Есенберлин Ильяс 20 страницаВсем выделенным войскам приказывалось собраться в верхнем течении Тургая и ждать дальнейших распоряжений. По заранее составленной диспозиции полутысяча солдат под командой войскового старшины Лебедева 5 мая выступила из Орска и двинулась к Камышовскому укреплению. Продвигаясь далее вдоль Есиля, Лебедев к 20 мая должен был выйти к Тургаю, чтобы застать Кенесары на джайляу. К этому же времени сюда обязано было подойти и ополчение султана Ахмета Жантурина. На реку Сарысу выступил отряд сотника Фалалеева, в задачу которого входило не пропустить Кенесары в сторону среднеазиатских ханств или во владения Большого жуза. Широкий охват с флангов намечался со стороны Оренбурга. Кенесары хотели лишить главного его преимущества - оперативного простора. Верховным командующим всеми этими действиями назначили генерал-майора Жемчужникова. В начале мая он вместе во своим штабом прибыл в недостроенный улытауский форпост и приступил к руководству операциями против Кенесары. Кенесары в это время стоял на берегу Иргиза и через своих многочисленных лазутчиков знал о движении всех направленных против него войск. Он хорошо понимал, что если оренбургские и сибирские отряды встретятся в Тургае, то он попадет в мешок. Поэтому он распространил слух о своем отступлении, а генералу Жемчужникову было направлено ложное донесение о том, что основные силы Кенесары продвигаются к Улытау. Решив встретить его здесь и дать решительный бой, Жемчужников приказал отряду Лебедева изменить направление и тоже идти к Улытау. Лебедев, таким образом, не смог прибыть вовремя на Тургай... Однако через биев торткара Лебедев все же узнал, что Кенесары находится на Иргизе и 20 мая встретился с отрядом султана Ахмета у переправы Талды. Чтобы не упустить Кенесары, объединенный отряд форсированным маршем двинулся к Тургаю, но не нашел там сибирских войск. Путь Кенесары на юг оказался открытым. Слишком поздно понял генерал Жемчужников свою ошибку... Начало лета выдалось холодным и дождливым. Увязая по щиколотки в мокрой глине и волоча за собой тяжелые пушки, солдаты Лебедева ни с чем отправились в Орск. На пути кто-то донес войсковому старшине, что преданный правительству бий Байкадам якобы тайно поддерживает Кенесары. По приказу Лебедева аул Байкадама был предан разорению. Оренбургский военный губернатор Обручев потемнел от гнева, узнав, как провели мятежники неумного генерала Жемчужникова. За отсутствие настойчивости при преследовании Кенесары и разгром аула бия Байкадама войсковой старшина Лебедев был отдан под суд. Командовать отрядом назначили полковника Дидковского... Трагической оказалась участь отряда сотника Фалалеева. Он вовремя прибыл на речку Сарысу и встал там, заслонив дорогу в пески. Кенесары выслал против него пятьсот джигитов во главе с сыном погибшего Саржана Ержаном и опытным, хитрым Таймасом. Им было приказано не вступать в бой с отрядом, имеющим пушку, а только выматывать его силы, добиваясь ухода... Увидев большой отряд мятежников, сотник Фалалеев начал преследование. Джигиты Таймаса стали уходить в сторону Балхаша, и хорошо отдохнувшие казаки два дня гнались за ними. Дорогу Фалалееву указывали проводники из рода шомекей... На третий день, оценив обстановку, сотник Фалалеев решил прекратить бесполезную погоню. И в этот момент к ним перебежало несколько джигитов-кенесаринцев. Сотник повеселел. Джигиты клялись в ненависти к Кенесары и знали дорогу получше мало бывавших в этих местах шомекеевцев. Перебежчики уговаривали сотника Фалалеева оставаться на месте, так как отряду Таймаса деваться некуда. Впереди безводная пустыня, и ему