– Вовик, ко мне!
– Вовик! Ко мне, быстрее!
– Вовик, к ноге!
Вовик – четырехлетний малыш – бегал на четвереньках по осенней детской площадке, усердно выполняя команды двух третьеклассников, в этот раз – "инструкторов по обучению собак".
– Вовик, сидеть! Взять!
Димка размахнулся и бросил палку в кусты.
– Ищи, ищи. Так, хорошо!
Тут Вовик не стерпел и, встав, побежал к "хозяину" с палкой во рту.
– Э нет, так мы не договаривались. Давай по новой. По-собачьи, понял?
Опять палка летит в кусты. И на сей раз все сделано "классно". Правда, малыш здорово запыхался, но...
– Леха, ты глянь на морду его. Ну точно, как у моего Джека! Молодец, Вовик!
– Собаку надо поощрять, – подойдя, сказал Леха и, присев, похлопал способного "щенка" по спине.
– А чего ему дать-то, "Педигри", что ли?
И оба приятеля покатились со смеху.
Даша вышла во двор и огляделась. Подружки, которые только что дожидались ее под окнами, когда она, торопясь, доедала суп, куда-то исчезли. В пространстве между двумя пятиэтажками, заросшем вдоль тротуаров деревьями и кустами, с песочницей посередине, сломанными качелями и одинокой скамейкой, прогуливались мамаши с колясками, стояли группами бабушки, гоготали ребята из соседнего класса, но никого из подружек видно не было. "Ведь мы же договаривались, – с возмущением подумала Даша. – Ну как после этого дружить с ними?! Где прикажете их искать?!"
Настроение портилось. И чего они ржут на весь двор? Она с раздражением посмотрела на Димку и Леху. Ну конечно, опять над этим дурачком издеваются. Может, они знают, куда девались девчонки? Подходя к ним, Даша увидела, как Димка достал из джинсов две жвачки, развернул обертки, дал один кубик Лехе, другой кинул в рот и, посмотрев на Вовика, сглотнувшего слюну, сказал:
– Леха, смотри, сейчас прикол будет. Вовик, ты сегодня классно отработал, да? Поэтому тебе полагается зарплата...
– Он же собака, ты чего? – заржал Леха.
– Погоди ты, смотри, что будет. Он уже не собачка, он работал собачкой, да, Вовик?
Вовик с надеждой и верой глядел на Димку.
– И вот, – Димка разгладил обертки и вкладыши от жвачек. – За эти труды тебе полагается... Слушай, Вовик, это же огромные деньги! Это же баксы, понимаешь? Доллары!
Вовик кивнул.
– Понимает он, – опять заржал Леха.
– На, держи, – Димка шлепнул по чумазой ладошке цветными фантиками.
Ладошка тут же сжалась в кулачок, а кулачок тут же спрятался за спину. Теперь Вовик боялся только одного: как бы они не передумали и не отняли бы такое богатство!
– Ой, чего-то ты слишком много отвалил ему. Погорячился ты, Димон, точняк, – посочувствовал приятелю Леха.
– Пасиба, пасиба, – шептал малыш, мелко кланяясь и пятясь от своих благодетелей. Ему так хотелось улизнуть от них поскорее и где-нибудь в укромном месте рассмотреть свои заработанные бумажки внимательно и не спеша, как делал он всякий раз, когда ему попадалось что-нибудь особенно ценное.
– Смотри, сейчас всем бабкам начнет хвастать своими "баксами" и говорить, что он на них купит, – лениво жуя, сказал Димка.
Это была чистая правда. Вовик бы так и сделал, рассказывая всем, кому только можно, что у него теперь тоже есть деньги, настоящие доллары, и что он может пойти и купить телевизор, и мороженое, и "козаную" куртку для мамы, и покататься на автобусе... Но тут подошла Даша.
– Чего вы его опять обманываете?!
– Кто, мы обманываем? Вовик, мы тебя обманываем?! – заорал Димка.
– Дураки ненормальные! – закричала Даша.
Маленький Вовик смотрел снизу то на Дашу, то на Диму, и маленькое его сердце сжималось в предчувствии неотвратимой беды.
– Все, раз мы обманываем, отдавай наши деньги, Вовик!
– Отдай им, – приказала Даша.– Пусть сами на них покупают!
– Не-а, ни за что не отдаст, – сказал Леха и сплюнул. – Правильно, Вовик, держи их крепче, они самые настоящие!
Вовик тихонько пятился, не забывая благодарно кивать головою.
– Вот так блин сделаешь человеку добро, так ты же еще и виноват, – сказал Димка, озираясь по сторонам. Их яростные крики привлекли внимание бабушек, и те уже стали подтягиваться к месту событий.
Вовик понимал сейчас только одно: надо бежать. Так все прекрасно складывалось, такая неожиданная удача свалилась на него, а тут пришла эта Даша и почему-то хочет, чтобы он отдал свои деньги назад. И он побежал, он бросился наутек так быстро, как только позволяли ему его короткие ножки.
