Болезнь похоти — от греха.
16. Впрочем, гораздо приличнее и лучше думать, что душевное тело первых, обитавших в раю, людей, еще неповинное смерти, было таково, что они не имели стремления к плотскому удовольствию, какое имеют теперь наши тела, происшедшие уже от отрасли смерти. Ибо в них произошло уже нечто, лишь только вкусили они от запрещенного дерева, так как Бог сказал не: "аще снесте, смертию умрете", но: в оньже день снесте от него, смертию умрете (Быт. II, 17); так что в самый же этот день произошло в них все то, о чем воздыхая говорит Апостол: соуслаждаюся закону Божию по внутреннему человеку; вижду же ин закон во удех моих, противу воюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным, сущим во удех моих. Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея. Благодарю Бога моего Иисус Христом Господем нашим (Рим. VII, 22-25). Ему недостаточным казалось сказать: "кто мя избавит от сего смертного тела", но, говорит, от тела смерти сея. Подобным образом он говорит и следующее: плоть убо мертва греха ради (Рим. VIII, 10), — не смертна, а мертва, хотя конечно и смертна, так как подлежит смерти. Не таковы, надобно думать, были те тела: хотя они были тела душевные, а не духовные, однако и не мертвые, т. е. такие, которые необходимо должны умереть, что уже произошло в тот день, когда [прародители] прикоснулись к запрещенному дереву.
17. И наши тела называются в своем роде здоровыми, но если это здоровье бывает нарушено в такой степени, что наши внутренности пожирает смертельная болезнь, усмотрев которую врачи объявляют о наступлении смерти, то тело наше называется смертным, но в ином смысле, нежели когда было здорово, хотя и тогда оно рано или поздно имело умереть. Так и в телесных членах первых людей, облеченных телами хотя и душевными, но такими, которые, если бы [прародители] не согрешили, не подлежали смерти, а имели получить ангельскую форму и небесное качество, явилась, лишь только была нарушена заповедь, смерть, как некая смертельная болезнь, и изменила то качество, благодаря которому они господствовали над телом так, что не могли бы сказать: вижду ин закон во удех моих противу воюющ закону ума; потому что хотя тело их еще не было духовным, а только душевным, однако и не телом смерти сея, от которой и с которой мы рождаемся. Ибо мы, не скажу рождаясь, но даже еще зачинаясь, чему другому полагаем начало, как не некоторой болезни, от которой необходимо нам умереть, — не столько необходимо тому, кто заболевает водянкой или дизентерией или слоновою болезнью, сколько тому, кто получает это тело, в котором все мы становимся чадами гнева, потому что таким его сделало не что другое, как наказание за грех (Еф. II, 3).
18. А если так, то почему же нам не думать, что первые люди до греха могли управлять своими детородными членами для рождения детей так же, как душа является в каком-либо действии движущею силою без всякого затруднения и производит как бы зуд удовольствия? Ибо, если всемогущий и неизреченно достохвальный Бог, великий и в самомалейших делах, дал пчелам способность, чтобы они производили детей так же, как форму и жидкость меда, то почему же может казаться невероятным, что он устроил пepвым людям такие тела, чтобы они, если бы не согрешили и не получили тотчас же некоей болезни, от коей должны стали умирать, повелевали своими членами, которыми зачинается плод, силою того мановения, каким повелеваем мы своим ногам, когда ходим, так чтобы этот плод и засеменялся без страстного жара и рождался без болезни? Но, преступив заповедь, они получили в своих членах начавшейся смерти действие того закона, который противовоюет закону ума, — который упорядочивается браком, ограничивается и обуздывается воздержанием, так чтобы как от греха произошло наказание, так от наказания происходила заслуга.
