Функциональный аспект ДВРП.

 

Как известно, “классики-структуралисты” большее вни­мание уделяют статической (элементной) модели деятель­ности, “функционалисты” – ее динамике.

Функциональный подход дает возможность перейти от понятия морфологии – строения объекта – к понятию организа­ции его. Отсюда – через организацию деятельности – появляется воз­можность более углуб­ленного понимания закономерностей пред­метного содержания объекта исследо­вания. При этом, как пола­гают некоторые авторы, объект воссоз­да­ется таким образом, “что­бы в по­доб­ной реконструкции обнару­жились правила фун­кци­о­нирования этого объекта”[3].

Под функциональными системами П.К. Анохин пони­мал ди­намичные, саморегулирующиеся организации, дея­тель­ность всех составных частей которых способствует по­лучению жиз­нен­но важных для организма приспособи­тель­ных результатов[4].

åФункциональный аспект означает четкое определение необходимых компонентов ДВРП: предмет деятельности, субъекты, средства и результат. В случае, если какой-либо из этих компонентов отсутствует или недостаточно развит, то претензии на получение результата ДВРП могут не оправдаться.

åПредмет деятельности – то, на что направлена ДВРП: преступная деятельность (ПД) в целом и ее механизм.

А.Н. Леонтьев в одной из своих ранних работ спе­циально подчеркивал, что он понимает предмет не как “вещь” или сам по себе существующий объект природы, а как “то, на что направлен акт…, т. е. как нечто, к чему относится жи­­вое существо, как пред­мет его деятельности – безразлично, деятельности внеш­ней или внутренней”[5].

Смысловой образ и смысловая сущность предмета расследования определяют и то, что должно быть проделано с этим предметом. Феномен предметнос­ти мгновенно испаряется, стоит лишь изъять преступную деятель­ность из системы расследования. Расследование становится бес­предметным. Расследование “зависает” в информационном ваку­уме и становится бес­смыс­ленным, если не будет хотя бы слабого, расплывчатого, актуализированного отражения преступной дея­тель­ности.

Сущностное, выводное знание о преступной деятель­ности, надо полагать, выступает (наряду с техническими и организа­ционными средствами) в качестве информацион­ного средства расследования. Это – опережающие, предпосы­лочные сведения о закономерностях функционирования объ­екта (предмета), которые обусловливают (“диктуют”) зако­но­мерности расследования. И если такие сведения триви­альны, носят фрагментарный характер, не отражают сущ­ность преступной деятельности, то, конечно, основной при­чиной недостатка их новизны и полноты, качества и значи­мости является либо отсутствие, либо вульгаризация мето­до­­логических подходов.

Видимо, по этой причине последовало “комиссионное” предупреж­де­ние всем, что “золотая жила кончилась”. “Работы послед­не­го времени, не­смотря на со­держащиеся в них предложения об изменениях в оп­ределении или структуре криминалисти­чес­кой характеристики (преступ­ле­ния), пред­став­ления о ней су­щественно не ме­няют”,[ОПА1] а далее по тексту: это “…не то, чего вправе ждать практика борьбы с преступно­стью от на­учных изысканий в этой области”[6]. При этом имелась в виду продуктивная несостоятель­ность выводных знаний в рамках категории криминалистиче­ской ха­рактеристики прес­тупления. Такое мнение в целом было под­держано: “Вся концепция, связанная с криминали­стической ха­рактеристикой преступлений, пере­живает серь­езные трудности”[7].

Примерно те же оценки знания “предмета расследования” дают и зарубежные криминалисты. В частности, отмечается, что “насту­пил кризис старых информационных систем, осно­ванных, с одной стороны, на поверхностных представлениях о компьютер­ных воз­можностях, а с другой – на вуль­гарных подходах к иссле­дова­нию преступной деятельности”[8].

В конце концов, в связи с отсутствием “практических выходов” из “концепции криминалистической характеристики”, сделан категорический вывод о том, что она изжила себя и “из реальности превратилась в иллюзию, в криминалистический фантом”[9]. Предмет деятельности испарился.