– Он же всем верит! – вдруг неожиданно для себя выкрикнула Даша.
– Эт точно. Одно слово – "чудо природы", – изрек благополучный и успевающий по всем предметам Димка.
– Сваливаем отсюда, а то вон "пингвины" окружают, – сострил Леха, далеко не успевающий в школе, но зато еще более благополучный.
"Чудо природы" действительно всем и всему верил, и это было странно, даже учитывая его слабоумие, но самое удивительное в нем было то, что он не умел обижаться. Его-то самого обижали довольно часто, бивала нередко и мать, которую, правда, никто и никогда не видел, и он плакал так же, как и все дети, от боли и несправедливости, но стоило обидчику позвать его – и он тут же, с невысохшими еще глазами, подходил и охотно делал все, что ему ни прикажут.
Росточка он был маленького, и на вид ему было никак не больше трех лет. Он старался улыбаться всегда, даже когда его ругали. Может быть, оттого, что иногда не понимал, за что на него сердятся, и улыбка как бы извиняла его недогадливость и глуповатость.
Это маленькое существо больше всего на свете боялось оказаться причиной чьего-либо неудовольствия. Он жил полевым цветком, который можно было обидеть и даже растоптать, но который так и останется цветком, и ничем иным. Где он жил и с кем, никто толком не знал, его могли не видеть, и не вспоминать о нем несколько дней, как вдруг он опять появлялся откуда-то во дворе. И когда темнело и все расходились по домам, никому не приходило в голову, куда же пойдет он, не заблудится ли, не случится ли с ним какой беды. И одет он был обычно в одно и то же: потрепанные клетчатые штаны и такая же видавшая виды куртка.
А сейчас он бежал от девочки Даши, спасая свое богатство, не чуя ни ног, ни дороги. Что касается Даши, то она, похоже, нашла себе дело и собиралась довести его до конца. Поэтому, бросив ругаться с ребятами, Даша кинулась догонять Вовика. Она нагнала его на самом повороте дорожки, уходящей за дом.
– Да стой же, – Даша наконец схватила беглеца за руку. – Ты пойми, ведь это просто бумажки. Бумажки, фантики! И никакие это не деньги, – горячилась Даша. – Ты дурачок, понимаешь? Тебя обманули, а ты и рад. Дай сюда! Ну дай же...
Вовик понимал. Он старался, он все понимал, он не понимал только, зачем эта девочка, с силой разжав его кулачок, забрала его денежки и теперь уходила от него, унося с собой самые яркие, самые дорогие мечты.
– Атдай, атдай маи денески! – повторял в отчаянии Вовик, семеня следом за Дашей.
– Не отдам! – Даша резко обернулась и увидела вдруг испуганно заморгавшие глаза, полные слез и горя. Вовик боялся заплакать и еще больше рассердить эту сердитую девочку. Но он не мог, по всем законам детской природы он не мог не заплакать... Он замотал головой, он попытался даже улыбнуться, но горе все-таки было слишком велико. Мир рушился на глазах. Даша смотрела на поднятое к ней лицо с дорожками слез, которое изо всех сил старалось принять послушное выражение, старалось хоть как-нибудь угодить ей. Только бы она, только бы она...
– Ну что мне с тобой делать? Ненормальный какой-то!
Между тем раздражение ее куда-то исчезало, испарялось, рассеивалось... Она посмотрела на бумажный комочек в своей руке.
– Давай знаешь, как сделаем? Ведь ты хотел купить себе мороженое?
Вовик внимал Даше так, как внимает погибающий в своей последней надежде.
– Хотел, – сказала за него Даша. – И я тоже хочу мороженое. Держи свои денежки...
Вовик боялся поверить.
– Клади в кармашек. Так. И жди меня здесь. Ты понял? Я сейчас возьму свои деньги, и мы вместе пойдем за мороженым. Хорошо? Никуда не уходи.
Даша могла б и не сомневаться, Вовик такой человек, что, если его попросят, будет ждать сколько нужно. Тем более сейчас, когда жизнь вновь обретала смысл и вновь была полна радужных планов!
Спустя несколько минут они уже шли по направлению к "Универсаму".
Подойдя к продавщице, Даша повернулась к Вовику:
– Давай свою денежку.
Вовик вынул аккуратно сложенные бумажки. Торопясь, он перебирал фантики, ронял и подбирал их и, наконец, протянул ей пахнущий жевачкой вкладыш с размытой картинкой какого-то гоночного автомобиля.
– А теперь выбирай, какое ты хочешь.
Вовик вопросительно посмотрел на Дашу.
– Я тебе советую вот это, – Даша показала на картинку.
Да ел ли он когда-нибудь мороженое? И что он, спрашивается, мог выбрать, когда любое мороженое было для него самое заветное и самое лучшее на свете. Даша заплатила за два стаканчика, а вкладыш незаметно выбросила в урну, когда они выходили на улицу.
То, с каким наслаждением Вовик уплетал свое мороженое, описанию не поддается...
