Как нас спасали три раза 18.07.2000

 

Как мы вышли в море – не помню. Помню, что вышли из яхтенной гавани возле шлюза и перебрались на другую сторону, к причальной стенке вместе с шикарной классической деревянной яхтой футов, наверное, семьдесят длиной. Рядом была ещё одна тридцатифутовая лодка с супружеской парой. Немцы. Спросили, куда мы направляемся. Я сказал, что в Англию, а потом в Чёрное море, в Севастополь. Они угостили нас пивом и сказали, что они идут маленькими переходами. Будут ночевать в Куксхафене. Потом пойдут дальше вдоль бережка. Распрощались, даже и не думали, что когда-либо увидимся.

Вылетели из Брунсбюттеля в Эльбу. Помчались со страшной скоростью под парусами. Когда выходишь из шлюза в Брунсбюттеле, то слева и справа простор, похоже на открытое море, если в первый раз здесь. А впереди – земля, вроде бы островок какой-то. Когда подойдёшь к островку поближе убеждаешься, что это просто противоположный берег Эльбы. Вот вдоль него и надо рулить по буям. Буёв много, стоят часто. И корабли снуют в обе стороны. Долго ли, коротко ли, а дорулишь до Куксхафена. Мимо него не пройти. Особенный городок. После него открытое море. Приливы, отливы. Течения то в одну сторону, то в другую. А у нас нет таблиц течений. Да и пользоваться мы ими не умели тогда. От Куксхафена – ужасный рыбный запах. На пол моря. И дуть начинает всё сильнее и сильнее. После Куксхафена – два острова по левому борту и всё. Дальше море, плавучий маяк Эльба, беспошлинный остров Гельголанд.

Ветер стал встречным, пошли в лавировку. Кода добрались до красного плавучего маяка, раздуло уже баллов до пяти. У нас на борту было два компаса. Один громадный, не иначе как с линкора. Другой принёс я. Это шлюпочный компас, в медном колпаке с масляной лампадкой. Крепить его было некуда, и я его ставил на помост катамарана, привязывал кое-как и рулил по нему. Рулевых позиций-то на катамаране две, одного компаса мало. Да ещё вдобавок ко всему по мере качания со дна котелка большого компаса в жидкость поднималась какая-то муть, и скоро уже картушку было не разглядеть. Капитан же шлюпочный компас ненавидел. Он был преподавателем штурманского дела, а тут такой несерьёзный прибор на почти образцовом катамаране.

При ветре в пять баллов на Балтике волна довольно короткая и не очень регулярная. Тут же пошли длинные валы с пенными гребнями и с огромной ширины впадинами между ними. А катамарану больше тринадцати градусов крениться нельзя. Перевернётся и не встанет. Это мы всегда помнили. Это-то больше всего и отравляло существование. На килевой яхте можно и о чём-нибудь приятном за рулём вспомнить. А тут изо всех сил упираешься. Руками коромысло с двумя румпелями держать шесть часов, сил нет. Уж обнимешь румпель и тянешь. Помогает, да ненадолго. А эта рама, чтоб ей пропасть, всё уваливается. Висит на руле. Тогда я придумал привязать румпель кончиком, чтобы он держал румпель, а не я. А кончик то потравливать, то подбирать для регулировки. Это помогло, и я так и рулил, пока сильно дуло.

Милях в пяти к весту от Эльбы я пошёл спать. А капитан с Андреем заложили длинный левый галс к норду. Потом я шёл правым галсом к зюйду. Потом ещё и ещё. А GPS тогда ещё у нас не было. Хотя и стояла станция Лоран. Отечественная. Ток потребляла – как самовар. Но координаты показывала редко, когда ей захочется. Капитан, будучи искусным в штурманском деле, не хотел мириться с её плохой работой и пытался всё же выудить из неё координаты. Но только аккумуляторы разряжал. Так что мы не знали, где находимся. И тут увидели в сумерках маяк, который не светит. А вдали маяк, который светит постоянным светом, не мигает. Это нас крайне расстроило. Но поискали на карте вокруг и обнаружили, что не светит Альте Везер. И что нас занесло в устье Везера. Но зато определились. Повернули опять на левый галс. А всё раздувало и раздувало. Утром Андрей смотрел, смотрел на горизонт и всё повторял: "Не нравятся мне эти вот облачка". А потом рассказал, что уже как-то встречал такие на севере Атлантики, на противолодочном корабле. Тогда кончилось тем, что кончик мачты, сваренной из железных швеллеров, узлом завязало. И обе машины вышли из строя, правда, ненадолго. Дрянь облачка.