Не будем забывать положение о том, насколько прост механизм преступления, настолько и проста деятельность по расследованию. М.К. Каминский и В.А. Образцов обратили внимание на это обстоятельство: деятельность по расследования преступления и структура пре­ступ­ной деятель­нос­ти должны соответствовать друг другу. В.А. Образцов называет этот принцип “базовым, воззренческим”[10].

М.К. Каминский писал о ме­тодо­ло­гическом принципе изоморфизма (соответствия, “зер­кальности”)[11]. С этим, казалось бы, можно согласиться: преступная деятельность и деятель­ность по расследованию преступлений являются “порожда­емыми” от более общей “порожда­ющей” структуры – структуры челове­чес­кой деятельности вообще. Но из этого положения не следует, что оба вида деятельности “открывают” друг друга. Они относятся к системам одного эпис­тимологического уровня. Это суть одно­уровневые системы. Потому, например, элементно-функциональная модель преступной деятельности находится в изоморфном отношении только к структуре версионного анализа при расследовании преступлений. Только в этом, по нашему мнению, и состоит “зеркальность” одноуровневых систем. Именно по этой причине, по нашим сведениям, еще никому удавалось дать иллюстрацию изоморфизма в рамках конкретной методики.

Cамо по себе “повальное увлечение” предметом своей дея­тельности не может осуждаться, ибо речь идет о поиске и фор­мировании информационных средств расследования прес­туп­лений, а, в конечном счете, о совершенствовании методик рассле­дования.

Таким образом, деятельность по расследованию – ДВРП имеет свой предмет – преступную деятельность, как правило, выраженную в некоторых закономерностях.

åПод субъектами ДВРП понимаются участники расследования: оперативные работники, дознаватели, орган дознания, следователь, прокурор, эксперты, специалисты... Становится понятным: если субъекты ДВРП имеют претензии на получение должного результата, то они “обречены” на взаимодействие.

Существенный признак взаимодействия участников расследования состоит в том, что при решении комплексных вопросов сочетаются разные виды деятельности. Лишь при соблюдении этого условия “результат совместной деятельности как нечто целое оказывается больше суммы частей его” (Ч. Барнард). Таким образом, не следует смешивать эту категорию с понятиями типа “взаимопомощь”, “содействие”, “координация” и др.

Эффект взаимодействия возникает тогда, когда взаимодействующие стороны для решения общей задачи используют различные приемы, способы, средства и методы индивидуальной работы. Так, исследования вещественных источников информации по оперативным данным, с целью установления способа хищения, проводят специалисты (химики, физики, биологи, криминалисты), и в то же время, с той же целью, и в отношении этих же объектов проводят комплекс оперативно-следственных действий сотрудник ОБЭП и следователь.

Суммированный (если не сказать – умноженный) результат недостижим для индивидуальной работы каждой из сторон взаимодействия. Недостижим принципиально потому, что каждый участник этого высшего и наиболее сложного типа кооперации применяет в своей работе такие приемы, методы и средства, которые недоступны любому другому партнеру по взаимодействию. В противном случае можно говорить лишь о разделении труда, т.е. об организационном эффекте.

Содержанием взаимодействия, строго говоря, является взаимный обмен информацией. При этом каждый из субъектов обладает своими информационными “выходом” и “входом”, которые соответствуют специфике работы следователя, оперуполномоченного ОБЭП, специалиста и эксперта. На “входе” у каждого – исходная информация (задача), на “выходе” – результат. В упрощенном виде: то, что служит результатом деятельности одного представляет собой исходную информацию для другого.

Второй чертой взаимодействия является согласование его участников о времени, месте и форме закрепления результатов индивидуальной и общей работы. Речь идет о том, чтобы исходная информация и промежуточные результаты взаимодействия поступали в нужном месте, своевременно и в должной форме. Примером такого рассогласования может быть ситуация, когда специалисты и эксперты представляют свои результаты после того, как миновала в них острейшая потребность оперуполномоченного и следователя. Зачастую последние сами создают условия, при которых нарушается согласованность. Так, следователь не вправе рассчитывать на то, что специалист-товаровед в категорической положительной форме решит вопрос о месте произрастания сельхозпродуктов. Для этого требуется организовать многостороннее взаимодействие со специалистами: агрономом, биологом, физиком и химиком.

