Пятибожия у русов и других народов 9 страница

Впрочем, одно пересечение с «иудаизмом» Хоре все же имеет

— в древнеиудейском тексте библии встречается слово «хре» в значении Солнца. Это не еврейское слово, поскольку в древнееврейском языке аналогичное слово обозначает «глина, черепок» (современное произношение — «хэрэс»). Явно произошло заимствование из какого-то арийского, скорее всего

— персидского языка. В средневековом Закавказье встречалось мужское имя Хурс. Однако это не означает, что Хоре был известен только тем славянским народам, что контактировали с иранскими племенами. Имя Хърс встречалось и в Сербии, в Болгарии было два села Хорсово, современный Разград в средневековых документах называется Хръзград. Болгарский царь Владимир, попытавшийся восстановить Веру предков в своей стране и ослепленный за это собственным отцом, равноапостольным царем Борисом, носил прозвище Хросате — «солнечный» (почти «Владимир Солнышко» из наших былин). Наконец, наше, сызмальства знакомое каждому русскому человеку слово «хорошо», тоже происходит от имени светлого Бога. «Хорошо» — в своем роде «по-Божески», «божественно», или «солнечно», если угодно. Правда, некоторые исследователи, в основном украинского (М.А. Максимович, Я.С. Боровский) и польского (С. Урбаньчик, А. Брюкнер) происхождения, выступили с гипотезой, что Хоре — Божество Луны. Сделали они этот вывод на основании того места в «Слове о полку Игореве», где князь-оборотень, чародей Всеслав Полоцкий, «в ночь влъкомх рыскаше, из Киева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь перерыскаше». Поскольку дело происходит «в ночь» и «до куръ» (то есть до петухов), то упомянутые ученые и решили, что ночью можно было пересечь путь разве что месяцу, но никак не Солнцу. Очевидно все же, что отталкивались они именно от идеи о Хорее-светиле, ведь сам по себе «путь великого Хорса» никак не увязывается с Луной — мало ли какой путь пересек князь-волкодлак. Но ведь Хорса и связывали не с абстрактным светилом, а именно с Солнцем. А то, что оборотень из Полоцка «перерыскал» путь Солнцу, можно понять по-разному. Скажем, князь опередил, перегнал, «перерыскал» Солнце (стихию, оборотням враждебную) и успел в ночи, сбегав по своим делам, вернуться в человеческий облик «до кур». Второе толкование этого отрывка как раз и связано с Солнцем — князь бегал из Киева на юг, в Крымский Тмуторокань, и, естественно, его путь был перпендикулярен пути Солнца с востока на запад, пересекал, «перерыскивал» этот путь.

Отметим, читатель, это «великому Хръсу». Никакого другого Бога автор «Слова о полку» так не величает. Уж не отсюда ли в русском языке такие слова, как «хорохориться», «хорзать», «харзить» (зазнаваться, возвеличиваться), «харзистый» (заносчивый, бранчивый человек), «хорза» (неприступная или норовистая, бойкая девка)?

В одном из списков «Слова о том, како погани кланяхуся идолам», там, где обыкновенно в других списках того же произведения стоит Аполлон, тоже указывается на Солнечную природу этого Божества. Правда, в другом памятнике средневековой русской словесности «Слова о том, како крестися Владимер, возмя Корсунь» Аполлоном поименован Перун, но там имя античного Бога употреблено в привычном для Средневековья значении «дьявол, демон» — «Аполлон»-Перун противостоит «истинному» богу христиан как воплощение Языческой «бесовщины». В тексте же, где Аполлон сменил Хорса, перед читателем проходит целая череда Богов, и выделять, как демона-«Аполлона», кого-то особо не было необходимости. Стало быть, именно здесь Аполлон и поименован в своем исконном значении Солнечного, светлого Бога. А значит, это относится и к замененному античным именем Хорсу.

Немного непонятно, как в таком случае относиться к сообщению «Беседы трех святителей» о Хорее как «ангеле» грома и молний. Но в средневековом сознании иногда источником молний воспринимается именно Солнце. В миниатюре к «Никоновской летописи» молнии вылетают из уст лица на солнечном диске. На «громовых топориках», что вместо крестов носили язычники крещеной Руси, наряду с громовыми символами есть и солнечные. Кроме того, Перун и Хоре составляли устойчивую пару (мы чуть ниже поговорим об этом подробнее), и Хоре мог угодить в «ангелы молниянные» попросту «за компанию».

