ISBN 5-94010-124-0
Н.Н. Крадин Империя Хунну Издание 2-е, переработанное и дополненное Москва • «Логос» • 2001 УДК 930 85 ББК63 3(5) К78 Крадин Н.Н. К78 Империя Хунну. Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: Логос, 2001.-312с. ISBN 5-94010-124-0 Книга представляет собой значительно переработанное издание монографии 1996 г, посвященной первой кочевой империи в истории Центральной Азии Империи Хунну (209 г до н. э. -48 г н. э.) Как и почему хунну (азиатские гунны) создали могущественную державу, приводившую в ужас соседние народы9 что толкало их на завоевания и походы9 в чем особенности их общественного устройства9 почему Хуннская держава так же стремительно распалась, как и возникла9 - все эти вопросы рассматриваются в монографии Видное место отведено изложению общетеоретических проблем истории кочевого мира и происхождения архаической государственности, специфике историко-антропологического прочтения летописных источников, методике компьютерного анализа археологического материала, методам экологических, экономических, демографических и социальных реконструкций в археологии Книга предназначена для историков, археологов и этнологов-антропологов. Благодаря ясному языку и увлекательному стилю изложения она привлечет внимание широких кругов читателей, а также всех, интересующихся историей древних цивилизаций ББК 63 3(5) Издание осуществлено при финансовой поддержке Федеральной целевой программы «Государственная поддержка интеграции высшего образования и фундаментальной науки» ISBN 5-94010-124-0 © Центр «Интеграция», 2001 ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие ко второму изданию...................................................................... 5 Введение................................................................................................................... 17 Глава 1. Образование Хуннской державы..................................................... 30 Ранние хунну.................................................................................................... 30 Предпосылки образования кочевой империи.......................................... 32 Модэ и легенда о его воцарении................................................................. 47 Становление империальной организации................................................ 55 Глава 2. Экономическая организация............................................................. 65 Кочевое скотоводство.................................................................................... 65 Численность номадов..................................................................................... 71 Оседлое население.......................................................................................... 79 Иволгинское городище: палеоэкономическая модель.......................... 86 Глава 3. Хунну и Великая стена........................................................................ 95 Кочевники и оседлый мир............................................................................. 95 Пограничная стратегия Хунну................................................................. 104 Набеги, «подарки» и торговля: 200–133................................................. 107 Пограничные доктрины Китая.................................................................. ПО Великое противостояние: 129–58............................................................ 119 Хуханье-шаньюй и его наследие: ВС 56-9 AD...................................... 125 Кризис Хань и возобновление набегов: 9–48........................................ 128 Выводы............................................................................................................. 131 Глава 4. Общественная пирамида.................................................................. 138 Шаньюй............................................................................................................ 138 Высшая аристократия................................................................................. 143 Племенные вожди и старейшины............................................................. 