Полный “цикл” взаимодействия предполагает обратную связь как условие и средство создания должной психологической установки на будущее. Наличие обратной связи позволяет отличить явление взаимодействия от того, что называют “участием”. С точки зрения системного подхода, каждый участник взаимодействия должен соотносить свои конечные результаты как с промежуточными, так и конечной целью расследования. От этого зависит оценка и значение его индивидуальных действий. Любые искажения, задержки и потери информации на отдельном участке неизбежно вызывают “возмущение” свей системы взаимодействия. С другой стороны, можно представить и тот хаос, который бы возник при полном и непрерывном (по любому поводу) обмене информацией между оперативным работником и, например, специалистами.

Суммируя сказанное понятие взаимодействия основных участников расследования формулируется как объективно-необходимая, координируемая по времени, форме и результатам, согласованная по промежуточным задачам и конечной цели совместная деятельность следователя, оперуполномоченного ОБЭП, специалиста и эксперта, являющихся носителями различных процессуальных и профессиональных функций. При этом утверждается зависимость результатов взаимодействия от степени реализации основных принципов.

Следователь – центральная фигура в расследовании. Именно следователь формулирует задачи для оперуполномоченного ОБЭП, специалиста и эксперта. Только он (в стадии предварительного следствия) наделен правом оценки результатов как отдельных действий, так и общих результатов взаимодействия. Закономерно, что следователь, обладающий максимальным процессуальным и организационным статусом, должен являться формальным и фактическим руководителем процесса взаимодействия.

Следователь, в отличии от руководителей административной сферы, обладает меньшим набором рычагов управления. Дело в том, что ни один из участников взаимодействия по отношению к нему не находится в служебной зависимости. Между ними существует только два вида связи: процессуальная и функциональная. Причем в тактическом плане большее значение имеют функциональные отношения, т.е. связь в виде рекомендаций, советов, консультаций и т.д.

Принцип предметности взаимодействия участников расследования выражает идею о том, что сочетание различных видов деятельности должно возникать по конкретному поводу и на конкретных основаниях. Поводом для возникновения, изменения и прекращения взаимодействия служит исходная информация, которая, как правило, поступает оперуполномоченному ОБЭП и следователю. Последующий ее анализ предполагает оценку признаков преступлений, прогноз основных элементов деятельности возможных преступников и формирование вопросов, связанных с проверкой этой информации. Исходя из характера поставленных задач, принимается то или иное решение о взаимодействии с определенными специалистами или экспертами. В случае, если задачи не являются комплексными, т.е. такие, которые не требуют использования специальных знаний, то предмет для взаимодействия отсутствует – нет оснований. Однако в практике расследования “экономических” преступлений подавляющее большинство задач – комплексные. Отсюда закономерно, что предмет и основания для взаимодействия объективно существуют.

Такое утверждение представляется особо важным. Во-первых, постановка вопросов, подлежащих разрешению, теснейшим образом связана с версиями о механизме и условиях следообразования предполагаемого способа действия преступников. Это означает, что волюнтаристические вопросы могут быть сформулированы либо по незнанию, либо сознательно (небрежно). Во-вторых, содержанием информационной основы для формулирования вопросов являются следы, а точнее версионный прогноз их наличия, вида и характера. Но тут сохраняет силу закономерность: любой вид следов-отображений (показания живых людей, документы, предметы и вещества) могут служить объектами комплексного исследования. Например, товаро-транспортные накладные могут содержать (и содержат) различные по характеру информационные “поля” (даются в порядке очередности их изучения): дактилоскопическое, товароведческое, бухгалтерское, технологическое, графическое, трасологическое, физико-химическое и химико-биологическое.

