Есенберлин Ильяс 13 страницаПока что нужно съездить в Омск и поговорить с глазу на глаз с самим генерал-губернатором Горчаковым. Он, конечно, сразу примет меня. Даже простого черного казаха Боштая Турсынбаева принял князь, когда тот передал ему, что баян-аульские жители хотят переметнуться к Кенесары. И большой отряд направил туда. Горчаков должен пойти мне навстречу, а надеяться на одного Талызина нельзя..." После чая Конур-Кульджа остался наедине с Есиркегеном и распределил дополнительный налог в семнадцать тысяч лошадей в свою пользу на девять из восемнадцати волостей Акмолинского округа. Это были волости, не вовлеченные пока в мятеж Кенесары. Семь волостей должны были дать каждая по тысяче лошадей, а частично поддерживавшие Кенесары Атбасарская и Кургальджинская волости - по полторы тысячи. В приказе по волостям, тут же написанном Есиркегеном, особо указывалось, что принимать в счет этого чрезвычайного налога следует лишь высокопородных и молодых лошадей. Разослав приказ по волостям, Конур-Кульджа принялся готовиться к поездке в Омск. Вскоре приехал Жанадил, который был послан переселить аулы старших жен ага-султана - Кайнисы и Аккагаз - на нижнее течение Есиля. Кроме того, Конур-Кульджа срочно вызвал к себе ага-султанов: Каркаралинского округа - Жамантая Тауке-улы, Кокчетавского округа - Зильгару Каратока-улы и Аманкарагайского округа - Чингиса Вали-улы. Он хотел, чтобы все эти влиятельные люди сообща потребовали у генерал-губернатора быстрых и решительных действий против Кенесары. Только войска и пушки могли повлиять теперь на ход событий... Если же в Омске снова начнут медлить, ага-султан решил начать прямые переговоры с Кенесары. Это, конечно, трудно, но вполне возможно. Вечная вражда все равно останется между ними, но мир был бы сейчас выгоден обоим. Кенесары в своих целях хочет объединить казахов, и, если преклонить перед ним голову, он вынужден будет считаться с этим... *** "Мужи не помирятся, пока не поссорятся. Дай твою руку, тюре, и я буду верно служить твоим предначертаниям!.." Так он скажет, придя к Кенесары со своими туленгутами. А когда появится удобный случай, то вблизи его легче использовать. Той же самой рукой стиснет он горло врага... О всемогущий Аллах, дай ему только дожить до этого светлого дня! *** Однако соседние ага-султаны задерживались. От одного за другим приходили письма: в округах смута и стало опасно выезжать из охраняемых солдатами приказов. К просьбе же его о присылке войск они единодушно присоединились. И еще советовали использовать наступающую зиму для борьбы с мятежниками. Зимой действия конных масс ограничены, к тому же Кенесары наверняка распустит на зиму по домам своих сарбазов и останется с тремя-четырьмя сотнями телохранителей и батыров... Только получив эти ответы, понял Конур-Кульджа, насколько опасным стал Кенесары, но не испугался, а разъярился... Трусы они, трусы! Но это их не спасет. Насколько он знает Кенесары, тот прикончит их по очереди, каждого в собственной берлоге... Есиркеген, выполняя все распоряжения ага-султана, внимательно приглядывался к нему. Рассказы о подвигах батыров Кенесары, обрастая легендарными подробностями, передавались из уст в уста, и он не мог пройти равнодушно мимо них. Молодые джигиты давно уже бредили этими подвигами, и многие из них готовы были устремится в войско мятежного султана. На Есиркегена к тому же влиял его дед Масан, в определенной степени симпатизировавший Кенесары. Да и сам Жамантай в последнее время не проявлял себя прямым врагом Кенесары, а предпочитал отмалчиваться. Люди же вокруг, особенно сверстники Есиркегена, открыто хвалили мятежников. Когда Конур-Кульджа предрек, что Кенесары передушит врагов каждого в своей берлоге, Есиркеген невольно нахмурился. Заметивший это ага-султан с удивлением воззрился на него. Мог ли он знать, что именно из русских школ, в одной из которых учился племянник его младшей жены, и выйдут в будущем как раз самые опасные люди - революционеры, а Есиркеген будет одним из них... Десять джигитов сопровождали ага-султана в Омск. Хотели выехать до полудня при хорошей погоде, но подул холодный ветер из Сары-Арки, и небо стало заволакивать тяжелыми тучами. К Конур-Кульдже вошел телохранитель: - Ага-султан, к вам какой-то человек! - А откуда он? - Отказывается назваться и желает говорить только с вами... - Впусти, но оружие отбери! *** С тех пор как убили Чингиса, он стал бояться незнакомых посетителей. Кенесары мог подослать к нему убийцу в любой момент, и теперь каждого, входящего к ага-султану, обыскивали. Конур-Кульджа ожидающе смотрел на дверь. Вошел бледный худощавый джигит с синими глазами. Есиркеген вздрогнул от неприятного холодного взгляда вошедшего. - Ассалаумагалейкум! - склонился