150 Служилая знать............................................................................................. 152 Вожди зависимых племен........................................................................... 156 Простые кочевники....................................................................................... 160 Зависимые категории скотоводов............................................................ 166 Иноэтничное население и рабы................................................................ 167 [3] Археологические данные о социальной структуре............................. 171 Выводы............................................................................................................. 179 Глава 5. Структура власти............................................................................... 182 Пути к власти: шелк и война...................................................................... 182 Баланс власти: имперский порядок и племена..................................... 192 Глава 6. Политическая система...................................................................... 201 Держава Модэ................................................................................................ 201 От империи к конфедерации....................................................................... 216 Север и Юг....................................................................................................... 224 Выводы............................................................................................................. 232 Заключение........................................................................................................... 234 Источники и литература................................................................................... 255 Summary................................................................................................................ 297 Светлой памяти моих деда и бабушки жителей Бурятии, Березовских Петра Спиридоновича и Улиты Филиппьевны посвящаю ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ Хунну (сюнну, азиатские гунны) – кочевой скотоводческий народ, обитавший в степях Центральной Азии в I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. На рубеже III–II вв. до н.э. они создали первую центральноазиатскую кочевую империю, которая объединила многие этносы Центральной Азии, Южной Сибири и Дальнего Востока. Хунну сформировали оригинальное культурное пространство, в пределах которого сложился особый образ жизни, послуживший идеалом для многих соседних народов и оказавший весомое влияние на их культуру и историю. Многие ученые прослеживают преемственность между Хуннской державой и более поздними степными империями и не без оснований находят многочисленные аналогии в хозяйстве, социально-политическом устройстве и культуре хунну, тюрков и монголов. В течение 250 лет продолжалось драматическое противостояние между хунну и южным соседом – Ханьским Китаем. Несмотря на то, что ханьцев было в несколько десятков раз больше, чем номадов, хунну удалось остановить циньскую и ханьскую агрессии на север и заставить китайцев выплачивать под видом «подарков» крупные платежи шелком, изделиями ремесла и продуктами оседлого сельского хозяйства. В конце I в. н.э. хуннская эра в Центральной Азии закончилась, но с этого времени начался новый этап их истории: гуннская инвазия в Европу и их опустошительные завоевания в Старом Свете. И хотя вопрос о прямой связи азиатских хунну (сюнну) и [5] европейских гуннов до настоящего времени остается дискуссионным, едва ли кто из сторонников различных точек зрения сомневается в том, что именно азиатские номады дали первотолчок Великому переселению народов. Все это определяет важность гуннской (хуннской) проблематики для мировой науки. Первый вариант книги был написан к хуннскому археологическому конгрессу 1996 г. в Улан-Удэ, там же был практически раскуплен весь ее небольшой тираж. Тем не менее необходимость в подобной работе существует. Именно это обстоятельство побудило меня взяться за переработку первоначального