Есенберлин Ильяс 18 страницаБайтабын и привез неприятную новость о снятии Перовского и назначении военным губернатором Обручева. Перовский, по мнению императора, оказался чрезмерно либеральным по отношению к инородцам. Генерала Генса тоже ждали крупные неприятности, и по делу его начато было расследование. Кенесары сразу почувствовал, чем это ему грозит. Он немедленно разогнал гонцов во все свои аулы, чтобы отряды раньше обычного, не дожидаясь таяния снега, собирались у могилы Алаша, на Кара-Кенгире. Из донесения Алтыншаш, переданного вскоре через верного человека, он знал, что генерал Обручев не верит в преданность Кенесары. Это значило, что Горчаков, в какой-то степени сдерживаемый до сих пор соглашением Перовского с Кенесары, вероятно, скоро начнет свои операции - руки у него теперь развязаны. В месяце кокек - апреле 1842 года - год барса - Кенесары с несколькими батырами уехал поохотиться в горы Аксакал-Тюбе, неподалеку от зимовья младшей жены. Воспользовавшись его отсутствием, есаул Сотников во исполнение приказа сибирского генерал-губернатора напал на его родовой аул и увел с собой старшую жену Кенесары, Кунимжан, вместе с двумя малолетними детьми и некоторыми родственниками хана. Кроме того, был угнан весь скот... Вернувшись в свой аул, Кенесары начал искать пути, как освободить Кунимжан с детьми. Но в это время Сотников во главе казаков и ага-султанских туленгутов совершил нападение на аул младшей жены Кенесары в Аксакал-Тюбе и на аулы покойных Саржана и Есенгельды. На этот раз произошла серьезная стычка: свыше ста человек было убито, в качестве заложников было уведено двадцать пять человек, угнаны тысяча верблюдов, три с половиной тысячи лошадей и десять тысяч овец... Вконец остервеневший Кенесары не покорился, а решил жестоко отомстить. Вот в этот момент он и увиделся с Иосифом Гербрутом. - Завтра общий сбор на могиле Алаш-хана, - сказал ему Кенесары. Поезжай со мной!.. Они поехали на следующее утро. Был конец апреля, и буйная зелень заливала степь. Сизо-голубые вершины Аргынаты, Улытау, Кичитау, Аиртау манили к себе какой-то первозданной чистотой. Здесь было заповедное место, не тронутое человеком. Воздух пьянил, наполнял сердце радостью... Только Кенесары не чувствовал этого. Лишившись Кунимжан с детьми, он окончательно стал похож на волка, да еще потерявшего свой выводок. К тому же он чуял, не мог не чуять своим волчьим сердцем неотвратимо приближающийся конец. Об этом говорило все: прямой уже отказ в поддержке со стороны некоторых родовых вождей Среднего и Младшего жузов, откочевка из подвластных ему земель ряда аулов, участившиеся налеты карательных отрядов. Но Кенесары не менял своей политики. Не трогая пока подчиненные оренбургскому военному губернатору укрепленные пункты и казачьи станицы, он не прекращал набегов на те аулы, которые не примкнули к нему, угонял скот, грабил имущество. С каждым разом более кровавыми становились его нападения. И все чаще его сарбазы натыкались на растущее сопротивление простого народа. Страна устала от смуты... Больше всего повлиял на настроение Кенесары обмен письмами с крупным бием Среднего жуза Балгожой, не пожелавшим поддержать Кенесары, несмотря на угрозы и обещания. Письма по древнему степному обычаю, были составлены в певучих стихах. От имени Кенесары письмо к Балхоже написал Сайдак-ходжа: Старейшина двух родов, Из мудрецов мудрец, Друг другу рубашки рвать Устанем ли наконец? Неужто других врагов Не видим мы до сих пор? Долины отнял Коканд, Царь русский - подножья гор. Теснят чужеземцы нас, Грозят нам из городов, Свободу свою казах Неужто отдать готов? Давайте же заключим Меж всеми родами мир, И правит пускай страной Кенесары-батыр. Но опиравшийся на Тургайскую крепость бий Балгожа не боялся Кенесары. Еще в прошлом году, разгневанный его отказами и с целью опозорить Балгожу, Кенесары послал в его владения свою воинственную сестру Бопай с отрядом. Она угнала весь скот упрямого бия, но он не шел ни на какие уступки. Ответ его на обращение Кенесары был издевательским: Рано или поздно ты Сам в ловушку угодишь, Выберись