Кристиану и Кэти 12 страница

Он кивнул, поднимая тиару дрожащей рукой. С помощью Булавы Келси снова опустилась на колени. Отец Тайлер открыл свою Библию и начал читать дрожащим голосом, слова отзывались у Келси в ушах. Помимо священника она видела красивую рыжеволосую женщину, все еще неподвижно сидящую на самой высокой ступени помоста, ее тело было покрыто кровью.

Кровь окрасила ее лицо и просачивалась сквозь голубую ткань ее одежды. Она ни на дюйм не сдвинулась, но осталась жива. Ее серые глаза все так же смотрели в пол. Келси закрыла свои глаза на секунду, и затем посмотрела на потолок, огромное сводчатое пространство, вращающееся над ней.

Сапог Булавы уткнулся в ее поясницу, и Келси прикусила свой язык, чтобы не закричать. Ее зрение немного прояснилось, и она увидела пододвигающегося к ней священника с закрытой Библией и тиарой в руке. Охранники вокруг нее напряглись. Отец Тайлер наклонился, его глаза расширились, лицо было бледным, и Келси почувствовала, как все ее предыдущие подозрения насчет него исчезают. Она хотела бы успокоить его, сказать, что эта часть его обязанностей почти закончилась.

«Но это не так», ― прошептал другой, тихий, но уверенный голос в ее голове.

― Даже не надейся.

― Ваше Высочество, ― спросил он почти извиняющимся тоном, ― клянетесь ли Вы действовать в интересах этого королевства и его людей в соответствии с законами Божьей Церкви?

Келси с хрипов вдохнула, почувствовав скрежет в груди, и прошептала:

― Я клянусь действовать в интересах этого королевства и его людей в соответствии с законом.

Отец Тайлер сделал паузу. Келси попыталась сделать еще один вдох и почувствовала, как теряет сознание, наклоняясь влево. Булава снова пнул ее, и на этот раз она не смогла остановить хриплый визг, сорвавшийся с ее губ. Даже Барти все бы понял. ― Вы присматривайте за своей церковью, Отец, а я присмотрю за этим королевством и его людьми. Вот моя клятва.

Священник помедлил ещё мгновение и затем вернул Библию в складки рясы. Его лицо носило печать смирения и сожаления, словно он мог заглянуть в будущее и предвидеть все возможные последствия данного момента. Вероятно, мог. Он протянул руки, держа в них тиару, и возложил её на голову Келси.

― Я провозглашаю вас Королевой Тирлинга Келси Рейли. Ваше Величество, да будет долгим ваше правление.

Она закрыла глаза, почти задохнувшись от облегчения, граничившего с исступлением.

― Лазарь, помогите мне встать.

Булава поднял её, но у неё мгновенно подкосились ноги. Он обхватил девушку руками, поддерживая словно тряпичную куклу, и помог ей выпрямиться, стараясь не задевать рукоятку ножа, торчавшего из её плеча.

― Теперь Регент.

Стражник аккуратно развернул Келси, давая ей возможность встать лицом к дяде и встретить его взгляд, полный тупого отчаяния. Медленно и осторожно она начала наклоняться к Булаве, пока рукоятка ножа не упёрлась ему в грудь. Новый всплеск боли, уже не такой сильный, заставил её вздрогнуть: темнота всё приближалась, ограничив её поле зрения чёрным ободом.

― Прочь с моего трона.

Регент не шелохнулся. Девушка наклонилась, прилагая все усилия, чтобы не упасть, её резкое хриплое дыхание громким эхом раздавалось в необъятном зале.

― У тебя есть один месяц, чтобы покинуть Крепость, дядя. Если не успеешь... назначу десять тысяч фунтов за твою голову.

Какая-то женщина позади неё с шумом выдохнула, и по толпе прошло приглушённое бормотание. Её дядя бросал панические взгляды куда-то за неё.

― Вы не можете объявлять награду за члена королевской семьи.

Келси сразу узнала этот масляный баритон позади неё: это был голос Торна. Она не обратила на него внимания, с трудом продолжая выдыхать слова.

― Я дала тебе... хорошую фору, дядя. Убирайся с моего трона прямо сейчас или Лазарь вышвырнет тебя из Крепости. Как ты думаешь... сколько ты сможешь протянуть?