текста. В результате книга была основательно расширена и переделана, в тексте были исправлены некоторые фактические ошибки первого издания. Основной целью монографии является исследование общественного строя хунну в сравнительно-историческом аспекте. В ней делается попытка рассмотреть Хуннскую державу как кочевую империю. Были поставлены следующие задачи: (1) рассмотреть предпосылки возникновения Хуннской империи и реальный «базис» ее столь длительного существования; (2) разобрать хунно-китайские отношения и оценить место хуннского общества в региональной макроэкономической системе; (3) дать анализ социальной структуры хунну; (4) проанализировать характер отношений власти в хуннском обществе; (5) дать характеристику административно-политической системы Хуннской империи и выявить ее динамику; (6) выявить причины кризисов и гибели империи Хунну; (7) определить особенности общественного строя Хуннской державы в сравнительно-историческом аспекте. Такая постановка проблемы потребовала рассмотреть историю хуннского общества через призму более общих закономерностей социальной эволюции кочевников-скотоводов евразийских степей. Вследствие этого в монографии много внимания уделено теоретическим вопросам. В работе использованы две категории источников, освещающие различные стороны истории хунну: письменные и археологические. Поскольку хунну не имели своей письменности, главным источником хуннской истории являются китайские исторические хроники. В ряде их имеются специальные разделы, посвященные хунну: знаменитое сочинение Сыма Цяня «Ши цзи» («Исторические записки»): цзюань (глава) ПО, а также произведения историков Бань Гу «Хань шу» («История династии Хань») цзюань 94а, 946 и Фань Е «Хоу Хань шу» («История Поздней династии Хань») цзюань 79. Это основные и, к сожалению, практически единственные [6] источники для реконструкции структуры общества и власти в хуннском обществе. В работе использованы как оригинальные тексты, цитируемые по сборнику «Лидай гэцзу чжуаньцзи хуйбянь* (Собрание сведений о народах различных исторических эпох) [Лидай 1958; см. также: Сюнну 1961], в котором данные источники собраны вместе, так и в переводах различных отечественных и зарубежных ориенталистов, привлекаемых для сравнения и интерпретации текста [Бичу-рин 1950а (1851); Wylie 1874; 1875; Панов 1916; de Groot 1921; Кюнер 1961; Watson 1961; Материалы 1968; 1973; 1989]. Поскольку в синологии отсутствует универсальная система ссылок на источники, подобно той, которая распространена в антиковедении, для удобства чтения параллельно, по мере возможности, я буду ссылаться на соответствующие русскоязычные переводы древнекитайских источников. Кроме перечисленных выше разделов китайских хроник, в других главах данных сочинений также имеется определенная информация по истории хунну. В частности, B.C. Таскин и Р.В. Вяткин существенно дополнили перечень источников переводами фрагментов из «Ши цзи» и «Хань шу». B.C. Таскин перевел фрагменты из 81, 93, 99, 109, 111, 112 цзюаней «Ши цзи» и из 52, 54, 70, 96а цзюаней «Хань шу», содержащих новую важную информацию об истории хунну в имперское и постимперское время [Материалы 1968: 63–116; 1973: 100–134; Материалы 1984]. Часть этой информации была переведена на английский язык Б. Уотсоном [Watson 1969; 1974]. Р.В. Вяткин в процессе работы над «Ши цзи» перевел 10, 19 и 30 цзюани, дополнительно раскрывающие характер хунно-ханьских отношений [Сыма Цянь 1972; 1975; 1984; 1986; 1987; 1992]. Наличие выше цитированных переводов, снабженных подробными глубокими комментариями, дает возможность приступить к более тщательному анализу и интерпретации тех или иных тем, затронутых китайскими летописцами в своих текстах. Вне всякого сомнения, «хуннская проблема» для китайских хронистов была наиболее актуальна. Поскольку практически все нарративные источники по социальной истории хуннского общества уже введены в научный оборот, имеющаяся в них прямая или явная информация давно известна специалистам по истории Центральной Азии. Однако развитие исторического знания может происходить не только посредством введения в научный оборот новых