Они шли по улице. Мимо проносились машины, их огибали прохожие, проходили облака и тучи, раскачивались тополя. Их обносило пылью и листьями, шмыгали собаки и кошки, но никто в целом мире не мог помешать им идти, они шли своим невидимым коридором... Они останавливались, наклонялись, что-то рассматривали, шли дальше. И опять останавливались, чтобы обсудить весьма непростые вещи...
Оказывалось, что этот Вовик, несмотря на то, что был дурачком, много чего знал и умел в своей жизни. Например, он знал, что думает ворона, мимо которой они только что проходили: она ждет, пока пройдут люди, и ей можно будет заняться той смятой банкой из-под пива – там ей всегда остается на парочку глотков.
– Она что, разве пьет пиво? – удивилась Даша. – А у нас пиво любит только папа. И бабушка. А мы с мамой не очень.
Еще Вовик умел отличать хорошее дерево от плохого: Этот тополь – хороший, он поет внутри "У-а-а-о-о", зато вон тот, большой – плохой.
– Почему? – спросила Даша.
– Плохой!
Тем временем день подходил к вечеру. Забарабанил дождь.
– Бежим! – крикнула Даша, – и они пустились вовсю к подъезду.
Едва они вбежали под козырек, как хлынул ливень. Такой серый и мощный, что скоро ничего не стало видно.
Даша смотрела, как наполнялись и пузырились лужи, появлялись быстрые ручьи и потоки, и вот уже поплыли листья, окурки, ореховые скорлупки.
А Вовик смотрел на Дашу, приоткрыв рот, обрамленный молочной полоской, и лицо его сияло, как омытое яблоко. Благодарность распирала его маленькую душу, и он готов был идти за нею куда угодно.
Рядом, на первом этаже, приоткрылась форточка и бабушкиным голосом сказала:
– Даша, быстро домой!
– Пойдем к нам? – Даша взяла Вовика за руку, набрала код и вошла с ним в дом. Стальная дверь, вечно недовольная, громыхнула им вслед.
Дома было тепло, пахло вареной картошкой.
– О, у нас гости! – встретила их мама. – Давайте раздевайтесь, и будем ужинать. Не забудьте умыться. Как следует! Даша, ты слышишь?
– Слышу, слышу, – буркнула Даша, помогая Вовику снимать куртку.
А дождь лил и лил, срываясь водопадами с крыш, застилая окна. Вода уже плескалась у порогов подъездов. В домах наглухо закрывались форточки, в углах комнат сушились раскрытые зонты, на кухнях звякала посуда и хлопали дверцами холодильники.
– С кем это она там? – спросил папа, проходя мимо ванной.
– Да Вовика со двора привела. Пусть уж поужинает с нами, – ответила мама.
– Интересно, как это он пойдет в такую погоду? – озадачил себя папа.
– Не знаю, – мама посмотрела на папу и улыбнулась. – Может, утихнет скоро.
Вовик никогда еще в жизни так вкусно и много не ел. Он увлекался, сопел, вычищая тарелки, не замечая улыбок окружающих, а когда встречал их, лицо его принимало такой уморительно виноватый вид, что не рассмеяться было невозможно. Его, конечно, хвалили и ставили в пример Даше, которая нехотя возила вилкой по своей тарелке. Она с куда большим удовольствием рассказывала о том, чего наслышалась в этот день от своего маленького приятеля.
– Мам, представь, Вовик говорит, что наш дом на самом деле – морской корабль, а наша квартира находится в нем почти на самом "носу", ну, впереди...
У Вовика запылали уши.
– А еще он говорит, что твоя зубная щетка – вредная и злая тетка, правда, Вовик? А знаете, кого он назвал дедушкой? – Шкаф! Который стоит в моей комнате.
– Это потому, что он кряхтит, когда его открываешь, – вставил папа.
– Нет, оказывается, давным-давно он стоял в старом доме, и в нем прятали детей. А один раз даже хотели его сжечь...
– Давай-ка лучше доедай, догоняй своего Вовика, – сказала мама, собирая тарелки. – А шкаф и верно старый, я помню, была еще маленькая, когда дедушка привез его из комиссионки. Он ведь ореховый, таких сейчас и не делают.
Вовик сидел, опустив голову. Он был бы рад провалиться сейчас сквозь землю. Он медленно поднял глаза, переводя их с мамы на папу. На него было жалко смотреть.
– Ты чего, малыш, – подмигнул ему папа.– Все нормально.
Положение разрядила бабушка. Она вошла в кухню за чайником, посмотрела на всех и сказала:
– А что это наш гость красный такой? И глаза мне его не нравятся. Юля, посмотри-ка его.
И тут же ушла.
– Подойди-ка ко мне, малыш, – попросила мама.
Вовик послушно слез с табуретки и подошел к маме, не сводя с нее глаз.
– Да он горит весь, – тихо сказала мама, трогая его лоб. – И руки горячие.
На семейном совете было решено: положить Вовика в детской, а Даше постелить в бабушкиной комнате на раскладушке.
