XXXVIII 9 страница

К полуночи Скаллагрим вернулся домой, пошел в свою каморку и лег не раздеваясь в постель. А наутро, когда рассвело и люди встали, Скаллагрим сидел мертвый, прислонясь к столбу. Он так закоченел, что люди не смогли разогнуть его, сколько ни старались.

Тогда один из людей сел на коня и помчался во весь опор в Ламбастадир. Там он пошел к Эгилю и рассказал ему, что случилось. Эгиль оделся, взял оружие и в тот же вечер поехал домой, в Борг. Сойдя с коня, он направился в дом. Эгиль вошел в каморку, взял Скаллагрима за плечи и разогнул его. Он положил его на скамью и сделал все, что было надо.[66]Потом он приказал взять ломы и проломить южную стену дома. Когда это сделали, Эгиль взял Скаллагрима под голову, другие – за ноги, и они вынесли его из дому через пролом в стене. Не останавливаясь, они несли его до мыса Наустанеса. На ночь над ним разбили шатер. Рано утром, в прилив, Скаллагрима внесли на корабль и отплыли к мысу Дигранес. Эгиль велел насыпать могильный холм на самом мысу. Туда положили Скаллагрима, его оружие, коня, кузнечные орудия. Положили ли с ним его добро – об этом ничего не рассказывают.

Эгиль унаследовал все земли и все добро. Теперь он распоряжался в доме. Тордис, дочь Торольва и Асгерд, он оставил у себя.

 

LIХ

 

Конунг Эйрик уже целую зиму правил Норвегией после смерти своего отца, конунга Харальда, когда из Англии приехал Хакон, воспитанник Адальстейна,[67]второй сын конунга Харальда. Тем же летом Эгиль, сын Скаллагрима, вернулся в Исландию. Хакон поехал на север, в Трандхейм. Там его выбрали конунгом. Всю зиму в Норвегии было два конунга – он и Эйрик. Но весной оба стянули свои войска. У Хакона людей было много больше, и Эйрик не видел иного выхода, как покинуть страну. Он уехал со своей женой Гуннхильд и детьми.

Херсир Аринбьярн был побратимом конунга Эйрика и воспитателем его детей. Изо всех лендрманов конунг любил его больше всех. Он сделал его правителем фюлька Фирдир. Аринбьярн покинул страну вместе о конунгом.

Сначала они поехали за море на запад – на Оркнейские острова. Там Эйрик выдал свою дочь Рагнхильд за ярла Арнфинна. Потом он отправился с войском па юг, в Шотландию, и воевал там. Оттуда он направился в Англию, и там тоже совершал набеги.

Когда конунг Адальстейн узнал об этом, он собрал войско и выступил навстречу Эйрику, Но, встретившись, они вступили в переговоры, и было решено, что конунг Адальстейн предоставляет Эйрику власть над Нортумбрией. Он должен был защищать страну конунга Адальстейна от скоттов и иров. После смерти конунга Олава конунг Адальстейн заставил Шотландию платить дань, но народ там был ненадежен. Конунг Эйрик постоянно сидел в Йорке.

Рассказывают, что Гуннхильд занималась колдовством и сделала так, что Эгилю, сыну Скаллагрима, не найти было в Исландии покоя, пока они опять не увидятся. Но в то лето, когда Хакон и Эйрик боролись за власть в Норвегии, выход кораблей из Норвегии в другие страны был запрещен. Тем летом ни один корабль не пришел в Исландию, и ни одного известия не было получено из Норвегии.

Эгиль, сын Скаллагрима, жил в своей вотчине. Но на вторую зиму, которую он провел после смерти Скаллагрима в Борге, ему стало не по себе, и чем дальше шла зима, тем мрачнее он становился, и когда наступило лето, Эгиль объявил, что он хочет снарядить свой корабль, чтобы летом уехать. Он набрал гребцов и задумал отплыть в Англию. У него на корабле было тридцать человек. Асгерд осталась дома и вела хозяйство, а Эгиль решил навестить конунга Адальстейна, чтобы воспользоваться обещанием, которое тот дал при их расставании.