Ее дядя медленно моргнул. Спустя несколько секунд он поднялся с трона и выпрямился, из-за чего его живот раздулся.

«Слишком много эля, ― смутно подумала Келси, а затем: ― Господи, да он ниже меня!»

В глазах начало двоиться, а потом и троиться. Она слегка подтолкнула Булаву локтем, и он понятливо подтянул ее вперёд и посадил на трон. Ощущение было, словно сидишь на ужасно холодном камне. Девушка немного наклонилась, чтобы не касаться ледяного металла, закрыла глаза и снова открыла их. Она должна была сделать что-то еще, но что?

Перед собой Келси заметила рыжеволосую женщину, по-прежнему покрытую чужой кровью. Её дядя поковылял вниз по ступенькам помоста, натягивая ослабевший поводок, который он не выпустил из руки.

― Брось верёвку, ― прошептала Келси.

― Брось верёвку, ― повторил Булава.

Бывший регент обернулся, и в его глазах впервые загорелась неприкрытая ярость.

― Эта женщина моя! Мне её подарили.

― Какая жалость.

Ее дядя огляделся в поисках поддержки, но большинство людей из его стражи были мертвы. Только трое следовали за ним по пятам, но даже эти оставшиеся мужчины не хотели смотреть ему в глаза. Лицо ее дяди было белым от злости, но Келси увидела что-то еще более ужасное в его выражении: оскорбление и недоумение, взгляд мужчины, который не знает, почему так много ужасных вещей случилось с ним, когда у него все шло хорошо. После секундной нерешительности он отпустил веревку и поспешно отошел назад.

― Она моя, ― жалобно повторил он.

― Она пойдет с нами. Элстон, присмотри за этим.

― Ваше Величество.

― Лазарь, уведи меня отсюда, пожалуйста, ― прохрипела Келси. Дышать было невероятно больно.

Булава и Пэн быстро о чём-то переговорили, а затем наклонились и просунули руки под нее, сложив их в «замок». Келси почувствовала смутную благодарность: было достойнее покидать зал так, чем вынесенной, как мешок. Ее стража быстро перестроилась вокруг нее, а затем начала спускаться с помоста и выходить через центральный проход. Мимо девушки размытым пятном проплывала толпа.

Келси не хотелось, чтобы в свой первый раз они видели ее такой: кровавой и ослабевшей. В какой-то момент они прошли мимо леди в красном бархатном платье, цвет блестел в темноте. Карлин всегда любила надевать такой же насыщенный, глубокий красный дома, и Келси протянула женщине руку, шепча:

― Путь будет трудным.

Но она была слишком далеко, чтобы дотянуться. Множество лиц проносились мимо. На секунду Келси подумала, что видит Ловкача, но это было бы безумием. И все же она снова протянула руку, беспомощно хватаясь за воздух.

― Сир, нам нужно поторопиться, ― пробормотал Пэн. Булава проворчал согласие, и их продвижение ускорилось, они прошли через огромные двойные двери и вышли в широкий проход. Теперь Келси чувствовала запах своей крови невероятно сильно. Все ее органы чувств обострились. Каждый факел был ярким, как солнце, но затем она покосилась на Булаву, и его лицо скрывала темнота. Стража что-то невнятно говорила друг другу, их шепот был оглушителен, но Келси не могла разобрать ни единого слова. Тиара соскальзывала с ее головы.

― Моя корона падает.

Рука Булавы, поддерживавшая ее со спины, напряглась. Добравшись до стены, он коснулся чего-то, что Келси не смогла разглядеть, и, к ее удивлению, перед ними распахнулась потайная дверь, ведущая во тьму.

― Не упадёт, пока я с вами, Леди.

― И я, ― отозвался Пэн. Когда они вошли в темный дверной проем, Келси почувствовала бережное прикосновение, которое удержало корону на ее голове.

Глава 7

 

Круги на воде

 

 

Переводчики: Vitalist, DashaCh.

После коронации никто не видел Королеву Глинн в Крепости в течение пяти дней. Большую часть этого времени она была без сознания из-за ножевого ранения и последующего кровотечения, едва не приведшего к смерти. На всю жизнь у неё останется шрам на спине. Именно благодаря этому шраму, а не ожогу у неё на руке, как многие полагают, она и получила своё прозвище «Меченая Королева».

