Во мне иная память совершенства,
Другому Богу в Слове отдаюсь. Не стану как великие терзаться Божественностью рифмы мыслеформ: Не мне искусства критики бояться Лжедушию подбрасывая корм. Как жалки и Ахматова, и Брюсов, Как Северянин грамотно немил! Недодуховных вещих псевдоруссов Их дар безмерный благостно растлил. Бальмонт, Бодлер, Есенин и Волошин, Уитмен, Пастернак и Гумилев… Как этот вирус в кровь их был заброшен, Я знаю не из посторонних слов. Мне до конца, заатомно известно, Что, жизнь неся из Духа Бытия, Их высшая была не спета песня – Предпочтена красивая своя. Два голоса у каждого поэта: Один – наружу, внутрь – другой зовет. Поэт, вбирая зов иного света, Его в карман с талантами кладет, Перемешав словесное цветенье С сверхсущей влагой, ум не оросит, А выведет пикантное растенье, Оно по свету Дар разголосит, Пожав эстетства удовлетворенье, Пожрав гурмански редкий Высший Дар. А дальше что? Духовное прозренье?-- Все тот же эстетический пожар. Поэзии цветами не питаюсь, Как за плодами пряными не рвусь, Но от нее подарков не чураюсь Когда молитве тихо предаюсь. Ведь, Муза, знаешь, что всего дороже Не те слова, тобою что пою, А надсловесных созерцаний ложе. Приму дары такому алтарю: Чтоб ощутить, что, наконец, рождаюсь В желанном высшем качестве. И все ж
|