Мама быстро поменяла белье и стала копаться в аптечке, перебирая лекарства.
– Что теперь делать, не представляю. Я не знаю ни матери его, ни адреса, ни телефона, – сокрушалась она.
– Ничего, все образуется, – сказал папа.
Вовик лежал в Дашиной кроватке, совершенно потеряв ощущение времени и пространства. Впервые в жизни он не верил тому, что с ним происходит. Он лежал, боясь пошевельнуться, и смотрел в окно. Он видел, как по стеклу, сменяя друг друга, текут и текут, изгибаясь, струйки дождя, и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Мама вошла к нему, еще раз потрогала лоб, подоткнула одеяльце и выключила свет.
– Как уголек, – вздохнула она, прикрывая дверь.
Даше строго было приказано не общаться с больным. Ей следовало почистить зубы и ложиться спать. Проходя мимо его комнаты, она вдруг уловила зовущий ее голосок:
– Дас! Даса-а!..
Оглянувшись по сторонам, Даша юркнула в дверь, подошла к кроватке и наклонилась к Вовику. Даша прислушалась.
Воспаленные губы малыша что-то быстро шептали ей в щеку.
– Я не слышу тебя, – она почти вплотную подставила ему ухо.
И услышала:
– Даса, мы поплывем далеко на калабле... плавда?
– Поплывем, поплывем. Обязательно. Спи, Вовик, выздоравливай.
А папа с мамой сидели на кухне и пили чай.
– У него все такое изношенное, старенькое, даже не знаю, что лучше – стирать или выбрасывать, – жалуясь, говорила мама.
– Да-а, – задумчиво позвякивая ложкой, сказал папа.
Утром Даша проснулась от шума упавшей вазы, которая стояла на тумбочке у изголовья. Комната мягко раскачивалась. Раскачивалась люстра. Раскачивалась герань со столетником. Раскачивался диван со спящей бабушкой. Даша вскочила с постели и едва не упала, потеряв равновесие. Из коридора донеслись голоса мамы и папы, и она бросилась к двери.
– Я теряю рассудок, Максим. Скажи мне, что происходит? Куда все девалось, откуда это взялось! Этого не может быть! Ведь это же невозможно!!! – причитала, уткнувшись в папино плечо, мама.
– Ничего. Разберемся, – говорил папа.
– Мама, что случилось? – одними губами спросила Даша.
– Дашенька, девочка моя,– мама прижала к себе дочку, покрывая ее слезами и поцелуями. – Я ничего не понимаю, я ничего не понимаю!.. – твердила она.
– Ну что ты стоишь! Сделай что-нибудь, мужчина ты или нет!
– Тихо, – сказал папа, – бабушку разбудишь. Всем оставаться на местах.
– Папа, ну скажи же? Что происходит?! – не выдержала Даша.
– Иди и посмотри в окно, – сказал папа.
За окном было море. Настоящее, огромное, как и положено, темнеющее в дымке у горизонта. Небо плавилось от солнца. По всей поверхности этой неспешно вздымающейся, тяжеленной массы воды не замечалось никаких признаков "утонувшего" города. Даша столько раз видела подобную картину в фильмах, по телевизору, но сейчас еле верила своим глазам. Ей показалось, что она услышала крики чаек.
– Пап, а мы не утонем? – едва переводя дух, спросила она.
Но вместо ответа услышала очередной взрыд плачущей мамы. Папа молчал. Он нервно покусывал свой ус и не произносил ни слова. Волны, как ни в чем не бывало, посверкивали себе на солнце, играли себе бурунами и катили друг за другом дальше и дальше...
– Самое забавное во всем этом то, – заговорил вдруг папа, – что мы еще и плывем...
Мама притихла и подошла к ним.
Даша посмотрела вниз и увидела, что, действительно, в метре от подоконника, вода заметно тянулась вдоль дома толстыми, расходящимися струями.
– Вот это да! А как же подъезды, двери? – сообразила Даша.
– Я смотрел. Сухо. Нигде не течет.
– Прошу тебя, Максим, скажи что все это значит? – взмолилась мама.
– Так, внимание! Сейчас все выясним, – бодро сказал папа.
Он ходил по комнатам и комментировал:
– Вода есть! Холодная и горячая! Свет есть! Телефон работает! Телевизор тоже!
– Надо позвонить на работу! – ожила мама.
Папа остановил ее в коридоре и, глядя на Дашу, сказал:
– Из квартиры не выходить, окна не открывать. Бабушку не будить.
– А ты куда собрался? – тревожно спросила мама.
– Пора подниматься на палубу, – ответил папа и чмокнул ее в нос.
Вовик спал сладким, благословенным сном. Море баюкало его в гигантской колыбели дома, а он спал и не ведал о том, что происходило сейчас в квартирах старой пятиэтажки, какие бушевали сцены, какие вопли сотрясали изнутри закрытые напрочь окна!