тот в поклоне. - Уагалейкумассалям... Говори, зачем пришел! Это и был Самен, тайный человек Ожара... Конур-Кульджа понял это, мельком взглянув на пояс джигита. Нож и чакча висели у него слева, а не справа, как обычно. Есиркеген перехватил взгляд ага-султана и удивился. - А где же сам хозяин? - спросил Конур-Кульджа. - Сам он в отряде Байтабына и не мог приехать даже на день... Джигит не стал продолжать и показал глазами на Есиркегена. Но Конур-Кульджа разрешающе махнул рукой: - Говори, это свой человек, родственник... - Важное сообщение! - Джигит явно был взволнован. - Кенесары послал против вас два сильных отряда во главе с Агибаем и Байтабыном. Отряд Агибая уже в ущелье Каражар и завтра выступает на Каркаралы. Они хотят угнать табуны ага-султана Жамантая. Кенесары зол на него за то, что колеблется... - А куда идет отряд Байтабына? - Я в отряде Агибая... Отряд Байтабына идет позади и будет к рассвету здесь. Кенесары послал его за вашими оставшимися лошадьми. Конур-Кульджа побагровел. - Сколько же их? - Человек по сорок в каждом отряде. - И всего столько-то! - грозно нахмурился ага-султан. - Совсем обнаглел этот разбойник. Нет, пора показать им, что со мною шутки плохи... Говоришь, они в ущелье Каражар? - Да, завтра мы идем на Каркаралы, а они - сюда. Немного времени выделяется для отдыха... Конур-Кульджа кликнул рассыльного и велел вызвать начальника туленгутов Асылгерея. - Они знают, где пасутся мои лошади? - снова обратился он к Самену. - Знают все... Мне тот сказал, кто послал. Есиркеген теперь все понял. Значит, в стане Кенесары есть глаза и уши ага-султана. Но что это за люди, он не решался спросить. - Где думает Байтабын отыскать моих лошадей? - спросил Конур-Кульджа, все еще не веривший, что мятежники смогли разгадать его хитрость. - На Есиле, где поворот к Иртышу. Конур-Кульджа грязно выругался. - Как все же узнали они про это? - Тот человек сам не мог вырваться из отряда. У меня к вам есть еще одно дело. - Можешь говорить! - еще раз разрешил Конур-Кульджа. - Где-то здесь скрывается в камышах некий Абдувахит, Кенесары велел ему принести вашу голову... Ага-султан подскочил от испуга: - Какой Абдувахит? - Ваш бывший туленгут. - Самен оскаблился. - У него дочь по имени Кумис... Земля слухом полнится. Есиркеген уже слышал краем уха историю насилия над Кумис. К тому же еще в прошлом году,отправляясь на учебу и проезжая владения Конур-Кульджи, он обратил внимание на красивую дочку туленгута. Есиркеген даже попросил у нее напиться кумысу и долго не хотел уезжать от их юрты. Когда донеслась до него весть об этом насилии, он почувствовал себя так, словно надругались над его сестрой. И вот теперь приходится сидеть рядом с этим насильником и выполнять вдобавок все его приказания!.. Дорого дал бы юноша, чтобы бросить в лицо ага-султану все, что он думает о нем... Вошел начальник туленгутов ага-султана, высокий черноусый Асылгерей. Конур-Кульджа подробно пересказал все услышанное от Самена и приказал немедленно выступать в ущелье Каражар. - Самое главное - не пропустить Агибая в сторону Каркаралы и захватить его врасплох на месте! - Ага-султан опустил волосатый кулак на ковер. - А о нашей помощи расскажет Жамантаю вот этот юный джигит, Есиркеген. Есиркеген молча кивнул. - Расскажешь ему все, что слышал. - Конур-Кульджа теперь обращался прямо к Есиркегену. - Пусть знает, кто враги его, а кто друзья. И предупреди: если Кенесары взялся за него, то уж не остановится. - Он снова повернулся к Асылгерею: - Засядь с сарбазами на пути к табунам. Окружи отряд Байтабына, и чтобы ни один не ушел живым! Пока я возвращусь, разыщи и посади на цепь Абдувахита. Наказывать буду сам! - Может быть, отложите на время поездку в Омск, мой султан... - В голосе начальника слышалась неуверенность. - Под вашим водительством мы бы скорее справились с ними... - Если вы не рискуете сразиться с какой-то полусотней разбойников, то зачем тогда оружие носите! - возмутился Конур-Кульджа, но было хорошо видно, что он до смерти напуган известием о прятавшемся в тугаях Абдувахите. Препоручив все важные дела Асылгерею, Конур-Кульджа, несмотря на непогоду, в тот же день отправился в Омск. По дороге он дважды в день менял лошадей у таких же, как он сам, богатых соседей и на четвертое утро был уже на месте. Часто бывал Конур-Кульджа в этом городе, не раз встречался здесь с именитыми царскими сановниками. Два таких случая были особенно ему приятны. Первый произошел в 1829 году, или в год коровы по-казахски, когда праздновали сорокалетие Омской школы военных толмачей. Сам Сперанский, автор положения о сибирских киргизах, присутствовал на торжестве. Первое офицерское звание штабс-капитана присвоено тогда было