обязательно нужно вернуться через эти места. Обессиленных и уставших мятежников можно будет брать голыми руками... Утром проснувшиеся солдаты и казаки увидели всех десятерых проводников-шомекеевцев плавающими в собственной крови. Джигитов-"перебежчиков" и след простыл. Они для того и переметнулись к Фалалееву, чтобы лишить его проводников... Вскоре взошло солнце, и только тогда понял Фалалеев, в какое положение попал. Куда ни глянь - всюду бескрайняя степь с однообразными солончаками и такырами. Обманчивые миражи висели по горизонту, и невозможно было определить тропу, по которой они пришли сюда. Вдобавок людей и лошадей начала мучить жажда, а проводники, умевшие по муравейникам определять присутствие близких грунтовых вод, лежали с перерезанным горлом... Они двинулись куда глаза глядят. Только десяток солдат вместе с умирающим от горячки сотником вышли через неделю к аулу рода ысты, кочевавшему в Прибалхашье... Неуклюже действовал против Кенесары и полковник Дидковский, который в отличие от своего предшественника Лебедева, к тому же плохо знал степь. Первым делом он отказался от обоза, состоящего из арб, и заменил его вьючными верблюдами. В результате караван при отряде растянулся на добрых две версты и требовал для своей охраны чуть ли не половину сил. Кенесары опять применил свою тактику заманивания, поручив водить отряд Дидковского по степи выздоровевшему Наурызбаю и батыру Агибаю. Сам он с главными силами двинулся туда, где его не ждали, и за два дня прошел от Иргиза до Тобола. Султан-правитель Ахмет Жантурин не успел даже приказать сесть на коней своим джигитам... У Кенесары за это время прибавилось ненависти к султану Ахмету. Он узнал, что три года назад Ахмет Жантурин, увидев проживавшую тогда под охраной в Орске Кунимжан, предложил ей забыть Кенесары. "Была ты первой женой Кенесары, стань моей последней!" - просил он ее, обещая любовь и защиту. В ответ она показала ему маленький острый кинжал... Джигиты Кенесары не пощадили никого. Отряд султана-правителя был вырезан почти весь. Погибло четыре султана, поддерживавших Ахмета Жантурина против Кенесары. Спастись удалось считанным людям. Рассказывали, что мелкая в середине лета речка Улькаяк поднялась и стала красной от крови... Это был самый ощутимый удар, нанесенный мятежниками. Многие бии и султаны, перестав надеяться на защиту правительственных войск, снова начали склоняться к Кенесары. Оренбургский военный губернатор Обручев был потрясен случившимся... Тем не менее остатки жантуринского отряда, который к моменту нападения Кенесары был еще не весь собран, слились с отрядом Дидковского и пошли на соединение с генералом Жемчужниковым, который ждал их на озере Алакуль, неподалеку от Тургая. Но к этому времени Кенесары успел перевести все свои аулы из долин Талды и Иргиза на западные склоны Мугоджарских гор и снова выскользнул из расставленных для него сетей. В начале августа подвижные отряды Кенесары внезапно появились на Оренбургской линии в тылу у враждебных ему аулов. На этот раз особенно жестоко расправился он с родами торткара и жагалбайлы, которые поддерживали султана-правителя Ахмета и выделяли проводников для отряда Лебедева. Сарбазы Кенесары не щадили ни правого, ни виноватого, кровь лилась рекой... Как всегда бывает в таких случаях, больше всего пострадали невинные. Лишь из одного аула рода жагалбайлы было угнано семьсот лошадей, три тысячи овец и двести голов крупного рогатого скота... Через несколько дней разъезды Кенесары появились в станицах Наследнице и Атаманской, было совершено нападение на станицу Екатерининскую, где мятежники разрушили форштат и