И пусть он спит и не знает, что Дашина мама опять плачет, потому что на работе никто не снимает трубку, а подруги уже боятся с ней разговаривать, потому что никто не верит, что их дом плывет, рассекая волны, неведомо куда и зачем. Он не знает, что уже проснулась бабушка и обозвала все это бредом, но, в конце концов, остановилась на "безобразии" и как человек исключительно практичный и деятельный, принялась, в свою очередь, обзванивать разные конторы, инстанции и департаменты... Но везде отвечали ей одинаково: что идет небывалый дождь, что все службы "парализованы", что "все мы в известном смысле плаваем" и что по причине всего перечисленного, "прийти к вам не смогут", но взяли на заметку и как только ситуация прояснится...
Сейчас бабушка сидит нахохлившись, смотрит "Санта Барбару" и даже отказалась от кофе. Мама с распухшими от слез глазами принялась за готовку обеда, время от времени всхлипывая и причитая и старалась не смотреть в окно. Даша, напротив, перебегала от одного окна к другому в состоянии небывалого, необъятного чувства, и эта восторженность, крепко хлопая парусами, вытесняла из ее сердца всякие, змеиного рода, страхи.
Папа все еще не приходил. Но больше всего ей не терпелось поделиться и порадоваться всему этому вместе с Вовиком. Мама два раза заходила к нему и поэтому Даша знала, что он еще спит, что температура спала и что надо бы переменить ему белье. И все-таки через полчаса Даша не выдержала. Она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Вовик стоял, прижавшись к стеклу лицом, а по ту сторону окна, отпечатавши нос, блестела большущая морда дельфина.
– Мама, дельфин! – заорала Даша.
Мама выронила сковородку и вбежала к ним в комнату. Дельфин постоял еще немного на хвосте и плюхнулся вниз, осыпав брызгами окна и потом снова вынырнул, разрезая сияющим плавником зеленоватую воду.
– Еще один! И вот там тоже! – показывала пальцем Даша.
– Только бы не сойти с ума, – медленно проговорила мама.
Она стояла, ощущая ладонями тепло этих детских головок, и, глядя на их расплющенные носы, впервые за все эти безумные, изматывающие ее душу часы улыбнулась.
– Господи, что с нами будет?
Час шел за часом и ничего не менялось, дом как плыл, так и плыл себе и тонуть не собирался... а к стабильности, как известно, привыкают быстро и примиряются с самыми невероятными обстоятельствами.
Папа пришел взмокший, пропахший ветром и солнцем и голодный, как “морской волк”. За обедом он рассказал все новости. Сначала они вместе с соседом со второго этажа, через чердак, обошли все подъезды и убедились, что особой помощи никому пока в доме не требуется. Потом они спустились в подвал и убедились, что там тоже все в норме. Потом поднялись на крышу дома, которая с сегодняшнего дня станет гордо именоваться палубой.
– Красота неописуемая! – папа взял хлеб и стал намазывать его маслом.
– Лучше бы ее вовсе не было, этой красоты, – мама подлила ему еще один половник. – Мы уж как-нибудь обошлись бы без нее.
Бабушка вошла со своей тарелкой и по-куриному заглянула в кастрюлю:
– Что у нас сегодня, гороховый суп? А вчерашний остался? Вермишелевый.
– Там, в холодильнике, – отозвалась мама.
– Это просто безобразие, – продолжала бабушка, – Надругательство над народом. Сейчас смотрела новости по первой программе, там говорят, что такого в Москве не было “за все время наблюдения за погодой и даже за всю историю”. Этим они пытаются оправдать свою беспомощность!
– А что еще говорят?
– Да ничего. Что они могут еще! Бабушка зажгла горелку и поставила на нее кастрюлю. – Дума неизвестно где, остальные бубнят про выборы, а президент, как всегда “работает с бумагами”. На “горках” своих. А о нас ни слова!
– У него там в каждой комнате по рулону, вот он и работает, бедняга, с утра до ночи, – пожалел папа.
Мама посмотрела на него с укоризной, но не сдержалась и прыснула от смеха:
– Перестань.
– В общем, в три часа общее собрание на палубе. От каждой квартиры – по представителю. А так, приглашаются все желающие, – подытожил свой рассказ папа.
– А можно я тоже? Пап, ну можно? Даша обняла папу за шею.
– Ну, если все будет так же спокойно...
– Ура-а!
Вовика давно уже переодели и покормили. Он сидел на кроватке, прислушиваясь к долетавшим до него голосам, но ничего не мог разобрать.
– Вовик! Я в три часа поднимусь на палубу! – влетела к нему Даша.
Вовик был рад не меньше ее. Он тоже подпрыгивал и махал руками, восклицая какими-то непонятными гласными.
– А ну, по местам! – появилась мама. – Больной, вы ведете себя неадекватно.
Больной сложил руки и ухнул в подушки оловянным солдатиком.
“И какой он ненормальный? Обыкновенный ребенок”, – подумала она, смеясь.
– Что-то у нас везде духота такая, – притворно поморщился папа. – А ну, откройте-ка окно.
– Только не здесь, – решительно возразила мама. – Лучше у нас в комнате.