Ровно через сутки лавировки мы оказались у того же маяка Эльба, только милях в двух к осту. Возле маяка стоял какой-то большой буксир на ходу. И поодаль два гигантских парохода, тысяч по сто тонн, на якорях. Проходили мы от пароходов совсем близко, несколько кабельтовых. Пароходы валяло волной с носа на корму так, что нам впервые стало себя жалко. Самих себя нам не видно.

А ветер всё крепчал и крепчал. Волны были такими большими, что гребень разворачивал лёгкий корпус катамарана то бортом, то носом к волне. И из того и из другого положения выйти было сложно. А следующая волна опять разворачивала. Не лавировка, а пытка. Пыточная машина. Это сравнение я уже потом придумал. На борту ругань. Жена капитана ругает его, на чём свет стоит. "Гришка", говорит, "хоть куда-то рулил. А ты никуда не рулишь". Я стал всех уговаривать, что у катамарана осадка – пол-метра. А несёт нас на мелкий правый берег Эльбы. И если его и в щепки расколотит, то это будет там, где уже по колено будет. Так что только фанерный ящик жалко.

В результате как-то все вместе пришли к единому мнению, и капитан скомандовал возвращаться в Куксхафен. Тут-то и началось самое неприятное в нашем путешествии. Оказалось, что на такой волне катамаран не идёт с попутным ветром. Вообще не идёт. Разгоняется между волнами, становится на попутный курс, очередная волна подходит под корму и разворачивает её в любую сторону. Невозможно удержать на курсе. То есть иногда удаётся удержать на паре волн, а следующая всё же развернёт. Подбираешь шкоты, набираешь скорость. А тут очередная волна даёт пинок под зад. И опять в прежнем положении. Капитан был много искуснее меня в рулении. И много сильнее. Но и ему не удавалось никак. Сбросили грот, чтобы не мешался. Но мачта – лопата. Её-то не выкинешь. Любая однокорпусная лодка под одним стакселем, при попутном ветре идет как по маслу. А это чудовище не управляется.

Берег уже показался вдалеке. Солнце сияет. Ветер свистит. Тёмно-синие волны чудовищной красоты длинными пенистыми рядами идут от горизонта до горизонта. Правда, когда волна близко подходит горизонта уже не видно. Только волну. А бортом к ней стоять нехорошо. Понимаем, боремся, да успехов не видно. Прошли уже первый знак фарватера Эльбы – букву "А".

Стало темнеть. Гребень очередной волны забежал между корпусами катамарана. Он шёл с характерным громким шипом, к которому мы уже попривыкли. Но этот, дойдя да середины и зайдя под платформу, произвёл звук, как хлопает пробка, вытаскиваемая штопором. Только громче. И платформа рухнула. Трое схватились за левый поплавок, двое за правый. Или наоборот. Попробовали ногой. Сломало переднюю балку платформы. Но ходить можно было. Правда, страшновато.

Решили просить помощи. Денег не было, поэтому решили по радио "Мэй Дэй" не говорить. А так, попросить помощи. У нас на борту была радиостанция. Handheld. Русского эквивалента не знаю. Может – портативная. Лаперузы наши всю дорогу тренировались в опросе проходящих мимо судов относительно прогноза погоды. Взял её в руки, конечно, Игорь. Мы ещё за четыре года до этого обнаружили, что он даже азбуку Морзе знает. Радист. Да и разных языков он знал раза в четыре больше нас всех вместе взятых. Радио проработало секунд пять и скисло. Аккумулятор пустой. А основные аккумуляторы у нас уже давно разряжены. Ещё на Балтике. Лоран всё съел. А в Брунсбюттеле мы электричеством не заряжались. Только водой из крана.