Таким образом, основание для взаимодействия участников расследования обусловлены с одной стороны видом следов, а с другой - их характером. Бесспорность этих рассуждений очевидна лишь с формальной точки зрения. Предметом взаимодействия практически выступает не комплексный вопрос вообще, а задача, состоящая из комплекса обстоятельств, подлежащих установлению в ходе расследования. Иными словами, должна существовать необходимость в интересах выявления и раскрытия преступления посредством взаимодействия со специалистами и экспертами установить (доказать) конкретный факт. В противном случае взаимодействие будет лишь формой без содержания и цели. Практика, к сожалению, дает немало таких примеров. Скажем, ревизии и экспертизы назначают, руководствуясь не действительной необходимостью решить конкретные исходные или промежуточные вопросы расследования, а со ссылкой на “требования прокурора”, на аналогию, в основе которой “служебный прецедент”.

Сказанного достаточно для уяснения принципа предметности взаимодействия участников расследования. Именно этот принцип причинно влияет на: а) время возникновения и “свертывания” взаимодействия; б) количество и состав взаимодействующих сторон; в) динамику и структуру рассматриваемого явления; г) содержание и форму этого процесса.

Ясно, что подобное взаимодействие связано с активным отношением его участников к конечным целям расследования. Потому следователю/ и оперуполномоченному ОБЭП необходимо:

- разрушать у специалистов и экспертов застарелую психологическую установку: делать минимум возможного, ибо “каждый несет свой чемодан”;

- создавать “новую психологию” отношений: специалисты и эксперты необходимы и их суждения весомы;

- не мешать рассуждать и препятствовать ходу мнений “ведомой” стороны, в противном случае она не сделает и того, что сделать обязана;

- не “заглядывать через плечо” и не забегать вперед: преждевременность выводов ведущего не стимулирует творчества других;

- не быть прямолинейными “апостолами истины” и не требовать от специалистов “окончательных истин в последней инстанции”.

åВ качестве средств ДВРП выступают три группы: 1) информационные средства (включая теоретические и эмпирические); 2) процедурные (тактико-организационные); 3) орудийно-инструментальные.

Постановка цели деятельности предполагает наличие средств для ее достижения. Без соответствующих средств, цель ДВРП останется благим пожеланием.

При этом важно подчеркнуть, что криминалистика не “участвует” в борьбе с преступностью. Ее задача заключается в содействии этой борьбе своими положениями и рекомендациями; данные криминалистики используются в борьбе с преступностью[12].

Криминалистика не “партнер” оперативного работника, эксперта, следователя, а один из “инструментов” их деятельности по установлению истины по уголовным делам. И от того, насколько умело, они им пользуются, зависит уровень борьбы с преступностью[13].

Можно выделить два свойства, присущих средству ДВРП. Первое, это – возможность служения реализации конкретной цели деятельности. И, второе, это – допустимость применения какого-либо средства в рамках Закона и нравственности.

åЦель, которую преследует субъект ДВРП – формирование системы доказательств, позволяющей принять обоснованное уголовно-процессуальное решение по делу.

На наш взгляд, существует миф о том, чтоструктура и содержание ДВРП (и вообще – частной методики расследования) таково, что обеспечивает “автоматическое” достижение целей правоохранительной деятельности. Однако такая цель не обозначена и не сформулирована. Если, разумеется, не считать таковой объективную истину[14]. В результате получилось, что совершенно вытеснилось главное – аспекты собирания, проверки, оценки и представления доказательств. В структуре ДВРП и в криминалистических методиках почти не фигурирует цель – формирование частных доказательственных систем[15].

Начальник Следственного комитета МВД России И.Н. Кожевников, называя причины неудовлетворительной работы следователей, перечисляет:

1) у следователей нет должных навыков и умения;

2) многоэпизодность преступной деятельности;

3) острота противодействия правоохранительным органам;

4) слабое взаимодействие участников расследования[16].