Море было спокойно. Море дышало в окна теплыми, разомлевшими от солнца волнами, и ноздри наслаждались их влажными, волнующими душу запахами. Бабушка с удовольствием подставляла лицо мельчайшим, окропляющим воздух каплям, а ее вздернутый к солнцу нос выражал собой полное примирение с судьбой и миром... К выходу на палубу готовились папа, мама и Даша. Вовик и бабушка должны были остаться в “каюте”. Но в последний момент бабушка убедила всех в том, что Вовик очень даже самостоятельный и вполне оставляемый на какое-то время мальчик, и что ничего страшного не случится...
На палубе-крыше дома собрались все, кто смог преодолеть чердачные лестницы. Люди жадно общались с соседями. Каждая семья пересказывала без устали свои утренние переживания и мелкие происшествия, которые неожиданно воспринимались теперь даже с юмором. Но тревога все-таки сквозила в душах, заставляла одинокие поначалу группки лепиться друг к другу, объединяться с другими, и к назначенным трем часам на палубе образовалась взволнованная разновозрастная толпа, чающая хоть какого-нибудь успокоения и определенности. В середину собрания вошел пожилой человек в белоснежной рубашке и заговорил сильным густым голосом.
– Меня зовут Михаил Илларионович, – начал он. – Я бывший моряк, капитан дальнего плавания. Буду говорить только о фактах нашего с вами положения и существования. Итак, первое. Мы находимся в открытом море. Второе. Мы плывем. По моим расчетам, приблизительно со скоростью восемь узлов. Третье. Мы плывем без всякого на то основания. Дом не оснащен корабельным оборудованием и двигателя не имеет. Это я все-таки проверил. Посадка его – невероятно для его веса низкая: ватерлиния проходит в метре от подоконников первого этажа. Управление отсутствует. То есть лавировать, поворачивать и останавливаться, а стало быть, и причаливать мы не можем. Четвертое. Течи нигде нет. Даже в подвале.
– Вот как раньше-то строили, – заметила бабушка.
– Пятое. Все коммуникации работают, и связь с миром есть.
– Да что толку-то! – выкрикнул короткостриженный господин в темных очках.
– Шестое. Курс или направление движения мы не знаем.
– Знаем. На тот свет! Или на дно! Вот и весь курс, – донеслось из толпы.
– Седьмое! – зыкнул капитан, и все разом утихли. – Нам неизвестно, сколько еще времени мы продержимся в отрыве от земли. Нам неизвестно, в чем и где наше спасение.
Он обвел синим взором стоящих перед ним жильцов.
– Теперь о том, что должны делать люди в нашем случае, и что мы обязаны сделать, если мы еще принимаем себя за людей. Здесь и сейчас мы должны сами, из своей среды, выбрать тех, кто возьмет на себя руководство по организации нашей жизни в этой ситуации, и координацию наших действий в случае какой-либо необходимости.
– Ну, самый “главный” у нас уже есть! – прогудел здоровый дядька в полинялой майке. – Давай, Михайло Илларионыч, формируй правительство. И дружный гомон собравшихся поддержал его большинством голосов.
– Благодарю вас за ваше ко мне доверие. Но мне нужны заместители и помощники.
– А выбирай любого! Мы все – вот они! – ободрился народ.
– Предлагаю от каждого подъезда выбрать своих полномочных представителей. Это нужно сделать не позднее утра, – капитан расстегнул ворот рубашки. – Они должны представить полные списки жильцов в своих отсеках с указанием возраста и профессии. Мы должны располагать необходимыми специалистами: врачами, учителями, радиотехниками, инженерами и так далее. Обращаюсь к каждой семье: составьте и передайте своим представителям полный, я подчеркиваю, полный перечень запасов продуктов первой необходимости. Мы должны знать, какие продукты и в каком количестве находятся в нашем распоряжении на сегодняшний день. Проблему продовольствия нам неизбежно придется решать сообща.
Хозяюшки, добавьте к списку продуктов также и перечень всех основных лекарств, что у вас имеются. Командиры отсеков должны представить фамилии и соответственно телефоны квартир, в которых находятся больные и которым требуется помощь. Указать, какая болезнь. Дальше. Все нормальные мужчины с этой минуты зачисляются в команды спасателей.
Наиболее смелые и предприимчивые войдут в аварийную службу...
Над головами жильцов величественно проплыл альбатрос. Люди задирали головы, провожая его полет, все еще не верилось, что они действительно в открытом море.
– Теперь что касается нашей надежды, – сказал Михаил Илларионович. – Нужно определить наши координаты и местонахождение: широту, долготу, и прочее. Этим займусь я. Желающие могут помочь в изготовлении навигационных приборов. Немного о грустном. Знаю, что все вы убедились с утра в одном: нам никто не верит. Поэтому нужно продумать, каким образом убедить “большую землю” прислушаться к нашим доводам и заставить поверить нам! Хорошо бы хоть пару мобильных телефонов для внутреннего пользования. Наверняка у кого-то из вас есть компьютер. Может, есть даже выход в интернет...