Дело дрянь. Тут в голову пришло, что у нас в правом поплавке лежат новые щелочные аккумуляторы. Залитые щёлочью в Балтийске, но не заряженные. Всё равно, какое-то напряжение должно на них быть. Правда, радио от аккумуляторов не работает. Это я уже заранее знал. Сначала надо зарядить аккумулятор радиостанции. Он – шестивольтовый. Потом вставить его в радиостанцию и только тогда можно работать. Причём на минуту передачи на мощности пять ватт нужно заряжать минут двадцать. Свесился в трюм. Темно. Ничего не видно. Главное, узнать, где плюс. Но не видно ничего. Тогда я большим пальцем сильно нажал на корпус под клеммой. Держал с минуту. Вынул на свет. Посмотрел. На подушечке пальца отпечатался плюс. Ну и хорошо. Значит этот – плюс, а другой – минус. Провода я нашёл. Зубами сдирал изоляцию с проводов, лёжа вниз головой. Качало и мутило. Всё мокрое, вода солёная. Дёргает током за пальцы, хоть всего двенадцать вольт. Наконец привернул провода, стали заряжать аккумулятор.

Игорь опять стал вызывать "Куксхафен Радио". Довольно быстро кто-то отозвался. Кто – не удалось разобрать, а переспрашивать в ум не пришло. Игорь рассказал, что у нас волной сломало балку. Голос спросил, где мы находимся. Игорь сказал, что возле знака "Эй". Голос насмешливо спросил, "Эй лайк алфа?" Игорь недоумённо поворачивается ко мне, повторяет вопрос. Я сказал, чтобы отвечал: "Эй лайк алфа!". Это латинские буквы имеют такие названия. И всё. Связь оборвалась. Электричество опять кончилось. Больше никто не отвечал. Видно это был пароход, проходящий где-то поблизости. Он-то и передал наши координаты спасателям.

Часа через три по горизонту, милях в трёх на зюйд-ост от нас, по чёрному горизонту начал шарить прожектор. Мы всё поняли и стрельнули белую ракету. Потом ещё одну. Нас заметили. Появился кораблик, чуть больше нас. Волны перехлёстывают через палубу. На мостике – люди с ног до головы в оранжевом. Прожектора сияют. У нас на душе потеплее стало.

Завели трос за мачту. Стали нас буксировать. А катамаран на буксире ходить не умеет. Он же двухкорпусный. Сначала идёт влево. Буксир тянет быстро. Рулём не удержать. Когда буксирный конец уже градусов под тридцать к курсу буксира, он вдруг ныряет вправо и всё повторяется. Добавить к этому только, что буксир регулярно исчезает из виду, проваливаясь между волнами. И мы, тоже, рубим волны носами обоих поплавков. Все мокрые до нитки. Показался Куксхафен, и стало потише. При входе в гавань спасатель наш перешвартовал нас к себе лагом и так подтащил к бону. Мы были измотаны как мочалки. Подошёл капитан спасателя Jörg Bünting, большой, сильный человек с хитрыми глазами. Мы, конечно, благодарим. А он сказал только: "Alles in Deutsche Hand". И пошёл спать. Никаких денег с нас за спасение не потребовали. Тогда ещё в Европе к нам относились хорошо. Потом-то узнали поближе.

Рухнули спать и заснули мгновенно. Утром пришёл Йорг, в футболке, открывающей бицепсы как у нашего капитана. Осмотрели поломки. Кроме балки платформы не хватало пера одного из рулей. Понятно стало, почему при буксировке мы не управлялись. Видно перо выломали, когда заводили буксирный конец. Тогда трос уходил за корму. Зацепился за перо, а волной дёрнуло – и нет руля. Дали нам резиновую лодочку, чтобы поплавать под платформой и осмотреть всё. В общем, перо заменили запасным. Знали, что сломается. Балку платформы подтянули к основной балке стальным тросиком.