Эгиль долго собирался в плавание, а когда они вышли в море, то долго не было попутного ветра. Наступила осень, и начались сильные бури. Они обошли Оркнейские острова с севера. Там Эгиль причалить не захотел, он думал, что на эти острова распространяется власть конунга Эйрика. Они плыли теперь на юг вдоль Шотландии в сильную бурю и при противном ветре. С трудом миновали они Шотландию и подошли к английскому берегу. Но вечером, когда начало темнеть, поднялся сильный ветер. Внезапно они заметили, что со стороны открытого моря и перед ними буруны разбиваются о подводные скалы. Им не оставалось ничего другого, как идти к берегу. Так они и сделали. Корабль разбился, а сами они выбрались на берег в устье реки Хумры.[68]Никто из них не погиб, и большая часть груза тоже уцелела, но корабль разлетелся в щепки.

Когда они встретили местных жителей и заговорили с ними, то узнали – чего Эгиль и опасался, – что поблизости были Эйрик Кровавая Секира и Гуинхильд. Они правили этим краем, и Эйрик был здесь рядом, в городе Йорк. Эгиль узнал и то, что херсир Аринбьярн жил у конунга и был у него в большой милости.

Получив это известие, Эгиль задумался. Ему казалось мало вероятным, что удастся уйти, даже если бы он попытался пройти, скрываясь, длинный путь до границ государства Эйрика. Его легко узнал бы любой встречный, и ему казалось недостойным быть схваченным при таком бегстве. Тогда он пришел к смелому решению. В эху же ночь он достал себе коня и поехал прямо к городу. К вечеру следующего дня он достиг города и сразу же въехал в него. Он покрыл шлем плащом, но был в полном вооружении. Эгиль спросил, в каком дворе живет Аринбьярн. Ему указали, и он поехал туда. Подъехав к дому Аринбьярна, Эгиль слез с коня и обратился к какому-то человеку. Тот сказал, что Аринбьярн ужинает. Эгиль сказал:

– Я хотел бы, любезный, чтобы хы пошел в дом и спросил Аринбьярна, где ему удобней говорить с Эгилем, сыном Скаллагрима, в доме или на улице?

Человек ответил:

– Это нетрудно передать.

Он вошел в дом и громко сказал:

– Тух приехал какой-то человек, большущий, как тролль, он просил меня зайти сюда и спросить, дома или улице ты хочешь говорить с Эгилем, сыном Скаллагрима.

Аринбьярн сказал:

– Пойди и попроси его подождать около дома, я сейчас выйду.

Тот сделал, как сказал Аринбьярн, вышел и сказал, что ему было велено. Аринбьярн распорядился убрать столы. Затем он вышел, и все его домочадцы с ним. Увидев Эгиля, он поздоровался с ним и спросил, зачем он приехал. Эгиль в немногих словах рассказал все о своей поездке.

– А теперь, если ты хочешь мне помочь, посоветуй, как мне поступить.

– Ты встретил здесь в городе кого-нибудь, – спросил Аринбьярн, – кто мог бы узнать тебя, прежде чем ты приехал сюда во двор?

– Никого, – ответил Эгиль.

– Пусть твои люди вооружатся, – сказал Аринбьярн.

Они так и сделали, и когда они и люди Аринбьярна вооружились, Аринбьярн пошел с ними к конунгу. Подойдя к палате, Аринбьярн постучал в дверь, попросил открыть ему и назвал себя. Стража сразу же отворила дверь. Конунг сидел за столом. Аринбьярн велел, чтобы вошли, не считая его самого и Эгиля, десять человек.

– Теперь, Эгиль, – сказал он, – ты должен прийти к конунгу с повинной и обнять его ноги, а я буду ходатайствовать за тебя.

Потом они вошли. Аринбьярн подошел к конунгу и приветствовал его. Конунг дружелюбно принял его и спросил, чего он хочет. Аринбьярн сказал:

– Тут я привел одного человека, который проделал большой путь, чтобы посетить вас и помириться с вами. Это большая честь для вас, государь, что ваши враги Добровольно едут из других стран, не будучи в силах вынести ваш гнев даже тогда, когда вы так далеко от них. Поступите по отношению к этому человеку так, как подобает повелителю. Помиритесь с ним, раз он, как видите, так высоко оценил вашу славу, что через моря, опасным путем, приехал к вам, оставив свой дом. Никто не гнал его в этот путь, только расположение к вам.