Любопытную идею выдвинул в конце XIX века А.С. Фаминцын. Опираясь на германо-скандинавское название коня — английское «hors», средневековое немецкое «Ross», исследователь обнаружил в западнославянских (и не только) топонимах — названиях рек, городов и селений, гор — этот корень. По его мнению, имя Хорса, Хроса изначально означало коня, Хоре Даждьбог обозначало «конь Даждьбог». Фаминцын ссылался на изображение Солнца как белого, светлогри-вого коня в мифологиях самых разных индоевропейских народов — от Скандинавии до Индии, на общеизвестные примеры использования изображений коня (коньки русских изб), частей его (конские черепа на тех же коньках или на оградах, конский череп подкладывали под голову больному, отпугивая демонов болезни, Лихора-док-Трясовиц), предметов, имеющих к нему отношение (ведьму били вожжами, на суд вели, накинув узду и надев хомут, через хомут продевали больных, над дверью приколачивали подкову — обычай, дошедший до наших дней), как оберегов, защиты от темных сил. Он указывал на следы культа коня — знаменитый мегалит Конь-камень на Куликовом поле, его тезка на Ладожском озере. Более того, от самого имени Божества, читавшегося им как Хрос, Фаминцын производил и название Языческого праздника Русалий, и само имя народа русь, русы — солнечные, дети Хорса, «Даждьбожьи внуки». К сожалению, в этом блестящем построении более красоты, чем убедительности — так, во многих названиях, приведенных Фаминциным в подтверждение своей гипотезы, что называется, «конь не валялся». Таковы, скажем, многочисленные славянские Грозновитцы, Грозицы, Грозинки и пр., происходящие от «грозы», а не от Хорса, германские названия на «герц», а также Русдорф (Русский двор) в Альтенбурге (напомню — Старгарде варягов-ободритов, откуда Рюрик привел свою русь) или ганноверский Росдорф. Вместе с тем заслуживают внимания, по крайней мере не меньшего, чем сербские и болгарские названия, чешские Хоршов, Хорсовиц, Хорша в Силезии, Хорсдорфы и Хорсмары в землях онемеченных балтийских славян, имя рюген-ской княжны Хорсвиты (Солнцесветлой?). По крайней мере, это расширит «почву» почитания Хорса на запад. Иначе очень трудно было бы объяснить, откуда его имя известно тем же сербам, по свидетельству Константина Рожденного в Пурпуре, пришедшим на Балканы с берегов Эльбы-Лабы. Само название хорватов и хорутан не связано ли с именем солнечного Бога? В их мифологии сохранились какие-то невнятные намеки на древнее Божество по имени Кърт, которые былые исследователи сопоставляли с русским Хорсом. И.И. Срезневский указывал, что по-хорутански «кърт» — огонь, свет. Хорутане называли «Къртовой одеждой» само небо, и говорили — «wsi gremo w K'rtowo» — все пойдем к Кърту, все умрем. Другая поговорка уточняла: «ne wsi gremo w K'rtowo, marsikteri w c'rtowo» — не все пойдем к Кърту, иные и к черту. Стало быть, посмертное пребывание с Языческим Божеством Света и Пламени (Солнца?) считалось у хорутан противоположностью преисподней и обществу чертей.

По поводу превращения Хорса в «Корса» и «Хвор-ста» я уже говорил в первой главе, и на этом более останавливаться не буду.

Как я уже упоминал, еще Осип Бодянский предположил, что Хоре и Даждьбог это одно и то же Божество, а многие ученые — в частности, Потебня, Фаминцын, Нидерле, Соловьев, поддержали это отождествление.

