Древнерусское право залога

Из различных форм сочетания основных элементов права собственности (распоряжения, владения и пользования) наиболее важный вид представляет право залога.

Формы залога, залог недвижимости. По мнению, установленному Д. И. Мейером, древнерусское право залога имеет такое же значение, как древнеримское pactum fiduciae, а именно залогоприниматель получает вещь не только в свое владение и пользование, но и с правами распоряжения. Залогодатель сохраняет лишь надежду, что ему будет возвращена вещь, если он когда-либо удовлетворит залогопринимателя, заплатит ему. Так как и купля-продажа совершалась в древнее время обыкновенно с правом обратного выкупа, то между сделками купли-продажи и залога нет существенного различия. Такой взгляд на древнерусское право залога опирается на акты закладных сделок, сохранившиеся до нашего времени (см., например, Ак. Юр., № 241, 422, 106 и др.), а равным образом на некоторые узаконения Московского государства и на живое обычное право среди русских крестьян. Несомненно, что подобная форма залога существовала и существует; но: а) в ней не следует усматривать таких преувеличенных прав залогопринимателя; б) в древнерусском праве существовали рядом с нею другие формы залога, напоминающие не только римское pignus, но приближающиеся к нынешней форме залогового права. Что касается до первого, то залогоприниматель получает права владения и пользования, но не получает прав собственности на вещь; залог всегда отличался от купли-продажи, ибо по обыкновенной форме актов закладная кабала и купчая грамота противополагаются одна другой: «А не будут денги на срок (пишется в каждой закладной) и ся кабала – и купчая грамота», т. е. права собственности для кредитора возникают не с момента начала обязательства, а со времени его неисполнения – просрочки; только тогда закладная превращается в купчую, а право залога – в право собственности. Далее, право пользования залогопринимателя истекает не из залоговых отношений, а из условий о росте, что прямо выражается в закладных и в узаконении 1558 г., по которому царь Иоанн IV предоставил должникам рассрочку платежей по закладным на 5 лет с тем, чтобы кредиторы «тое вотчину зароет пахали» (Ук. кн. вед. казн., ст. IX). Правда, тот же законодатель тогда же запретил взимание роста при установленной им всеобщей рассрочке платежей (Там же, ст. VII); но это уничтожение роста прямо отнесено им к обязательствам личным и не распространено на займы, обеспеченные залогом. Можно согласиться даже, что выражение «за рост пахати» обратилось в формулу, не имеющую буквального значения, подобно тому, как в служилых кабалах до XVII в. постоянно (по архаической формуле) писалось: «За рост нам служити по вся дни», несмотря на то, что уже Судебник Иоанна IV прямо воспретил служить за рост (ст. 82); под этой устаревшей формой разумелось, что люди просто поступают в пожизненную кабалу; быть может в конце XVI в. то же означает и вышеприведенная форма закладных. Но для исторического изучения закона в высшей степени важно, что первоначально право пользования на заложенную вещь возникло из условий о росте (иначе неоткуда было явиться и самой формуле); а стало быть в первоначальном и древнейшем понятии залога в это право не включалось право пользования.

