Как катамараны поворачивают 09.06.2000

 

Надо было идти вокруг Европы, в Севастополь. Взяли измеритель, карты и прошлись по ним от Петербурга до Севастополя. Ужаснулись количеству морских миль. Пять тысяч! До этого я больше трёх тысяч за поход не проходил. Капитан – тоже.

Я разделил пять тысяч на сто и получил пятьдесят ходовых суток. Отпуск у меня два месяца, можно уложиться. Капитан сказал: "Старик, катамаран – гоночная машина. Дели на двести, а то и на триста!" Моё знакомство с катамаранами было шапочное и я, поначалу, поверил. Все говорили, что катамараны ходят быстро. Да и в журнальчиках то и дело борзописцы расписывали немыслимые рекорды скорости и длины суточного перехода. Правда в книжке Адларда Колса попался рисунок катамарана с поплавком на мачте и с пояснением, что поплавок нужен для того, чтобы катамаран, когда перевернётся, остался лежать на боку. Это вместо того, чтобы утонуть. И ещё, в одном журнале, может, это был Practical Boat Owner, при обсуждении насущного вопроса о конструкции ялика для катамарана, автор неожиданно присоветовал повесить в каждом поплавке на видном месте по топору. Это чтобы прорубаться на волю, когда перевернёт.

Уже потом припомнилось, что как-то из Клайпеды мы вышли на "Океане" вместе с большим катамараном, таким же, как наш. А пришли в Гданьск на сутки раньше. Штормило, порвало стаксель, когда уклонялись от смерча, но опасного ничего не было. Потом, в разговоре о быстроходности я спросил, почему они шли вдвое медленнее нас. А они, оказывается, стояли, то ли в Балтийске, то ли в Пионерске. Говорят, что жить хотели.

Первое сомнение посетило при первом же выходе в Лужу. День был чудесный. Солнце. Слабый ветерок. Видимость – до Кронштадта. Шли, как сейчас помню, правым галсом. Решили повернуть. Командую. Привожусь. И всё. Даже до левентика не дохожу и сваливаюсь на прежний галс. Всякое бывало, но такой позор надолго запоминается. Набираю скорость. Быстро поворачиваю. Не тут-то было. Эта фанерная рама мгновенно останавливается и начинает пятиться назад. Опять на прежнем галсе. Уже потом, приспособившись, мы начали делать повороты, перекладывая руль на заднем ходу. А в первый раз мне так и не удалось повернуть. С нами был катер. Он нас и отбуксировал на место.

Второй звоночек звякнул, когда Клаус привёз с собой из Германии Ули, Вернера, Петера и Рольфа. А к дочке из Голландии приехал Хенк. Вот все они и поместились на катамаран. Клаус прихватил какую-то особу. А я Марину и Свету. Были и ещё разные люди.

Вышли. Весело. Красиво. Клаус снимает видеофильм. Поют песни. Болтают. Я тогда знал только по-английски. Хенк говорил на всех языках. Вернер, Рольф и Ули – только по-немецки. Тарабарщина в воздухе.

Наконец пришла пора поворачивать домой. Повернуть-то повернули, но идти-то надо против ветра. Вот немножко прошли одним галсом. Не понравилось. Повернули кое-как. Идём другим галсом. Хоть на борту компаса и нет, но по берегу видим, что на том галсе шли на Прибалтийскую, а на этом на Ольгинскую радиомачту. Швертов у нас не было. А без швертов лавировочный угол был как раз сто восемьдесят градусов. Решили идти с попутным ветром в Стрельну и высадить гостей в яхт-клубе. Это уже потом выяснилось, что и со швертами, которые мы с Ириной привезли в плацкартном вагоне из Мурманска, лавировочный угол был меньше ста восьмидесяти только без волны. Только на Балтике. А на длинной волне 5 – 6 баллов, в Северном море, получалось и побольше ста восьмидесяти. Но это уже отдельная история.