источников, но и [7] путем использования более совершенных методик, увеличивающих информативную отдачу уже известных письменных памятников. По этой причине прогресс в изучении хуннского общества возможен посредством выявления в уже известных источниках скрытой структурной информации. Можно наметить основные принципы, которые применялись в ходе работы над интерпретацией текстов. (1) Необходимо учитывать методологическую направленность китайских текстов и преобладание в описании соседей стереотипных характеристик. Совершенно очевидно, что для древнекитайских хронистов значение истории было более важным, чем для современных исследователей. Помимо попытки описать (любое описание субъективно) и оценить (социальный заказ существовал всегда) исторические события, китайские авторы особенное внимание всегда уделяли дидактическому компоненту своих сочинений. Это превращало одно из обычных составляющих исторического повествования (назидательный уклон) в самоцель. Тем самым «история становилась надежным инструментом для воспевания всего достойного подражания и осуждения всего недостойного» [Васильев 1995: 7]. Соответственно интерпретация определенных событий, а также описание соседних с китайцами народов производились под определенным утлом зрения. Китай представлялся ханьцам «Срединным государством», центром мироздания, окруженным со всех сторон варварскими народами [Кроль 1973: 13–27; Kroll 1996: 77]. Недобродетельные кочевники, не обладающие добродетельными качествами благородного человека (цзюньцзы), это силы Тьмы – инь. В китайской астрологической системе им даже была отведена планета Меркурий (чэнь-син), которая ассоциировалась с севером, зимой, с военными действиями [Сыма Цянь 1975: 284 прим. 132]. Номады обладают «сердцем диких птиц и зверей», – предупреждал императора У-ди один из крупных чиновников государства Хань Ань-го [Материалы 1968: 73]. Поэтому не удивительно, что в описаниях древнекитайских хронистов хунну предстают неотесанными и жадными варварами, имеющими «лицо человека и сердце дикого зверя». «У племени сюньюй нет почитания старших, у них дикое сердце» [Сыма Цянь 1992: 277]. С точки зрения летописца, номады как бы воплощают в себе комплекс всех возможных и невозможных человеческих пороков: они не имеют оседлости и домов, письменности и системы летоисчисления [8] (а значит и истории!), земледелия и ремесла. Они едят сырое мясо и с пренебрежением относятся к старикам, не заплетают волосы по китайскому обычаю и запахивают халаты на противоположную сторону. Наконец, они женятся даже на своих собственных матерях (!) и вдовах братьев. Ну как можно относиться с уважением к такому народу?! Интересно, что такая характеристика древних номадов мало чем отличается от описания народов кочевников более позднего времени. Характеризуя последних, китайские историки не скупятся на отрицательные эпитеты: не имеют постоянного места жительства, злы, глупы, склонны к насилию и грабежам, алчны, хитры, беспринципны, лживы и пр. [Хафизова 1995: 55–57]. У тюрок, например, «мало честности и стыда; не знают ни приличия, ни справедливости, подобно древним хуннам» [Бичурин 1950а: 229]. Из перечисленных выше стереотипных оценок вырисовывается типичный образ северного «варвара», который, однако, далеко не соответствует реальной действительности. Можно привести, возможно, ставший уже хрестоматийным пример из истории хунну: китайские хронисты постоянно подчеркивают, что номады «не имеют оседлости», тогда как при внимательном чтении тех же самых источников выясняется, что в Хуннской империи существовали и укрепленные валами населенные пункты, и категории лиц, занимавшихся земледелием и ремеслом [Давыдова, Шилов 1953; Рижский 1959: 131; Давыдова 1965; 1978; 1985: 68; 1995: 43; Коновалов 1976: 210; Кызласов 1984: 21–23; Данилов 1996; и др.]