Рядом с указанной формой залога существовала со времен довольно ранних другая, при которой заложенное имущество не переходит ни в пользование, ни во владение кредитора; последний получает лишь в свои руки акты на это имущество и тем лишает собственника возможности отчуждать вещь или заложить ее другому (Пск. Судн. гр., ст. 29 и 104). Такая форма залога, несомненно, существовала во Пскове, где присутствие ее может быть изъяснено особенностями торгового быта этого города, но и в других частях государства существование ее несомненно открывается из таких актов, в которых залогодатель пишет: «До сроку тою землей владети мне заимщику. А не поставлю заимщик на срок денег, и после сроку тою землей владеть по сей закладной ему старосте» (кредитору: акт 1671 г.; см. Рус. Ист. Библ. Т. XII; сл. Акты, отн. до юр. быта, X). Далее, в некоторых закладных определяется, что кредитор получает право пахать за рост земли только в случае просрочки; очевидно, до того времени вещь остается во владении и пользовании должника. (Ак. Юр., № 244). Закон Ивана IV 1558 г. о временной (на 5 лет) рассрочке уплаты долгов, обеспеченных закладными, с удержанием заложенной вотчины в руках должника, хотя есть временная и исключительная мера, но указывающая на то, что в сознании людей того времени возможно было представление о залоговом праве без передачи владения. Полагаем также, что присутствие подобной формы залогового права открывается и из таких актов, в которых должник указывает кредитору на свое имущество, как на поруку в своем долге: например, «…а заложили есмя в сю кабалу в тех денгах… двор свой. А в серебре есмя и в росте – с двором один человек: кой нас заимщиков в лицех, на том денги и рост не развычивая» (Ак. Юр., № 243, I); или «…а в серебре есмя и в росту подписали порукою двор свой» (Там же. II). Мейер утверждает, что в подобных сделках вовсе не установляется залога, а лишь указывается кредитору, что у должников есть имущество, есть с чего взыскать; но в таком случае должник не специализировал бы имущества, отвечающего по обязательству (не говорил бы, что именно это, а не всякое его имущество отвечает по обязательству). Наименование заложенной вещи «порукой» совершенно ясно указывает на залоговое состояние ее.

Заклад движимых вещей окончательно утверждает нас в мысли о возможности такой залоговой сделки, при которой права собственности не принадлежат залогопринимателю, ибо, несмотря на большую разницу заклада и залога в древнерусском праве, общая сущность института остается той же. Заложенная движимая вещь (как и всегда) переходит в руки кредитора, но кредитор не получает права пользования и распоряжения ею: залогоприниматель при выкупе обязан возвратить вещь такою же, как получил; заклад рассматривается в законе на одинаковых основаниях, как и поклажа; приемщик освобождается от обязанности возвратить вещь только тогда, когда вещь украдена или погибла естественным путем (например, животное умерло) с уменьшенным вознаграждением залогодателю (Пск. Судн. гр., ст. 107; Уложение ц. Ал. Мих., X, 194 и 197).

Заклад личный (закупничество), имевший большое применение в эпоху Русской Правды, прекращен законом царя Иоанна IV; существенное значение его состояло в том, что кредитор получал, так сказать, права владения и пользования, но никаких прав распоряжения наличность должника.