Однако в этом перечне нет главного – участники расследования недостаточно заботятся о судебной перспективе уголовного дела.

Формирование минимальной совокупности (системы) доказательств, необходимых для оправдания уголовно-процессуальных решений в ходе и по результатам доказывания – является основной целью доказывания по конкретному уголовному делу.

При таком подходе доказательство только тогда имеет смысл, когда оно выступает средством, а не целью уголовного процесса. Цель предопределяет процесс. Цель, в которую верит субъект доказывания, хотя и относится к будущему, однако она влияет на действия в настоящем. Цель, ясное понимание цели доказывания рождает обоснованные уголовно-процессуальные решения.

Мы не относимся к числу верующих в то, что каждое преступление можно расследовать, раскрыть и доказать в судебном порядке. Но стремиться к такому положению, безусловно, необходимо. По крайней мере, нужно сдерживать – в том числе и за счет научных и методических средств – расхождение “ножниц”: соотношение количества зарегистрированных преступлений и количество “выигранных” прокурорами-обвинителями судебных процессов.

 

2. Логический аспект ДВРП.

 

åЛогическим аспектом ДВРП выступает схема последовательности решения промежуточных задач: 1) выявления криминальной ситуации; 2) формирование исходной информации; 3) криминалистический анализ; 4) построение версий; 5) разработка версий; 6) планирование проверки версий; 7) реализация плана. Эта логика “укладывается” в несколько этапов:

 

Этапы	Задачи
I	Обнаружение первичной информации о преступлении: установление следов расследуемого события; суммирование и анализ исходной информации.
II	Формирование версий: о предполагаемых субъектах; о предполагаемых способах совершения действий.
III	Разработка версий: выведение следствий об источниках информации; формулирование вопросов, подлежащих выяснению.
IV	Планирование проверки версий (планирование расследования): подбор и определение последовательности действий; подбор исполнителей и определение сроков.
V	Реализация плана проверки версий (выполнение плана расследования): выбор и применение тактических средств; использование технических средств.

 

Данная структура, независимо от форм деятельности субъ­ектов ДВРП, имеет универсальную логику, ос­нованную на условно-вероятностных суждениях по типу “если…, то, вероятно,…”:

а) если исходная информация достоверна, то, вероятно, действующими лицами могут быть такие-то субъекты пре­ступления;

б) если это так, то, по-видимому, они действовали та­ким-то образом;

в) если это было так, то, скорее всего, последствия этих действий отобразились в таких-то источниках информации (следах);

г) если это так, то, вероятно, с помощью этих источни­ков можно ре­шить такие-то вопросы (установить определен­ные обстоятельства;

д) если поставлены такие-то вопросы, то их следует решать та­­­кими-то средствами (оперативно-розыскными ме­ра­ми, след­ственными действиями и организационными ме­роприятиями);

е) если запланированы процедуры, то, следует сделать выбор относительно возможных тех­ни­ческих средств и тактических приемов.

Таким образом, действия, которые нужно уметь произ­водить при расследовании преступлений, следует четко под­разделить на два вида:

а) мыслительные действия, заключающиеся в иерар­хи­ческом версионном предви­дении на­ли­чия следовых картин, обработке инфор­мации и ее систематизации;

б) практические действия, связанные с непосредственной про­веркой версий: обнаружение, фиксация, изъя­тие носи­телей ин­фор­мации и превра­ще­ние информации в до­казательства.

Тот и дру­гой вид дей­ствий на каж­дом этапе расследования связан с ис­поль­зованием априорных (“опережающих”) знаний о преступной деятельности. По сути можно заметить, что на всех этапах расследования доминирует процедура версионного анализа информации. Именно она преобладает в умственных действиях сотрудни­ков органов дознания и следствия, независимо от того, соз­нают ли это участники расследования или нет.

При изучении логического аспекта ДВРП нужно обратить внимание на конкретность определения промежуточной задачи и соответствующих методов ее решения. При этом важно уяснить различие между традиционными “стадиями расследования” и “этапами расследования” в структуре ДВРП.

