. Премьер-министр Сингх — авторитетный, нацеленный на реформы экономист, однако у него нет того влияния, которое в 1978 году позволило Дэн Сяопину начать реформу сельского хозяйства в Китае. В принципе, индийской демократии эта задача по плечу. Для этого ей нужно сосредоточиться на насущных потребностях населения страны. Масштабное дерегулирование и конкуренция позволят революции, произошедшей в индийском ИТ-секторе, распространиться и на остальную часть страны[51].

Бурно растущий ИТ-сектор — заслуга индийских программистов и инженеров. Однако, несмотря на успехи индийских предпринимателей в сфере высокотехнологичных услуг, производство высокотехнологичной продукции дается им хуже. Эта индустрия страдает от изъянов, присущих индийской производственной сфере в целом,

Индии необходимо как можно скорее взять на вооружение модель экспортного производства, которая позволила добиться впечатляющих успехов другим странам Азии. Такая модель предполагает массовое привлечение низкооплачиваемых сельскохозяйственных рабочих с минимальным образованием в производственные центры, расположенные в городах. Ключевым фактором являются прямые иностранные инвестиции, которые приходят только при существовании законодательной защиты права собственности. После отказа от централизованного планирования эта модель широко распространилась в развивающихся странах, в частности в Китае.

Понятно, что империя лицензий отпугивает прямые иностранные инвестиции. В 2005 году их объем в Индии составлял $7 млрд. что ничтожно мало по сравнению с $72 млрд, вложенными в Китай. Совокупный объем прямых иностранных инвестиций в Индии в конце 2005 года достигал 6% ВВП. Для сравнения, в Пакистане тот же показатель был равен 9%. в Китае — 14%. a so Вьетнаме — 61%. Причина отставания объясняется, скорее всего, нежеланием Индии сделать свою экономику в полной мере рыночной. Это наглядно проявляется в реакции властей на экономические проблемы. Столкнувшись с продовольственной инфляцией в начале 2007 года, вместо того чтобы отпустить цены и тем самым увеличить предложение, Индия запретила экспорт пшеницы до конца года и приостановила фьючерсную торговлю для «сдерживания спекуляций», т.е. тех самых рыночных сил, без которых индийской экономике не вырваться из тисков бюрократии.