Ранние хунну

К сожалению, вплоть до настоящего времени остается дискуссионным вопрос об истоках хуннского этноса и времени складывания надплеменной политической организации. Традиционная нарративная историография уводит корни истории хунну во II тыс. до н.э. [Бичурин 1950 (1851); de Groot 1921; Гумилев 1960; Таскин 1968; 1973; Викторова 1980; и др.]. Однако начиная с 80-х гг. XX в. ряд исследователей подверг сомнению достоверность летописных текстов, относящихся к доханьской истории хунну [см. например: Сюн Цунъжуй 1983; Миняев 1985; 1990а; 1998: 79-83; Боровкова 1990].

Нет единства и в вопросе предков хунну. Одни исследователи видели истоки хуннской археологической культуры в населении, оставившем так называемые «плиточные могилы» на территории Монголии и Забайкалья [Сосновский 1940; Гумилев 1960: 46; Сэр-Оджав 1971: 13–16]. По мнению других авторов, истоки хуннской археологической культуры находятся в так называемых культурах «ордосских бронз», складывающихся примерно с XIII в. до н.э. [У Энь 1981; 1983; 1990; Комиссаров 1983; 1989; Тянь Гуанцзинь 1983; Миняев 1985а; 1986; 1990; 1990а; Варенов 1995; 1996; Коновалов 1996; и др.].

Современные археологические данные не подтверждают точку зрения относительно этнической близости хуннской культуры с «плиточниками». Датировка памятников культуры плиточных могил на основании типологического, статистического и радиоуглеродного методов показывает хронологические границы существований культуры в пределах с XIII до VI в. до н.э., что свидетельствует о хронологическом разрыве в несколько сотен лет между поздними памятниками культуры плиточных могил и хуннскими памятниками [Цы-биктаров 1989; 1998]. По-прежнему не решен вопрос о соотносимости хуннских памятников со «скифо-сибирскими». Действительно, многие

[30]

из так называемых черт «звериного» скифского стиля (олени с подогнутыми ногами, грифоны) попадают в культуру «ордосских бронз» с запада, однако многие черты погребального обряда и предметы искусства (ажурные поясные пряжки, пряжки, изображающие свернувшегося тигра) имеют местную специфику. Большинство авторов не без оснований полагают, что территория первоначального распространения «протохуннской» культуры (культур) включала северную часть провинции Шаньси, Ордос и степи к северу от Инь-шаня [Тянь Гуанцзинь 1983; У Энь 1983; 1990; Комиссаров 1989, Ковалев 1992; 1999; Варенов 1995; 1996; Коновалов 1996; и др.].

Изучая изображения различных предметов вооружения на так называемых «оленных камнях» – стилизованных каменных скульптурах, – А.В. Варенов предположил, что если рассматривать различные категории оружия (кинжалы, топоры, ножи) не по отдельности, а в совокупности, то можно наметить устойчивые группировки находок в пределах ограниченной территории. Результаты анализа подтвердили первоначальное предположение. На территории китайских провинций Шэньси, Шаньси, Хэбэй и частично Ляонин удалось вычленить пять таких локальных групп. Вполне вероятно, что это отражает существование во II – начале I тыс. до н.э. «варварских» объединений. К сожалению, в настоящее время имеющихся археологических данных еще недостаточно. Поэтому, по мнению А.В. Варенова, пока не представляется возможным отождествить эти группы с северными «варварскими» народами, известными по надписям на знаменитых гадательных костях [1996: 3-6].

По всей видимости, в период V–III вв. до н.э. складывается «ядро» хуннской политии, на основе которой впоследствии произошло образование кочевой империи. На это указывает ряд обстоятельств.

(1) Возникновение такого крупного политического образования, как Хуннская держава, предполагает существование определенной этнополитической базы, на основе которой в течение некоторого времени складывались предпосылки для последующей политической интеграции в имперскую конфедерацию.

(2) Хуннская политая, в период, предшествовавший воцарению Модэ, при правлении Тоуманя и даже, видимо, ранее, в серединеIII в. до н.э. [Сыма Цянь 1996:258,260] предстает как сложившаяся централизованная политическая система с существующей социальной стратификацией, разработанной иерархической системой управления (Модэ, например, получил должность темника), сложившимися

институтами высшей власти (титул шаньюй, принципы наследования и другие факты, изложенные, в частности, в 110-м цзюане «Ши цзи* в фрагменте о молодом Модэ).

(3) Косвенным образом последний тезис подтверждают исследования китайских археологов хуннских (или хунноподобных) памятников во Внутренней Монголии в период «борющихся царств».Уже в эту эпоху в хуннском обществе существовали значительные социальные различия, прослеживаемые в погребальном обряде. Погребения кочевой аристократии и вождей содержали многочисленные украшения из золота и бронзы (только в могильнике Алучжайдэн (аймак Ханцзинь) было 218 предметов общим весом более 4 кг), встречаются предметы, специально сделанные для вождей (пластина с надписью титула «шао фу», украшения для церемониальной шапки, которые носили хуннские вожди, и др.)[Тянь Гуанцзинь, Го Сусинь 1980; 1980а].

(4) Согласно китайским летописцам хунну начали набеги еще в эпоху Чжоу и Цинь [Лидай 1958: 229; Материалы 1973: 39].Периодически они усиливались, временами ослабевали [Лидай1958: 17; Бичурин 1950а: 48; Материалы 1968: 39]. Еще в серединеIII в. до н.э. хунну представляли большую угрозу для южных соседей и успешно грабили приграничные районы китайскихцарств. Однако в 81-м цзюане *Ши Цзи» сообщается, что Ли Myразбил хунну и уничтожил более 100 000 хуннских всадников[Сыма Цянь 1996: 258, 260]. Скорее всего, достижения китайского полководца сильно преувеличены, но, возможно, косвенно это свидетельствует о силе хуннского объединения в указанную эпоху. Можно согласиться с выводом Л.Н. Гумилева, что после этого власть в степи перешла к дунху [1960: 53].

Следовательно, сложная политическая система сложилась у хунну еще до возникновения державы Модэ на рубеже III–II вв. до н.э. Что же тогда послужило причиной к консолидации степных племен в единую кочевую империю?