Тогда конунг оглядел вошедших и поверх голов узнал Эгиля. Он бросил на него пронзительный взгляд и сказал:

– Как ты дерзнул прийти ко мне, Эгиль? Расставались мы так, что тебе не приходится ждать от меня пощады.

Тогда Эгиль подошел к столу, обнял ногу конунга и сказал:

 

Долго плыть пришлось мне.

Часто против ветра

Направлял я смело

Бег коня морского,

Англии владыку

Мне хотелось видеть,

И теперь предстал я

Перед ним без страха.

 

Конунг Эйрик сказал:

– Мне не стоит перечислять тебе твои дела: их столько и они таковы, что любого из них с лихвой довольно, чтобы ты не вышел отсюда живым. Здесь тебе нечего ждать, Кроме смерти. Знай, что примирения со мной тебе не видать.

Гуннхильд сказала:

– Почему Эгиля не убивают сразу? Разве ты забыл, конунг, что он тебе сделал? Он убил твоих друзей и родичей, он убил твоего сына, а над тобою глумился. Где и когда это слыхано, чтобы так поступали с конунгом?

Аринбьярн сказал:

– Если Эгиль оскорбил конунга, пусть он искупит это хвалебной песнью, которая останется навсегда.

Гуннхильд ответила:

– Мы не хотим слушать его хвалы. Вели, конунг, вывести его и зарубить. Я не хочу ни слышать, ни видеть его.

Тогда Аринбьярн сказал:

– Конунг не позволит склонить себя к низкому делу. Он не позволит убить Эгиля ночью, ибо убийство ночью – это низкое убийство.

Конунг сказал;

– Будь по-твоему, Аринбьярн! Пусть Эгиль живет до утра, Возьми его к себе в дом и приведи сюда утром.

Аринбьярн поблагодарил конунга за его слова.

– Я надеюсь, государь, – сказал он, – что его дело повернется к лучшему. Ведь как ни велика его вина перед вами, подумайте, что и он много пострадал от ваших родичей. Ваш отец, конунг Харальд, велел убить славного витязя Торольва, его дядю, совсем безвинно, по наговору злых людей. А вы, конунг, нарушили закон, действуя против Эгиля в пользу Берганунда. Кроме того, вы хотели убить Эгиля, перебили его людей, отняли его добро и сверх того объявили его вне закона и изгнали из страны. А ведь Эгиль _не такой человек, который позволит себя обидеть. Когда выносят приговор, надо взвесить и побуждения, а не только вину. А теперь я возьму Эгиля на ночь к себе. Так и было сделано. И когда они пришли к Аринбьярну, они поднялись вдвоем в маленькую горницу и стали обсуждать положение. Аринбьярн сказал:

– Конунг был в большом гневе, но мне кажется, что его гнев смягчился к концу разговора. Теперь судьба решит, что будет дальше. Я знаю, что Гуннхильд приложит все силы, чтобы погубить тебя. Я советую тебе не спать ночь и сочинить хвалебную песнь конунгу Эйрику. Хорошо, если это будет песнь в двадцать вис с припевом, и ты сможешь сказать ее утром, когда мы придем к конунгу. Так же поступил Браги,[69]мой родич, когда вызвал гнев шведского конунга Бьярна. Он тогда сочинил ему в одну ночь хвалебную песнь в двадцать вис, и за это ему была дарована жизнь. Может быть, и нам так повезет, что это помирит тебя с конунгом.

Эгиль ответил:

– Я попробую сделать, как ты советуешь, только я, по правде говоря, совсем не собирался сочинять хвалебную песнь конунгу Эйрику.

Аринбьярн просил его попытаться. Потом он пошел к своим людям, и они сидели и пили до полуночи. Они пошли затем спать, но, прежде чем раздеться, Аринбьярн поднялся к Эгилю в горницу и спросил его, как идет дело с песней. Эгиль сказал, что еще ничего не сочинил.