. Наличие поселений и городищ у хунну, земледельческого и ремесленного укладов подтверждаются данными археологических исследований. Отчасти такая направленность древнекитайских текстов может быть объяснима милитаристским характером внешней политики кочевых обществ. Но китайская ксенофобия распространялась не только на кочевников. Китайцы отрицательно отзывались и о земледельческих народах Средней Азии, и о русских, и о англичанах. Чаще всего подчеркивалось коварство и двуличность иноземцев [Хафизова 1995: 60]. Данный вывод справедлив не только в отношении китайских летописей. Конфуцианский призыв видеть в номадах «диких зверей» очень похож на совет Аристотеля Александру Македонскому: подходить к эллинам как к родным и близким людям, тогда как в варварах видеть лишь животных [Крюков и др. 1983: 347–348]. Поэтому столь же осторожно следует относиться к оценкам античных [9] авторов. Аммиан Марцеллин [XXXI, 2, 10], например, характеризует европейских гуннов как банду разбойников, не имеющих крепкой государственной власти: «Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы с кибитками, в которых проводят жизнь». Между тем, внимательное чтение тех же источников и современные исследования показывают, что гуннское общество представляло собой империю, разделенную на три «улуса». Гунны имели мощную, хорошо вооруженную армию, умели брать приступом города, их правители вели дипломатические отношения с соседними странами, разработали хитроумную политику чередования набегов и вымогания даров, подобную внешнеполитической стратегии их далеких азиатских предков. Ставка гуннов представляла собой настоящий город [Вернадский 1996: 154–163; Maenchen-Helfen 1973: 190-199, 270-274]. Еще один характерный пример китайского видения культуры номадов: постоянное подчеркивание того, что хунну «плохо относятся к отцам» [Лидай 1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968: 45; Сыма Цянь 1992: 272]. По всей видимости, здесь присутствует едва ли не в чистом виде конфуцианское видение вопроса: поскольку номады – это недобродетельные варвары, то, следовательно, и к старшим они должны относиться не так, как добропорядочные конфуцианцы. В то же время любому исследователю, хотя бы поверхностно знакомому с этнографией скотоводческих народов, хорошо известно, какое значение в жизни кочевников имеет почитание старших родственников. Правда, есть не меньший соблазн видеть в этой фразе не только (и не столько) конфуцианскую позицию китайских хронистов, но и специфическое отношение к собственной жизни воина-степняка, для которого смерть в бою считалась более почетной, чем спокойная старость в окружении детей и внуков. «Как мирный образ жизни приятен людям спокойным и тихим, – писал об аланах Аммиан Марцеллин, – так им доставляют удовольствие опасности и войны. У них считается счастливым тот, кто испускает дух в сражении, а стариков или умерших от случайных болезней они преследуют жестокими насмешками, как выродков или трусов» [XXXI, 2, 22]. Данная воинственная идеология всадничества нашла отражение даже в более позднее время, например, в нартском эпосе [Цюме-зиль 1990: 199–204; ср. рассказ Чжунхана Юэ: Лидай 1958: 30; Кюнер 1961: 312; Материалы 1968: 46]. Но это совсем не значит, [10] что сыновья плохо относились к родителям. Скорее наоборот, в силу преобладания клановой патронимической организации старшие родственники пользовались почетом, уважением и определенными привилегиями. (2) В ряде случаев необходима внутренняя критика источников. Так, например, все китайские хронисты отмечают, что все хунны питаются только мясом домашних животных [Лидай 1958: 3; Материалы 1968:34]. Между тем хорошо известно, что основная пища кочевников – молочные продукты животноводства. Основная часть номадов питалась мясом только по праздникам, осенью при забое скота, при гибели животных, а также в случае посещения их кочевий гостями. Всякий приезд издалека любого чужака, тем более китайца, воспринимался как неординарное событие. Обычай гостеприимства строго предписывал накормить чужеземца мясом баранины. Не удивительно, что у китайцев сложилось представление, что кочевники употребляют в пищу исключительно мясо своих животных. (3) Для китайских хронистов характерно определенное искажение описываемых событий. Любое посольство, прибывшее в Китай, трактуется в источниках как принятие вассалитета от империи, в летописях явно преувеличивается облагораживающее влияние китайской цивилизации на грубых, неотесанных варваров, их желание заимствовать конфуцианские ценности. Любые подарки (а ведь речь идет об архаических обществах, в которых доминировали ценности не рыночной, но «престижной» экономики) интерпретировались китайскими хронистами как дань. Более того, иногда они намеренно стирали грань между данью и иными формами политико-экономических отношений. В их интерпретации «данью»предстают и торговые поставки номадов на китайские рынки, пошлины за переход границы и т.