Даждьбог (Дажьбог, Дажба, Дабог, Дабо, Даба (ю. —ел.), Дацьбог (зап. —ел.), и пр.). Тут также не возникало особых сложностей. «Точкой отсчета» были сообщения Ипатьевской летописи под 1114 годом. Ее автор, рассказывая о современных ему «чудесах» и «знамениях», решил показать, что подобные дела случались и раньше, в целях чего и привел цитату из перевода Иоанна Малалы (прозвище это обозначает попросту «болтун»), но не то от простоты, не то, напротив, от лукавства, переплел заемное книжное сказание с родословием славянских Богов. Сварог оказывается у него царем Египта, при котором с небес упали кузнечные клещи и люди начали ковать оружие, а до того бились палками и камнями. «И по сем царствова сын его, именем Солнце, его же наричють Даждьбог, семь тысящь и 400 и семъдесять днии, яко быти летома двемадесятьма (двенадцатью. — ВЛ.П.) то по луне видаху бо... инии чисти ови по луне чтяху, а друзии деньми лет чтяху (одни считали время по лунным фазам, а другие — просто по дням. — Л.П.); двою бо на десять месяцю число потомъ оуведоша. От нележе начата человеци дань давати царямъ. Солнце царь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог, бе бо муж силен; слышавше не от кого жену некую... богату и всажену соущу. И некоему, вос-хотевшю блудити с нею, искаше ея яти ю хотя. И, не хотя отца своего закона рассыпати, Сварожа, поемъ (взяв. — Л.П.) с собою муж неколко своихъ, разумев годину (время, час. — Л.П.), егда прелюбы деет, нощью припаде на ню, не оудоси (застал. — Л.П.) мужа с нею, а ону обрете лежащю с инемъ, с нимъ же хотя-ше. Емъ (схватил. — Л.П.) же ю и мучи и пусти ю во-дити по земли в корзине, а того любодейца всекну (казнил. — Л.П.)». Итак, в этом отрывке Даждьбог описан как «Солнце-царь», давший людям календарь из двенадцати месяцев, учредивший дань и строго следящий за соблюдением супружеской верности и брачных норм. Исследователи самых разных школ и направлений считают наиболее древней формой его имени имя «Дажьбог», впоследствии переосмысленную и видоизмененную в «Даждьбог» — «Дающий Бог». «Дажь» мыслится, как притяжательная форма от готского «дагс» и немецкого «таг» — день. Знатоки рунической премудрости немедленно вспомнят руну «Дагас» — день, огонь, жар. По мнению исследователей, ее нынешняя форма — результат попыток вырезать на дереве солнечный знак — вписанный в круг равносторонний крест. Геза фон Неменьи связывает с этой руной скан-догерманские божества Даг (день) и Бальдег, Бальдр, а также героев Свипдага (сканд.), Свибдагера (датск.), Свевдега (англосакс), а также кельтское божество Даг-да («добрый»). Корень «даг», «дажь» связывают также с санскритским корнем «даг» — жечь — и литовским «дегу», гореть, откуда и наше «деготь». С этим именем связывают также имя Божества балтийских славян По-дага, о котором неизвестно ничего, кроме имени, и того, что ему (ей?) возводили храмы. В Подаге иногда видят женскую пару Даждьбогу, как Пеперуна составляет, по мысли этих исследователей, пару Перуну. Такой крупный исследователь-языковед, как И.И. Срезневский, видел корень «даг» даже в имени другого именовавшегося сыном Сварога Божества, Радагаста (или Радиго-ста), почитавшегося в городе Ретра, в земле велетов лютичей. Святыни Ретры почитались в «Поморье Варяжском⁷⁴ лишь самую малость ниже храмов Арконы. По мнению Срезневского, приставка «Ра» в имени Ба-жества велетов играла ту же роль, что, скажем, в слове «разорю», а «аст» в конце было суффиксом (ср. «зубаст, горласт» и пр.).

¹ О его внешности вы, читатель, можете составить себе представление на основе картины великого русского художника Константина Васильева, по явному недоразумению носящей название «Свентовит». Однако эти кумиры перепутать довольно сложно — для начала, у Свентовита есть, что называется, особая примета — четыре головы (не говоря о таких «мелочах», как питьевой рог и лук в руках и т.д.). На картине же Васильева изображен именно Радагаст Сварожич, и никто иной — од-ноголовый воин в латах, с птицей на шеломе и бычьей головой на щите.

 

То есть Ра-даг-аст — это тот, кто распространяет свет, тепло — «даг». Однако, при всем уважении к памяти Исмаила Ивановича, здесь он, кажется, немного перемудрил. Имя Радагаст, во всем богатстве своих вариаций, известно в славянском мире с V века (один из варварских вождей, вторгшихся в Римскую империю, носил это славянское имя), принадлежа к одной из самых древних и одновременно распространенных групп имен, заканчивающихся на «гаст», «гост», «гость». Анты Ардагаст, Доброгаст, Келагаст, Оногаст и Пирагаст, персонажи русских летописей Воигость, Орогость, Серогость, вендское Ольгаст (сокращение — Олег), польское Доброгост и так далее. Из этого же гнезда, возможно, вылетели и невнятные «фасты» и «фосты» из договоров великих князей русских Олега Вещего и Игоря Старого с Византией. Норманнисты, конечно же, пытались увидеть в них своих возлюбленных скандинавов, но тщетно искать в рунических надписях эпохи викингов, кишащих именами и целыми родословными сагах или средневековых документах (католичество, принятое норманнами, в отличие от православия, не требовало обязательной замены «Языческого» имени) тезок этих загадочных русских послов. Зато, предположив, что перед нами славянские имена, павшие жертвой стараний не то византийских, не то отечественных грамотеев на слух приспособить их к греческим буквам, мы легко опознаем в «Вуефасте» — Вуегаста (с мягким, «украинским» придыхательным «г»), в «Лидулфосте» — Людогоста (в древнем Новгороде была Людогоща улица, на которой нашли дивной красоты резной деревянный крест). Новгородская топонимика вообще кишит названиями, произведенными от имен этого же ряда — Утрогощи, Любогощи, Чадогощи, Ви-догощи и т.п. И во всех славянских землях известны Радагасты, Радогосты, Радигости и производные от этого имени названия рек, селений, гор. По одной такой горе (Гостин, она же Радгост, Радхорст в немецком произношении), кстати, получила название марка чешского пива «Радхорст» (на его пробках и изображен, в меру фантазии изготовителей, вооруженный Языческий идол). У этой горы произошло столкновение чешских рыцарей Ярослава из Штернберга с монголо-татарскими полчищами Батыя в 1240 году. Католики приписывают победу чехов Гостинской богородице — однако же чем могла помочь в бою женщина, да еще иноплеменница и иноземка? На мой взгляд, читатель, гораздо логичнее предположить, что славянским витязям помог закованный в латы славянский Бог с соколом на шеломе и бычьей головой на щите. Был ли Сварожич из Радигоща-Ретры тем же Богом, что и Даждьбог, неясно — вряд ли у Бога Неба был один или два сына. Но, учитывая разноголосицу форм имени Радагаста-Радогостя-Ради-госта, трудно согласиться со Срезневским и увидеть в его имени конструкцию, основанную на корне «даг». Впрочем, исследователи не совсем уж единогласно готовы признать Даждьбога Солнечным Божеством — В.В. Мартынов в статье «Мифологический мир «Слова о полку Игореве»» выдвинул предположение, что Даждьбог — злое Божество, на основании сербских легенд, где Да]бог выступает как воплощение зла и противник Бога на земле. Также он апеллирует к древне-иранскому duZ — «злой». В «Даждьбожьих внуках» «Слова о полку» исследователь видит черниговского князя Олега Святославича и заглавного героя «Слова», Новгород-Северского князя Игоря Святославича, поэмой якобы осуждавшихся за «усобицы».

 

¹ В русских поучениях против Язычества и двоеверия Сваро-жичем называют Огонь. В южнославянских колядках поется «Сварожичу, мой Божичу» — впрочем, в песнопении, исполняемом во время зимнего Солнцеворота, когда Солнце начинает прибывать, «рождается», поминают скорее всего именно «Солнце-царя, сына Сварогова, еже есть Даждьбог».

 

Однако не стоит приписывать советское государственническое сознание автору русского Средневековья — для тех времен желание личной славы было естественной чертой князя, и даже у человека, искренне радевшего за объединение Руси, никакого осуждения вызывать не могло. Никаких черт осуждения главного героя в поэме я не нахожу (замечу, что некоторые исследователи довольно убедительно приписывают авторство самой поэмы именно Игорю Святославичу), что же до Олега Святославича, то автор говорит о нем не хуже, чем о многих иных князьях. Знаменитое «Гориславич» никакого осуждения не содержит — не содержат же осуждения названия растения «горицвет» или птички «горихвостки». «ГорИсла-вич» — а не «ГорЕславич»! — человек вспыльчивого, огневого характера, стремящийся к яркой, хотя бы и краткой, как пламя, славе. В рамках ценностей рыцарского Средневековья — а других ценностей у автора средневековой воинской повести и быть не могло — это ближе к похвале, пусть и сдержанной, но уж никак не к осуждению. И как-то даже странно думать, что автор поэмы обозвал своего главного героя — «Солнце светится на небеси — Игорь князь на Русской земле!» — и его пращура, прародителя воспетого поэмой «хороброго Ольгова гнезда», чуть ли не «чертовыми детьми»! Роль Даждьбога в сербских преданиях легко объясняется тем, что сербы и хорваты первыми из славянских племен, еще в VII веке, приняли христианство — ас ним и ту оценку прежних Богов, о которой мы так много говорили в этой книге. Хотя память о первоначальном, благом значении солнечного Божества хорваты, по-видимому, сумели сохранить. Иначе вряд ли они использовали бы Дабог как личное имя. В Галиции при короле Владиславе Ягелло (он же Ягайло) в 1394 году упоминается Данило Дажбогович, в польских документах мелькает некто Dadzbog. Известны названия местностей — Даждьбог в Мосальском уезде, Дацьбоги в Польше, Дабог в Сербии. Впрочем, это еще не главные аргументы — были, в конце концов, и всевозможные Бесовы горы или выселки, и личные имена и прозвища такого порядка встречались — стоит вспомнить знаменитого новгородского попа (!) по имени Упырь Лихой, или сподвижника Степана Разина Никифора Чертка, или боярского сына Сото ну (!) Левашова. А главное в том, что построения Мартынова легко разрушаются, если вспомнить о существовании на Украине песен, в которых упоминается Даждьбог. В первой, записанной в Волынской области в 1965 году, соловей, прилетевший весной из славянского рая-«Вырея», говорит, что «не сам вийшов, Дажбог мене вислав», и отдал ему ключи — отпереть весну, запереть зиму. И это — про представителя злых сил?! Другая песня, записанная дважды — в двадцатых годах прошлого столетия на Волыни (если совсем точно — в Стрижавцах Винницкой губернии от некоего Л. Юркевича), а в 1975 — в Терно польской области, еще любопытнее. Пели эту песню не абы когда (в традиционной культуре вообще всему свое время и место, в отличие от наших дней — вряд ли я когда-нибудь забуду дивную картину: второе августа, день ВДВ, трое коллег-охранников, здоровенных, нетрезвых и небритых лба в маскирухе, задушевно вытягивают «Виновата ли я»). Так вот, поют ее только при встрече едущего на свадьбу жениха с кем-либо. А поется в этой песне, как «межи трьома дорогами», на распутье, «князь» — здесь фольклорное обозначение жениха — просит уступить ему дорогу:

Ой Ти, Боже, Ти Дажбоже, рано-рано, Зверни ж меш с дор1женьки, ранесенько. Бо Ти Богом piK од року, А я князем раз на вжу, Раз на вжу, в недшеньку.

То есть Даждьбог выступает здесь как покровитель свадеб и супружества (как и в летописи), готовый сойти со своего вековечного («рж од року») пути, уступая дорогу жениху, торопящемуся на главное, единственное в жизни («раз на вжу») событие — свадьбу. И что еще показательнее — существует болгарская песня схожего содержания, в которой жених просит уступить ему дорогу... Солнце! То есть никаких двусмысленностей в вопросе о том, кто есть Даждьбог, после этого не остается. По крайней мере, кто Он в космосе, в Природе.

Не забывала о Даждьбоге и Великая Русь. В Череповецком уезде еще в XIX веке дружески советовали попавшему в сложное, запутанное положение человеку: «Помолись (или — поручись) Дажбогу, управит понемногу». Как видим, и здесь ни следа представления о «злом» Даждьбоге. Владимир Даль в своем знаменитом «Словаре живого великорусского языка» указывает, что на Рязанской земле еще в его время клялись словом «Дажбо!» или «Дажьба!», вместо привычных «Ей-ей» или «Вот те крест». Иногда клятва звучала более развернуто: «Авось (а вот. — Л.П.) те Дажба, глаза лопни!» (видимо, податель света должен был покарать лжеца, клянущегося его именем, или клятвопреступника, лишением Своего дара — слепотой).

Что до общества — то стоит обратить внимание на то, чем прославился в славянских преданиях сын Сваро-га. А прославился он установлением брачных обычаев, двенадцатимесячного календаря и тем, что именно в его время начали платить дань царям. Кстати, судя по описанию Константина Рожденного в Пурпуре, объезды великих князей киевских подчиненных им земель (союзов племен, выражаясь суконным языком этнографической науки) происходил по часовой стрелке, как говорили в Древней Руси, посолонь — по ходу движения Солнца. А дань имела в те времена характер не столько хозяйственно-экономический (как я уже говорил, не такое уж и великое богатство — по шкурке куницы или белки с одного рода), сколько ритуальный. Князь, гостя у своих подданных, принимая от них угощение-полюдье, как бы делился с ними своей магической силой и удачей, той самой Языческой благодатью. То есть куда ни кинь, Даждьбог устанавливает ритуалы — взаимоотношений полов, общественных прослоек, наконец, общества и Природы, Космоса. Ведь и календарь был не чем иным, как чередой праздников и обрядов — в какой день приносить быка Перуну, а в какой — ставить дедушке-домовому к подпечку котелок с горячей кашей. Итак, Даждьбог — установитель ритуалов, жертвоприношений, организатор культа, выражаясь современным языком. Кто он после этого, как не жрец? Добавим к этому и вот какое обстоятельство — свет и святость в славянских языках понятия взаимосвязанные. Кстати, солнечные черты в облике верховного правителя — это черты именно жреческие. Когда былины называют князя Владимира Солнышком или «свет-государем», или когда ибн Русте называет «главу глав» славян «свиет-малик» (малик по-арабски как раз государь, царь, а первое слово — попытка передать арабскими буквами славянское «свет» или «свят») — это и есть указание на жреческое положение такого правителя. И в Риг Веде, и в «Голубиной книге» от лица Божества происходит Солнце — но в Ведах от него происходят жрецы-брахманы, а в «Голубиной книге» — цари, отделяемые от «князей-бояр», пошедших «от плеча», как и кшатрии Индии. Кстати, по мнению современных языковедов, в скифо-сарматских наречиях Хоре — это не просто «Солнце» (тогда было бы «Хор» или «Хур»), а «Солнечный царь», владыка.

Даждьбог-Хорс — это небесный жрец древних ру-сов. Кроме приведенных аргументов, об этом говорит и еще одно обстоятельство. Перун в русских памятниках

Пытаются прочесть это слово как имя «Святополк», и увидеть в описанных ибн Русте славянах — Моравию, а городе Джарваб или Кордаб — слово «хорват». Однако и моравы, и хорваты в X веке давно были христианами, а славяне ибн Русте сжигают мертвых и убивают во время погребального обряда их жен (точнее, себя убивают любимые жены покойника, еще и ссорящиеся за такую честь). Так что и географически, и по описанию нравов и обычаев это скорее именно Языческие восточные славяне, возможно, как и предполагал Б.А. Рыбаков, вятичи. часто упоминается в паре с Хорсом: вспомним «двух ангелов тройных», Перуна и Хорса, в «Беседе трех святителей», «и поганские Богы, паче же и бесы, Перуна и Хъроса и многих остальных попра» из «Памяти и похвалы князю русскому Владимиру» Иакова Мниха, а также многочисленные упоминания этих Божеств на одном дыхании в поучениях против Язычества и двоеверия. «Слово святого Григория»: «И ныне по окраинам молятся ему, проклятому богу Перуну, и Хорсу». «Слово некоего христолюбца»: «Не может терпеть христиан, двоеверно живущих, верующих в Перуна и в Хорса». «Слово Иоанна Златоуста»: «Начали поклоняться... Перуну, Хорсу». И так далее, до XVI века, когда немецкий путешественник И. Вундерер видел под Псковом каменные идолы Перуна и Хорса. Пара эта напоминает парность Перун—Волос из договора Олега и Святослава, а также иных источников. Речь не о пресловутой теории «основного индоевропейского мифа» Иванова и Топорова о вражде Перуна с Волосом, причем последний неизвестно в честь чего назван «змеем». Теория эта, разрекламированная ее создателями и нашедшая отражение в ряде популярных изданий (включая, увы, книги талантливого исторического романиста М.В. Семеновой), не подтверждается источниками и даже прямо им противоречит. Об этом, впрочем, подробно рассказано в Приложении 2. Гораздо убедительнее сопоставление Велеса/Волоса с волхвами. Предположение о взаимозаменяемости Хорса и Волоса/ Белеса было выдвинуто еще А.А. Потебней. Он, кроме сходства пар «Перун—Хоре» в поздних источниках и «Перун—Волос» в договорах, обратил внимание и на Кърта из хорутанских преданий, к которому попадают усопшие — а в балтийской мифологии Белее, Велс, Вялнис

$£$£$§§£;--------- Боги и касты языческой Русн---------3§8w§§£;

связан именно с загробным миром. В последнее время обратил внимание на близость положения этих Божеств и И.Н. Данилевский. Речь, конечно не идет о том, что Хоре и Велес/Волос — одно и то же Божество. Скорее Они соотносятся как Вишну и Индра. Подмена Индры Упендрой в Тримурти и Панчадэватте произошла не без влияния событий V века до н.х.л. и последовавшего затем тысячелетнего торжества буддизма. Тогда цари-махараджи шли во главе религиозных преобразований, именно из царской среды вышел главный революционер — царевич Гаутама Шакьямуни, вошедший в историю как Будда. И император Ашока, сделавший буддизм государственной религией, был царем. Вернув былое влияние благодаря деятельности Шанка-ры, брахманы должны были постараться, чтоб подобное не повторялось — и, возможно, с этого времени в Тримурти и Панчадэватте место властного и грозного ведического Громовержца с его неразлучной палицей-вадж-рой и полной чашей хмельной сомы занимает рафинированный «просвещенный монарх», не растающийся с украшениями, гирляндами и ароматными притираниями. Для замены Велеса/Волоса Хорсом причины были схожие, но, скажем так, зеркально отраженные. На юге Руси, где влияние жрецов было слабей, его воплощением должен был стать не столь же властный и свирепый оборотень Велес/Волос, Бог мертвецов и зверей, а светозарный, «хороший» Даждьбог Хоре, чья деятельность была не шаманской волшбой, а упорядоченным

¹ Впрочем, это касается не Пятибожия в целом — ведь в нем и у кельтов, и у индоариев Жрец — Бог Солнца, а, скорее, видоизменения культа собственно русов, пришедших в Киевские земли с Севера. Да и у русов задолго до 980 года священный дуб Перуна рос на острове Хортица,у порогов Днепра. ритуалом (сравни — «хоровод»). Впрочем, не будем забывать и о загробном могуществе хорутанского Кърта, двойника Хорса, и о слове «хоровина» — шкура, — напоминающем одновременно по звучанию Хорса, а по смыслу — «волохатого» Владыку бородатых и волосатых волхвов, зверей и оборотней. Превращение все же не было полным.

СТРИБОГ

Хмелен победным зноем, Стрибог упился боем, И воет: «Успокоим, На дне любовь сокроем! Морское дно, покоем И женам будь, и воям!»

Сергей Городецкий. «Стрибог»

Вот об этом Божестве известно не в пример меньше, чем о прочих. Самую чуточку побольше, чем о самом загадочном из перечня летописного — пресловутом Се-марьгле, от которого вообще, кроме имени, ровно ничего не осталось. От Стрибога осталось еще кое-что: «Се ветри, Стрибожи внуци, веють съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы». В освещении этой строчки имя Бога уже начинает приобретать немирное звучание. Скажем, со стрижом, простором или струей ассоциаций не вызывает — скорее со стражей, стрелой, острием, стременем, стружием (древнерусское название пики). С древнерусским словом «стриги» — уничтожить. Моравское «stri» обозначает ветер, но не всякий, а приносящий бурю, непогоду. Тот самый северный ветер, который, по норвежской поговорке, рождает викингов. Под Новгородом расположено село Стрибожь, в Польше — Стшибоги. У села Воронино Ростовского уезда, согласно местному преданию, находилось капище Стрибога, на котором гадали по внутренностям жертвенных воронов. Ворон — черная птица, питающаяся трупами, крик которой, считалось, предвещал несчастье — тоже черта к описанию этого Божества. Поэтому попытки объяснения имени Стрибога как индоевропейского Pater bha-gos — Бога-Отца у М. Вей и Б.А. Рыбакова, или «распространяющего блага» у Р. Якобсона, или, наконец, индо-иранское stri-baga. Первое слово этого сочетания больше известно нам (благодаря кришнаитам-вай -шнавам) в индийском варианте, как «Шри» — святой, благой — в кришнаитских писаниях через слово упоминается «Господь Шри Кришна» («возвышенный, благой Бог») у Р. Пирхеггера и Мартынова (последний в этом качестве противопоставляет Стрибога «злому» Даждь-богу), вызывают, назовем это так, сильнейшие сомнения. Общий облик «веющего стрелами» впечатления благостного дарителя или степенного патриарха никак не производит. Скорее напоминает как раз Рудру, отца спутников Индры, Марутов. Кстати, «Маруты» дословно и обозначают «веющий с моря».

Вспоминаются также «стригольники» — новгородские смутьяны конца XIV века, учившие людей молиться под открытым небом, исповедоваться Матери Земле и изготовлявшие обереги. В частности, среди изготовленных ими «наузов» фигурирует крест, на обратной стороне которого расположено изображение... ворона! Похоже, что речь не просто о «созвучии» названия новгородских чародеев и имени древнего Бога. Долгое время полагали, что стригольники были религиозными новаторами-вольнодумцами, еретиками, вроде болгарских богомилов, чешских гуситов или немецких протестантов. Однако так и не удалось выявить самого главного для подобных движений — цельной доктрины. Без этого существование реформаторской секты невозможно, ей обязательно нужна система — логичная и узкая, как бред шизофреника или параноика, основанная обыкновенно на буквальном чтении каких-то мест в библии. Эта система, в свою очередь, должна отразиться хотя бы в литературе тех, кто с ней спорит. Скажем, у появившихся в Новгороде веком позже «жидовствующих» такая система была — упоминаются их книги, сочинения, которыми одно время прельстился ни много ни мало сам великий князь Московский и всея Руси Иван Васильевич, дед Грозного царя. У стригольников ничего подобного нет и в помине — только их речи, отзывающиеся скорее остатками Язычества, чем библейским буквоедством, да колдовство. Да и церковные-то авторы стали величать стригольников еретиками спустя век после расправы с ними, как раз в разгар борьбы церкви с «жидовствующими». Стригольники, похоже, были противниками церкви, если можно так выразиться, с другой стороны — не от «рационального» начетничества и буквоедства протестантов, выступавших против того, что они, зачастую справедливо, называли пережитками Язычества в церкви (культ икон, святых, клир, обрядность), а как раз от этих самых Языческих пережитков. Но были ли они последними жрецами Стрибога? Вряд ли. Связь между Стрибогом и стригольниками была — но связь опосредованная. Для того чтоб в связи этой разобраться, надо сперва понять, откуда вообще взялось название «стригольники». Исследователи предложили целый ряд обоснований. По первому речь шла о ремесле главного стригольника, Карпа, якобы не то цирюльника, не то суконщика. Эта версия до недавнего времени ходила в самых почтенных, ибо замечательно укладывалась в марксистские схемы сведения любой ереси к борьбе трудового люда, как правило городской бедноты, со злыми церковными феодалами. Вторая версия состояла в обряде посвящения в секту, связанного-де с каким-то пострижением. Нет, возражала третья версия, речь как раз о расстрижении Карпа. Все эти версии грешат одним и тем же недостатком: отсутствием опоры на источники. Не найдено ни одного источника, где расстригу, цирюльника или суконщика называли бы стригольником (а ведь это, согласитесь, читатель, не такие уж редкие породы людей, чтоб про них более нигде и никак не упоминалось). Ровным счетом ничего не говорят обличители стригольничества о таинственных постригах — а уж всяческая обрядность нечестивых еретиков была в сочинениях ересеборцев любимой темой. А уж если ее можно было рассматривать как издевательское подражание церковному ритуалу, как это, несомненно, и было бы, практикуй стригольники постриги — тем более. Но современный российский исследователь А.И. Алексеев предлагает другую разгадку. Корень слова «стригольники» он видит в слове «стрига» или «стрыга». Человеку конца XIV — начала XV века это слово было отлично знакомо. Стригой называли вампира, оборотня, пьющего кровь детей, вредящего посевам, летающего на буйных ветрах (!). Про стриг писали еще древние римляне, продолжала в них верить и православная Византия. Знала стриг средневековая Европа. В начале XII века венгерский король Коломан особой статьей законов рассматривает веру в стриг как Языческий пережиток. Позднее, в эпоху ведьмовских процессов (охоту на ведьм считают чуть ли не фирменным знаком «мрачного Средневековья», но ее разгар относится скорее как раз к пресловутому Возрождению — и угасает где-то на пороге эпохи Просвещения) стриги часто упоминались на процессах. Кого-то обвиняли в знакомстве с мерзкими чудищами, кого-то — в том, что он (чаще — она) на самом деле и был (была) стригой. В Польше знали и мужской род этой нечисти — стры-гаев. Инквизиторы часто говорили о «ереси (!) стриг». Очевидно, новгородские стригольники и были банальными колдунами — тех, кого позднее стали именовать шишками, врагунами, чертознаями, чертистыми. Принцип был тот же — название колдуна выводили от нечисти, с которой он спознался. Оттого и расправились новгородцы со стригольниками — среди которых, кстати, были и христианские священники, и диаконы! — не так, как христиане казнили еретиков, не сожгли их в срубе, как сто лет спустя поступили с вожаками «жи-довствующих». Им разбили головы «перуновыми» палицами и скинули в Волхов. Собственно, судьба бедолаг, судя по всему, попросту перегнувших палку в запугивании сограждан собственным «могуществом», мне не особенно интересна. Видимо, им вменили в вину разразившуюся в крае, судя по сообщениям летописей, засуху.