Но пока Королева спала, мир не переставал жить своей жизнью.

— Древняя история Тирлинга, рассказана Мервинианом

 

 

П

роснувшись на следующее утро, Томас понадеялся, что коронация была лишь плохим сном. Он уцепился на эту мысль, уцепился изо всех сил, хотя разумом отчасти понимал, что это неправда. Что-то было не так.

Первым намёком было то, что рядом с ним спала Анна, обняв подушку ухоженными руками. Однако рядом с ним всегда спала только Маргарита. Не такая высокая и стройная Анна с рыжими курчавыми волосами была явно плохой заменой этой женщине, чьи волосы струились подобно янтарной реке. Рот у неё был получше, но всё же с Маргаритой она сравниться не могла. В голове у Томаса запульсировало, похмелье скоро должно было дать о себе знать. Маргарита определёно была частью проблемы.

Он перевернулся на другой бок и зарылся головой в подушку, пытаясь заглушить шум, раздававшийся откуда-то из-за стен комнаты. Судя по шарканью, шуршанию и глухим стукам, кто-то, вероятно, двигал ящики, совсем прогнав его сон. Из-за подушки в его голове запульсировало сильнее, и он, наконец, поднял её, приглушённо ругаясь, вызвал звонком Пайна и снова накрылся с головой. Пайн прекратит этот шум.

Томас теперь вспомнил, что Маргариту забрала эта девчонка. Она наложила свои лапы на то, с потерей чего он не мог смириться; она взяла именно это. На одно короткое мгновение у него появилась надежда, когда один из стражников воткнул в эту девчонку нож, и она упала, но затем Томас увидел, как она с огромным усилием встала на ноги и довела коронацию до конца, несмотря на обильное кровотечение. Это было проявление исключительной силы воли. Она взяла Маргариту для себя и теперь будет спать с ней каждую ночь и… О, как же болит голова, словно в ней кто-то ревёт и визжит.

Всё же, наверное, надежда ещё была. Девчонка потеряла слишком много крови.

Прошло уже несколько минут, а Пайна всё не было. Томас стянул покрывало с головы и позвонил ещё раз, почувствовав, как Анна зашевелилась. Грохот, должно быть, стоял ужасный, если даже она проснулась. Прошлым вечером они вылакали три бутылки вина, а от него Анна всегда пьянела быстро.

Пайн всё не шёл.

Сев и откинув покрывало, Томас ещё раз ворчливо ругнулся. Уже несколько раз он давал Пайну одну из своих женщин на ночь, а тот не умел вовремя остановиться. Если он найдёт Пайна в постели с Софи, то сдерёт с него кожу.

Наконец, Томас нашёл свой халат под кучей одежды в углу, но шёлковый пояс застрял и теперь торчал из петель. Снова выругавшись, на сей раз громче, он бросил взгляд на Анну, которая безмятежно перевернулась на другой бок и засунула голову обратно под подушку, а затем накинул на себя халат и запахнул его. Если бы Пайн удосужился повесить одежду, то она бы не валялась на полу. Надо будет найти его и серьёзно с ним поговорить. Он не пришёл по звонку, раскидал повсюду грязную одежду… и разве у них не закончился ром несколько дней назад? Всему этому месту грозила разруха в самое неподходящее время. Томас представил себе лицо девчонки, это круглое лицо, которое можно увидеть у любого крестьянина на улицах Нового Лондона. Но у неё были такие же зелёные, кошачьи глаза, как у него, которые пронзали его словно стрелы.

«Она видит меня насквозь, ― беспомощно подумал он. – Она видит всё».

Хотя, конечно, всего она видеть не могла. Могла догадываться, но не знала точно. Арлен Торн, который всегда был готов к любым неожиданностям, уже привёл в действие один из своих многочисленных запасных планов: ему тоже было, что терять, если бы отправка людей в Мортмин провалилась. Торн никогда не утруждал себя скрывать своё презрение к Томасу и рассказывал ему только то, что ему было необходимо знать, чтобы сыграть свою роль. Но лишь теперь он увидел, насколько хорошо этот человек всё планировал, абсолютно исключая всякий риск для себя. В его схему не был вовлечён ни один из членов Комитета по переписи. Организовывали покушение только стражники Томаса. Никто не мог связать его с Торном, кроме самого Томаса, у которого возникли определённые подозрения.