Оставалось починить грот. Он начал рваться по швам. Нужно было прошивать боут, и мы быстро сломали все имеющиеся иголки. Капитан послал меня на поиски. В гавани два бона занимали яхты какого-то яхт-клуба. При входе на бон две женщины чистили рыбу. Видно было, что затевается пикник. Я спросил, нет ли у кого иголки. Они мне ответили, что вон на той яхте есть капитан и он понимает по-английски. Я постучался и зашёл на яхту. Капитан дал мне фирменную иголку в пластиковой упаковке, вместе с парусной клейкой лентой для ремонта. Спросил, надолго ли мне нужна иголка. Сказал, что ещё час будет на яхте. Я то надеялся, что иголку мне, иностранцу, подарят. А тут – на час. Да не дай бог ещё сломаешь. Принёс на катамаран. Рассказал про жадность немецких яхтсменов. Решили иголкой не шить, вдруг сломаем. А ленты отмотать. Пригодится.

Через час пошёл отдавать. Немец спросил, что у нас за проблемы. Я рассказал, что сломалось. Он не понял. Пошли смотреть. Он всё посмотрел, сказал, что у него в гараже есть железяка нужной длины. Съездил на машине. Привёз железный уголок, свёрла и болты. Сходил на спасательный корабль, они его называют "Seenotkreuzer Hermann Helms", взял там электродрель, отсоединил по-хозяйски чей-то катер от электричества, провёл электричество к нам. Просверлил дырки точно в нужных местах, скрепил нашу балку и ушёл. Оказалось, ушёл за пивом. Мы уселись на катамаране, и он принялся нас расспрашивать, что и как.

Тут к нам заглянули дамы, которые освободились от чистки рыбы и разыскивали своего капитана. Теперь они начали нас расспрашивать, как мы там живём в Петербурге. Спрашивали, получаем ли мы гуманитарную помощь, которую они собирают для нас. Мы сказали, что получаем, но многое разворовывают, даже на почте. Тогда обе фрау посмотрели критически на нашу одежду, которая, конечно, была не блеск. И сказали, что чем посылать на разграбление, лучше тут на месте нас и снабдить гуманитарной помощью. Куда-то поехали, и вернулись с тремя громадными тюками, чуть не по кубометру каждый. Там оказалась одежда. Вся second hand, но вся чистая и хорошего качества. Жена капитана всем выделила их долю. Досталось и моей жене.

Потом мы были приглашены также на борт нашего спасителя. Угостили кофе, показали корабль.

Вот какие немцы жадные. Иголки пожалели.

Германских виз у нас не было. Только британские. Но всё равно, пошли гулять по Куксхафену. Посмотрели десятиметровой высоты дамбу – вал, окружающий город со стороны моря. Усмехнулись про себя. Дескать, от моря далеко, да и волн таких нет. Но в одном месте внутри дамбы обнаружили на доме табличку, на которой написано, что в таком-то году волны перехлёстывали эту дамбу во время свирепого шторма. Nordsee – Mortsee. Видели замок, яхтенную гавань и маяк с поэтическим именем "Alte Liebe".

Утром, кое-как завели один из наших моторов, и пошли себе вокруг Европы. Настроение было нехорошее. Ветер ослабел лишь самую малость. Так же и дул с зюйд-веста. Слова о том, чтобы повернуть домой, ещё не были сказаны, но в головах уже циркулировали.

Солнце сияет. Бюргеры гуляют по набережной. Мы идём вдоль бережка. Со стороны-то катамараны выглядят живописно. Начинается отлив. Эльба, надо отдать ей должное, в этом месте вроде Темзы. Течёт то вниз по течению, то вверх со страшной скоростью. Буи ложатся в воду, а она несётся мимо них, оставляя пенный след. Сейчас течение было в море. Нам только этого и нужно. Идём. Вдруг двигатель глохнет. Мы в это время были от берега совсем недалеко. И течение нас несло скорее к берегу, чем вдоль него. Быстро отдали якорь. Стоим на якоре, починяем примус. Народ на набережной начинает собираться. Вода убывает. Тут-то мы и заметили, что рядом идёт наш спаситель, Hermann Helms. Нам знаками показывают, чтобы уходили, что скоро в этом месте воды совсем не будет и мы окажемся на грунте. А мы не можем уйти. А они уже не могут из-за малой глубины к нам подойти. Тогда они с кормы по специальному такому слипу спускают катер, он к нам подходит и буксирует нас в ту самую гавань, откуда мы только что вышли. Позор на весь мир. Они даже разговаривать с нами не стали. Так мы жалко выглядели. К тому же появился некий тип и начал вести с нами разговоры об оплате места стоянки.