– Тут на окне сидела ласточка и щебетала всю ночь, так что мне не было покоя.

Аринбьярн вышел и пошел к двери, через которую входили наверх. Он сел снаружи у окна, где до этого сидела птица. Тут он увидел, как от дома удалилась какая-то колдунья,[70]принявшая чужой образ. Всю ночь сидел Аринбьярн у окна, пока не рассвело, а когда он вошел Эгилю, у того была уже готова вся песнь,[71]и он так крепко запомнил ее, что мог сказать ее всю Аринбьярну. Теперь они стали ждать, когда придет час отправиться к конунгу.

 

LХ

 

Конунг Эйрик пошел, как обычно, к столу. Его окружало множество народу. Узнав об этом, Аринбьярн пришел со всеми своими вооруженными людьми на двор конунга. Он потребовал, чтобы его впустили, и ему сразу же разрешили войти. G половиною людей они прошли с Эгилем в палату. Вторая половина осталась у дверей снаружи. Аринбьярн сказал:

– Эгиль пришел. Он не пытался убежать ночью. Мы хотели бы знать, государь, какова будет его судьба. Я жду от вас добра. Словом и делом я всегда стремился увеличить вашу славу, не жалея ничего, как это и подобает. Я оставил все свои владения, родню и друзей, которые были у меня в Норвегии, и последовал за вами, когда все лендрманы оставили вас. И я должен был так поступить, потому что вы сделали мне много добра.

Тогда Гуннхильд сказала:

– Замолчи, Аринбьярн, и не говори так много об этом. Ты сделал много хорошего конунгу Эйрику, но он вполне вознаградил тебя за это. Ты несравненно большим обязан конунгу, чем Эгилю. Ты не имеешь права требовать, чтобы Эгиль ушел без возмездия после всего, что он причинил нам.

Аринбьярн ответил:

– Если вы с Гуннхильд твердо решили, что Эгиль не получит здесь пощады, то было бы благородно дать ему отсрочку и разрешить уехать на неделю, чтобы он мог спастись. Ведь он по своей воле приехал к вам и рассчитывал на мир. А тогда будь что будет!

Гуннхильд сказала:

– Теперь я вижу, Аринбьярн, что тебе милее Эгиль, чем конунг Эйрик. Если Эгиль получит пощаду на неделю, он успеет уйти к конунгу Адальстейну. Конунг Эйрик может видеть теперь, что он слабее всех конунгов, хотя еще недавно никто бы не поверил, что у конунга Эйрика нет ни желанья, ни силы, чтобы отомстить за оскорбление такому человеку, как Эгиль.

Аринбьярн. отвечал.

– Никто не сочтет Эйрика более могущественным, если он убьет отдавшегося в его руки сына чужеземного бонда. Но если уж он хочет прославиться этим, то я пологу ему сделать это событие достойным предания. Эгнпь и я, мы будем помогать друг другу, так что придется биться с нами обоими. Смерть Эгиля обойдется вам дорого, конунг, потому что на поле битвы останемся мы все, я и мои люди. Я не ждал от вас, что вы скорее позволите убить меня, чем сохранить жизнь человеку, о котором я прошу.

Тогда конунг сказал:

– Уж очень горячо ты стараешься помочь Эгилю, Аринбьярн. Я не хотел бы погубить тебя, даже если ты готов отдать свою жизнь ради того, чтобы жил Эгиль. Эгиль очень виноват передо мной, что бы я ни велел сделать с ним.

Когда конунг сказал это, Эгиль вышел вперед и начал свою песнь. Он говорил громко, и наступила тишина.