Его живот снова раздулся, натягивая не слишком широкий халат. Единственное, что смог сделать Томас, это прикрыть живот и пах. Заказывая этот халат шесть месяцев назад, он не был таким толстым. Но он начал есть и пить гораздо больше, когда стал медленно осознавать, что никто не сможет найти и убить девчонку вовремя… даже Кейден, чьи люди никогда никого не упускали.

Томас направился к двери. Даже если Пайн не слышит звонка, от хорошего окрика он со всех ног прибежит. Помещения Регента были не столь большими и роскошными, как Королевское Крыло, поэтому слышимость была хорошей. Несколько лет назад он попытался переехать туда, но Кэрролл и Булава дали ему от ворот поворот, после чего он понял, что все они, вся Стража Королевы, по-прежнему жила там, в своих казармах, в тщетной надежде ожидая прихода Королевы. Хуже всего было то, что они набирали новобранцев.

Булава проник в это слабое сердце Тирлинга, подвластное лишь ему, и нашёл Пэна Элкотта, который достаточно хорошо владел мечом, чтобы стать членом Кейдена, но в итоге выбрал службу в Стражи Королевы за половину жалованья. Томас сам несколько раз пытался завербовать Элкотта и других королевских стражников, но они не хотели присоединяться к нему по причине, остававшейся для него неясной до коронации девчонки. Она совсем была на него не похожа: если на то пошло, она в корне отличалась и от Элиссы.

«Истинное дитя своего отца», ― с горечью подумал он.

Им приходилось трижды организовывать аборты Элиссы (по крайней мере, ему было известно о трёх). Она так же рассеянно относилась к принятию своего проклятого снадобья, как и ко всему остальному. Но Томасу не удалось убедить её сделать последний аборт, который был наиболее ему необходим. В те годы она пугалась доктора, принимая его за наёмного убийцу. Даже Томасу пришлось признать, что во время операции было легче всего убить её, но от этого его злоба только усиливалась. Как это было похоже на Элиссу: не раздумывая, прервать три беременности, но затем, по каким-то бредовым причинам, решить выносить именно это дитя, которое лишь всё усложнит. Пайн вчера сказал ему, что девчонка уже заселилась в Королевское Крыло, окружив себя своими стражниками и заперев большие двери. Так что теперь у Томаса не оставалось никакой надежды на то, чтобы занять покои Королевы.

При этом всё могло быть ещё хуже. Его собственные помещения были достаточно удобными и просторными, чтобы в них могли проживать все его женщины, личная стража и несколько камердинеров. Тут было скучновато, когда Томас только въехал, но затем он украсил стены картинами своего любимого художника Пауэлла, а Пайн без особых проблем раздобыл густую золотую краску, благодаря которой здесь всё выглядело по-королевски.

Добившись покровительства со стороны Красной Королевы, Томас начал получать от неё более изысканные и дорогие подарки, теперь разбросанные по всем помещениям: статую обнажённой женщины из чистого серебра, тёмно-красные бархатные портьеры и набор золотой посуды, украшенной рубинами. Ему настолько понравился последний подарок, что он каждый вечер требовал подавать себе ужин именно в этой посуде. Время от времени он с неудовольствием осознавал, что Красная Королева просто использует его, как тирское дворянство использует своих надсмотрщиков: Томас был защитным барьером, необходимым посредником между теми, кто обладал всей полнотой власти, и теми, у кого её совсем не было.

Он был тем, кого тирцы ненавидели; Элисса умерла, и остался только он. Если бы тирские бедняки восстали, то они потребовали бы именно его голову, и Красная Королева, несомненно, пожертвовала бы им так же, как тирские дворяне бы, несомненно, обезопасили себя, а надсмотрщиков оставили на растерзание толпе. Это неприятное знание нельзя было игнорировать… но мысль о восстании бедняков была столь же невероятной, сколь и смехотворной. Они были слишком заняты тем, чтобы каждый день добывать себе еду.