тогда, сумей! Ты не только русских злишь, Нет, султан, - кругом враги. Клетка есть, готова мышь, Вывернись тогда, сумей! Кайся, или не сносить Головы тебе своей. Видишь - справа ждет Коканд, В рабство ждет, уразумей Слева же - другой капкан: Род уйсун, уразумей. Прямо глянешь - Бухара, С грозной силою своей, Вкось - киргизов горных род Злобно ждет, уразумей Так что ты не горячись, Нету у тебя друзей, Если хочешь уцелеть, Русским кланяйся скорей! Все это Кенесары знал и без напоминаний бия Балгожи. "Хорошо, Балгожа!" - сказал он про себя. - Ты предрекаешь мне неминуемую гибель, и это правда. Но смерть твоя наступит раньше моей!" В ту же ночь он отправил пятьсот отборных сарбазов во главе с батыром Жанайдаром, чтобы они сровняли с землей аулы Балгожи, а самого его приволокли привязанным к конскому хвосту... Однако батыр Жанайдар не мог совладать с собой и по дороге заехал на одну ночь к Бопай, которую любил всю жизнь. А Балгожа, предупрежденный своими людьми из ставки Кенесары, успел сняться и откочевать в сторону Орской крепости. Отряд батыра Жанайдара столкнулся с нукерами султана-правителя Ахмета Жантурина и повернул назад. По дороге он все же сумел разграбить аул бия Кукира, направлявшийся к Сырдарье, и пригнал множество скота... Кенесары так и не узнал причины, по которой Жанайдар-батыр не выполнил его приказ. Неотмщенное письмо бия Балгожи не давало покоя султану, и Иосиф Гербрут понимал это... Когда они достигли низменного берега реки Кенгир, где покоится прах Алаш-хана, оказалось, что многие батыры и предводители родов не успели еще собраться здесь. Они стали прибывать на следующий день вместе с нагруженными провизией караванами. Первыми приехали Иман-батыр из Тургая, Жоламан-батыр, потом Агибай, Бухарбай, Жеке-батыр Тулебай, Кудайменде. Последними приехали Жанайдыр с Бопай. Словно белая юрта, посреди безбрежного степного моря стоял мазар хана Алаша высокий кубический мавзолей, сложенный из кварцевого кирпича и украшенный глазурью. Венчал его громадный голубой купол с четырьмя белыми башенками по краям. Сама усыпальница представляла довольна вместительное помещение с небольшим возвышением посреди, захламленное клочками полуистлевшей материи, конскими черепами и хвостами. Тут же валялись наконечники стрел и копий, проржавевшие клинки. Рядом с усыпальницей Алаш-хана, построенной в пятнадцатом веке, находились еще две гробницы - мазары Амбулак-хана и Жусахана, первых после Алаша правителей Казахского ханства. Обо всех троих бытовали в народе многочисленные легенды. А Кенесары не случайно избрал это место для встречи, так как сюда было удобно съехаться представителям всех трех жузов. По приезде к могиле Алаш-хана гнев Кенесары еще более усилился. Он ни с кем из приехавших батыров не сказал ни слова, а все ходил и ходил у мазаров. Один лишь Кара-Улек сопровождал его... Десять дней назад Кенесары узнал, что к степному озеру между горой Кокиик-Кенесары и Кустанаем во владения бия Балгожи направилась артель русских рыбаков. Желая поссорить новое оренбургское начальство с Балхожой, он отправил летучий отряд во главе с Байтабыном, чтобы тайно прирезать этих людей и все свалить на туленгутов бия. Вчера отряд возвратился, и Байтабын доложил, что не сделал требуемого. - Почему? - спросил Кенесары. - О мой хан! - Байтабын отпустился на одно колено. - Это простые и бедные люди. Они с женами и детьми ловят рыбу, которую мы не едим. Чем они провинились перед нами? Кенесары ничего не сказал Байтабыну. Он вспомнил, как совсем недавно Байтабын заступился за людей из враждебного аула, которых наказывали по приказу Кенесары. Это еще можно было отнести за счет сострадания к родному народу, но тут какие-то чужие рыбаки!.. "Что же, придется в последний раз испытать его!" - подумал Кенесары и в этот момент увидел сидящего возле мазара Иосифа Гербрута. Поляк не отходил от чудесных построек, восхищаясь их необыкновенной красотой и пропорциональностью. Для него это было еще одной тайной небольшого кочевого народа с великим прошлым... Сейчас Иосиф Гербрут сидел и шептал стихи на языке своей далекой родины - тихие и печальные слова о страданиях ставших ему близкими людей. Чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Он вздрогнул, повернулся и увидел Кенесары. Рядом с Кенесары стоял человек, один вид которого внушал ему ужас и отвращение. - Не бойся... Ты еще ни в чем не провинился! - сказал Кенесары и сделал Кара-Улеку знак уйти. Тот повиновался. - Ты тоскуешь по своей родине, Жусуп? Иосиф Гербрут кивнул: - Тоскую... Не было бы так далеко, убежал бы! - Раньше ты не говорил таких слов... Ты говорил, что тебе близки наши мысли. Я хорошо помню твои слова... - Да, мне казалось тогда, что движение ваше очищено от скверны себялюбия и жестокости... - Иосиф Гербрут говорил как во сне. - Мы, поляки, увлекающиеся люди... - Сейчас ты думаешь другое?.. Кенесары говорил безразличным голосом. - Да, Кенеке... - Иосиф Гербрут посмотрел прямо в глаза Кенесары. - Ты всю жизнь стремился к белой кошме, на которой подняли тебя над людьми. Сейчас все дальше отходят от тебя те, кто без всякого расчета восстал за народную свободу и независимость. И все ближе тебе начнут становиться те, которые говорят лишь приятное. Но я не умею этого делать... - Недаром говорят: у кого чужая кровь, у того и чужая душа... - Хищные огоньки загорелись на миг в светлых глазах Кенесары. - Но я тебе отвечу. Россия - многоводная река, а мы лишь маленький ручеек. И я боюсь за то, чтобы как тек он из века в век, так пусть и течет, независимо от реки. Если деды нынешних казахов подчинялись хану Аблаю, то внуки их пусть подчиняются его внуку!.. - А как ты думаешь править людьми? Ведь, лишившись воды и земли, они завтра же убедятся, что ты не в силах вернуть утерянное. А бесконечно воевать только за твой ханский престол никто не согласится. - Не знал бы я тебя так давно... - Кенесары поправил рукоять сабли. Ты спрашиваешь, как я буду править своей страной. Да так же, как белый царь. - При помощи палки для непокорных. А кто не подчинится - растопчу конями, как делали мои предки. Все остальное - ерунда, сабле и плети лишь послушны люди! Иосиф Гербрут с жаром покачал головой, не соглашаясь с этими словами. - Ты - слабый человек, поляк, и не знаешь, что рождает власть!.. - Государство, построенное на крови, никогда еще долго не существовало. И не был счастлив народ в таком государстве... Мера должна быть во всем, а прежде всего в насилии! И смысл в нем обязан быть! - Нет уж! - Кенесары до белизны в пальцах сжал плеть. - Я веду за собой людей и имею право на все!.. Все в моей стране подчиняется мне, и тех, кто не захочет этого сделать, ждет только смерть! А начну с рода жаппас! Иосиф Гербрут молчал... Все чаще стал этот человек произносить слова "моя страна", "мой народ". А что касается рода жаппас, то при чем здесь простые пастухи!.. Бии рода жаппас Алтынбай Кобеков и Жангабыл Тулегенов были недовольны тем, что с перекочевкой Кенесары к Тургаю у них меньше стало пастбищных угодий. Лошадей они гнали на тебеневку в Мугоджары, а овец содержали на самой Омской линии, отведенной казачеству. Оба бия на словах поддерживали Кенесары, а на деле всячески вредили ему, отказываясь платить установленный им сбор - зякет. Недавно Кенесары узнал, что в погроме аула его старшей жены Кунимжан участвовало несколько джигитов Алтынбая... - Разве весь род отвечает за дела одного бия? - спросил Иосиф Гербрут. - Ведь люди и не знали об этом. К тому же у них с нашим приездом действительно поубавилось пастбищ, и не все понимают необходимость делиться ими. - А почему невиновные не наказали виновных? Нет, все они - люди бия Алтынбая. Куда пойдет козел, туда и вся отара... Накажу жаппасовцев, шектинцы призадумываются, прежде чем изменить мне! - Но при чем здесь женщины и дети! - Людям не себя жалко, а семьи. Страх лишиться всего самого дорогого, даже потомства, заставит их следовать за мной. Ты, поляк, не поймешь этой мудрости. Я ведь для их же пользы!.. Иосиф Гербрут внимательно посмотрел на Кенесары. Да, этот человек искренне верил в свое предназначение, и лишить его этой веры можно было только вместе с головой. Ничего нет опасней таких людей!.. - Позвольте спросить тогда, Кенеке... Если, по-вашему, все держится на страхе, то почему бий Балгожа не присоединяется к вам, несмотря на свои сожженные аулы? - Он подобен гиене и боится русских... Чернь казахская всегда труслива. А Балгожа, хоть и бий, происходит из "черной кости"!.. - Из кого ваши самые мужественные сарбазы, Кенеке, и что бы вы делали без них?.. Сейчас вы думаете удержать людей при себе силой страха. Но люди могут отшатнуться от вас... Лучшие люди. И что вы сделаете с одними тюре?.. Кенесары вдруг помрачнел и уже не старался скрыть свое настроение. - А ты, несмотря на то что чужой среди нас, разбираешься кое в чем получше Таймаса с Абильгазы... - Впервые за долгие годы знакомства Иосиф Гербрут увидел, как Кенесары попросту присел с ним рядом на обломке дувала. - Что же мне остается, кроме сбора людей под свое знамя под страхом смерти? Десяток тысяч сарбазов, что у меня, и кокандского хана не одолеют!.. *** Смотри, сколько у него одного крепостей: Эрмазар, Наманган, Андижан, Ош, Тахты-Сулейман, Шахрия, Ангара, Кураша, Ходжент, Ура-Тюбе, Ташкент!.. Иосиф Гербрут слушал с возрастающим изумлением... Этот человек еще мечтал о большой войне!.. - Оренбургское начальство по чьему-то доносу обвинило меня в том, что я без его разрешения принял хивинский подарок - пятнадцать ружей и аргамака... - продолжал Кенесары. - Это я взял у хана Аллакула. Теперь он умер, а сын его, хан Рахманкул, прислал мне уже трех аргамаков и снова ружья с боеприпасами... Что же, у хивинцев неплохие ружья и лучшие на свете аргамаки. Но почему оренбургские генералы считают Кенесары таким мелким человеком? Если я принимаю подарки и даю хивинскому хану кое-какие ни к чему не обязывающие заверения, то это еще ничего не означает. Пока что он прыгает под мой барабан и грызется с эмиром. Пусть грызутся друг с другом оба высоких хана - кокандский и хивинский вкупе с эмиром Бухары, авось и нам что-нибудь перепадет. Сейчас каждый из них заигрывает со мной, но я не поддамся им: ни ханам, ни эмиру. Уж правда, если служить, то льву, а не шакалам!.. Но только российский лев хочет волка Кенесары переделать в бессловесного барана. Чего я добился, ведя переговоры с Оренбургом? Лишь того, что отобрали мою жену Кунимжан с детьми... - Кенесары побагровел, голос его впервые сорвался на крик: - Нет, не баран я, чтобы молчать под ножом! Уж так волком завою напоследок, что перепонки кое у кого лопнут! Заставлю их считаться с собой, а если нет, то хоть погибну по-волчьи!.. Иосифу Гербруту стало вдруг жаль этого ослепленного человека, страшного в своей свирепой ненависти. - Неужели вы до сих пор не убедились, что все это неосуществимо? - тихо спросил он. - Нет, не убедился... - сказал Кенесары каким-то упавшим голосом. Потом Кенесары встал, долго смотрел в степь. Глаза его снова были бесстрастны. - Ты правду сказал - Теперь он говорил, как всегда, спокойно. - Казахи начнут разбегаться, когда увидят, что я не в силах вернуть им пастбища. Но я не дам им разойтись... - Каким же образом? - Народа, который не желает сражаться под знаменем Аблая, мне не нужно! Так просто было это сказано, что Иосиф Гербрут вздрогнул. Он знал, что у этого человека слова не расходятся с делом. И еще подумал ссыльный польский поэт, что если на беспощадные стальные клинки были похожи Чингисхан или Хромой Тимур, то нынешний потомок их напоминает обломок клинка, закаленный в человеческой крови. Неужели через столько веков проявляется злая наследственность? В том, что Кенесары теперь не моргнув глазом потопит в крови непокорные аулы, можно было не сомневаться... Так и получилось. За время мятежа, по статистике царского правительства, Кенесары было разграблено и сожжено сто семьдесят пять аулов и убито свыше пятисот мирных жителей. Почти все эти грабежи и убийства приходятся на последние годы его жизни... Иосиф Гербрут решил подойти с другой стороны: - Но если вы совершите набег на аулы Алтынбая, то возможны любые меры в отместку. Не забывайте, что Кунимжан с двумя вашими детьми находится у них. Когда прольется кровь в ауле Алтынбая... Кенесары сделал отметающий жест рукой: - Ты хочешь сказать, что Аршабок и Обрыч убьют мою жену и сыновей?.. Он назвал Горчакова и Обручева с казахским выговором. - Нет, они не сделают этого... А если бы даже и сделали, то у нас ведь тоже есть их пленные. К тому же они не очень грустят, когда мы воюем друг с другом. Ну, а в случае чего, то пусть... - Что пусть? Иосиф Гербрут не понял вначале, о чем говорил Кенесары. А когда понял, то ему все стало ясно. Он вспомнил, как три года назад этот человек испытывал мужество своего маленького сына Сыздыка. Так когда-то испытывали его самого. Сейчас он в необыкновенной гордыне своей превратился в холодный камень и похоронил в душе себя, своих близких и все вокруг... Кенесары словно бы прочитал его мысли: - Скорбь и печали путают мысли человека, лишают их чистоты. Поэтому следует вырвать их из сердца вместе с мясом. Даже жалкий скорпион находит в себе мужество поразить себя собственным ядом! И все же Иосиф Гербрут решился уговорить его: - Ходят слухи, что Кунимжан-ханум с детьми перевезли из Омска в Оренбург. Не написать ли письмо на имя военного губернатора с предложением обменять ее на пленных офицеров? Кенесары наконец повернул к нему голову. - Попробуем... - сказал он безразличным голосом. - У нас находится около двадцати пленных офицеров, в том числе барон Уйлер и есаул. Пусть отпустят в обмен тридцать пять человек из моего аула вместе с Кунимжан и детьми. Так и напиши!.. И еще напиши, Жусуп... - Что еще, Кенеке? - Напиши, что с момента приезда Обрыча наши отношения с Оренбургом совсем испортились... Хоть они и не тревожат нас, но омские отряды приходят в наши аулы не без их ведома. А когда окончательно уберут Генса, то и Оренбург вплотную примется за нас. Напишем самому Обрычу, попытаем счастья в последний раз... *** Иосиф Гербрут с готовностью вытащил из-за обшлага тетрадь: - Что же писать Обрычу? - Вот так и пиши... "Два года назад военный губернатор Перовский и генерал Генс от высочайшего имени объявили нам манифест об амнистии, простив все наши прегрешения. С тех пор мы прекратили всяческое сопротивление белому царю... Нынешнего года двадцать первого числа месяца наурыз - марта, когда мы со своими людьми находились на охоте, военный отряд из Омска под командой есаула Сотникова совершил набег на наш аул, забрал весь скот и имущество наше, а также захватил в плен нашу жену Кунимжан с двумя малолетними детьми. Это убедило нас, что нам нечего ждать милости от царских начальников, и поэтому отныне мы уповаем лишь на Бога!.." Напиши только так, чтобы они не подумав, что мы очень уж просим их. Однако сделай намек, что есть у нас еще надежда наладить мирные отношения... - Я стараюсь так написать... - Если же нет!.. - Побледневший снова Кенесары сжал руку в кулак. - Возможно, что все еще уладится... - Кроме того, напиши письма всем биям, которые виляют хвостом. Я назову тебе их... Прежде всего вождем рода назар - аксакалам Байтуре и Каракушику... - Что же написать им? - Пусть признают меня ханом!.. Несмотря на старые обиды, стану опорой для них. Но если не будут повиноваться... Напиши, что тридцать лет буду ждать их ответа, но следующие тридцать лет буду мстить!.. И биям рода жаппас напиши такое же письмо!.. - Напишу... Иосиф Гербрут понял, что бесполезно говорить о чем-либо сейчас с этим человеком. Послышался хруст песка от чьих-то шагов. К ним спешил Таймас: - Кенеке, прибыл нарочный из Оренбурга. От ваших детей... - Хорошую или плохую весть он привез? - Плохую!.. Ни один мускул не дрогнул в лице Кенесары. - Да, трудно ожидать сейчас хороших вестей... Что же сообщает наша Алтыншаш? - Она сообщает, что Обручев ссорится с генералом Генсом и можно ждать плохого для нас... - И это ты называешь плохой вестью? - Когда трутся друг о друга два верблюда, погибает муха между ними. Разве не похожи мы на эту муху?.. С тех пор как уехал Перовский, только с Генсом еще можно было нам разговаривать... *** Кенесары махнул рукой: - Чего еще нам ждать от них? - Только черту не на что надеяться, - пословицей сказал Таймас. - Надо обратиться в Оренбург. - Ты предлагаешь, чтобы я пришел, снял свой малахай и упал к ним в ноги? - грозно спросил Кенесары. - Но не снимут ли они тогда этот малахай вместе с головой?.. - Не это я предлагаю... Если мы туловище, то ты голова. Долго ли проживет голова без туловища? Как говорят у нас - если подумать, то и снег загорится!.. - Хорошо... Какие еще там вести? - Военный губернатор запросил у Петербурга дополнительные деньги четырнадцать тысяч рублей для подавления нашего мятежа... И еще три тысячи отдельно... Таймас опустил голову. - Говори! - приказал Кенесары. - Это будет выплачено тому, кто привезет вашу голову, Кенеке... Кенесары улыбнулся: - Хорошо, что хоть как-то оценили... Но неужели я стою всего сотни лошадей? Если считать даже по тридцать пять рублей за коня... Ведь Аршабок сам пишет в Петербург, что только в два года я принес убыток российской торговле на двести восемьдесят тысяч рублей. Если это правда, то он хочет нажиться на мне... - Так или не так, но если восстание наше было полуденной порой, то ханом мы сделали тебя в предвечернюю пору. Тебе думать, как бы совсем не закатилось наше солнце. Помни пословицу, Кенеке, что нет страшнее врага, чем собственный гнев!.. - Хорошо, подумаем... Что еще осталось тебе сказать? - Беглый солдат Гаврилов из твоей охраны передал через проезжающих купцов обещание привезти в Оренбург твою голову. Он предупредил, что это легче сделать зимой. А генерал Обрыч написал письмо в Петербург с просьбой о помиловании этого Гаврилова, если исполнит обещание... - Предатели всегда достойны казни! - вскричал Иосиф Гербрут. Кенесары подумал с минуту. - Нужно раньше проверить... Если подтвердиться, то Кара-Улек сам справится. Не стоит отпугивать других беглых... Все трое пошли к юртам. По дороге Таймас сообщил еще одну неприятную новость. При испытании отлитой пушки погиб башкир Давлетчи. То ли чугун не выдержал, то ли пороху переложили, но пушку разорвало. Это, пожалуй, больше всего опечалило Кенесары, очень надеявшегося на эти пушки. - Да укроет его тело мягким шелком степь наша! - сказал он. В течение трех дней батыры, султаны, аксакалы и бии обсуждали, каким должно быть воссозданное ханство. Они пришли к общему мнению по четырем пунктам... Первый касался самого главного - войска. До сих пор в распоряжении Кенесары находились лишь восемь тысяч всадников, которые зимой разъезжались по своим аулам. Лишь пятьсот сарбазов оставались в последнюю зиму при Кенесары. Решено было увеличить основное войско до двадцати тысяч сарбазов, причем на зиму оставлять при ставке пять тысяч из них. Каждый жузбаши и мынбаши - сотник и тысяцкий - новой армии обязаны изучить русское военное искусство и обучать ему своих джигитов. Рядовые сарбазы должны были отныне носить на груди три зеленых полоски и зеленый отличительный знак на спине, жузбаши и мынбаши - красные нашивки, а сам Кенесары - голубой мундир с эполетами русского полковника... На должности мынбаши назначались самые прославленные батыры, правом их назначения обладал лишь Кенесары. Был создан также отдельный стрелковый отряд из тысячи человек под командой Байтабына. Особое внимание уделялось повиновению. За любое нарушение отныне применялось древнее наказание "шик" - надрез на лице саблей или копьем. Позор смывался только отличием в бою. Джигит с двумя надрезами на лице предавался суду биев и наказывался большим штрафом в виде скота, отлучением на год от семьи или принуждался пасти овец. При трех надрезах - воина ждала смерть... - Казахские ханы когда-то четвертую часть подвластного им народа всегда держали на конях, ибо казах и воин - это одно и то же! - сказал Кенесары. Чтобы не стать для врагов заманчивой добычей, мы должны брать с них пример и из миллиона подвластного нам населения держать на коне хоть двадцать тысяч человек... Никто не выступил против этого, и Кенесары получил двадцатитысячное войско... Другой пункт решения был о снабжении войска продовольствием и воинскими припасами. Ханский совет решил собирать особый налог, который делился на две части: зякет - на скот и ущур - на урожай. Имеющие до сорока голов скота не облагались этим видом налога. Те, кто владел большим количеством скота, платили налог в возрастающей степени. Сеющие же пшеницу обязаны были сдавать десятую часть урожая. По этому поводу возникли разногласия. Кенесары потребовал, чтобы часть казахов на берегах Тургая, Иргиза, Сырдарьи, Сарысу, Или и многочисленных степных озер обязательно занялись земледелием. Дело в том, что все оренбургские военные губернаторы, граф Сухотелен, граф Перовский, Обручев были против приобщения степных народов к земледелию, считая это непроизводительным и невыгодным для империи делом. В своем докладе военному министру генерал Обручев писал: "Мой предшественник генерал-адъютант Перовский был ревностным противником того, чтобы киргизы занимались земледелием и перешли на оседлый образ жизни. При этом он преследовал цель, чтобы оные, вместо собственного производства зерна, покупали хлеб у нас и тем самым были постоянно зависимы от России". Исходя из этих соображений, граф Сухотелен, а за ним и Перовский старались ликвидировать казахские оседлые аулы, появившиеся рядом с русскими селениями на территории военного губернаторства. Но Кенесары необходим был хлеб для войска, и он решил поддержать земледельцев.. Налоги в казахских аулах для царя или кокандского хана собирали обычно бии и вожди родов. Отныне предложено было собирать их специальным есаулам Кенесары, что сильно укрепляло ханскую власть. Третий пункт решения посвящен судебным разбирательствам, которыми до сего времени занимались бии и аксакалы. Теперь же вопросами наследования, барымты и другими тяжбами могли заниматься лишь люди, утвержденные ханом, а межродовые споры разрешал сам Кенесары. Споры же между казахами, подчиненными Кенесары, и теми, кто жил на территории султанов-правителей, разрешали ага-султаны. Кенесары явно не хотел иметь серьезных разногласий даже с ними, во всяком случае с некоторыми из них. Особенно остро закон был направлен против грабежа скота - барымты, которая в корне разрушала единство родов и племен. Понимая, что большинство его войска так или иначе из простонародья, Кенесары настоял на некотором облегчении участи рабов. За убийство раба хоть штраф стали взимать... А четвертый пункт решения в какой-то степени упорядочивал торговлю. Если раньше его джигиты попросту нападали на караваны и грабили их, то теперь, по примеру других государств, решено было облагать их пошлинами за прохождение через степь и охрану в пути. Но пошлина была не одинакова и зависела от отношения государства или рода, которому принадлежал караван, к самому Кенесары. Ханский совет решил прекратить по всей линии необоснованные стычки с русскими поселками, а закупки зерна в них и торговые операции с Хивой и Бухарой разрешить производить только ханским чиновникам. Добившись всего, что он хотел, Кенесары вырвал у вождей примкнувших к нему родов и племен еще одно важное для себя право, касавшееся ханского совета. Если во времена Нуралы - сына Абулхаира - хан без согласия своего совета не мог решать важных вопросов, то Кенесары обязывался лишь советоваться с ним. После принятия решения самим ханом оно становилось законом. Велений Кенесары нужно было слушаться беспрекословно... *** Через неделю Кенесары возвратился в ставку на реке Кара-Тургай. Вскоре туда начали съезжаться батыры-мынбаши со своими джигитами. Началось обучение по новому закону... Сосредоточив в своих руках власть, Кенесары немедленно начал совершать жестокие набеги на враждебные и колебляющиеся аулы. Не трогая пока оренбургских крепостей и селений, он непрерывно тревожил Сибирскую линию, с которой считал себя в состоянии войны. С каждым днем увеличивалось количество жертв с обеих сторон. В начале лета Кенесары осуществил давно замышляемое нападение на аулы рода жаппас, которые только что успели переехать на летовку к Тургаю. Султана Алтынбая Кенесары волочил несколько верст привязанным к конскому хвосту, а двух его дочерей отдал в жены простым сарбазам, отличившимся при этом набеге. Вскоре Алтынбай умер, завещая своему внучатому племяннику Жангабылу, чтобы тот отомстил сыновьям Касыма-тюре за поругание... ***
|