 

LXI

 

Пока Эгиль говорил свою хвалебную песнь, конунг Эйрик сидел выпрямившись и пристально смотрел на него. Когда песнь кончилась, конунг сказал:

– Песнь исполнена превосходно. Я решил теперь, Аринбьярн, как поступить с Эгилем. Ты так горячо защищал его, что хотел даже стать мне врагом. Так пусть будет по-твоему, пусть Эгиль уйдет от меня целый и невредимый. Но ты, Эгиль, вперед путешествуй так, чтобы, покинув сейчас эту палату, ты больше никогда не попадался на глаза ни мне, ни моим сыновьям. Не попадайся никогда ни мне, ни моим людям, а на этот раз я подарю тебе жизнь. Я не сделаю тебе зла потому, что ты сам отдался мне во власть, но знай, что это не примирение со мной, с моими сыновьями или нашими родичами, если они захотят осуществить справедливую месть.

Тогда Эгиль сказал:

 

Голову я

Не прочь получить:

Пусть безобразна,

Но мне дорога.

Эйрик достойный

Мне отдал ее, —

Кто получал

Подарок богаче!

 

Аринбьярн торжественно поблагодарил конунга за честь и дружбу, которые тот ему оказал. Потом Эгиль и Аринбьярн отправились к Аринбьярну. Аринбьярн велел своим людям седлать лошадей и выехал с Эгилем. Их сопровождало сто двадцать хорошо вооруженных людей. Аринбьярн ехал вместе с отрядом, пока они не приехали к конунгу Адальстейну. Там их приняли хорошо. Конунг предложил Эгилю остаться у него и спросил, что произошло у него с конунгом Эйриком. Тогда Эгиль сказал:

 

Щедрый вождь дружины

Мне глаза оставил

С черными бровями, —

Подарил он жизнь мне.

Арипбьярна смелость

Помогла немало:

Основаньем шлема[72]

Снова я владею.

 

При расставании Эгиль дал Аринбьярну оба золотых запястья, которые ему подарил конунг Адальстейн. Каждое весило марку. Аринбьярн подарил Эгилю меч, который назывался Драгвандиль. Торольв, сын Скаллагрима, дал его Аринбьярну, а раньше его получил Скаллагрим от своего брата Торольва, а Торольву этот меч дал Грим Бородач, сын Кетиля Лосося. Кетиль Лосось владел этим мечом и обнажал его на поединках. Это был острейший из мечей.

Аринбьярн и Эгиль расстались добрыми друзьями, и Аринбьярн вернулся домой, в Йорк, к конунгу Эйрику. А товарищей Эгиля и его гребцов никто не трогал, и под защитой Аринбьярна они могли продать свои товары. К концу зимы они отправились на ют, в Англию, и приехали к Эгилю.

 

LXII

 

Жил в Норвегии лендрман по имени Эйрик Мудрый. Он был женат на Торе, дочери херсира Торира, сестре Аринбьярна. У него были владения на востоке, в Вике. Это был очень богатый, уважаемый и умный человек. Сына его и Торы звали Торстейн. Его воспитал Аринбьярн, и он был уже взрослый. Он поехал о Аринбьярном в Англию.

Той осенью, когда Эгиль приехал в Англию, из Норвегии пришло известие, что Эйрик Мудрый умер, а его наследство забрали управители конунга Хакона и объявили его имуществом конунга. Когда Аринбьярн и Торстейн узнали об этом, они решили, что Торстейн поедет в Норвегию и будет добиваться своего наследства. А когда наступила весна и люди, собиравшиеся за море, уже готовили корабли, Торстейн поехал на юг, в Лондон, и явился к конунгу Адальстейну. Он показал конунгу верительные знаки и передал послание от Аринбьярна к конунгу, а также к Эгилю. Эгиль должен был ходатайствовать перед конунгом Адальстейном и просить его послать весть конунгу Хакону, своему воспитаннику, чтобы Торстейн получил свое наследство в Норвегии. Конунг Адальстейн легко согласился на это, так как знал Аринбьярна с хорошей стороны. Тогда Эгиль заговорил с конунгом Адальстейном и сообщил ему о своих намерениях.

– Летом, – сказал он, – я хочу поехать в Норвегию за тем добром, которое отняли у меня конунг Эйрик и Берганунд. Им владеет теперь Атли Короткий, брат Берганунда. Я знаю, что если до конунга дойдут ваши слова, то я добьюсь своего права.