Открыв дверь, Томас ослеп от яркого света и затем, прищурившись и с трудом приглядевшись, замер как вкопанный от сцены, представшей перед ним в общей комнате. Первое, что он увидел, была золотая посуда с рубинами, которую не слишком аккуратно в дубовый ящик складывал Крепостной слуга в белой одежде. Крепостной прислуге было запрещено появляться в личных помещениях Регента: они могли стащить всё, что не было прибито гвоздями. Но теперь один из них был здесь и работал, поднимая стопку золотых тарелок за раз и сваливая их в ящик с оглушительным грохотом, заставившим Томаса вздрогнуть.

Ему на глаза попались другие изменения. С восточной стены сняли его красные бархатные портьеры, оставив окна незанавешенными, из которых теперь лился солнечный свет. В дальних углах комнаты, ранее украшенных его искусно выполненными статуями, теперь ничего не было. Угол на северной стороне был заполнен примерно двадцатью бочонками пива и множеством деревянных ящиков с мортским вином. Другой Крепостной слуга составлял в ряд бутылки виски (некоторые из которых с довольно неплохим напитком Томас купил сам на ежегодном Фестивале виски, проводимом в июле на улицах Нового Лондона). Рядом с бочонками стояла тележка, и было понятно, для чего она нужна: они собирались вывезти все его запасы спиртного.

Сжав полы халата, которые по-прежнему никак не желали сходиться, он набросился на слугу, занимавшегося золотой посудой.

― Ты что, чёрт возьми, делаешь?

Тот указал большим пальцем себе за плечо, избегая взгляда Томаса, у которого упало сердце, как только он увидел Корина, стоявшего за грудой бочонков с пивом и делавшего какие-то записи на бумаге. На нём не было серого плаща, однако это и требовалось. Крепостная прислуга и так выполняла все его распоряжения.

― Эй! Стражник Королевы! – крикнул Томас. Он ещё хотел было прищёлкнуть пальцами, но не осмелился, рискуя в этом случае распахнуть халат. – Что всё это значит?

Корин убрал перо и бумагу.

― Приказ Королевы. Все эти вещи являются собственностью Короны, и сегодня их увезут отсюда.

― Что за собственность Короны? Это моя собственность. Я купил их.

― Тогда вам не следовало держать их здесь. Всё, что находится в Крепости, может быть конфисковано Короной.

― Я не…

Томас обдумал это заявление, ища лазейку, касавшуюся королевской семьи. Он никогда не изучал законы Тирлинга, даже в детстве, когда обязан был это делать, однако управление государством не казалось ему интересным. Но ведь и Элисса тоже их не изучала, хотя и была первенцем. Он помолчал, ища другие аргументы, и тут ему на глаза попалась золотая посуда в ящике.

― А это! Это же подарок!

― Чей подарок?

Томас сжал челюсти. Халат снова грозил распахнуться, и он сгрёб широкую фалду в одну руку, с ужасом осознавая, что на секунду оголил перед Корином свой пухлый белый живот.

― Ваши личные вещи, одежда и обувь, а также любое ваше оружие по-прежнему принадлежат вам, ― сказал ему стражник с бесстрастным взглядом голубых глаз, приводившим Томаса в ярость. ― Но Корона больше не будет выделять средства для удовлетворения ваших потребностей.

― А на что мне тогда жить?

― Королева приказала вам покинуть Крепость в течение месяца.

― Что насчёт моих женщин?

На лице Корина осталось деловое выражение, но Томас ощущал исходящие от него, словно жар, волны презрения.

― Ваши женщины вольны делать, что им вздумается. Они могут оставить себе свою одежду, но их драгоценности уже конфискованы. Если кто-нибудь из них захочет уйти с вами, мы не будем препятствовать.

Томас смерил его злобным взглядом, пытаясь придумать способ объяснить, как эти женщины до этого тратили впустую свои жизни, прозябая в столь ужасной бедноте, что и представить себе нельзя было, как они безропотно соглашались на сделку. Ну, кроме Маргариты, которая была особым случаем. Однако из-за слишком сильного солнечного света думалось плохо. Когда он в последний раз открывал эти занавески? Много лет назад, должно быть, очень много. Солнце осветило комнату, сменив её цвет с серого на белый и выставив на всеобщее обозрение так никем и не залатанные трещины, пятна вина и еды на коврах и даже бубнового валета, одинокого лежавшего в углу, словно плот, пущенный по течению в Океане Господнем.

Чёрт, сколько же я партий сыграл без этого валета в колоде?

― Я никогда не бил своих женщин, ― поведал он Корину. ― Ни разу.