захватили много оружия. По степи распространились слухи о движении мятежников на Оренбург и Троицк. В поселениях вдоль Оренбургской линии и мирных аулах началась паника... Царское правительство в очередной раз потребовало от оренбургского и омского начальства покончить с Кенесары. Но генерал Жемчужников был бессилен даже обнаружить местопребывание мятежных аулов. Узнав наконец о перекочевке этих аулов в Мугоджары, он понял бессмысленность их преследования крупными силами и выделил особый подвижной отряд их двухсот восьмидесяти казаков, ста семидесяти солдат и двух легких пушек. Отряду предписывалось двигаться через Мугоджарские горы, очищать их от мятежников. Полковник Дидковский закрепился на линии Шет - Иргиз, пытаясь еще раз отрезать Кенесары пути, ведущие в тыл правительственных войск. Когда особый подвижной отряд под личным командованием генерала Жемчужникова достиг Мугоджар, выяснилось, что Кенесары ушел в район верхнего течения Эмбы, а здесь в наиболее труднодоступных местах остались лишь несколько аулов. В это время пошли проливные дожди, и отряду ничего не оставалось делать, как повернуть обратно. Таким образом, как и в прошлые годы, этот поход закончился безрезультатно... К началу декабря 1844 года все выделенные для борьбы с мятежниками войска ушли в Улытау, Оренбург или Орск. И сразу же снова появился Кенесары. Несмотря на снега, его подвижные отряды под командой батыров Жоламана, Имана, Жанайдара, Ержана, Наурызбая и Жеке-батыра систематически беспокоили казачьи станицы вдоль Оренбургской линии, нападали на аулы султанов-правителей, угоняли или просто резали скот. Несколько отрядов во главе с батырами Агибаем, Бухарбаем и Кудайменде были с такой же целью посланы в пределы Кокандского ханства... Еще в конце ноября Кенесары послал в аулы рода жаппас большой отряд для сбора установленного налога. Зная неодобрительное отношение Байтабына к кровавым расправам над мирными аулами, он именно его поставил во главе отряда. С ним вместе отправился и Наурызбай... На этот раз произошла кровавая трагедия, память о которой надолго сохранилась в народе... Люди Кенесары знали, что страсти накалены до предела. Все труднее становилось собирать налоги для Кенесары в разрозненных, истерзанных многолетней войной аулах. Но бий Жангабыл встретил их с распростертыми объятиями. Джигитам даже предложили на ночь красивых девушек. А к утру весь отряд был захвачен и вырезан. Руководил расправой сам Жангабыл. В живых остались только двое: Николай Губин, который был передан потом царским властям, и Наурызбай. Батыра Наурызбая спасла спавшая с ним девушка, которая в последний момент шепнула, что пришли его зарезать. Выскочившему раздетым из юрты Наурызбаю подогнал его коня Акауза беглый солдат Губин, а сам остался сдерживать погоню... Долго гнались за Наурызбаем джигиты Жангабыла, но он убил по дороге восьмерых, в том числе и Кокир-батыра, сына Альмамбета. Вырвался в степь и Байтабын. Он отстреливался, пока не был буквально изрешечен пулями и стрелами... Это было начало конца, и Кенесары понял все. Народ не принимал его. В знак траура он слег в постель и не поднимался в течение трех суток. Потом во главе своих сарбазов он устроил кровавую резню в аулах жаппасовцев. Чудом спасся бий Жангабыл, спрятавшийся в ворохе тряпья... И как память об этой трагедии осталось еще одно название местности "Жасаул Кыргыны" - "Место гибели есаулов" - да одинокий могильный холм "Байтабын Данызы"... Много таких мест и названий в казахской степи... ЭПИЛОГ Да, чем богата казахская степь, так это древними могильниками! Одни из них представляют собой обычные курганы, другие - склепы из грубо отесанного камня, третьи - дольмены, или каменные бабы, как называют их ученые... Обычно стоит такая массивная каменная фигура на небольшом возвышении. Очертаниями напоминает она женщину, но бывают у некоторых старомонгольские усы. У одних на сведенных перед грудью ладонях видна чаша - кесе, у других булава. Иногда рядом с таким дольменом возведена маленькая крепость из дикого камня. А от нее через каждые двести - триста шагов лежат слегка обточенные четырехгранные камни - балбалы - до следующего дольмена... Говорят, было так... У степного могильника, на полуотесанных камнях, сидели три человека. Один из них, посредине, был Кенесары, по правую его руку - Таймас, по левую - Абильгазы. Так повелось среди казахов еще со времен Касым-хана. Два советника полагалось иметь вождю, и назывались они по месту, где сидели рядом с ним: сидящий по правую руку - маймене, по левую майсара. И еще одна традиция не нарушалась от Касым-хана до Аблая - на эти важные должности назначались только султаны или влиятельные степные бии, причем маймене обязательно должен был происходить от аргынов, а майсара - из кипчаков... Кенесары с самого начала подчеркнуто придерживался древних законов. Его маймене - Таймас был из рода аргын, а майсара - Абильгазы - султан кипчаков, родственный по крови. Хоть было уже начало августа, день выдался знойный. И все же, когда солнце начало склоняться к горизонту, повеяло прохладой. Где-то там, в зеленой излучине Иргиза, затаился невидимый отсюда аул Кенесары. Если и раньше Кенесары не отличался разговорчивостью, то в последнее время он мог часами сидеть со своими советниками и молчать. Все реже делился он с ними своими мыслями. Долгое время они объясняли это тоской по отнятой жене и детям. Но нынешним летом в результате переговоров с генералом Обручевым семья Кенесары была обменена на захваченных офицеров. Два месяца назад Кунимжан с детьми вернулась в родной аул, однако настроение Кенесары не улучшалось. И раньше случалось быть ему в горе. В прошлом году погиб батыр Байтабын, потом умерли близкие люди - знаменитый оратор и судья Алим Ягуди, главный советник по налогам и расходам Сайдак-ходжа. Но горевать было некогда, приходилось снова и снова садиться на коня. И в нынешнем году случались потери. Недавно уехал от него Жоламан-батыр. После смерти его соперника, хана Сергазы, он захотел быть вместе со своим родом, откочевавшим снова к берегам Илека. Кенесары мирно, по-братски распрощался с ним. И еще более пусто стало в душе с отъездом табынцев... А на днях исчез Жусуп - Иосиф Гербрут, с которым Кенесары был особенно откровенен. Это не вызвало у хана даже привычной вспышки гнева. - Он был случайно залетевшей к нам птицей! - вздохнул Кенесары, узнав об исчезновении беглого поляка. - Видимо, суждено засохнуть нашему пруду... Желаю ему быть счастливым. Лишь бы он не примкнул к своему земляку Бесонтину... Бесонтиным - "Пятикопеечным" казахи назвали начальника управления Сибирского казачьего войска генерала Вишневского, родом поляка... С полудня уже сидели они здесь. Оба - Таймас и Абильгазы - думали, что Кенесары позвал их сюда, чтобы посоветоваться перед завтрашней сходкой. Все батыры и бии должны будут завтра собраться здесь, чтобы обсудить дела. Но Кенесары вдруг заговорил совсем о другом... - Вчера я увидел сон... - Не поднимая головы, он ковырял землю носком сапога. - Свою смерть я увидел... Хочу, чтобы вы разгадали значение... Советники переглянулись, помолчали. Первым, по старшинству, заговорил Таймас. И слово его было успокаивающим. - Сон - это лисий помет, мой высокочтимый хан. Мало ли