Следующий урок обращения с катамараном мы получили при походе в Выборг. Опять много народу. Коля взял с собой сына, которому завтра нужно было идти в школу. Капитан де сказал, что до Выборга меньше ста миль. Будем там к вечеру. И в тот же день на электричке – домой.

Погода опять прекрасная. Солнце печёт. Все загорают и прыгают в воду. Это потому, что ветра нет. Штилеем. Потом подуло чуть-чуть. В общем, ночью едва доползли до Приморска. Оттуда Коля бежал с сыном. Не знаю, как и добрался. Утром мимо Высоцка, среди удивительного окружения, потянулись к Выборгу. В Выборге большая часть экипажа уехала. На обратном пути, ночью, опять нам с Игорем пришлось лавироваться в каком-то узком проливчике по пути к Приморску, и я опять задумался, куда же мы собираемся на этом фанерном ящике. Ведь он ходит только с попутным ветром.

Перед Кронштадтом дунул шквал. Дул не долго, но очень агрессивно и с постоянной силой. Мчались с громадной скоростью. Мне с испугу казалось, что узлов двадцать. Катамаран очень сильно уваливало. Румпель приходилось держать изо всех сил. Мысль – одна: "Отпустишь румпель, сейчас же перевернёт". Наветренный поплавок стучит по воде. Почти выходит из воды. Волн почти нет. Ветер свищет. В крови – половина адреналина. Мокрый, конечно, с головы до ног. Красота!

В общем, и целом прошли за трое суток двести миль. Не густо для гоночной машины. Я говорю, что маловато проходит наш катамаран. А капитан с нажимом: "Старик, так ведь не было ветра". Я опять вякаю, что и когда был ветер, мы проходили не так-то и много. Он: "В море ветер всегда дует". Всё.

Потом уже привыкли и обычно не замечали даже, что катамаран – это пыточная машина. Я на Нордернае так и сказал энтузиасту-англичанину, который привёз туда группу школьников. Такое слово и сформулировалось – Torture Machine. И с Нордерная мы не могли выйти потому, что был сильный прижимной ветер, двигатель работал с перерывами и до моря было не дойти. Это тоже отдельная история.

То же самое было и в Пионерске, когда мы несколько раз подряд бодали огромный плавучий док. Доку – хоть бы что, а мы релинг погнули. Кстати редкий выход обходился без членовредительства. Хорошо, что там, в Пионерске нас шведы подтащили до выхода.

Они стояли там уже пару дней без виз и поили каждый день местного пограничного майора до бесчувствия, а шофёр-солдат грузил тело майора в уазик, так что ноги торчали с одной стороны, а голова – с другой. До заставы было рукой подать. Поляки из Эльблонга, стоявшие у нашего борта тоже были без виз, майор и к ним наведывался. С тем же итогом. Граница на замке. Плавали, знаем.

А шведы были чудные. На пяти лодках. Каждое утро один, в дорогом халате, выходил с тромбоном на палубу. Играл подъём флага. Остальные тоже выползали и поднимали свои жовто-блакитные. Вечером – та же картина. Благодать.

Так вот, шведы увидели, как мы док бодаем. Мы бы рады не бодать, да стояли мы в самом углу, проход узкий. А катамаран без хода не управляется. И другие-то яхты плохо слушаются руля, пока не наберут скорость. А у катамарана мотор на правом поплавке. Мотор ревет, и катамаран резво стартует, поворачивает влево и бодает док. Оттягиваемся назад. Опять бодаем. Шум, конечно стоит. Капитан говорит, что он думает про матросов, которые не так оттолкнули нос. А матросы говорят, что они думают о капитане, который рулит, да всё не туда. Шведы поняли, что после дока мы их бодать начнём. Быстро завелись и бросили нам конец. Подтянули к центру гавани и бросили. А мы забирали Андрея и Игоря с корабля, по которому они пытались нас протягивать. В итоге зацепили вантами за какую-то железяку. Повисли. Чуть не сломались. А шведы кружатся в середине гавани, ждут пока мы уйдём. Но кто-то не выдержал, подошёл к нам и вытащил нас к самому выходу. Ну а уж в море мы и сами с усами. Когда не дует сильно. А стояли мы в Пионерске так долго потому, что дул прижимной ветер, а с лавировочным углом в сто восемьдесят градусов не больно-то от берега отойдёшь. Хоть и очень хотелось уйти в Балтийск. Надвигался День военно-морского флота, а всем известно, что его нужно праздновать в Балтийске.