― Вот и хорошо.

― Сэр! ― раздался голос Крепостного слуги. ― Мы готовы грузить спиртное!

― Приступайте! ― Корин кивнул в сторону Томаса. ― Ещё вопросы?

Не дождавшись ответа, он отвернулся и начал прибивать гвоздями крышку одного ящиков.

― Где Пайн?

― Если вы имеете в виду своего лакея, то пока он не попадался мне на глаза. Быть может, у него есть другие дела.

― Да, ответил Томас, кивнув. ― Да, есть. Рано утром я послал его на рынок.

Стражник что-то уклончиво пробормотал.

― Где сейчас мои женщины?

― Понятия не имею. Они не очень хорошо восприняли потерю своих драгоценностей.

Томас поморщился: конечно, они не обрадовались. Он провёл руками по волосам, совершенно забыв о халате, который незамедлительно разошёлся в стороны. Он резко запахнул его. Один из слуг хихикнул, но когда Томас оглянулся, они все уже были заняты своими поручениями.

― Я навещу Королеву, как только у меня появится свободное время, ― сообщил он Корину. ― Возможно, через несколько дней.

― Да, возможно.

Томас помедлил, пытаясь решить, была ли в этой фразе какая-нибудь угроза, затем повернулся и поплёлся в помещения женщин, думая о том, что сказать им. Петра и Лили, наверняка, уйдут от него: после Маргариты они были самыми непокорными. Но остальных можно было убедить.

Разумеется, ему придётся где-то достать деньги, но у него было много влиятельных друзей, которые, возможно, помогут ему. А тем временем, можно было уйти в Арват и остаться там. Его Святейшество не посмеет выгнать его, не после всего того золота, что Томас в течение многих лет давал ему. Даже Красная Королева может захотеть предоставить ему средства, если он убедит её в том, что сможет вернуться на трон в ближайшее время. Но уже при одной мысли об этой просьбе Томас вздрагивал.

На полу общей комнаты в женских помещениях валялась еда и бумага. Шкафы были открыты, ящики торчали из комодов, повсюду была разбросана одежда. Как долго Корин находился здесь? Наверное, он пришёл рано утром сразу после того, как Томас лёг спать.

Он внезапно осознал, что это Пайн впустил сюда стражника.

«Пайн продал меня».

В женских помещениях была только Анна. Видимо, она встала, пока он разговаривал с Корином, и теперь уже почти оделась, стянув свои курчавые волосы в аккуратный пучок на голове.

― Где остальные? ― спросил он.

Анна пожала плечами, заведя руки за спину и зашнуровывая платье быстрыми ловкими пальцами. Томас почувствовал, что его надули: зачем он платил всем этим профессиональным камердинерам?

― Что это значит?

― Это значит, что я никого из них не видела.

Анна пододвинула к себе сундук и начала складывать туда свои вещи.

― Что ты делаешь?

― Пакую вещи. Не могу найти свои драгоценности.

― Их больше нет, ― медленно ответил Томас. ― Королева забрала их.

Он сел на ближайший диван, не сводя с неё пристального взгляда.

― Зачем ты это делаешь? Никому из вас же некуда податься.

― Конечно, есть куда.

Она повернулась, и Томас увидел в её глазах оттенок того же презрения, которое было в глазах Корина. В его голове замелькало воспоминание, но он подавил его. Он чувствовал, что оно имело отношение к его детству, которое было далеко не самым замечательным периодом его жизни.

― Куда ты пойдёшь?

― К лорду Перкинсу.

― Почему?

― А ты как думаешь? Он сделал мне одно предложение несколько месяцев назад.

Это предательство! Томас играл в покер с лордом Перкинсом и приглашал его на ужин раз в месяц. Да этот старик Анне в дедушки годился.

― Что за предложение?

― Оно касается только меня и его.

― Остальные тоже ушли к нему?

― Нет, не к Перкинсу, ― ответила Анна с оттенком гордости в голосе. ― Он сделал это предложение только мне.

― Это же всё временно. Всего несколько месяцев, и я снова буду на троне. Тогда вы все сможете вернуться.