Конунг ответил, что Эгиль волен ехать, если хочет.

– Хотя, – добавил он, – я бы предпочел, чтобы ты остался у меня и стал защитником моей страны и вождем моего войска. Я щедро вознагражу тебя.

Эгиль сказал:

– Это предложение очень заманчиво. Я на него согласен и не хочу от него отказываться. Но сначала я хотел бы съездить в Исландию навестить жену и присмотреть за своим добром.

Конунг Адальстейн дал Эгилю большой торговый корабль вместе с грузом. Там была пшеница и мед и много Другого добра. Когда Эгиль снарядил свой корабль, с ним решил ехать Торстейн, о котором говорилось раньше и которого позже стали звать сыном Торы. Собравшись, они отплыли. Конунг Адальстейн и Эгиль расстались большими друзьями.

Путешествие Эгиля и Торстейна прошло благополучно. Они подошли к Вику и направили корабль в Ослофьорд. Там у Торстейна были владения, а также и дальше в глубине страны, в Раумарики. Когда Торстейн приехал в Норвегию, он потребовал, чтобы управители конунга, жившие в его владениях, вернули ему отцовское наследство. Многие помогали Торстейну при этом. Он встречался со многими людьми. Здесь у него было немало знатных родичей. Наконец дело было передано на решение конунга, а Торстейну было поручено управление добром, которым владел его отец. Эгиль поехал на зиму к Торстейну. С ним было одиннадцать человек. Он велел переправить в дом Торстейна пшеницу и мед. Они весело провели зиму. Торстейн жил на широкую ногу, потому что имел большие запасы.

 

LXIII

 

Как уже было сказано, Норвегией правил тогда конунг Хакон, воспитанник Адальстейна. Ту зиму он провел на севере, в Трандхейме.

В конце зимы Торстейн пустился в путь, и Эгиль вместе с ним. У них было около трех десятков человек. Когда они собрались, то поехали сначала в Уппланд, оттуда – на север, через Доврафьялль, в Трандхейм, и там явились к конунгу Хакону. Они рассказали конунгу, с чем приехали. Торстейн объяснил свое дело и привел свидетелей, подтвердивших, что ему принадлежало все то наследство, которого он добивался. Конунг принял его речь хорошо, вернул ему его собственность, и, кроме того, Торстейн стал лендрманом конунга, как раньше – его отец.

Тогда выступил перед конунгом Эгиль и объяснил свое дело, а также передал слова конунга Адальстейна и его верительные знаки. Эгиль добивался того имущества – земель и другого добра, – которым раньше владел Бьярн. Он требовал половину всего этого имущества для себя и жены своей Асгерд, предлагал выставить свидетелей и принести клятву по своему делу. Он сказал, что обращался со всем этим к конунгу Эйрику, и добавил, что законных прав не добился из-за самовластия Эйрика и козней Гуннхильд. Эгиль описал, как происходило дело на Гулатинге. Он просил конунга решить это дело, как того требовал закон.

Конунг Хакон отвечает:

– Слыхал я, как брат мой Эйрик и Гуннхильд говорили что ты, Эгиль, надеешься метнуть больший камень, чем тебе по силам. Я думаю, ты можешь быть доволен, Эгиль, что я не вмешался в это дело, поскольку нам с Эйриком не было суждено жить в согласии.

Эгиль ответил:

– Ты не должен, конунг, молчать в таких важных делах, потому что все здесь в стране, и свои и иноземцы, прислушиваются к вашим решениям. Я слышал, что вы установили законы и права для всех здесь в стране, и я знаю, что вы мне предоставите защиту закона, как и всем другим. Думается, я не уступаю Атли Короткому ни знатностью, ни силою рода здесь в стране. А о делах наших с конунгом Эйриком надо вам сказать, что я был у него, и мы расстались так, что он отпустил меня ехать с миром, куда я хочу. Я хотел бы, государь, предложить вам свою службу. Я знаю, ваши люди не окажутся храбрее меня, и я чувствую, что недолго ждать, пока вам придется столкнуться с конунгом Эйриком, если ваш возраст позволит вам дождаться этого. Странно будет, я думаю, если тебе со временем не покажется, что у Гуннхильд слишком много сыновей.