 

3. Познавательный аспект ДВРП.

 

Вообще говоря, влияние теории познания на уголовное судопроизводство так велико и очевидно, что некоторые процессуалисты прошлого, например, Россгирта, считал “неправильным присвоением со стороны уголовной юриспруденции того, что собственно и исключительно должно принадлежать логике”^[17].

Тогда же один из виднейших старых юристов Г.Н. Жиряев справедливо, на наш взгляд, возразил против этого мнения: “Условия применяемости улик не должны быть основываемы на одних лишь законах логического мышления, но зависят и от обстоятельств места, времени и т. п.”^[18].

“Необходимо, – утверждает Л.М. Карнеева, – четко различать процессуальное доказывание как строго регламентированную законом деятельность, включающую обнаружение, получение, проверку и оценку сведений, являющихся доказательствами, от доказательства логического, имеющего своим предметом абстрактные представления и развивающегося по законам логики”^[19].

С.А. Шейфер категорически возражает против такого “особого” доказывания и приводит на этот счет остроумную аргументацию: частного доказывания не может быть, хотя бы потому, что в теории не существует доказывания универсального. Более того, автор настаивает и на том, что не существует и специфического “уголовно-процессуального познания”. Иная точка зрения “не соответствует исходным положениям теории познания”^[20].

Таким образом, исходной методологической проблемой служит выработка понимания онтологической и гносеологической природы образования судебных доказательств как отражении специфических результатов преступной деятельности^[21].

Это понимание складывается из следующих положений:

1) гносеологические закономерности имеют универсальных характер, применяются в любой области познания и выступают в роли методологической основы (системы принципов и способов организации всякой познавательной деятельности);

2) общие закономерности гносеологии в каждой сфере деятельности применяются по-особому, преломляясь через качественно разнообразные объекты отражения;

3) всякое диалектическое единство познания и доказывания не исключает, а, напротив, предполагает в себе различия.

Отсюда вполне правомерно говорить об особенностях, например, технического, исторического, экономического, практического, теоретического познания.

В то же время далеко не бесспорно и даже, быть может, вообще не верно утверждение, что “если познание – это получение знаний для себя, то доказывание – это познание для других”^[22]. Если согласиться с этой точкой зрения, то выходит, что структуры познавательных действий “для себя” и “для других” имеют существенное различие. Познание и доказывание – процессы, протекающие одновременно и взаимосвязано.

Практика ДВРП не зависит всецело или главным образом от совершенства логико-понятийных соображений. Поэтому мы далеки от мысли прогуливаться в “понятийных райских кущах” и сознаем, что совершенно нет необходимости завышать воздействие понятийных и логических конструкций^[23]. Однако бывают исключительные случаи, когда иное понимание взаимосвязанных терминов ведет к новым выводным знаниям, или – к новой объяснительной схеме. Мы утверждаем, что такое исключение нужно сделать именно для нашего случая.

“Расследование” – столь емкий термин, что им пользуются для обозначения многих понятий. Чаще всего и процессуалисты и криминалисты (начиная с С. Баршева) под этим термином подразумевают стадию предварительного расследования либо одну из ее форм^[24].

Термин “расследование”, по нашему мнению, обозначает не что иное как метод “следования по следам”. Тем самым отвергаются иные пути собирания доказательств по уголовным делам (телепатия, экстрасенсорика и прочее колдовство). Наше толкование термина ведет к важному признанию того, что метод “следования по следам” в равной степени используется субъектами основных форм доказывания: оперативно-розыскной, дознавательской и следственной. Различие состоит только в том, что каждый из них действует в рамках своего процессуально-правового, должностного статуса. Каждый следует по следам криминального события с помощью средств своей формы деятельности. Все – в этом смысле – “расследователи” (корень слова “след”).

Понятие “раскрытие преступления”, по мнению многих, “относится к числу исходных и центральных, вокруг которого группируются другие понятия”^[25]. В то же время оно весьма многозначно в употреблении^[26].