что присниться... Кенесары отрицательно покачал головой, и было видно, что никто не убедит его в случайности увиденного сна. - Приснилось мне, что отсюда мы перекочевали на Балхаш... Потом мы взяли крепость Мерке, и я обратился к нашим соседям - высоким киргизским манапам Орману и Жантаю - с предложением объединить силы против кокандского хана и создать вместе с нами общую страну... - Это разумно! - оживился Абильгазы. - Белый царь далек от них, а вот против Коканда у них накопилось немало... - А если манапы не согласятся? - спросил Таймас. - Тогда возьмем их пастбища силой! - Но это же несправедливо!.. - А белый царь справедлив, отбирая мои пастбища? Обидевшись на манапов, Кенесары готов был залить кровью аилы ни в чем не повинных киргизов, судьба которых была легче судьбы его соплеменников. Он снова начал рассказывать: - Я посмотрел в глаза благородному манапу Орману и увидел в них жажду власти. Ему самому хотелось стать ханом... И еще прочел я в его глазах угрозу. Он думал о тех трех тысячах рублях серебром и золотой медали, что обещал за мою голову Бесонтин... Потом я увидел убитого батыра Саурыка, потому что манапы не выполнили договора, который заключали мы с ними. И много еще пленили они наших поданных, так что пришлось воевать с ними... *** - О Аллах! - Абильгазы вознес руки к небу. - Война сейчас для нас даже во сне не нужна. Люди устали от нее... - Да, страшное побоище видел я потом! - твердо сказал Кенесары и посмотрел прямо в глаза своему майсаре. - Земля тряслась от рыданий по мертвым!.. Глаза Кенесары засверкали, и даже у хорошо знавших его советников мороз пошел по коже. - Но это же только сон! - попробовал возразить Таймас. - Да, сон! - согласился Кенесары и посмотрел куда-то далеко в степь. У горы Кекли, на берегах Чу произошло это. На вершине ее стояла армия манапа Ормана, а на вершине Майтюбе стоял я. И еще рядом с манапом на вершине Кекли, что называется Аули-Шыны - "Пик святого", - был сам пишпекский куш-беги Алишер-датка... И они грозят мне кулаком, показывая на еще более высокую гору. И там, на ледяной горе, под самыми облаками, ясно виден Бесонтин... - Ох, может, и не совсем так, но все может случиться! - тяжело вздохнул Таймас. - Нет, это только сон! - Кенесары продолжал смотреть куда-то вдаль, голос его был бесстрастен. - "Сто моих людей с волшебной пушкой послал я вам, и Кенесары теперь не уйти!"- говорит им Бесонтин, и голос его гремит в ущельях. Смотрю я вниз и вижу солдат с волшебной пушкой. Как самовар она, и ядра летят из нее подобно гороху... - Про что думаешь днем, то ночью и снится! - Таймас вытер пот со лба. Помните, мой хан, ту книгу, которую взял у захваченного нами офицера Жусуп. Там как раз писалось, что скоро люди придумают такую пушку. Вы еще расспрашивали Жусупа... - Ночью гора Кекли засветилась кострами, и мне показалось, что миллионы их, - продолжал Кенесары. - Как звезд на небе было врагов, но в лицо я видел лишь манапов Ормана и Калигула да куш-беги Алишера. "Выходи на бой!" крикнул я Орману, но он рассмеялся и повернулся ко мне срамным местом... Теперь оба советника слушали Кенесары напряженно, не перебивая. Они знали, что это не простой сон... И их судьба тоже могла зависеть от необычного кровавого сна... -...