Конунг говорит:

– Ты не станешь моим дружинником, Эгиль. Слишком широкую брешь твои родичи прорубили в нашем роде, чтоб тебе можно было оставаться здесь в стране. Поезжай-ка ты в Исландию и оставайся там на отцовской земле. Тогда не будет тебе никакого вреда от нашего рода. А здесь в стране всю твою жизнь, надо думать, наши родичи будут самыми могущественными. Но ради конунга Адальстейна, моего воспитателя, ты будешь иметь право жить здесь, и будут тебе закон и защита, потому что я знаю, что конунг Адальстейн очень любит тебя.

Эгиль поблагодарил конунга за его слова и просил, чтобы конунг дал ему свои верительные знаки к Торду в Аурланде или к другим своим лендрманам в Согне и Хардаланде. Конунг сказал, что он их ему даст.

 

LXIV

 

Закончив все свои дела, Торстейн и Эгиль пустились в путь. Они поехали назад, и когда они перебирались на юг через Доврафьялль, Эгиль сказал, что он хочет спуститься в Раумсдаль, а оттуда поехать дальше к югу проливами.

– Я хочу, – сказал он, – покончить с делами в Согне и Хардаланде, потому что мне надо снарядить мой корабль, чтобы летом отплыть в Исландию.

Торстейн сказал ему, чтобы он ехал, куда ему надо. Они расстались, и Торстейн поехал к югу, в Далир и дальше, пока не прибыл в свои владения. Там он предъявил управителям верительные знаки конунга и передал его распоряжение о возврате ему всего имущества, которое у него отняли и которого он добивался.

Эгиль поехал своей дорогой. С ним было одиннадцать человек. Они приехали в Раумсдаль, нашли себе там корабль и отправились на юг, в Мёри. Об их плавании до острова, который называется Хад, ничего не рассказывается. Они прибыли на остров Хад и отправились ночевать в двор под названием Блиндхейм. Это был богатый двор. Здесь жил лендрман по имени Фридгейр. Он был молод и недавно получил в наследство владения своего отца. Его мать звали Гюда. Она была сестрой херсира Аринбьярна. Это была женщина достойная и знатного рода. Она вела хозяйство вместе со своим сыном Фридгейром, и они жили очень богато. Эгиль и его спутники нашли тут радушный прием.

Вечером Эгиль сидел рядом с Фридгейром, а дальше сидели его товарищи. Там был большой пир с богатым угощением. Хозяйка заговорила с Эгилем. Она спросила об Аринбьярне, своем брате, и о других родных и друзьях своих, которые отправились с ним в Англию. Эгиль отвечал на ее вопросы. Потом она спросила, что случилось с ним в пути. Он рассказал ей подробно и сказал так:

 

Безобразно гневен

Был страны хозяин.

Не поет кукушка,

Коршуна завидев.

Снова, как бывало,

Аринбьярн помог мне.

Руки дружбы крепкой

Не дают упасть нам.

 

Вечером Эгиль был очень весел, но Фридгейр и все домашние были мало разговорчивы. Эгиль заметил там девушку, красивую и нарядную. Ему сказали, что это сестра Фридгейра. Девушка была грустна и плакала весь вечер. Это показалось Эгилю странным. Они провели там ночь.

Наутро подул сильный ветер, и в море выйти было нельзя, а им надо было отплыть. Тогда Фридгейр и Гюда подошли к Эгилю, и попросили его и его спутников остаться и дождаться хорошей погоды, и обещали потом помочь во всем, что понадобится. Эгиль согласился.

Они пробыли там три ночи, пережидая непогоду, и пировали. Наконец ветер улегся. Наутро Эгиль со своими людьми поднялся рано и собрался в путь. Им принесли поесть и подали брагу, и они посидели немного, а потом стали одеваться. Эгиль встал, поблагодарил хозяина и хозяйку за прием и вышел со своими спутниками. Хозяин с матерью вышли вместе с ними. Гюда подошла к Фридгейру, своему сыну, и о чем-то тихо заговорила с ним. Эгиль стоял и ждал. Он обратился к девушке:

– Почему ты плачешь, девушка, я ни разу не видел тебя веселой.

