ШТИРНЕР МАКС

 

 

Настоящее имя – Шмидт Йоганн Каспар

(род. в 1806 г. – ум. в 1856 г.)

 

 

Йоганн Шмидт (будущий Макс Штирнер) родился в немецком городке Байрейт 25 октября 1806 года в семье среднего достатка и был единственным ребенком. Отец Йоганна был мастером духовых инструментов. Спустя полгода после рождения сына отец умер от чахотки, и в 1809 году мать вступила в повторный брак с фармацевтом из Западной Пруссии, куда вскоре семья переехала.

В 1826 году, по окончании престижной гимназии, Шмидт поступил в Берлинский университет на философский факультет. Он слушает лекции Гегеля, Риттера, Шлейермахера. Вскоре он переходит на факультет классической филологии. Весной 1834 года, закончив университет, получает диплом и становится преподавателем Берлинского Королевского реального училища. В 1837 году Шмидт женился на Агнес Батзе, дочери домовладельца, но через год Агнес умирает во время родов. В 1839–1844 годах он преподает литературу в Школе благородных девиц в Берлине.

Осенью 1840 года Шмидт начинает посещать берлинскую пивную Гиппеля, где собирается оппозиционно настроенная молодежь «Вольной группы». Среди завсегдатаев заведения лидеры «вольных» – братья Бауэры, Фридрих Энгельс и Карл Маркс. Лидером неформального кружка «вольных» был уже хорошо известный философ Бруно Бауэр. Для Шмидта наступила жизнь, полная горячих споров и надежд – он присоединился к «Вольной группе» молодых интеллектуалов младогегельянцев, начал писать философские труды, поражающие своей оригинальностью даже искушенных в философии интеллектуалов. С первых шагов своей журналистской и общественной деятельности Шмидт заявляет о себе как об индивидуалисте-нигилисте. «Что толку овцам в том, что никто не ограничивает их свободу слова, до последнего своего дня они будут только блеять», – отвечал Шмидт на претензии своих коллег по кружку «вольных». Он бичевал демократию и либерализм как истинный анархист. За высокий лоб и мудрые слова Йоганна Шмидта прозвали Лбом (по-немецки – «штирн»), а вскоре он взял себе псевдоним Штирнер – «лобастый».

Уже в 1842 году он напечатал статьи «Ложный принцип нашего образования» и «Искусство и религия» в известной своей радикальностью «Рейнской газете» и «Лейпцигской всеобщей газете». В конце 1844 года выходит труд всей его жизни «Единственный и Его собственность», в котором он развил теорию анархизма. Однако Штирнер называл себя не анархистом, а «персоналистом». Ведь он утверждал, что человек должен искать не социальную, а свою собственную свободу, поскольку за каждым социальным образованием скрываются только эгоистические интересы. Книга Штирнера попала на прилавки благодаря тому, что саксонский цензурный комитет счел сочинение результатом расстроенного ума автора. Эта книга сделала Штирнера знаменитым. Он бросает преподавательскую работу, пытается основать коммерческое предприятие на деньги, унаследованные его второй женой – Мери Дэнхардт. Но его предприятие прогорает, что приводит к серьезным финансовым затруднениям и разводу с женой в 1846 году. С того времени Штирнер живет в бедности и постоянно скрывается от кредиторов.

В 1847 году он первый переводит с английского на немецкий язык и издает книгу Адама Смита «Богатство наций», пишет несколько эссе. Впоследствии Штирнер берется за перевод книги Жана-Батиста Сея «Руководство к практической экономии», но этот труд остался незаконченным… Во время революции 1848 года в Германии Штирнер не разделяет леворадикальных восторгов и сознательно не участвует в революции. Он не вступил ни в один из тайных революционных союзов, куда записалось большинство его друзей. Маркс и Энгельс в одной из своих первых книг «Немецкая идеология» раскритиковали книгу Штирнера «Единственный и Его собственность». Фейербах опубликовал критическую заметку о труде Штирнера. Сам Штирнер резко выступал против коммунизма, Маркса и революционной борьбы пролетариата. В то же время его идеология оказала огромное влияние на Бакунина и Ницше.

Последняя книга Штирнера «История реакции» была издана в 1852 году, но осталась незамеченной общественностью. В ней автор с восторгом пишет о революции 1848 года как о возмездии, обрушившимся на головы буржуазии, и в то же время с юмором отзывается об участниках восстания, купившихся на очередную ложь. Штирнер считал, что восстание «Единственного» имеет мало общего с революцией масс, которые восстанавливают в новом виде то, что они первоначально разрушили.

В марте 1853-го и в январе 1854 года Штирнер дважды оказывается в долговой тюрьме. В 1855 году после смерти матери он получает небольшое наследство, что дает ему возможность выбраться из нужды. Он посещает модный салон баронессы Ван дер Гольз, где блистает «радикальными суждениями». В мае 1856 года Штирнер «подцепил» смертельную лихорадку: его укусила ядовитая тропическая муха, неизвестно как залетевшая в Европу. Он скончался в июне 1856 года в безвестности и нищете. Современники отказывались всерьез воспринимать «Единственного», считая, что тексты Штирнера – «интеллектуальная пародия на бауэровский культ критики или изощренная провокация тогдашних саксонских ведомств, призванная гипертрофировать и довести до абсурда негативную диалектику Фейербаха». Но в конце XIX века Штирнер уже считался пророком «левого нигилизма». Его философия была заново открыта в 1890-х годах ницшеанцем-анархистом Генри Маккаем.

Единственная реальность, по Штирнеру, – это «Я», эгоист, весь мир – его собственность. Понятия морали, права, закона общества Штирнером отбрасываются и объявляются «призраками» – отчужденными формами индивидуального сознания. Долг и общественное мнение, по Штирнеру, призваны «загипнотизировать» людей и минимизировать протест одиночек. Штирнер считает, что тотальным отрицанием он очищает индивидуальное сознание от «стеснительной шелухи», и объявляет, что каждый человек является сам для себя источником морали и права. «Библией» индивидуалиста должен стать принцип «нет ничего выше меня». Стремление к свободе, по Штирнеру, есть стремление к подлинному господству, уход от частной собственности к вечной. Штирнер воспевает равнодушие к миру, ведь его «Единственный» – существо без всяких социальных связей, эмоций, ассоциаций. В то же время идеалы и социальные черты «человека», по Штирнеру, есть нечто всеобщее, тогда как всякая личность единична. Поэтому всё, относящееся к «человеку» вообще, не относится к данному «Я». Отрицая любые нормы поведения, Штирнер утверждает, что первоисточником права и морали являются сила, воля и могущество отдельной личности.

Общественный идеал Штирнера – «союз эгоистов», в котором каждый видит в другом лишь средство для достижения своих целей. В межличностной конкуренции Штирнер видит одну из центральных проблем, он утверждает, что в буржуазном обществе возможна лишь конкуренция капиталов – стержень буржуазности. Таким образом, личность больше не является личностью и может реализоваться только как форма финансового, интеллектуального, физического или психологического капитала, маркированного на общественном рынке необходимыми институтами конкуренции. Рассматривая историю как продукт идей, Штирнер считал, что, преодолевая господствующие понятия, можно изменить общественные отношения. «Равенство всех» – призрак, так как право есть не что иное, как разрешение, то есть акт милости…» – писал Штирнер.

Штирнер утверждал, что социальная самооценка одержимого как гражданина, семьянина и налогоплательщика ничем не отличается от самооценки другого одержимого, называющего себя «майским жуком», «японским императором» или «святым духом». Здравый смысл посвященного гражданина и маниакальный бред душевнобольного не имеют никакой видовой разницы, кроме массовости распространения. И то и другое является следствием одержимости, порождающей господствующее самоотчуждение любого отдельного «Я». Причина одержимости, по Штирнеру, – раздвоение индивида, противопоставление одних аспектов своей уникальности другим и их неизбежное столкновение, ведущее к «самоотчуждению».

«Нас выгнали из самих себя», – утверждал Штирнер и обвинял в этом «изгнании» не только государство, но и семью как носителя «воспроизводящей роли государства». Частная собственность, по Штирнеру, должна быть сохранена, так как в ней выражается самобытность «Я», но в то же время частная собственность порабощает человека, «используя» его как «охранника и посредника». Только самоутверждение, превращение «Я» в «Единственного» и «Богочеловека» помогут человеку в реализации подлинного «Я». Ницше заимствовал штирнеровский тезис о том, что «…жизнь, по сути своей, присвоение, экспансия, наступательный поход». Для Штирнера принципиален отказ от рационального познания и даже, в перспективе, от культуры и языка.

Штирнер был уверен, что свободу невозможно даровать, а отпущенный на волю крепостной навсегда в душе останется крепостным. Господствующее право ложно уже потому, что оно дано тебе другими. Либералы и гуманисты любят не тебя, а абстрактного человека, которого в природе не существует. Критикуя любую партийность и парламентаризм, Штирнер не оставляет камня на камне от фундамента прогрессистской утопии и протестантской этики. Либерализм для Штирнера – мир профанации, где невозможно уникальное и цельное «Я», потому что внутри почти у каждого правит «внутренний священник» и «внутренний жандарм» по причине фетишизации мышления, а интеллект сводится к производственной функции. Штирнер призывал к «бунту жизни против деспотизма науки», утверждая, что за «эпохой свободы мысли» грядет «эпоха свободы воли». Знание, культивируемое наукой, должно умереть, чтобы возродиться вновь в виде воли.

Штирнер считал, что люди создают себе, также как идеалы или образ Бога, бесконечное множество сходных «идолов», «кумиров», которым подчиняются и поклоняются. В своей книге Штирнер рассматривал такие важнейшие социальные институты и культурные феномены, как государство, право, собственность, семья, мораль, религия, преступление, война и революция, вплоть до весьма частных явлений, вроде присяги, низкой оплаты труда педагогов и экзаменов для занимания государственных должностей. Все это, по Штирнеру, «давит» на человека как индивида, и «Я» должно освободиться – как от реальных «пут», так и от собственного поклонения этим путам. Под этим углом зрения Штирнер оценивает всю всемирную историю до современности включительно, непрерывно совершая резкие переходы от «бытийственных», реальных феноменов к феноменам духовно-культурным.