Прекращение залоговых отношений наступает или при исполнении обязательства (что технически называлось «выкуп») или при несостоятельности должника. В последнем случае заложенная недвижимая вещь переходила в собственность залогопринимателя, но не ео ipso, а через запись в поместном приказе, ввод и отказ. Движимая вещь, по указу Иоанна IV, сохраненному Татищевым, подлежала публичной продаже при следующих условиях: залогоприниматель не имеет права, при наступлении срока, продать или сбыть другим способом заложенную ему вещь без уведомления должника; он должен послать к последнему мужей двух или трех, извещая, что, если тот не заплатит долга в течение недели или двух, то он продаст его заклад. Если это не приведет к уплате, то залогоприниматель должен отнесть заложенную вещь к старосте и целовальникам и продать заклад при многих людях (с публичного торга), по справедливой цене; из вырученной суммы кредитор получает сумму долга и процентов; остаток ее возвращается залогодателю. Если же вырученной суммы от продажи недостаточно для покрытия долга с процентами, то остающаяся часть долга взыскивается с должника (Ук. кн. вед. казн., ст. VII, прим. 51). Полагают^[196], что этот указ есть не что иное, как интерполяция, заимствованная (отчасти буквально) из эклоги (гл. 2, тит. 10, или по кормчей зач. 11, гл. 1) и не принадлежащая законодателю; доказывается это тем, что означенная прибавка сообщается только в одном списке Татищева; далее тем, что эта мера не могла бы исчезнуть бесследно (в Улож. ц. Ал. Мих. о ней нет упоминания); наконец, тем, что вообще невероятна в XVI в. такая норма, до которой русское право не дошло и в действующем своде законов. На это заметим: заимствование законов из византийских источников для древнего русского права есть явление несомненное (примером служит Уложение ц. Ал. Мих.); нет поэтому оснований предполагать в каждом случае интерполяцию частных лиц. Правда, иногда такие заимствования делались и частными лицами (дьяками в приказах), каковы, например, статьи из Литовского статута, приписанные к указным книгам (см. нашей Хрестоматии вып. III, прибавления к Уст. кн. разб. прик.; все приписанные здесь статьи вошли потом в Уложение ц. Ал. Мих.): это – общеизвестное явление старинного права, т. е. субсидиарное пользование чужими законами, причем путем постоянного применения чужой закон обращается, наконец, в законную норму. Впрочем, кормчая не была чужим законом для древней России; на нее могли и без того ссылаться, как на свой закон. Выписка отдельных мест из кормчей дьяками указывает только, какие нормы они, судьи-практики, считали применяемыми. В данном случае нет признаков частной работы дьяка или переписчика, так как статья эклоги не переведена только, но и переработана и выражена правильным законодательным языком того времени. Положение этой статьи в общем составе указа 1557 г. вполне нормально: закон говорит здесь, во-первых, о долгах кабальных, во-вторых, о долгах, обеспеченных закладом, и в-третьих, о долгах бескабальных (и разумеется без заклада). В Уложении ц. Ал. Мих. можно найти след анализируемого постановления в ст. 196, гл. X, которая изложена так: «А будет кто кому в долгу в денгах, или в ином в чем-нибудь заложит, что до сроку и кабалу закладную на тот свой заклад даст, а в кабале напишет: буде он того своего закладу на срок не выкупит, и на тот его заклад та закладная кабала – и купчая и дав он такую кабалу, того своего закладу на срок не выкупит: и ему впредь до того своего закладу дела нет, а владети тем его закладом тому, кому он заложит, и вольно тому такой заклад продати, и заложить и в приданые дать». Таким образом, право собственности кредитора на заложенную вещь возникает при просрочке тогда, когда должник выразит это в своем обязательстве. А если он не напишет такого условия? Тогда что? Конечно, следует взыскание, обращенное на заложенную вещь (быть может, не совсем в форме указа 1557 г.). Что касается до дальнейшей истории залогового права, то возможность колебаний в этом отношении и возвращения вспять наглядно засвидетельствована судьбой указа 1737 г., который установил обязательную продажу недвижимости и движимости по просрочке и оставление вещи за кредитором лишь в том случае, если на торгах предложенная сумма будет ниже долговой; такое узаконение, совершенно равняющееся закону 1557 г., однако отменено вскоре – в 1744 г., когда было предписано опять возвратиться к правилам Уложения, но лишь относительно недвижимостей. Вопрос о движимостях остается открытым и тогда, но здесь очень важно (как и заметил г. Кассо), что и до указа 1737 г. в операциях монетной конторы, по частным долгам ей под обеспечение драгоценными металлическими вещами, была принята система оценки таких вещей по просрочке с выдачей излишка цены должникам (Указ 1733 г., П. С. 3., № 6300). Вообще о взысканиях по закладу движимостей мы не имеем узаконений (кроме указа 1737 г.) до устава государственного заемного банка 1754 г., которым введена обязательная продажа заложенной вещи; если уставом о банкротах 1800 г. продажа предоставлена воле должника с риском для него доплатить сумму долга, если цена заложенной вещи не покроет ее всю, то из этого (по соображению с приведенными прежними постановлениями) отнюдь не следует, что нормальным традиционным способом было обращение вещи в собственность кредитора по просрочке.

Другие виды прав на чужие вещи (сервитуты), обозначенные в Уложении ц. Ал. Мих.: право запруд на реках (Уложение X, 238), право угодий на чужой вотчине (Там же. 239–243), сервитуты городские (Там же. 277–279), большей частью заимствованы в Уложение через Литовский статут из римского права, а потому и не заключают в себе ничего характерного для древнерусского права.