Мы договорились с какой-то яхтой, которая собиралась уходить, чтобы она нас отбуксировала до безопасного места. Они взяли нас на буксир, вытянули за волнорезы паромной гавани и отцепили. В итоге мы оказались ещё ближе к месту старта, чем в прошлый раз. Правда, теперь мы были битые. Паруса вздёрнули, и пошли лавироваться по фарватеру. Никто нам не помешал и не остановил. Годом раньше Сириус прошёл дважды Кильский канал без двигателя, так что плавали, знаем.

На однокорпусной яхте главный раздражающий фактор – это крен. Только при попутном курсе его нет. Но так редко бывает. А на катамаране крена почти нет, но ковыряет его и с борта на борт, и с носа на корму всё время. У нас на гроте была фаловая лебёдка, а на стакселе фаловой лебёдки не было. Стаксель-фал выбирали вручную, закладывали, а потом набивали его талями, привязанными к галсовому углу. Система дурная и трудоёмкая. Вот как-то возились мы со стакселем, сбросили его, потом опять решили поставить. Хода почти не было. На руле сидел капитан. Я проверял, не закусило ли фал в блоке на топе мачты, и при этом держал и ходовой и коренной концы фала в руках. Дёрнул, потом налёг всем весом и повис над сеткой. Тут видно шальная волна подлетела, корма сильно поднялась, и я улетел в треугольник между передней стойкой и балкой. Всё это произошло в течение секунды. Никак не успел среагировать. Единственная мысль была в голове – держи оба конца. Пока держишь, будешь жив. Потом уже догадался, что можно было любой из них отпускать. Секунда – и плюх в воду.

Подтянулся на фале, вцепился в переднюю балку и сразу фал бросил. Быстро перебирая руками, долез до носа правого поплавка. Вцепился в релинг, подтягиваюсь, но не выходит. На мне был надет резиновый военный химкомплект. Он моментально наполнился водой, и мой вес увеличился раза в два в три. Я опять полез к середине, думал зацепиться как-нибудь за сетку. Но тут меня увидел Игорь. Я думаю, с момента вылета за борт прошло секунд десять, не больше. Он принялся тащить меня вверх за шиворот. Но и вдвоём не удалось. Я приподнял ногу и говорю, чтобы тянул её. Подняли ногу на сетку. Из меня полилась вода и я сразу стал легче. Закинул ногу на сетку, перевалился через балку. Вода из меня течёт. Тут только я заметил, что она холодная. С души отлегло, понял, что пронесло. Плохо там, за бортом. Было это девятого августа.

Встал, перебираюсь к себе, чтобы переодеться в сухое. А капитан спрашивает, что это я такой мокрый. Тут-то я первый палец и загнул. Очень уж обидно, когда рулевой не замечает, что кто-то за бортом. До того были только неосознанные подозрения в паранойе. Никаких разумных доводов не слушает. Поговаривал даже о том, чтобы сократить путь и пройти Францию по каналам.

Бред. Нет виз. Нет мотора. Нет карты каналов. Но главное, нужно снимать мачту, чтобы проходить под мостами. А поплавки катамарана держатся вместе, только когда ванты набиты. Без мачты они колышутся как две параллельные сосиски. Нет, говорит. Как-нибудь пройдём.

Волны стали поменьше, место знакомое. Полетели вдоль берега. На горизонте слева Фризские острова с чудными названиями. То Вангерооге, то Спикероог. Так вот долетели до Нордерная. Тут нас опять прижало волнами. Идти, конечно, было ещё можно, но погода явно портилась и предстояла ночь вблизи берега. До него было миль пять, не больше. Капитан, ожёгшись уже раз, скомандовал уходить в порт укрытия. Переждём непогоду на Нордернае. То, что у нас германских виз нет, никто и не вспомнил.