Она не могла ничего ответить и заплакала еще сильней. В это время Фридгейр громко ответил своей матери:

– Я не хочу сейчас просить об этом. Они уже готовы в дорогу.

Тогда Гюда подошла к Эгилю и сказала:

– Я расскажу тебе, Эгиль, что тут у нас случилось. Тут есть человек, которого зовут Льот Бледный. Он берсерк и охотник до поединков.[73]Никто здесь не любит его. Он приходил сюда и сватался к моей дочери, но мы не стали долго разговаривать и отказали ему. Тогда он вызвал Фридгейра, моего сына, на поединок, и завтра они Должны драться с ним на острове, который зовется Варль. И я хотела бы, Эгиль, чтобы ты поехал на этот остров с Фридгейром. Если бы Аринбьярн был здесь, уж верно нам не пришлось бы терпеть обид от таких людей, как Льот.

– Уже ради Аринбьярна, родича твоего, хозяйка, я должен поехать с Фридгейром, если он думает, что это поможет ему.

– Вот это хорошо с твоей стороны, – сказала Гюда. – А теперь пойдем в дом и проведем этот день вместе.

Эгиль и его спутники вошли в дом и стали пировать. Они просидели целый день, а вечером пришли друзья Фридгейра, которые решили ехать с ним, и к ночи там собралось множество людей. Пир шел горой.

На другой день Фридгейр отправился в путь, и с ним много народу. Был среди них и Эгиль. Погода была хорошей, они отплыли и прибыли на остров Варль. У самого моря была там прекрасная поляна, где должен был состояться поединок. Место поединка было обозначено камнями, положенными вокруг.

Наконец приехал Льот со своими людьми. Он приготовился к бою. У него были щит и меч. Льот был очень велик ростом и силен, и когда он вступил на поле боя, ярость берсерка обуяла его. Он стал злобно выть и кусать свой щит. Фридгейр был невелик ростом, худощав, красив и не силен. Он никогда еще не был в бою. Эгиль, когда увидел Льота, сказал вису:

 

Фридгейр плох для битвы.

Воины! За мною!

Не получит деву

Тот, кто боя ищет,

Щит кусает, жертвы

Всем богам приносит,

Сам же смотрит в страхе,

Смерть свою почуяв.

 

Льот увидал Эгиля, услышал его слова и сказал:

– Иди-ка сюда, богатырь, и дерись со мной, если ты так этого хочешь. Померяемся с тобой силами. Это будет справедливее, чем драться мне с Фридгейром: если я уложу его на месте, мне славы не прибавится.

Тогда Эгиль сказал:

 

Льоту не откажем

В этой скромной просьбе.

С бледным воином славно

Я мечом поиграю.

К битве приготовлюсь —

Нет ему пощады.

Я ему сегодня

Спор щитов устрою.[74]

 

Затем Эгиль приготовился к бою с Льотом. У него был щит, которым он обычно пользовался. На поясе у него был меч, который он называл Ехидна, а в руке он держал меч Драгвандиль. Он вступил на площадку для поединка, но Льот не был еще готов. Эгиль взмахнул мечом и сказал:

 

Меч вздымаю светлый,

В щит клинком врубаюсь.

Я мечу готовлю

Пробу кровью Льота.

С жизнью распростится

Бледный этот воин,

И орлов на падаль

Будет звать железо.

 

Тогда Льот вышел на поле боя. Они бросились навстречу друг другу, и Эгиль ударил Льота мечом, но тот закрылся щитом. Эгиль наносил удар за ударом, так что Льот не успевал отвечать на них. Он отпрыгнул, чтобы размахнуться, но Эгиль сразу же бросился за ним и стал рубить изо всей силы. Льот перепрыгнул камни, которыми было огорожено место поединка, и бегал по поляне. Так прошла первая схватка. Льот попросил передышки, и Эгиль согласился. Они расположились отдохнуть. Тогда Эгиль сказал: