Глава четвертая. ХЕНАРОС

Я проснулся около восьми утра и обнаружил, что Ла Горда уже высушила на солнце мою одежду и приготовила завтрак. Мы ели на кухне, на обеденной площадке. Закончив завтрак, я спросил о Лидии, Розе и Хосефине. Казалось, они исчезли из дома.

– Они помогают Соледад, – сказала Ла Горда. – Она готовится к отъезду.

– Куда она собирается?

– Куда-нибудь подальше отсюда. У нее нет больше причин оставаться здесь. Она ждала тебя, и ты уже приехал.

– Сестрички собираются вместе с ней?

– Нет. Они просто не хотят сегодня быть здесь. Похоже, им сегодня здесь находиться не стоит.

– Почему не стоит?

– Сегодня Хенарос приходят повидаться с тобой, а девочки не ладят с ними. Если соберутся все вместе, между ними начнется самая ужасная борьба. В прошлый раз они чуть не поубивали друг друга.

– Они борются физически?

– Можешь не сомневаться. Все они очень сильные, и никто из них не хочет быть на вторых ролях. Нагуаль предупреждал, что так и будет, но я бессильна остановить их. Более того, я вынуждена принимать чью-то сторону, так что получается та еще кутерьма.

– Откуда ты знаешь, что Хенарос придут сегодня?

– Я не виделась с ними. Я просто знаю, что сегодня они будут здесь, вот и все.

– Ты знаешь это, потому что видишь, Горда?

– Правильно. Я вижу их идущими. И один из них идет прямо к тебе, потому что ты тянешь его.

Я заверил ее, что никого персонально не тяну. Я добавил, что никому не раскрывал цели своей поездки, но предпринял ее, чтобы выяснить кое-что у Паблито и Нестора.

Скромно улыбнувшись, она сказала, что судьба свела меня с Паблито, что мы очень похожи, и прежде всего, несомненно, именно он рассчитывает увидеть меня. Ла Горда добавила, что все происходящее с воином можно интерпретировать как знак. Следовательно, мое столкновение с Соледад было знаком о том, что именно мне предстоит выяснить в этот мой приезд. Я попросил ее объяснить, что она хочет этим сказать.

– Сейчас мужчины дадут тебе очень мало, – сказала она. – Это именно женщины разорвут тебя на клочки, как это делала Соледад. Это то, что сказала бы я после прочтения знака. Ты ждешь Хенарос, но они мужчины, подобные тебе. И обрати внимание на другой знак: они чуть-чуть позади. Я бы сказала – на пару дней позади. Твоя судьба, как и у них, мужчин, – быть на пару дней позади.

– Позади чего, Горда?

– Позади всего. Позади нас, женщин, например.

Она засмеялась и погладила меня по голове.

– Неважно, насколько ты упрям, – сказала она. – Ты убедишься в моей правоте. Жди и смотри.

– Говорил ли тебе Нагуаль о том, что мужчины позади женщин? – спросил я.

– Конечно, – ответила она. – Все, что ты должен делать, – это смотреть вокруг.

– Я так и делаю, Горда. Но я не вижу ничего подобного. Женщины всегда позади. Они зависят от мужчин.

Она засмеялась. В ее смехе не было ни пренебрежения, ни язвительности. Он скорее был выражением чистого веселья.

– Ты знаешь мир людей лучше, чем я, – с нажимом сказала она. – Но я уже бесформенная, а ты – нет. Я говорю тебе – женщины как маги лучше, потому что перед нашими глазами есть трещина, а перед вашими нет.

Она не казалась сердитой, но я счел нужным объяснить, что задавал вопросы или делал замечания не потому, что нападал или защищался, а потому, что мне хотелось поговорить с ней.

Она сказала, что только и делает, что говорит со мной с тех пор, как мы встретились, и что Нагуаль научил ее разговаривать потому, что ее задача была такая же, как и моя – быть в мире людей.

– Все, что мы говорим, – продолжала она, – является отражением мира людей. Еще до отъезда ты поймешь, что говоришь и действуешь так только потому, что цепляешься за свою человеческую форму, как Хенарос и сестрички – за свою, когда стремятся убить друг друга.

– Но разве вы не обязаны сотрудничать с Паблито и Нестором?

– Хенаро и Нагуаль сказали всем нам, что мы должны жить в гармонии, помогать и защищать друг друга – потому что мы одиноки в этом мире. Мы вчетвером оставлены на попечение Паблито, но он трус. Если бы это зависело от него, то он бросил бы нас подыхать, как собак. Впрочем, когда Нагуаль был здесь, Паблито был очень любезен с нами и очень о нас заботился. Мы обычно поддразнивали его и шутили, что он заботится о нас так, словно мы его жены. Нагуаль и Хенаро сказали ему перед уходом, что у него есть реальный шанс стать Нагуалем, так как мы могли бы стать его четырьмя ветрами, его четырьмя сторонами света. Паблито воспринял это как свое задание и с тех пор изменился. Он просто невыносим и стал вести себя и командовать нами так, словно мы в действительности были его женами.