д. [Yang 1968: 31–34; Хафизова 1995:140]. Это относится и к описаниям военных столкновений с номадами, в которых с большой неохотой приводятся потери ханьских армий и в то же время несколько преувеличиваются любые победы. Правда, не исключено, что цифрам военных достижений ханьцев можно верить, так как за соответствующие «приписки» военачальники могли быть сурово наказаны [Сыма Цянь 1984: 658–659]. (4) Социальная структура хунну отражена в китайских терминах. Так, например, к правителям уделов Хуннской державы использован китайский термин вон («князь»). В.А. Панов считает, что это дело рук Сыма Цяня, который ввел понятие князь, поясняя [11] тем самым, что речь вдет о правителе во многом самостоятельного удела. Свою аргументацию Панов основывает на аналогии с древнетюркской титулатурой. В «Тан шу» [Бичурин 1950а: 273] упоминается, что знаменитый Кюльтегин имел титул «восточного чжуки-князя» (эта традиция, видимо, досталась от хуннов), хотя на тюркском (об этом имеется соответствующая запись в рунах) данный титул назывался туг («знамённый», от тюрк, туг – «знамя»). Приставка ван была добавлена китайцами для большей солидности [Панов 1918: 32-34]. Помимо этого, китайские термины использовались для описания хуннских «функционеров» более низкого ранга. Так, под 59 г. до н.э. в «Хань шу упоминается должность чэнсяна. B.C. Таскин указывает, что в китайской бюрократической терминологии данный термин обозначает главного помощника императора [Материалы 1973: 140 прим. 37]. В то же самое время очевидно, что у хунну не было ни императора, ни аналогичного номенклатурного чина. По всей видимости, при описании политической жизни номадов так же следует относиться и к использованию таких специальных должностей, как «правитель дел» (по Н.Я. Бичурину [1950а: 76]) или «старший делопроизводитель ставки» (по B.C. Tacкину [Материалы 1973: 21]), в оригинале чанши – «старший историк» [Лидай 1958: 191], а также «чиновник» (по Н.Я. Бичурину – «церемониймейстер» [1950а: 68], отвечающий за прием иностранных послов [Лидай 1958: 46–47; Материалы 1968: 56]. Данное явление не уникально. Средневековые европейские путешественники (Марко Поло, Плано Карпини, Рубрук и др.) описывали монгольское общество в привычных для них понятиях: «император», «бароны», «рыцари», «чиновники». Нечто подобное можно встретить в описаниях европейцами архаических народов Америки, Африки и Океании. Свидетельства европейцев пестрят такими терминами, как «короли», «феодалы», «сеньоры» и т.д., тогда как исследования этнографов-антропологов нашего времени убедительно показали, что социальное устройство данных народов к европейскому феодализму не имеет никакого отношения. По этой причине необходимо критически воспринимать специальную терминологию, обозначающую те или иные категории лиц в хунн-ском обществе. Можно только согласиться с мнением Г.Е. Маркова, отметившего, что нередко используемые авторами древних и средневековых хроник знакомые термины при перенесении их на описание кочевой среды только вводили исследователей последующих поколений в заблуждение [1976: 44]. [12] С данной точки зрения, например, не столь принципиально, в каких терминах переводить названия титулов хуннской элиты (да чэнь) из знаменитого описания политической системы хунну из 110 цзюаня «Ши Цзт, как «старейшин» [Бичурин 1950а: 49], как «сановников» [Таскин 1984: 33], как «начальников» [Материалы 1968: 40] или просто как «лидеров» (leaders) [Watson 1961: 163]. Более существенным представляется выявление функций и статуса данных лиц в исследуемом обществе. (5) В текст китайских летописей оказались включенными сюжеты