– Есть, капитан! – поднял руку долговязый парень, то ли студент, то ли старшеклассник.
– И у нас тоже, – заверила всех высокая молодая женщина.
– Отлично! Нам необходима наблюдательная вышка. Мы соорудим ее вот здесь на палубе, чтобы в случае чего подать сигнал земле или кораблям.
– У меня есть ракетница! – выкрикнул белобрысый мальчишка. Это был Никита, Дашин одноклассник из соседнего подъезда.
– То, что надо, – кивнул ему капитан. – Вышку начнем делать завтра. Подручные материалы, думаю, найдем на чердаке, да и в подвале наверняка что-нибудь имеется. Внимание! Детей без присмотра из квартиры не выпускать, смотреть за ними здесь, наверху! Помогайте друг другу, без этого пропадем. Сегодня дежурства на палубе не будет. На ночь все форточки и окна закрыть, все чердачные люки задраить. Но командирам быть начеку! А сейчас самое главное: не унывать! Не мучить себя и друг друга вопросами типа: Да как такое могло случиться, наперекор всем законам? Да кто же нами управляет? Да почему тогда не прекратилась вода, и газ, и электроэнергия, хотя провода оборваны?... Плывем! Сами видите. Не потонули до сих пор, Бог даст, не потонем и дальше. А в России еще и не такое бывает... Сами знаете.
– Сынок, у меня кран какой уж день течет, – обратилась к капитану старушка, – я ведь одна живу, – жаловалась она.
– Запиши квартиру и телефон, – обратился Михаил Илларионович к Дашиному папе. Он уже отметил про себя этого мужчину, оценив его действия сегодня утром.
– А у меня газ утекает, боюсь спичку зажечь, разнесет ведь! – подошел пенсионного вида мужичок в спортивном костюме.
– И его тоже пометь, – отреагировал Капитан и добавил – когда всех запишешь, обязательно найди меня. Потолковать надо.
– Ну все, – усмехнулась мама, – теперь мы нашего папу только и видели.
Собрание закончилось
Но день-то еще не кончался! Народ, растянувшись вдоль парапета, любовался морскими картинами. Море то стелилось атласной гладью, то пупырилось мелкими волнами, то ходило буграми, будто по дну его пробегало стадо африканских слонов...
– Господа, я думаю, что мы не понимаем до конца, что с нами происходит! Ведь это просто обалденная, дивная сказка! Я предлагаю всем нам сфотографироваться здесь, на фоне моря, на этой крыше! Пусть все остальные там, в том мире, который где-то остался, пусть они увидят нас потом, пусть поймут, что все это было на самом деле! – убеждала всех дама, утянутая в трико.
– Давайте, давайте! – с жаром подхватила Дашина бабушка. – Ах вы умница, как вы точно все сказали! Товарищи, это надо сделать непременно! Даша, иди сюда.
Что еще нужно людям, брошенным на произвол судьбы? Чувство общей опасности, растворенное общей надеждой, общий дом, общий путь и еще немножко такого, отчего хочется все-таки жить…
Потянуло прохладой. Взыграл аппетит. Захотелось в привычный, родной уют.
Даша все никак не могла расстаться с Никитой, и мамы тянули их к выходу, отрывая друг от друга, как сцепившихся мартышек. Вниз спускались дружно и шумно, и только у дверей квартиры вспомнили о Вовике. Даша первым делом метнулась к нему:
– Вовик, ты знаешь, как здорово!
Вовик лежал на боку, спиной к двери, и, казалось, не шевелился.
– Что с тобой? – осеклась Даша.
Малыш повернулся, и она увидела скорбный ротик и крепко сжатые ресницы, сочившиеся росинками слез. Он хлюпнул носом и снова отвернулся к окну.
– Ты обиделся, да? Тебе было страшно одному? Да?
Даша склонилась, коснувшись губами лобика:
– Все хорошо. Все дома. Мы о тебе не забыли. Ну. Не обижайся.
Вовик сел, широко открыв глаза, и замотал головой:
– Нет, нет!
– А что же тогда? – Даша теряла терпение. – Ну? Что еще случилось?
– Мамаська умерла... – еле услышала она между всхлипами.
И побежали, покатились тяжелые слезы, пропитывая рубашку. Она впервые слышала, как он плачет: “Как зайчик”.
– С чего это ты взял? Почему? Глупенький... – приговаривала она, не понимая, как это может быть, хотя люди действительно умирают, и все же до нее никак не доходило, как это может быть с мамой, как такое возможно, разве может мамочка, ее мамочка, умереть? Разве могут мамочки умирать, глупый дурачок, ему, наверное, что-то приснилось...
И тут она заметила в его руке необыкновенный матово-белый шарик, величиной с крупную черешню.
– Вовик, откуда у тебя это? – удивилась Даша. – Дай мне посмотреть. Ну, пожалуйста...
Вовик перестал плакать и заморгал. Он смотрел на шарик в своей ладошке, как будто и сам впервые видел его.