Я спросила Нагуаля о шансах Паблито, и он сказал мне, что я должна знать, что в мире воина все зависит от личной силы, а личная сила зависит от безупречности. Если бы Паблито был безупречен, он имел бы шанс. Я засмеялась, услышав это: я знаю Паблито очень хорошо. Но Нагуаль объяснил, что нельзя относиться к этому легкомысленно. Он сказал, что у воинов всегда есть шанс, пусть даже и незначительный. Он заставил меня понять, что я воин и не должна препятствовать Паблито своими мыслями. Он сказал также, что я должна остановить их и предоставить Паблито самому себе, что безупречное действие для меня – это помогать Паблито, вопреки тому, что я знала о нем.

Я поняла то, что сказал Нагуаль. Кроме того, у меня есть собственный долг перед Паблито, и я охотно воспользовалась возможностью помочь ему. Но я знала, что, несмотря на мою помощь, он все равно потерпит неудачу. Я также знала, что он не обладает тем, что необходимо для того, чтобы быть Нагуалем. Из-за своей небезупречности он просто жалок, но все же по-прежнему в своих мыслях пытается быть похожим на Нагуаля.

– Как он потерпел неудачу?

– Когда Нагуаль ушел, у Паблито произошла смертельная схватка с Лидией. Несколько лет тому назад Нагуаль дал ему задание стать мужем Лидии, но только для видимости. Местные жители думали, что она его жена. Лидии это было неприятно. Она очень вспыльчивая. Дело в том, что Паблито всегда боялся ее до смерти. Они никогда не могли поладить друг с другом и терпели друг друга только потому, что рядом был Нагуаль. Но когда он ушел, Паблито стал еще более ненормальным, чем был, и пришел к убеждению, что у него достаточно личной силы, чтобы сделать нас своими женами. Трое Хенарос собрались вместе, обсудили дальнейшие действия Паблито и решили, что сначала он должен взяться за самую несговорчивую женщину, Лидию. Дождавшись, когда она останется одна, все трое вошли в дом, схватили ее за руки, повалили на постель, и Паблито взобрался на нее. Сначала она думала, что Хенарос шутят. Но когда она поняла, что у них серьезные намерения, то ударила Паблито головой в середину лба и чуть не убила его. Хенарос убежали, а Нестору пришлось несколько месяцев лечить рану Паблито.

– Могу ли я хоть чем-то помочь им?

– Нет. К несчастью, их проблема заключается не в понимании. Все шестеро очень хорошо все понимают. На самом деле трудность в чем-то ином, очень угрожающем и ничто не может помочь им. Они индульгируют в том, что не пытаются измениться. Так как они знают, что сколько бы они ни пытались, нуждались или хотели, но успеха в изменении не добьются, то вообще отказались от всяких попыток. Это так же неправильно, как и чувствовать разочарование из-за своих неудач при попытке изменения. Нагуаль говорил каждому из них, что воины – как мужчины, так и женщины – должны быть безупречными в своих усилиях измениться, чтобы вспугнуть свою человеческую форму и стряхнуть ее. Как сказал Нагуаль, после многих лет безупречности наступит момент, когда форма не сможет больше выдерживать это и уйдет, как она покинула меня. Конечно, при этом она повреждает тело и может даже убить его, но безупречный воин всегда выживет.

Внезапный стук в дверь прервал ее. Ла Горда встала и пошла открывать. Это была Лидия. Она как-то очень официально приветствовала меня и попросила Ла Горду пойти вместе с ней. Они ушли.

Я был рад остаться в одиночестве. Несколько часов я работал над своими заметками. На открытой обеденной площадке было светло и прохладно.

Ла Горда вернулась около полудня. Она спросила меня, хочу ли я есть. Я не был голоден, но по ее настоянию поел. Она сказала, что контакты с союзниками очень изнурительны и что она чувствует себя очень слабой.

После еды я сел вместе с Ла Гордой и собрался расспросить ее о «сновидении», но внезапно дверь отворилась, и вошел Паблито. Он часто и тяжело дышал. Видимо, он бежал и был очень возбужден. С минуту он стоял у двери, переводя дыхание. Он мало изменился. Пожалуй, он выглядел немного старше, может быть, чуть массивнее или, может быть, только более мускулистым. Однако он все еще оставался таким же худощавым и жилистым. Он был бледен, словно давно не был на солнце. Карий цвет его глаз подчеркивался едва заметными признаками утомления на лице. Я помнил очаровательную улыбку Паблито, а когда он стоял там, глядя на меня, его улыбка была столь же очаровательной, как и всегда. Он подбежал ко мне и молча схватил за руки. Я встал, а он слегка встряхнул и обнял меня. Я тоже был чрезвычайно рад видеть его и подпрыгивал от радости, как ребенок. Я не знал, что сказать. Наконец, он нарушил молчание.

– Маэстро, – сказал он мягко, слегка наклоняя голову как бы в знак преклонения передо мной.

Титул «маэстро» – «учитель», застал меня врасплох. Я обернулся, как бы ища кого-то, кто находился прямо за мной. Я умышленно утрировал свои движения, чтобы показать свое недоумение. Он улыбался, и единственное, что пришло мне в голову, это спросить, как он узнал о моем приезде.

Он сказал, что Нестора и Бениньо заставило спешно вернуться необычайно сильное плохое предчувствие. Оно заставило их бежать сутки без передышки. Нестор пошел домой, чтобы узнать, нет ли там чего-то, объясняющего их ощущения. Бениньо пошел в городок к Соледад, а он сам – к дому девушек.

– Ты попал в точку, Паблито, – сказала Ла Горда и засмеялась.

Паблито не ответил и свирепо посмотрел на нее.

– Могу поспорить, что ты думаешь о том, как вышвырнуть меня, – сказал он очень гневно.

– Не борись со мной, Паблито, – спокойно ответила Ла Горда.

Паблито повернулся ко мне и извинился, а затем очень громко добавил, словно хотел, чтобы кто-то еще услышал его, что он принес с собой собственный стул, чтобы сидеть на нем и ставить его там, где ему захочется.

– Вокруг никого нет, кроме нас, – мягко сказала Ла Горда и хихикнула.

– В любом случае я внесу свой стул, – сказал Паблито. – Ты не против, Маэстро?

Я взглянул на Ла Горду. Она подала мне едва заметный знак разрешения кончиком ступни.

– Вноси, вноси все, что хочешь, – сказал я.

Паблито вышел из дому.

– Они такие все, – сказала Ла Горда. – Все трое.

Через минуту Паблито вернулся, неся на плечах необычного вида стул. Форма стула совпадала с очертаниями его спины, так что, когда он нес его на спине в перевернутом виде, стул был похож на рюкзак.

– Можно мне поставить его? – спросил он.

– Конечно, – сказал я, отодвигая скамейку, чтобы освободить место.

Он засмеялся с преувеличенной непринужденностью.

– Разве ты не Нагуаль? – спросил он. – Или ты должен ожидать распоряжения? – добавил он, глядя на Ла Горду

– Я Нагуаль, – шутливо ответил я, чтобы ублажить его.

Я чувствовал, что он ищет повод для ссоры с Ла Гордой. Она, должно быть, тоже почувствовала это, потому что извинилась и вышла в заднюю часть дома.

Паблито поставил свой стул и медленно обошел вокруг меня, как будто обследуя мое тело. Затем он взял стул в одну руку, развернул его и сел, положил сложенные руки на спинку, что позволяло ему сидеть на нем с максимальным удобством. Я сел напротив. С уходом Ла Горды его настроение совершенно изменилось.

– Я должен попросить у тебя прощения за свое поведение, – улыбаясь, сказал он. – Но мне нужно были отделаться от этой ведьмы.

– Разве она такая плохая, Паблито?

– Можешь не сомневаться в этом, – ответил он.

Чтобы переменить тему, я сказал, что он выглядит прекрасно.

– Ты сам выглядишь прекрасно, Маэстро, – сказал он.

– Что за бред, какой я тебе Маэстро? – спросил я насмешливо.

– Многое изменилось, – сказал он. – Мы находимся в новых условиях, и Свидетель говорит, что ты теперь Маэстро, а Свидетель не ошибается. Но он сам расскажет тебе эту историю. Он скоро здесь появится и будет рад видеть тебя снова. Я думаю, к этому моменту он уже должен был почувствовать, что ты находишься здесь. Когда мы возвращались обратно, мы все почувствовали, что ты, видимо, уже в пути, но никто из нас не почувствовал, что ты уже прибыл.

Тут я сказал, что приехал с единственной целью – увидеть его и Нестора и что только с ними я могу поговорить о нашей последней встрече с доном Хуаном и доном Хенаро, и рассеять мою неуверенность по поводу этой встречи.

– Мы связаны друг с другом, – сказал он. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Ты знаешь это. Однако я должен предупредить, что я не такой сильный, как ты думаешь. Лучше бы нам, наверное, не говорить вообще. Но, с другой стороны, если мы не поговорим, то никогда ничего не поймем.

Тщательно подбирая слова, я объяснил, что суть моего затруднения заключается в одном-единственном вопросе.

– Скажи мне, Паблито, – спросил я. – Мы действительно прыгнули в пропасть в наших телах?

– Я не знаю, – ответил он. – Я действительно не знаю.

– Но ведь ты был рядом со мной?

– В том-то и дело. Был ли я там в самом деле?

Я был раздражен его загадочными ответами. У меня было такое чувство, что если бы я встряхнул его или стиснул, что-то в нем бы освободилось. Мне казалось, что он намеренно утаивает нечто важное. Я сказал, что он, видимо, решил быть скрытным со мной, хотя нас и связывают узы полного доверия.

Паблито качнул головой, как бы молча возражая против моего обвинения.

Я попросил его описать все переживания, начиная с момента, когда дон Хуан и дон Хенаро готовили нас к заключительному прыжку.

Ответ Паблито был невнятным и путаным. Все, что он мог вспомнить о последних минутах перед нашим прыжком в пропасть, – это то, что дон Хуан и дон Хенаро попрощались с нами и скрылись в темноте. В тот момент его сила иссякла, и он был на грани срыва, но я взял его за руку и подвел к краю пропасти, и там он отключился.

– Что случилось потом, после того как ты отключился, Паблито?

– Я не знаю.

– Были ли у тебя сны или видения? Что ты видел?

– Что касается меня, то у меня не было никаких видений, а если и были, то я не мог уделить им должного внимания. Мое отсутствие безупречности мешает мне вспомнить их.

– А потом что случилось?

– Я проснулся на старом месте Хенаро. Не знаю, как я туда попал.

Он замолчал, а я лихорадочно подыскивал в уме какой-нибудь вопрос или критическое замечание в надежде разговорить его. Фактически в ответе Паблито не было ничего, что могло бы помочь объяснить случившееся. Я почувствовал себя обманутым и почти рассердился на него. Мною овладело смешанное чувство жалости к Паблито и к себе и сильнейшего разочарования.

– Мне жаль, что я так разочаровал тебя, – сказал Паблито.

Моей мгновенной реакцией на его слова было скрыть свои ощущения и заверить его, что я вовсе не разочарован.

– Я маг, – сказал он, – скверный маг, но этого достаточно, чтобы знать, что мое тело говорит мне. И сейчас оно говорит мне, что ты на меня сердишься.

– Я не сержусь, Паблито! – воскликнул я.

– Это говорит твой разум, но не твое тело, – сказал он. – Твое тело сердится. Твой разум, однако, не находит причины сердиться на меня – так что ты попал под перекрестный огонь. Самое малое, что я могу для тебя сделать – так это распутать все это. Твое тело сердится, так как оно знает, что я небезупречен и что только безупречный воин может помочь тебе. Твое тело сердится потому, что знает, что я опустошаю себя. Оно знало это с той минуты, когда я вошел в эту дверь.

Я не знал, что сказать. Я чувствовал поток запоздалых осознаний. По-видимому, он был прав, когда говорил, что мое тело знало все это. Во всяком случае, его прямота в столкновении меня с моими чувствами притупила остроту моего разочарования. Я спросил себя, не играет ли сейчас Паблито в какую-то игру со мной? Я сказал ему, что с его прямотой и уверенностью он, видимо, не мог быть таким слабым, каким изобразил себя. Я сказал ему об этом.

– Моя слабость привела к тому, что у меня даже появилось томление, – сказал он шепотом. – Я томлюсь по жизни обычного человека. Можешь ли ты поверить в это?

– Ты не можешь быть серьезным, Паблито! – воскликнул я.

– Я серьезен, – ответил он. – Я тоскую по своей привилегии ходить по земле как обычный человек, без этого ужасного бремени.

Я нашел его позицию просто невозможной и снова и снова восклицал, что этого не может быть. Паблито посмотрел на меня и вздохнул. Внезапно меня охватила тревога. Он, казалось, был на грани слез. Моя тревога повлекла за собой интенсивное сочувствие. Никто из нас не мог помочь друг другу.

В этот момент на кухню вернулась Ла Горда. Паблито, казалось, мгновенно оживился. Он вскочил на ноги и затопал по полу.

– Какого дьявола тебе надо!? – завопил он визгливым нервным голосом. – Почему ты шныряешь вокруг?

Ла Горда обратилась ко мне, словно его и не существовало. Она вежливо сказала, что собирается пойти в дом к донье Соледад.

– На кой черт нам беспокоиться, куда ты идешь? – взвизгнул он. – Можешь отправляться хоть к чертовой матери.

Он затопал по полу, как капризный ребенок, тогда как Ла Горда стояла смеясь.

– Давай уйдем из этого дома, Маэстро, – громко сказал он.

Его внезапный переход от печали к гневу очаровал меня. Я целиком ушел в наблюдение за ним. Одной из его характерных черт, которые меня восхищали, была необыкновенная легкость движений. Даже когда он топал ногами, движения его были грациозны.

Внезапно он протянул руку над столом и чуть не вырвал мой блокнот. Он схватил его большим и указательным пальцами левой руки. Мне пришлось удерживать его изо всех сил обеими руками. В его тяге была огромная сила, так что если бы он действительно хотел забрать блокнот, он сделал бы это без труда. Но он отпустил его и когда он убирал руку, у меня появилось мимолетное впечатление, что она чем-то удлинена. Это случилось так быстро, что я мог объяснить это иллюзией, вызванной внезапностью толчка, произведенного огромной силой его попытки выдернуть блокнот. Но я был уже научен тому, что с этими людьми нельзя ни вести себя, ни объяснять их действия привычным для меня образом, поэтому не стал и пытаться.

– Что у тебя в руке, Паблито? – спросил я.

Он отпрянул и изумленно спрятал руку за спину с отсутствующим выражением лица, пробормотав, что хочет, чтобы мы покинули этот дом, так как здесь ему становится плохо.

Ла Горда громко рассмеялась и сказала, что Паблито такой же хороший притворщик, как Хосефина, а может даже и лучше. И если я буду настаивать, чтобы он сказал, что у него в руке, он упадет в обморок и Нестору придется выхаживать его несколько месяцев.

Паблито начал задыхаться. Его лицо побагровело. Ла Горда равнодушно велела ему прекратить представление, потому что у него нет аудитории. Она уходит, а у меня не хватит терпения. Затем она обернулась ко мне и властно сказала, чтобы я оставался здесь и не ходил к Хенарос.

– Почему, к дьяволу, нет? – завопил Паблито и подскочил к ней, словно пытаясь помешать ей уйти. – Какое нахальство! Говорить Маэстро, что он должен делать!

– У нас была стычка с союзниками в твоем доме прошлой ночью, – сказала Ла Горда Паблито как само собой разумеющееся. – Нагуаль и я еще не пришли в себя после этого. Я бы на твоем месте, Паблито, уделила внимание работе. Ситуация изменилась. Все изменилось после его приезда.

Ла Горда вышла через переднюю дверь. Я начал понимать, что она действительно выглядит очень усталой. То ли ее туфли были ей чересчур тесны, то ли она была настолько слаба, что едва волочила ноги. Она казалась маленькой и хрупкой.

Я подумал, что, должно быть и сам выгляжу усталым. Так как в доме не было зеркал, мне захотелось выйти наружу и посмотреть на себя в боковое зеркальце моей машины. Я, наверное, так бы и сделал, но Паблито помешал мне. Очень искренне он попросил меня не верить ни слову из того, что она сказала о нем как о притворщике. Я предложил ему не беспокоиться об этом.

– Ты страшно не любишь Ла Горду, правда? – спросил я.

– Можешь повторить еще раз, – сказал он с лютым видом. – Ты лучше других знаешь, какие монстры эти женщины. Нагуаль сказал, что однажды ты приедешь сюда и попадешь к ним в лапы. Он умолял нас быть начеку и предупредить тебя об их замыслах. Нагуаль сказал, что у тебя имеется одна из четырех возможностей: если бы наша сила была достаточной, мы могли бы сами привести тебя сюда, предостеречь и спасти тебя; если бы у нас было мало силы, то мы пришли бы сюда как раз для того, чтобы увидеть твой труп; третьей – было бы найти тебя пленником доньи Соледад или одной из этих омерзительных мужеподобных женщин; четвертой и самой неправдоподобной было бы найти тебя живым и здоровым.

Нагуаль сказал, что если ты останешься в живых, ты сам станешь Нагуалем, и мы должны будем верить тебе, потому что только ты сможешь нам помочь.

– Я сделаю для тебя все что смогу, Паблито. Ты знаешь это.

– Не только для меня. Я не один. Свидетель и Бениньо со мной. Мы вместе, и ты должен помочь всем нам.

– Конечно, Паблито. Об этом нечего и говорить.

– Люди здесь, в округе, никогда не беспокоили нас. Все наши проблемы связаны с этими безобразными мужеподобными уродинами. Мы не знаем, что делать с ними. Нагуаль приказал нам оставаться возле них несмотря ни на что. Нагуаль дал мне персональную задачу, но я не смог выполнить ее. Раньше я был очень счастлив, ты помнишь. Теперь я, кажется, больше не смогу наладить свою жизнь.

– Что случилось, Паблито?

– Эти ведьмы выжили меня из дому. Они взяли верх и выбросили меня из дому, как мусор. Теперь я живу в доме Хенаро вместе с Нестором и Бениньо. Даже готовить мы должны себе сами. Нагуаль сказал, что такое может случиться, и дал Ла Горде задание быть посредником между нами и этими тремя суками, но Ла Горда все еще остается такой, какой Нагуаль обычно называл ее – Двести Двадцать Задниц. Он дал ей это прозвище потому, что она весила двести двадцать фунтов, и она носила его много лет.

При воспоминании о Ла Горде Паблито фыркнул от смеха.

– Она была самой жирной и вонючей недотепой, какую только можно представить, – продолжал он. – Сейчас она весит вдвое меньше, но по своему уму все еще остается такой же толстой и ленивой и ничего не может сделать для нас. Но теперь ты здесь, Маэстро, и наши беды позади. Теперь нас четверо против четверых.

Я хотел вставить замечание, но он остановил меня.

– Позволь мне закончить то, что я хотел сказать, прежде чем эта ведьма вернется обратно, чтобы вышвырнуть меня, – сказал он, нервно поглядывая на дверь. – Я знаю, что они сказали тебе, что вы пятеро – одно и то же, так как вы – дети Нагуаля. Это ложь! Ты подобен и нам, Хенарос, потому что Хенаро также помогал тебе формировать твою светимость. Ты тоже один из нас. Понимаешь, что я имею в виду? Так что не верь тому, что они говорят. Точно так же ты принадлежишь и нам. Эти ведьмы не знают, что Нагуаль рассказал нам все. Они думают, что только они все знают. Нас сделали два толтека. Мы – дети обоих. Эти ведьмы…

– Постой-постой, Паблито, – сказал я, закрыв ему рот рукой.

Он остановился, очевидно испуганный моим внезапным жестом.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что понадобились два толтека для того, чтобы сделать нас?

– Нагуаль говорил нам, что мы – толтеки. Он сказал нам, что толтек – это получатель и хранитель тайн. Нагуаль и Хенаро – толтеки. Они дали нам свою особую светимость и свои тайны. Мы получили их тайны, и теперь храним их.

Использование им слова «толтек» озадачило меня. Я был знаком только с его антропологическим значением. В этом контексте оно относилось к культуре говорящего на языке науатль народа в Центральной и Южной Мексике, которая ко времени Конкисты уже угасала.

– Почему он называл нас толтеками? – спросил я в полном недоумении.

– Потому что мы ими являемся. Вместо того чтобы называть нас магами или колдунами, он говорил, что мы – толтеки.

– Если это так, то почему ты называешь сестричек ведьмами?

– А, это потому, что я ненавижу их. Это не имеет никакого отношения к тому, чем мы являемся.

– Нагуаль говорил это всем?

– Да, конечно. Все знают это.

– Но он никогда не говорил этого мне.

– Ну, это потому, что ты очень образованный человек и всегда начинаешь обсуждать любую ерунду.

Он пронзительно рассмеялся и похлопал меня по спине.

– Нагуаль случайно не говорил тебе, что толтеки были древним народом, который жил в этой части Мексики? – спросил я.

– Видишь, куда тебя заносит. Вот поэтому он и не говорил тебе. Старый ворон, наверное, и не знал, что толтеки были древним народом.

Смеясь, он стал раскачиваться на своем стуле. Смеялся он очень заразительно и с большим удовольствием.

– Мы – Толтеки, Маэстро, – сказал он. Остальные подтвердят, что мы являемся ими. Это все, что я знаю. Но ты можешь спросить Свидетеля. Он знает. Я потерял свой интерес давным-давно.

Потом он встал и подошел к кухонной плите. Изучив содержимое горшка, стоявшего на малом огне, он спросил, кто приготовил эту еду. Я был совершенно уверен, что это дело рук Ла Горды, но ответил, что не знаю. Он несколько раз принюхался к нему короткими вдохами, как собака, и заявил, что нос говорит ему: еду готовила Ла Горда. Он спросил меня, пробовал ли я это, и когда я сказал, что закончил есть как раз перед его приходом, он взял миску с полки и положил себе огромную порцию. Он настоятельно порекомендовал мне есть только пищу, приготовленную Ла Гордой и пользоваться только ее миской, как это делает он сам. Я ответил, что Ла Горда и сестрички подавали мне еду в темной миске, которую держали на полке отдельно от остальной посуды. Он сказал, что она принадлежала самому Нагуалю. Мы вернулись к столу. Он ел молча и очень медленно. Его полная сосредоточенность заставила меня осознать, что в полном молчании все они ели всегда.

– Ла Горда – великая повариха, – сказал он, закончив есть. – Она обычно кормила меня. Это было много лет назад, когда она еще не ненавидела меня – до того, как она стала ведьмой, я имею в виду – толтеком.

Он посмотрел на меня с искоркой в глазах и подмигнул.

Я почувствовал себя обязанным ответить ему, что Ла Горда не производит на меня впечатления человека, способного кого-то ненавидеть. Я поинтересовался, знает ли он, что она потеряла свою форму.

– Это сплошной вздор! – воскликнул он.

Он уставился на меня, как бы оценивая мой удивленный взгляд, а затем закрыл лицо рукой и захихикал, как смущенный ребенок.

– Ну, хорошо – она действительно сделала это, – сказал он. – Она просто великолепна.

– Почему же тогда ты не любишь ее?

– Я хочу кое-что рассказать тебе, Маэстро, потому что верю тебе. Неправда, что я совершенно не люблю ее. Она самая лучшая. Она – женщина Нагуаля. Просто я веду себя с ней так, потому что мне нравится, когда она балует меня, и она делает это. Она никогда на меня не раздражается. Я могу делать все что угодно. Иногда меня заносит, мною овладевает физическое возбуждение и я хочу отколотить ее. Когда это случается, она просто отпрыгивает в сторону, как это обычно делал Нагуаль. В следующий момент она даже не помнит, что я сделал. Это настоящий бесформенный воин для тебя. Она ведет себя точно так же со всеми. Но остальные из нас – жалкое недоразумение. Мы по-настоящему плохие. Те три ведьмы ненавидят нас, а мы ненавидим их.

– Вы – маги, Паблито. Неужели вы не можете прекратить ваши пререкания?

– Конечно же можем, но не хотим. Ты что, ждешь от нас, что мы будем братьями и сестрами?

Я не знал, что сказать.

– Они были женщинами Нагуаля, – продолжал он. – И все же все ожидали, что возьму их я. Как, во имя неба, я должен был сделать это! Я сделал попытку с одной, но вместо того, чтобы помочь мне, ублюдочная ведьма чуть не убила меня. В результате теперь эти бабы остерегаются меня, словно я совершил преступление. Все, что я делал – это выполнял инструкции Нагуаля. Он сказал мне, что я должен вступить в интимную связь с каждой из них по-очереди, пока я не смогу владеть всеми вместе. Но я не мог вступить в интимную связь даже с одной.

Я хотел спросить его о его матери, донье Соледад, но не мог придумать предлог, чтобы перевести разговор на эту тему. С минуту мы молчали.

– А ты ненавидишь их за то, что они пытались сделать с тобой, или нет? – внезапно спросил он.

Я увидел свой шанс.

– Нет, ничуть, – сказал я. – Ла Горда объяснила мне их мотивы. Но вот нападение доньи Соледад было очень жутким. Ты часто видишься с ней?

Не отвечая, он смотрел в потолок. Я повторил свой вопрос, но вдруг заметил, что его глаза полны слез. Его тело конвульсивно вздрагивало от тихих рыданий.

Он сказал, что когда-то у него была прекрасная мать, которую я, без сомнения, помню и сам. Ее звали Мануэлита; святая женщина, которая поставила на ноги двух своих детей, работая ради этого, как мул. Он испытывал самое глубокое почтение к женщине, которая любила и растила его. Но однажды его несчастливая судьба привела его к встрече с Хенаро и Нагуалем и они, действуя совместно, разрушили его жизнь. Очень эмоционально Паблито сказал, что эти два дьявола взяли его душу и душу его матери. Они убили его Мануэлиту и оставили вместо нее эту жуткую ведьму Соледад. Он посмотрел на меня глазами, полными слез, и сказал, что эта отвратительная женщина – не его мать. Она никак не могла быть его Мануэлитой.

Он неудержимо рыдал. Я не знал, что сказать. Его эмоциональный взрыв был таким неподдельным, а слова такими правдивыми, что на меня нахлынула волна сентиментальности. Мысля как обычный цивилизованный человек, я должен был согласиться с ним. То, что его путь пересекся с путем дона Хуана и дона Хенаро, безусловно, выглядело как несчастье для Паблито.

Я положил руку ему на плечо и сам едва не заплакал.

После долгого молчания он встал и прошел вглубь дома Я услышал, как он прочищает нос и умывается в бадье. Когда он вернулся, он был спокойнее и даже улыбался.

– Не пойми меня неправильно, Маэстро, – сказал он, – в том, что случилось со мной, я никого не виню. Это была моя судьба. Хенаро и Нагуаль действовали как безупречные воины. Я просто слаб, вот и все. Потому я и потерпел неудачу при выполнении своего задания. Нагуаль сказал, что мой единственный шанс избежать нападения этой ужасной ведьмы – это овладеть четырьмя ветрами и сделать их своими четырьмя сторонами света. Но я потерпел неудачу. Эти женщины были в сговоре с Соледад и не захотели помочь мне. Они хотели моей смерти. Нагуаль говорил, что если я потерплю неудачу, у тебя самого не останется никаких шансов. Если бы она убила тебя, то я должен был спасаться и бежать ради спасения своей жизни. Правда, он сомневался, что я успею добраться даже до дороги. Он сказал, что, располагая твоей силой вдобавок к тому, что эта ведьма уже знает, она будет несравненной. Поэтому когда я потерпел неудачу в своей попытке овладеть четырьмя ветрами, я понял, что пропал. И, разумеется, возненавидел этих женщин. Но сегодня Маэстро ты снова дал мне надежду.

Я сказал, что его чувства к матери глубоко тронули меня. Но все происшедшее настолько потрясло и ужаснуло меня, что я сомневаюсь, что сейчас могу дать ему хоть какую-то надежду.

– Дал! – убежденно воскликнул он. – Все это время я ужасно себя чувствовал. Любому станет не по себе, если тебя будет преследовать собственная мать с топором в руке. Но теперь она выбыла из игры благодаря тебе и тому, что ты сделал.