Достали нот, альта, баса, две скрипки. То есть карты достали и уткнулись в них. Два фарватера ведут в порт Нордернай. Входные буи на карте есть. И названия их написаны. Дальше буёв на карте нет, но мы-то сами с усами. Плыви себе между красными и зелёными и всё. Просто. Пошли на входной буй. За ним видна пара – красный по левому борту, зелёный по правому. Хорошо. Ветер – попутный. Волна четыре балла. Прошли первую пару. Потом – вторую. А после видим несколько красных и несколько зелёных разбросанных там и сям. Вернуться уже нельзя. Такой узкий фарватер мы в лавировку на катамаране не пройдём. На килевой яхте мы и думать бы не стали. Поворот и всё тут. Уж мы по Галерному фарватеру налавировались вдоволь. А здесь просто ловушка какая-то. Западня. Поближе был буй под берегом. Пошли на него. Дошли. Следующий оказался от нас на ветре. Пошли остро к ветру. Пришлось поворачивать. Не сразу получилось и с фарватера нас вынесло. И берег рядом. Пять кабельтовых, не больше. На берегу курортный городок, водокачка. Береговая линия вся ощетинилась каменными бунами. Волны через них перемахивают, только брызги летят. На пляже люди загорают. Ну а мы опять на якорь собираемся встать. Я якорный конец разбираю, не то запутается. Капитан как заорёт: "Ты что делаешь?" Я говорю: "Конец разбираю". Потом Игорь мне эту картину в лицах представлял.

Отдали якорь. Не держит. Грунт – песок. На килевой яхте, главное чтобы была однокорпусной, нет сомнений, как отдавать якорь. У катамарана же два носа. Если отдать с одного, то эта фанерная рама поедет в сторону и выломает якорь из грунта. Так оно и произошло. Закрепили конец за среднюю стойку. Ездит меньше, но всё равно при каждой поездке выламывает. Завели бридель. Два конца, метров по пятнадцать каждый. Но и тут ездит на каждом из них, и всё равно якорь каждый раз протаскивает по грунту метров десять, пока не заберёт.

Берег всё ближе. Люди уже видны отчётливо. Мы представили, во что превратится наш мучитель в прибрежном прибое, и снова снабдили Игоря рацией. Теперь-то аккумулятор был заряжен до отказа. И никто рацией попусту не пользовался. Учёные. Кроме того, основные аккумуляторы тоже были заряжены в Куксхафене от провода стоявшего рядом рыбачка.

Игорь запрашивает хафенмастера в Нордернае. Он отвечает. Игорь просто и ясно излагает суть дела. На английском, конечно. Хафенмастер ничего не понимает и задаёт странные вопросы. Наконец взмолился. Говорит, нет ли у вас на судне кого-нибудь, кто знает немецкий. Игорь переходит на немецкий. Мастер спрашивает наши координаты, а Игорь говорит ему, что, мол, встань со стула, да выгляни в окошко. Мы на пляже. Тут мастер всё понял. Говорит, что катера у него под рукой нет. И нужно продержаться ещё полчаса. Продержались. Пришёл катер знакомой спасательной расцветки. С буквами SAR на борту. Может, его звали "Otto Schülke", а может иначе.

Тут всё было просто. Гавань рядом. Правда, якорь, который не хотел держать, едва выломали из грунта. Да Андрею палец перебило ручкой лебёдки. Лебёдки были отечественные. Собачка была пластмассовой. Конечно, сломалась. Ручка – хлоп по пальцу. Больно. А капитанская жена орёт, что, мол, трус, иди якорь выбирай. Плохо, когда бабы командуют.

Притащили нас в гавань, подвели к пирсу. Я конец кинул кому-то. А свой конец заложил на утку плохо. Он и выхлестнулся. Матрос на берегу завязал беседочный узел на своём конце, надел петлю на пал, кинул мне мой и прошипел: "Spezialist". Я запомнил.