Некоторые авторы связывают раскрытие преступления со временем появления процессуальной фигуры подозреваемого, его задержанием, избранием меры пресечения и допросом^[27]. Другие авторы – с решением вопроса о предъявлении обвинения^[28]. Третьи – с моментом установления в полном объеме всех элементов предмета доказывания^[29].

Впрочем, имеются, как минимум, еще полдюжины воззрений на термин “раскрытие преступления”, которые носят конвенциональный характер. Между тем, в этом термине заключен только один смысл: познание (раскрытие) сущности следов преступления, а через них – самого механизма совершенного криминала или же отсутствия последнего. Иными словами, “раскрытие” – термин, обозначающий познавательный аспект деятельности “расследователей”. Тогда все – “раскрыватели”. Причем, “раскрыватели” совершенно неотделимы от “расследователей”, поскольку нельзя ничего познать-раскрыть без следов.

Термин “доказывание” – это представление, с соблюдением процедур уголовно-процессуального закона, аргументации познанной сущности, заключенной в следах преступления.

Доказывание по уголовному делу – это формирование системы доказательств, которая позволяет принять обоснованное уголовно-процессуальное решение по делу (по конкретным материалам). Не может быть никакого доказывания без расследования и без раскрытия.

Расследование, раскрытие и доказывание – это “технологические шаги” одной и той же человеческой деятельности – в нашем случае – механизма доказывания. Подчеркнем, названные “шаги” выделяются в методологическом ключе. В реальной действительности (в онтологии) они недостаточно ясно различимы: расследование, раскрытие и доказывание, как правило, происходит (или должно происходить) слитно (синкретично), одновременно – именно как механизм. В противном случае: “Не могу идти по следам, ибо не понимаю их смысла. Нет смысла – нечего и доказывать”.

 

Контрольные вопросы:

 

1. Как следует понимать “предмет ДВРП”?

2. Каковы принципы взаимодействия участников ДВРП?

3. Что означает “цель ДВРП”?

4. В чем сущность понятия “расследование”?

5. Каково содержание планирования проверки версий?

6. Каким образом можно представить результат выполнения плана проверки версии?

[1] Справедливости ради, нужно назвать работы С.Н. Чурилова. См.: Чурилов С.Н. Проблемы общего метода расследования преступлений. – М.: ВАЭФ, 1993; его же: Общий метод расследования преступлений. – М.: Союз, 1998; его же: Криминалистическая методика: история и современность. – М.: Маркетинг, 2002.

[2] Криминалистика / Под ред. А.Г. Филиппова и А.Ф. Волынского. – М.: Спарк, 1998. – Гл. 20 – 25. Поскольку новый раздел располагается после “тактики”, но перед “методикой”, он имеет пятый порядковый номер (см. с. 338).

 

[3] Барт Р. Структурализм как деятельность // Барт Р. Избранные работы: Се­ми­отика. Поэтика. – М., 1994. – С. 255.

[4] Анохин П.К. Философские аспекты теории функциональной сис­темы. – М., 1978. – С. 80.

[5] Цит. по: Асмолов А. Г. Основные принципы психологической теории деятель­ности // А. Н. Леонтьев и современная психология. – М., 1983. – С. 119.

[6] Белкин Р. С., Быховский И. Е., Дулов А. В. Модное увлечение или новое слово в науке?: Еще раз о криминалистической характеристике преступ­лений // Соц. за­конность. 1987. – № 9. – С. 57.

[7] Колдин В. Я. Преступная деятельность как система и проблемы ее моде­лирова­ния // Типовые модели и алгоритмы криминалистического иссле­дования. – М., 1989. – С. 11.

[8] Frei S. Uber Krizis Alterinformsistem // Kriminalistik. 1990. – № 12. – S. 631.

[9] Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы сегодняшнего дня. – М., 2001. – С. 223. Однако есть основания полагать, что дискуссии по этому актуальному вопросу будут продолжаться.

[10] Образ­цов В.А. Криминалистическая характеристика предварительных про­вер­ки и рас­следования // Криминалистика. – М., 1995. – С. 28.