Эти женщины убеждены в том, что я трус, и поэтому ненавидят меня. В их тупых головах не укладывается, что мы просто разные. Ты и эти четверо женщин отличаетесь от меня, Нестора и Бениньо в одном очень важном. Все вы были, можно сказать, мертвы до того, как Нагуаль нашел вас. Он говорил мне, что вы даже пытались покончить с собой. Мы не такие. Мы были благополучными, жизнерадостными и счастливыми. Мы противоположны вам. Вы – отчаявшиеся люди. Мы – нет. Если бы Хенаро не встретился на моем пути, я был бы счастливым плотником. А может, уже бы и умер. Это не имеет значения. Я делал бы то, что мог, и это было бы прекрасно.

Его слова вызвали у меня любопытное настроение. Я вынужден был признать, что он прав, – и эти женщины и я на самом деле были людьми отчаявшимися. Если бы я не встретил дона Хуана, то, несомненно, был бы мертв. Но я не мог сказать, как Паблито, что меня бы устроил и тот и другой вариант. Дон Хуан дал жизнь и энергию моему телу и свободу моему духу.

Утверждения Паблито заставили меня вспомнить слова дона Хуана об одном старике, моем друге. Дон Хуан сказал очень выразительно, что жизнь или смерть этого старика не имеют абсолютно никакого значения. Я почувствовал некоторое раздражение, так как подумал, что дон Хуан хватил через край. Я сказал, что конечно, жизнь или смерть этого старика не имеют никакого значения, поскольку все в мире может иметь какое-либо значение только лично для каждого из нас.

– Ты сказал это! – воскликнул он и засмеялся, – Это именно то, что я имею в виду. Жизнь и смерть этого старика не имеют значения для него лично. Он мог бы умереть в 1929, или в 1950, или жить до 1995 года. Это не имеет значения. Все одинаково бестолково для него.

До встречи с доном Хуаном вся моя жизнь протекала по этому руслу. Ничто никогда не было важным для меня. Я действовал так, как если бы определенные вещи волновали меня, но это было только рассчитанной уловкой, чтобы казаться чувствительным человеком.

Заговорив, Паблито прервал мои размышления. Он спросил, не задел ли он моих чувств. Я заверил его, что это пустяки. Продолжая разговор, я поинтересовался, как он встретился с доном Хенаро.

– Моя судьба пришла в виде болезни моего хозяина, – сказал он. – Мне пришлось пойти вместо него на городской рынок, чтобы построить там новую секцию мануфактурных киосков. Я работал там два месяца. Там я встретил дочь владельца одного из киосков. Мы влюбились друг в друга. Я сделал прилавок киоска ее отца немного пошире, чтобы мы могли заниматься любовью под стойкой, а ее сестра в это время обслуживала покупателей.

Однажды Хенаро принес торговцу напротив мешок лекарственных трав и во время разговора с ним заметил, что прилавок мануфактурной лавки сотрясается. Он внимательно посмотрел на стойку, но увидел только полусонную сестру, сидящую на стуле. Тот человек сказал Хенаро, что каждый день примерно в это время этот прилавок так трясется. На следующий день Хенаро привел Нагуаля посмотреть на трясущийся прилавок, и он, конечно же, в тот день трясся. Они пришли на следующий день, и киоск содрогался снова. Тогда они стали ждать, пока я выйду. В тот день я познакомился с ними, а после этого Хенаро сказал мне, что он травник и предложил изготовить снадобье, против которого не устоит ни одна женщина. Я любил женщин и попался на это. Он, конечно, сделал снадобье для меня, но для этого ему понадобилось десять лет. За это время я хорошо узнал его и полюбил, как родного брата. А теперь мне его чертовски не хватает. Так что ты видишь, он поймал меня на крючок. Иногда я рад, что он сделал это, но чаще я негодую.

– Дон Хуан сказал мне, что маг должен получить какой-нибудь знак, прежде чем выбрать кого-либо. Было ли в твоем случае что-либо подобное?

– Да. Хенаро сказал, что сначала он с любопытством смотрел, как сотрясается стойка, а потом он увидел, что два человека занимаются любовью под прилавком. Тогда он сел, чтобы посмотреть на людей, которые выйдут оттуда; ему было любопытно узнать, кто там был. Через некоторое время за стойкой появилась девушка, но меня он пропустил. Он подумал, что это очень странно, не мог он пропустить меня, ведь он принял решение обязательно меня увидеть. На следующий день он пришел вместе с Нагуалем. И тот тоже видел, что два человека занимаются любовью под прилавком, но когда они хотели засечь меня, то пропустили снова. Они вновь пришли на следующий день. Хенаро обошел вокруг и стал за стойкой, а Нагуаль остался стоять перед ней. Когда я выползал, то наткнулся на Хен