Мыс Таран обогнули благополучно. Рано утром зашли в Канал. Там стоит военно-морской гигант, как раз посередине. Команда построена вдоль борта. Наша мачта им до борта не достаёт. Мы одеты плохо и разнокалиберно. С некоторым даже босяцким разнообразием. И вот один из нас, небритая личность в ватнике, подходит к борту и кричит матросам: "Командир на борту? Позовите!". Командира отыскивают. Он очень важно подходит к леерам над нашими головами, сверкая золотом пуговиц и кортика. Узнаёт друга и вопит: "Андрюха! Давай ко мне на борт!"

А нам нельзя, нам нужно ещё у пограничников отметиться. Так-то. Говорят, что такая граница только у нас да в Северной Корее. А в Англии я раз отмечался у таможенников и у иммиграционной службы по телефону. А уж сколько раз нас впускали и выпускали вообще без штампов!

Час ждали какого-то придурка – пограничного капитана. И лишь только после того, как Андрей перечислил своих друзей в Балтийске, нам сказали, что, конечно, мы желанные гости, добро пожаловать. Мы ушли к другу нашего капитана, в Гидрографическую гавань, где вода покрыта слоем нефти чуть не в палец толщиной. Рядом катер ревёт, вырабатывает электроэнергию. Флот отключили за неуплату. Теперь они сами себе электростанции по очереди. Бред.

Там мы и стояли. Капитан списал с борта одного матроса. Уехала Галя, которая весь переход от Петербурга да Балтийска пыталась внести раскол в мужскую часть экипажа. Приехала супруга капитана с английскими визами для нас. Залили щёлочью аккумуляторы. У нас было даже два запасных. Они ещё сыграют свою роль в нашем походе.

Игорю, у которого раздуло щёку, зуб выдрали местные эскулапы. Да так, что потом, в Петербурге, пришлось его ещё раз удалять.

А я сходил посмотреть на школу, куда я пошёл в первый класс. На дом, где мы жили. Вышел к Каналу. Тяжёлое занятие – воспоминания. За сорок лет всё изменилось. Двор, где мы сажали кустики в пятьдесят первом, зарос могучими деревьями. Не узнать. Всё – чужое. Всюду разруха. Размеры зданий заметно уменьшились. Особенно высокой была водокачка. Теперь она короткая и толстая.

Город грязный до изумления. Четыре года назад я видел там такую картину. Дело было перед праздником. Два арестанта с губы работают, три солдата их сторожат. Один арестант лопатой счищает с бордюрного камня на дороге пласт грязи. Другой красит извёсткой в белый цвет. Грязь вокруг не трогают. Я рассказал об этом на яхте. Тогда один из офицеров из нашего экипажа вспомнил, что как-то зимой корабль вмёрз в лёд. К нему по льду ходили и протоптали грязную дорожку. Так вот к приходу адмирала командир распорядился лёд покрасить в белый цвет. Тут и я вспомнил, как один флотоводец приказал покрасить все камни в лесу в белый цвет. Это было на Карельском перешейке, в летнем лагере училища, где готовят флотоводцев.

Когда уходили, Андрей нас ещё раз выручил. В Канале нас догнал катер, кричат что-то. На палубе много матросов в оранжевых жилетах. По всему видно, что хотят нас остановить. Знаками показывают, чтобы ответили им по радио. Спрашивают по радио, кто дал добро на выход. Андрей, ни секунды не думая, соврал, что оперативный флота. Слова видно были магическими, катер исчез.