[11] Каминский М.К. Криминалистическая характеристика деятельности по выявлению, раскрытию и расследованию преступлений // Правовые и общественно–экономические науки и борьба с хищениями социалистического имущества. Тр. ГВШ МВД СССР. – Горький, 1977. – Вып. 8. – Ч. 1. – С. 153 – 158.

[12] Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы. Общая и частные теории. – М.: Юрид. лит., 1987. – С. 23 – 24.

[13] Белкин Р.С. Криминалистика и практика борьбы с преступностью // Экспертная практика, 1981. – № 17. – С. 4.

[14] См., например: Печников Г.А. Проблемы истины на предварительном следствии. – Волгоград, 2001; и др.

[15] См. об этом: Лубин А.Ф. Обоснованное решение как цель доказывания в уголовном судопроизводстве // Современные проблемы уголовного судопроизводства: Сб. науч. статей / Под ред. В.Т. Томина и А.Ф. Лубина. – Н. Новгород, 1999. – С. 25 – 36.

[16] См.: Кожевников И.Н. От редактора // Расследование преступлений в сфере экономики. – М., 1999. – С. 3.

^[17] Rosschirt C.F. Zwei kriminalistische Abhandlungen. – Heidelberg, 1836. – S. 13. Цит. по: Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. Изд. 3-е дополненное. – М.: Госюриздат, 1950. – С. 224.

^[18] Жиряев Г.Н. Теория улик. – Дерпт, 1855. – С. 10

^[19] Карнеева Л.М. Советский уголовный процесс. – М.: Акад. МВД СССР, 1982. – С. 120.

^[20] Шейфер С.А. О понятии доказывания, его предмете и пределах // Правовые формы и эффективность доказывания по уголовным делам. – Тольятти: Самарск. гос. ун-т, 1994. – С. 15.

^[21] Известный системолог Стаффорд Бир по поводу значимости правильной постановки проблемы высказался так: “Для результатов важнее поставить правильные вопросы, чем правильно ответить на ошибочные”. См.: Бир С. Мозг фирмы / Пер с англ. – М.: Радио и связь, 1993. – С. 23.

^[22] См., например: Давлетов А.А. Основы уголовно-процессуального познания. – Свердловск: Изд-во УрГУ, 1991. – С. 139.

^[23] Л.Б. Зусь отмечает, что “ценность понятий уголовно-процессуальной науки состоит в том, что, раскрывая сущность, природу, специфику предмета исследования, они играют также направляющую роль и в юридической практике”. См.: Зусь Л.Б. Правовое регулирование в сфере уголовного судопроизводства. – Владивосток, 1984. – С. 33.

^[24] Баршев С. Основания уголовного судопроизводства. – Спб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1841. – С. 74.

^[25] Михайлов А.И., Сергеев Л.А. Процедурная сущность раскрытия преступления // Советское государство и право. 1971. – № 4. – С. 143.

^[26] Образцов В.А. Теоретические основы раскрытия преступлений, связанных с ненадлежащим исполнением профессиональных функций в сфере производства. – Иркутск, 1985. – С. 10; Робозеров В.Ф. Раскрытие преступлений, совершенных в условиях неочевидности. – Л., 1990. – С. 18; и др.

^[27] Карпец И.И. Проблема преступности. – М.: Юрид. лит., 1969. – С. 152; Калинин Ю.В. О понятии раскрытия преступлений // Вопросы криминалистической методологии, тактики и методики расследования. – М., 1973. – С. 35 – 37; и др.

^[28] Герасимов И.Ф. Некоторые проблемы раскрытия преступлений. – Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1975. – С. 50; Гаврилов А.Н. Раскрытие преступлений. – Волгоград, 1976. – С. 23 – 25; и др.

^[29] Жогин Н.В., Фаткуллин Ф.Н. Предварительное следствие в советском уголовном процессе. – М.: Юрид. лит., 1965. – С. 38; и др.

Ñòð: 22
[ОПА1]