эпоса, записанные китайскими летописцами со слов их информантов. Это предполагает необходимость соответствующей критической переоценки данной информации. Судя по всему, для Сыма Цяня не было характерно критическо-рациональное отношение к собственным источникам информации, то, что в нынешней исторической науке принято называть источниковедческой критикой. «В отборе фактов он без колебаний следовал уже сложившейся традиции, суть которой сводилась не столько к стремлению точно рассказать, как все было, сколько к тому, чтобы дать понять читателю, как все должно было быть» [Васильев 1995: 37]. По этой причине все включенные в китайские династийные сочинения о народах Центральной Азии генеалогические сюжеты (легенды о происхождении тюрок и уйгуров, легенды о чудесном происхождении правителя (Таньшихуай, Абаоцзи, Чингисхан) и т.д.) необходимо воспринимать как произведения эпоса, но не как исторические тексты. Данная проблема, судя по всему, имеет более широкий контекст. Во всяком случае, можно привести немалое количество древних европейских источников, в которые были включены элементы эпической традиции кочевников. Такие вставки отмечены, например, у Прокопия Кесарийского [1993:188, 503 прим. 42] в «Войне с вандалами* (кн. I, IV, 29–35). При исследовании этих сюжетов необходимо иметь в виду следующие обстоятельства. 1. Данные произведения не являются собственно историческими источниками. Они не могут использоваться для восстановления картины исторических событий [Пропп 1976 и др.]. 2. Для их изучения необходимо пользоваться специальными методами фольклористики. 3. Эти произведения необходимо рассматривать как важный источник по этногенезу и истории культуры и идеологии. Вторую группу составляют археологические источники. Основные памятники хуннской эпохи находятся на территории Монголии, а [13] также в Северном Китае и на территории Российской Федерации. Первые раскопки хуннских памятников были произведены в 1896 г. троицкосавским врачом и краеведом Ю.Д. Талько-Грынцевичем. За хронологический промежуток в сто с небольшим лет исследования археологических памятников хунну велись многими археологами СССР и России (П.К. Козлов, С.А. Теплоухов, Г.П. Сосновский, СВ. Киселев, А.П. Окладников, А.В. Давыдова, П.Б. Коновалов, С.С. Миняев, СВ. Данилов и др.), Монголии (Ц. Доржсурэн, X. Пэрлээ, Н. Сэр-Оджав, Д. Цэвэндорж и др.), Китая (Го Сусинь, Сюн Суньжуй, Тянь Гуанцзинь, У Энь и мн. др.), Японии (Эгами Намио, Като Симпей) и ряда других стран. Наибольшая информация получена в результате исследования погребальных памятников. К настоящему времени раскопано около 700 хуннских могил из более чем 3500 известных в настоящее время [Коновалов 1976:21–22 табл. 1–2; Цэвэндорж 1985: 53; 1996:13–14; Миняев 1998]. Поселения и городища хунну изучены гораздо хуже погребальных памятников. В настоящее время на территории Монголии и Бурятии обнаружено около 20 хуннских стационарных населенных пунктов [Киселев 1957; Пэрлээ 1957; Давыдова 1978; Hayashi 1984; и др.]. На территории Монголии масштабные исследования поселений не велись. Гораздо лучше обстоит дело с изучением оседлых памятников хуннской культуры на территории Бурятии. Здесь целенаправленно начиная с послевоенного времени раскапывалось Иволгинское городище, расположенное в окрестностях г. Улан-Удэ [Давыдова 1985; 1995]. Кроме того, исследовались хуннские поселения [Давыдова 1974; 19756; 19786; 1980; Давыдова, Миняев 1973; 1974; 1975; 1976], начаты целенаправленные раскопки на городище Баян-Ундэр в Джидинском районе Республики Бурятия [Данилов, Жаворонкова 1995; Данилов 1998]. Данные археологии использовались в монографии при анализе экономики и социальной структуры хуннского общества. Однако более подробно вопросы реконструкции социально-экономического устройства хунну на основе археологических источников будут рассмотрены в ряде совместных публикаций с С.В. Даниловым и П.