Сон это был... С одной стороны солдаты белого царя, с другой нукеры хана Коканда, с третьей - сарбазы манапов Ормана и Калигула в белых колпаках. Но хуже всего была пушка, которая выбрасывала тысячу ядер каждый миг. Я не мог оторвать от нее глаз... Наурызбай бросился вперед на своем Акаузе и пал, изрубленный в куски. За ним гибнут один за другим лучшие батыры. Лишь Агибаю удается прорваться сквозь кольцо врагов. Вслед за ним бросаюсь и я в бурлящие воды речки Карасу. Кровь из меня течет, и коня моего уносит вода. Батырмурат и Кара-Улек поддерживают меня с двух сторон. Оставшиеся в живых джигиты помогают выйти на берег... *** - Это плохо, когда снится переправа через воду, - задумчиво сказал Абильгазы. - Значит необыкновенные трудности ожидают нас впереди... Но вы же переправились?.. - Переправился. Но на том берегу сразу же выросли передо мной сарбазы Тюрегельды, военачальника манапа Калигула. И не было им числа... Помню лишь чей-то дикий хохот, рев. Открываю глаза и вижу себя в плену... Посреди ликующих врагов я стою, и манап Калигула кричит мне, чтобы читал заупокойную молитву, потому что отрубит мне сейчас голову. Но даже Богу я не захотел поклониться!.. Снова переглянулись советники и опустили головы. - Да, не Бога я вспомнил... - Кенесары развел плечи. - Всю жизнь свою я представил себе в свой смертный час. Вас, своих соратников, вспомнил, родных, друзей... Сары-Арка открывалась мне вдруг вся - от края до края. И синие горы Кокчетау. Песню прощания запел я и помню слова ее все до единого. Вот они... Кенесары заговорил тихо, раскачиваясь: Прощай, Сары-Арка! Простор земли моей, Где кочевали мы, как стаи лебедей. Но ссор своих мы не преодолели, Бело в степи от тлеющих костей. Прощайте, Сарысу и Каратау... Я Коканд не одолел, месть не сбылась моя. Куда ни ткнусь - могилою Коркута Меня встречает отчая земля. Закончив петь, я подставил голову под саблю Калигула и почувствовал холодное лезвие. Голова моя скатилась с плеч... Таймас снова отер пот со лба: - Страшные вещи рассказываете вы, мой хан. Но в народе говорят, что видевший во сне собственную смерть, будет долго жить... - Ворон живет дольше всех, но что от него толку, - спокойно ответил Кенесары. - Подожди, самое интересное впереди!.. - Что может быть интересного после этого... Ну, что случилось с вашей головой, Кенеке?.. - Это не имеет значения! - Кенесары махнул рукой. - Не смерть свою хотел я вас просить растолковать... Так вот, и умер я, но продолжал все видеть и слышать. Верные мне люди заплакали, зарыдали по всей степи. Но из всего этого ясно услышал я слова вещего певца Нысанбая... Снова закрыл глаза, качнулся Кенесары: Гнедой, он так любил тебя! И потчевал овсом тебя, И молоком поил кобыльим Другого ты не знал питья. Он был уверен, что с тобой Ускачет от беды любой. Так что случилось, конь крылатый? Остался где хозяин твой? Когда о смерти Кенеке Узнал я, свет в глаза погас. Ах, братья бедные мои, Сироты, нет отца у нас! Нам не расправить больше крыл, Повырывали когти нам; Кинжал на камень наскочил, Переломился пополам. Он с трудом, словно просыпаясь, открыл глаза, посмотрел на изумленные лица своих сверстников: - Много там еще пелось... И множество отрубленных знакомых голов видел я. Это были головы наших джигитов. На высокие арбы грузили их и везли в подарок хану Коканда. А на первой арбе различал я головы Наурызбая, Жеке-батыра, Кудайменде, Имана, еще пятнадцати султанов и двух моих сыновей. Их надели на колья и выставили на главном базаре... - Ну, а... ваша голова?.. - чуть слышно спросил Таймас. - Моя голова не по чину пришлась хану Коканда... Ее как будто бы привезли Бесонтину, который ждал в Капале, а оттуда повезли дальше. И увидел я, как смотрят на нее многие люди и спорят, чья же она. Одни говорят степного разбойника, другие - народного вождя, третьи - просто жаждущего власти внука Аблая... - А вы как думаете? - как эхо, отозвался на его слова Таймас. Кенесары задумчиво посмотрел на него и совсем тихо ответил: - Я думаю, что все это - правда... Таймас испуганно отпрянул от него. - А что же дальше с вашей... вашей головой? - заикаясь, спросил он. - Ничего... Помню, как будто Аршабок держит ее на вытянутой руке: "Вот наконец увидел я тебя, хан Кенесары!" - "Да, но лишь мертвого!.." - говорит кто-то другой, тоже в генеральской одежде с золотыми пуговицами. - Ну?.. - Дальше везут мою голову самому царю Николаю. В Зимнем дворце выставляют ее... Жаль нет Жусупа. Только он разгадал бы этот сон... Кенесары потер ладонью лоб. - Хуже всего было потом!.. - Еще хуже? - удивился Абильгазы. - Хуже!.. Кровавый смерч поднялся над степью. Роды и племена казахские начали резаться друг с другом, мстя за мою смерть, защищаясь от этой мести... Правда, и голову манапа Тюрегельды увидел я во сне, отрубленную жалаирскими, албанскими и суанскими родами. А потом и голову Ормана, потому что вскоре среди киргизских манапов пошла такая же резня, как и среди наших султанов... Да!.. - Глаза Кенесары сверкнули гордостью. - Но их головы держали в подвале. А мою - показывали!.. - Вы жалеете о пролитой крови, Кенесары? - Стаю диких волков скорее можно объединить, чем мой народ! - жестко сказал Кенесары. - А я не тот, кто жалеет о чем-нибудь совершенном... Но довольно. Лучше растолкуйте, если возможно, мой сон. Подумайте, может ли случиться наяву такое!.. - Может... - Таймас опустил голову. - Не нужно уходить из Сары-Арки... С белым царем придется мириться, Кенеке! Кенесары повернулся к Абильгазы: - А ты как понимаешь этот сон, майсара? - Я могу лишь повторить совет маймене, - развел руками Абильгазы. - Вас приглашают на свои земли Старшего жуза Суюк-тюре и Рустем. Хоть они тоже от корня Аблай-хана и прямые родственники вам, нельзя им доверять до конца... - Почему? - Вам ведь известно, что Суюк-тюре еще в год зайца написал прошение белому царю о приеме в русское подданство вместе с подвластным населением. А султан Рустем, пока мы воевали, успел в прошлом году съездить к Бесонтину в Капал и принять от него золотом шитый кафтан в знак признания заслуг перед белым царем... Это не значит, конечно, что они выдадут нас, но, кроме пастбищ для скота, ждать от них ничего не приходится. А хватит ли их пастбищ для всех, кто захочет уйти с нами из Сары-Арки? Придется все равно воевать с Кокандом из-за земли. Хива с Бухарой грызутся сейчас, так что Коканд силен, и одолеть мы его не сможем. Поневоле обратимся за помощью против него к киргизским манапам. И если пришло во сне предчувствие... - Уж манапов я одолею! - резко сказал Кенесары. - Значит, к многочисленным врагам прибавятся и манапы... Нет, сейчас нам предстоит чаще обращаться к уму, чем к силе оружия. Потому что сон ваш предсказывает неприятности наяву. А что, если в самом деле сговорятся против нас хан Коканда, киргизские манапы, ваши внутренние враги и генералы белого царя? Всем им есть что вспомнить... Не ответив на этот вопрос, Кенесары погрузился в думу... Давно уже взошла луна. Тихо было в степи, только виднелись тени конных стражников из отряда Батырмурата, да неподалеку за камнем вздыхал глухой Кара-Улек... С черного неба сорвалась звезда, прочертила яркую линию и сгорела где-то у горизонта. - Моя звезда еще светит! - шепнул Таймас. По казахскому поверью, если упала звезда, то кто-нибудь обязательно умрет. Первый увидевший ее должен шепнуть эти слова, чтобы не стать жертвой. Кенесары и Абильгазы тоже прошептали их... Вдруг где-то в степи запели песню. По мотиву и манере исполнения, сразу можно было узнать, что поет кто-то из Сары-Арки. Словно беркут, царила мелодия на самых высоких нотах, потом камнем падала вниз и снова взмывала под облака. Кенесары прислушался и неожиданно рассмеялся. Ему припомнилась легенда о песне, рассказанная когда-то батыром Бухарбаем... *** Бухарбай происходил из рода табын Младшего жуза, имел небольшой аул и был гол как сокол. С юности питал особую неистребимую ненависть к чиновникам хана Коканда. Дело в том, что полюбил он одну девушку из рода шомекей, который кочевал вместе с табынцами в низовьях Сырдарьи. Собрав при помощи родственников кое-какой калым, он заплатил его и вскоре думал жениться. Но однажды в аул шомекеевцев приехали янычары кокандского хана взыскивать недоимку и в погашение долга увезли двадцать самых молодых и красивых женщин и девушек. Среди них была и невеста Бухарбая. После этого Бухарбай примкнул к Саржану и Кенесары, совершил немало набегов на кокандские владения и особенно не щадил попавшихся в его руки сборщиков зякета. Как-то ему удалось отбить у кокандцев имущество, скот и семью бая Куреша из рода шекты. Тот поневоле вынужден был отдать ему в жены свою дочь, тем более что этого захотела и сама девушка. С тех пор батыр Бухарбай начал петь, и не было у его соратников большей муки, чем слушать его песни. Голос у него был громовой и какой-то надтреснутый. А кроме того, у него совершенно не было слуха, и пел он на один мотив все песни. Забывая при этом слова, он вставлял в текст бессмысленные междометия "аляуаляйляй" или "халауляйляй". Бухарбай, смеясь, говорил, что в их краях люди не так музыкальны, как в вольной Сары-Арке, где эхо само поет за человека... Все знали древнюю легенду о птице-песне. Пролетая над степью, она не останавливалась над Старшим жузом, немного задерживалась над Младшим жузом и долго парила над Сары-Аркой, где обитал Средний жуз... Да, нигде нет таких песен, как в Сары-Арке!.. Кенесары глубоко вздохнул. То, что предвидел он каким-то непонятным чутьем, уже происходит. Не обманули его прошлогодние успехи. Сразу же после них с новой силой начались грызня между биями и аксакалами родов аргын, кипчак, шекты, шомекей. Очень суровой выдалась и прошедшая зима, так что многие аулы голодали. Нечего ждать нового притока джигитов... Самым чувствительным ударом для него было строительство укреплений на берегу Тургая и в Улытау. Дело было не просто в присутствии войск, которые в любую минуту могли теперь вмешаться в его борьбу с враждебными султанами. И не такую уж большую территорию по сравнению со всей степью занимали переселенцы и казаки. Древние пути отгонного животноводства были всему причиной... Полжизни, от рождения до самой смерти, проводили казахи в кочевке. Лишь только начинались дожди и с севера задували холодные ветры, тысячи аулов снимались со своих мест и вместе со скотом начинали двигаться по многочисленным поймам рек, речек и оврагов с севера к югу. Словно перелетные птицы, из века в век шли они по одним и тем же путям, закрепленным за каждым родом. А возвращались вместе с весной. И вот как раз в самых узловых местах древних путей начали строить укрепления... Месяц, полтора или два не спеша двигались аулы, а десятки, сотни тысяч лошадей, овец, верблюдов паслись по дороге. Но вот на пути вырастало укрепление, а то и новый городок, и, как неожиданно встретившие препятствие испуганные птицы, начинали метаться кочевники. Для людей, может быть, и хорошо было найти жилье, отдохнуть, но скот на добрых два-три перехода полностью лишался кормов. Начинался мор, который ничем уже нельзя было остановить... Потом уже научились казахи заранее заготавливать корма, стали переходить на оседлое животноводство. Но тогда, в самом начале, степь смотрела на это как на катастрофу
|