Анна смерила его таким взглядом, словно обнаружила таракана на кухне. Память упорно пробивалась на поверхность разума, несмотря на все старания Томаса предотвратить это, и внезапно он вспомнил: Королева Арла Справедливая смотрела на него абсолютно так же. Он и Элисса учились вместе, и учёба давалась им обоим нелегко, но Элисса понимала всё лучше и поэтому продолжила заниматься с гувернанткой в том время, как Томас просто прекратил это дело после двенадцатого года обучения.

Какое-то время мама ещё пыталась заговаривать с ним о политике, управлении королевством, делах с Мортмином, но ему никогда не удавалось схватывать всё то, что он должен был понимать интуитивно, и этот взгляд в глазах его матери становился всё более явным. В конце концов, беседы прекратились, и после этого Томас почти её не видел. Он был предоставлен самому себе и делал всё, что хотел: спал весь день, а затем всю ночь кутил в Кишке. Прошли годы с тех пор, когда кто-то осмеливался посмотреть на него с открытым презрением, и теперь он снова чувствовал себя униженным, как тогда, в молодости.

― Ты и правда не понимаешь, да? ― спросила Анна. ― Томас, она освободила нас. Может быть, ты вернёшься на трон, может быть, нет, я не знаю. Но никто из нас не вернётся к тебе.

― Вы не были рабынями! У вас было всё лучшее, что я мог себе позволить! Я обращался с вами, как с принцессами. Вам никогда не приходилось работать.

Брови Анны взлетели ещё выше, её лицо потемнело, а голос почти гремел.

― Никогда не приходилось работать? Пайн будил меня в три часа утра и говорил, что ты готов меня принять. Я шла в твои покои и вместе с Петрой развлекала тебя.

― Я же платил тебе, ― прошептал Регент.

― Ты заплатил моим родителям, сплюнул им какие-то гроши, когда мне было четырнадцать, и я была ещё слишком молода и ничего не понимала.

― Я оплачивал твою еду, твою одежду. И хорошую одежду! Я дарил тебе драгоценности!

Теперь она посмотрела словно сквозь него. Он помнил и этот взгляд: так глядела на него Королева Арла в последние десять лет своей жизни, и никакие его слова или поступки не могли заставить её снова увидеть его. Он будто перестал для неё существовать.

― Ты бы лучше покинул Тирлинг, ― отметила Анна. ― Теперь тебе здесь небезопасно находиться.

― Что ты имеешь в виду?

― Булава стал капитаном Стражи Королевы, а ты пытался её убить. На твоём месте я бы уехала из страны.

«Это всё временно».

Почему, кроме него, никто этого не понимал? Девчонка уже настроила против себя Торна и Мортмин. Даже при всей своей ненависти к управлению государством он читал Мортский договор. Пункт о невыполнении обязательств подразумевает срок семь дней. Если за это время груз не прибудет в Демин… это нельзя было даже представить себе. Никто не видел Красную Королеву в гневе, однако в её молчании можно было почувствовать конец света. Внезапно в голове Томаса возникла картина, жуткая в своём правдоподобии: Крепость, кружащие вокруг её многочисленных башен мортские ястребы, бросающиеся вниз в поисках жертвы, ведущие постоянную охоту.

― К концу месяца её голова будет висеть на стенах Демина.

Анна пожала плечами.

― Как скажешь.

Она пересекла комнату, вытащила ещё одну кучу платьев из комода и подняла щётку для волос с пола. Обыденность этих действий совсем лишила Томаса надежды. Он понял, что означали эти выдвинутые ящики комодов: они все бросили его и забрали одежду!

Возможно, Анна была права. Предположим, он мог отправиться в Мортмин и умолять Красную Королеву о милосердии. Но уже давно она ясно дала понять Томасу, что он ей надоел, поэтому она могла с лёгкостью предать его в руки палача. Кроме того, как он сможет покинуть Крепость и проделать столь долгий путь? Снаружи орудовал Ловкач, который, казалось, знал и предвидел абсолютно всё. Каменный бастион вряд ли защитил бы его от этого человека, который мог проникать в Крепость подобно призраку, но всё же это было лучше, чем ничего, лучше, чем быть как на ладони. Если Томас решит пересечь мортскую границу, Ловкач пронюхает об этом. Регент знал это так же хорошо, как то, что его зовут Томас. И неважно, сколько стражников он возьмёт с собой. В любом случае, открыв ночью глаза, он увидит над собой это лицо, эту жуткую маску.