Б. Коноваловым, в частности, в нашей книге «Социальная структура хунну Забайкалья», которая в настоящее время готовится к публикации. БЛАГОДАРНОСТИ. В монографию включены результаты исследований, которые были выполнены при поддержке ряда научных фондов: РГНФ (93-06-10313), фонда Сороса (Z 16000/542 и Н2В741), РФФИ (97-06-96759 и 99-06-99512). Первое издание было осуществлено при финансовой поддержке РГНФ в рамках упомянутого выше проекта. Переиздание данной работы стало возможным благодаря издательской программе ФЦП «Интеграция» (проект М422-06). Все использованные переводы с восточных языков выполнены к.и.н. А.Л. Ивлиевым (Владивосток) и к.и.н. Г.П. Белоглазовым (Владивосток). За это и за подробные комментарии к текстам приношу им искреннюю благодарность. Тем не менее, только благодаря искренней любезности д.и.н. Ю.Л. Кроля (Санкт-Петербург) мне удалось избежать некоторых досадных ошибок. Я признателен за все высказанные пожелания и замечания, теплую поддержку, а также за возможность неоднократно лично или заочно обсуждать рассмотренные в данной книге проблемы или некоторые более общие вопросы кочевниковедения и теории доиндустриальных обществ своим коллегам: д.и.н., проф. Л.Б. Алаеву (Москва), СВ. Алкину (Новосибирск), д.и.н. Ж.В. Андреевой (Владивосток), д.и.н. Г.Е. Афанасьеву (Москва), проф. Т. Барфидду (Бостон), к.и.н. Ю.Н. Бойко (Винница), д.и.н., проф. АА. Бокщанину (Москва), к.и.н. В.И. Болдину (Владивосток), к.и.н. Д.М. Бондаренко (Москва), д.ф.н., проф. А.М. Буровскому (Красноярск), к.и.н., доц. А.В. Варенову (Новосибирск), д.и.н., проф. Л.С. Васильеву (Москва), к.и.н. В.М. Ви кторину (Астр ахань), к.и.н. Ю.Е. Вострецову (Владивосток), проф. | Э. Геллнеру|, к.и.н. Е.И. Гельман (Владивосток), к.и.н. Л.Б. Гмыря (Махачкала), д.и.н. В.В. Грайвор онскому (Москва), к.ф.н. Л.Е. Гриневу (Волгоград), д.и.н., проф. |Л.Н. Гумилеву|, к.и.н. СВ. Данилову (Улан-Удэ), к.и.н. Б.Б. Дашибалову (Улан-Удэ), академику Ан.П. Деревянко (Новосибирск), д.и.н., проф. Ал.П. Деревянко (Владивосток), к.и.н. А.В. Загорулько (Москва), д.и.н. Б.Р. Зориктуеву (Улан-Удэ), д.г.н. И.В. Иванову (Пущино), д.и.н., д.ф.н., проф. |В.П. Илюшечкину], проф. Р. Карнейро (Нью-Йорк), д.и.н., проф. Ю.В. Качановскому (Хабаровск), проф. X. Классену (Лейден), к.и.н., проф. С.Г. Кляшторному (Санкт-Петербург), к.и.н., доц. С.А. Комиссарову (Новосибирск), д.и.н. П.Б. Коновалову (Улан-Удэ), к.и.н. В.А. Кореняко (Москва), д.и.н., проф. А.В. Коротаеву (Москва), д. и.н., проф. Н.В. Кочешкову (Владивосток), проф. Л. Крэдеру, д.ф.н. Э.С. Кульпину (Москва), д.и.н., проф. Е.И. Кычанову (Санкт-Петербург), д.и.н., проф. ВЛ. Ларину (Владивосток), д.и.н., проф. Э.С. Львовой (Москва), к.и.н., доц. В.А. Лынше (Уссурийск), д.и.н., проф. Г.Е. Маркову (Москва), [15] д.и.н., проф. Н.Э. Масанову (Алматы), д.и.н., проф. М.С. Мейеру (Москва), Ю.Г. Никитину (Владивосток), д.ф.н., к.и.н. проф. Ю.В. Павленко (Киев), д.и.н., проф. А.И. Першицу (Москва), к.и.н., доц. Г.Г. Пикову (Новосибирск), к.и.н., доц. А.В. Попову (Санкт-Петербург), д.и.н., проф. В.А. Попову (Санкт-Петербург), к.и.н. А.М. Решетову (Санкт-Петербург), д.и.н., проф. Д.Г. Савинову (Санкт-Петербург), к.и.н., проф. Б.С. Сапунову (Благовещенск), д.и.н., проф. Т.Д. Скрынниковой (Улан-Удэ), д.и.н., проф. И.В. Следзевскому (Москва), д.арх., проф. В.Н. Ткачеву (Москва), к.и.н. В.В. Трепавлову (Москва), к.и.н. А.И. Фурсову (Москва), д.и.н., проф. В.А. Шнирельману (Москва), д-ру Д. Шорковитцу (Берлин). Особая признательность моим первым учителям – доц. П.Е. Шмыгуну, д.и.н., проф. Г.И. Медведеву и нашей alma mater – Иркутскому государственному университету, моему научному руководителю по кандидатской диссертации д.и.н., проф. Э.В. Шав-кунову (Владивосток), а также, в главной мере, д.и.н., проф., академику Британской Академии А.М. Хазанову (Мэдисон, США), оказавшему громадное влияние на формирование моих научных взглядов, за теплое, дружеское отношение к моим исследованиям. Если кого-либо я не упомянул, то сделал это не намеренно и заранее приношу свои извинения. Наконец, ни один из моих научных результатов был бы невозможен без постоянной поддержки моей жены Татьяны и моих родителей – мамы, Л.П. Крадиной, и отца, к. арх., проф., заслуженного архитектора России, Н.П. Крадина, пример которого является для меня образцом преданного служения науке.
|