– Ну, пожалуйста, – уговаривала Даша.
И он протянул ей свой шарик.
– А кто тебе дал? Вот это да! Да это же... Ма! – обернулась она к входившей в комнату маме, – это что? Жемчуг?!
Мама поняла обстановку с первого взгляда. Но сначала внимательно рассмотрела шарик.
– Да. Похоже, что это настоящая жемчужина, – сказала она.
Потом последовал обычный прием:
– Даша, зачем ты отняла у Вовика шарик! Отдай немедленно!
– Он сам его дал! – защищалась Даша.
– Да, я вижу, как он отдавал. Отдай. И больше не бери у него и не выпрашивай. Иди-ка лучше в ванную и забери свои игрушки и куклы. Бабушка надумала мыться.
Даше ничего не оставалось, как вернуть шарик Вовику и идти в ванную.
Вечером мама напекла блинов. Легких, душистых, дырчатых. Две высоких стопки. Вообще мама заметно повеселела, и все в доме зажило своей привычной жизнью, а жизнь пошла своим чередом. Вовик больше не плакал. Он сидел на кроватке, окруженный вафельным полотенцем, на котором стояла перед ним тарелка с блинами. Упоительное это занятие: сидеть и уминать блин за блином и смотреть в окошко на море. Да, теперь только и было у всех занятие, что смотреть в окно. О телевизоре как-то не вспоминали.
– Ты подумай, – говорил папа сидящей напротив маме, – все окна в доме – с видом на море. А! Где еще такое встретишь?
– На теплоходе! – нашлась тут же Даша.
– Ну, сравнила, – папа взял блин, свернул его трубочкой и отправил в рот.
Из ванной раздавались бурные всплески и пение.
– Все, сегодня Дашонку не спать. Бабуля наша разошлась. Как на ночь глядя помоется, так бессонница обеспечена, – сетовала мама, – теперь до утра будет ворочаться и вздыхать...
– Пусть в детской ложится, – предложил папа.
– А Вовик? – не поняла мама.
– А что Вовик? Температуры у него нет, насморка нет. Горло, сама говоришь, в порядке. Положить ее напротив, у двери, и все дела.
На том и порешили.
– Вовик, мне сегодня разрешили спать здесь! – тормошила Вовика Даша.
Малыш смеялся. Он прыгал и радовался, не веря своему счастью. Даша увидела, как из ворота его рубашки выпорхнул ослепительный крестик.
– Дай посмотреть, – попросила она.
Вовик растерялся. Он опустил голову и поглядел на крестик. Крестик был обыкновенный. Дешевый. С облупившимся золотистым покрытием.
– Хочешь, я тебе подарю новый, серебряный. Настоящий!
Вовик вдруг отшатнулся от Даши, и она увидела глаза, исполненные такого испуга, что ей и самой стало не по себе. Он неумело затряс головой, прижимая к груди свой крестик. Что с ним? Чего он так испугался? Ну что ты, что ты, бедняжка, подумала она, да не возьму я его у тебя.
– А ты знаешь, Вовик, – загадочно сказала Даша, – какие всякие рыбы и растения и змеи живут под водой?
Вовик не знал.
– Они там светятся разным цветом и их никто никогда не видит. Потому что они живут глубоко-глубоко и туда никто не может нырнуть!
Вовик оторопело слушал своего учителя. Это новое знание с трудом умещалось в его головку. Он даже повертел ею.
– Правда, правда, – уверяла Даша.
Но тут вошел папа:
– Так, господа, пора укладываться бай-бай. Даша, вот твоя раскладушка, будешь спать тут. Вот так. Ничего? Я тоже так думаю. Сейчас марш в ванную, оттуда шустро в постель. А то завтра никакой тебе рыбалки...
– Пап, правда? – вытянулась в струнку Даша. – Папуль, я мигом!
За окнами стемнело. Все еще непривычно покачивались стены, люди ходили, растопырив ноги, и что-нибудь постоянно падало. Скоро все разошлись по комнатам. Дети улеглись и затихли. А папа с мамой сидели на кухне и пили чай.
– Может быть, я дура последняя, – говорила мама, – может, я не понимаю чего. – Она с надеждой посмотрела на мужа. – Но вспомни, что Вовик сказал Даше. Помнишь, он сказал, что наш дом – это корабль. А сегодня она мне рассказала, что вчера перед самым сном, он прямо сказал ей, что мы поплывем. Ты понимаешь, так и сказал, что мы поплывем завтра, то есть сегодня! Ужас!
– Да-а, – задумчиво позвякивая ложкой, сказал папа...
Дом засыпал. Гасли окна, заводились по привычке будильники. Люди лежали с открытыми глазами, слушали мерный плеск волн и старались не думать о плохом. Постепенно усталость брала свое, веки смежались... И вот уже слышно, как папа побухивает вытянутыми губами, словно играет в войну, передавая пушечную пальбу при взятии Нарвы... И, кротко вздохнув, мама трогает его за плечо и п