Конур-Кульдже. Теперь он подполковник... Второе, что запомнилось ему, было открытие Омского кадетского корпуса в позапрошлом году. Огромное четырехэтажное здание все сияло огнями. Князь Горчаков выделил Конур-Кульджу из всех ага-султанов, дважды прошелся с ним под руку через весь ярко освещенный зал. Другие ага-султаны чуть не лопались от зависти. Статные, безупречно одетые офицеры кружили в вальсе своих дам. Князь перевел взгляд на группу одетых в одинаковую форму казахских юношей сыновей всех этих приглашенных биев и султанов. - Через двадцать пять лет они будут такими же блестящими офицерами! сказал он. - Все киргизы станут другими... Конур-Кульджа, хоть и соглашался всегда с начальством, на этот раз не мог скрыть своего сомнения: - А если казахи не захотят? Князь посмотрел на него жестким взглядом: - Что значит не захотят, мой дорогой? - Вы - человек просвещенный и понимаете пользу своего народа. Цивилизацию чаще всего приходится вбивать палками, как делал на Руси великий Петр... Конур-Кульдже понравился ясный и прямой ответ князя Горчакова. Ему растолковали, что такое цивилизация, и акмолинский ага-султан подумал, что с малых лет служит ей. Во всяком случае, при этой самой цивилизации удобней всего будет ему, Конур-Кульдже. Не надо только быть дураком и ссориться с начальством. А чернь и следует держать в черном теле. Он это хорошо понимал... Сейчас, подъезжая к Омску, Конур-Кульджа вспомнил старую легенду о Чингисхане. Будто спросил тот однажды у своих приближенных, какое самое высшее наслаждение для человека. "Охота за лисой с беркутом на руке!" ответил один батыр. "Обнять свою возлюбленную!" - сказал другой. "Править народом с золотого престола!" - решил третий. "Все вы ошибаетесь, - сказал "Потрясатель вселенной". - Самое высокое наслаждение для человека - победить своего врага, отобрать у него все, повести на поводу, как собаку, и на его глазах насладиться его женой и дочерьми!" Что же, правду сказал великий предок. Но готов ли он, Конур-Кульджа, умереть сразу после того, как наступит на голову Кенесары и подомнет под себя его старшую жену Кунимжан? Ту самую, что отобрал у него Кенесары... *** Въехав в город по хорошо укатанной, с деревьями по обе стороны дороге, Конур-Кульджа задержался на несколько минут, чтобы подумать, где остановиться. На большой площади перед ним стояла мечеть омских мусульман с двумя минаретами. Недалеко от нее высился громадный дом из красного кирпича, в котором жил ахон Мухаммед-Шариф Габдрахман-оглы. Слева, как раз напротив, стояла увенчанная позолоченными крестами церковь. А за ней уже высился прекрасный двухэтажный белый дворец генерал-губернатора. Особо выделялся мезонин с окнами на все четыре стороны под голубой, похожей на девичью тюбетейку крышей. Это был рабочий кабинет князя Горчакова... Конур-Кульджа решил остановиться у ахона. Мухаммед-Шариф принял его с раскрытыми объятиями. Ага-султан узнал от него, что генерал Талызин болен, и обрадовался этому. Теперь можно будет с полным правом просить спешной аудиенции у самого князя. На следующий день князь Горчаков сам пригласил ага-султана Конур-Кульджу Кудаймендина на прием. Считавший себя частично ответственным за сдачу Акмолинской крепости, Конур-Кульджа почувствовал вдруг нерешительность и попросил ахона пойти с ним. Но генерал-губернатор принял лишь его одного... Высокий молодцеватый офицер для особых поручений сделал ему знак рукой, и Конур-Кульджа опасливо прошел в громадную, обитую черной кожей дверь. Этот кабинет давно был ему знаком. Просторный высокий зал с мягкими стульями у стен, в глубине - массивный, крытый толстым зеленым сукном стол. Над креслом с длинной резной спинкой - огромный, до самого потолка, портрет его императорского величества самодержца Николая I во весь рост. А на плечах у царя полковничьи эполеты, почти такие же, как на мундире ага-султана. На столе стоял горбатый бронзовый беркут с распростертыми крыльями, в когтях его маленькая чернильница. А за столом человек, похожий на этого хищного беркута, - хозяин над жизнью и смертью подвластных ему людей, генерал-губернатор Западной Сибири князь Горчаков. Волосы подстрижены ежиком, на бледно-матовом лице топорщатся жесткие рыжие усы, взгляд не знает колебаний. Сам он стоял и гостю не предложил сесть. - Подполковник Кудаймендин!.. - Голос у князя был ровен и немного глуховат. - Я пригласил вас, как только узнал, что вы явились в Омск. Нам хорошо известны подробности смуты в киргизских степях. Войсковой старшина Карбышев доложил уже мне о том, как вы проворонили Акмолинскую крепость. Вас вместе с ним положено судить за неисполнение присяги, но на этот раз мы вас прощаем... Так-то! Теперь говори, с чем приехал и чего ты хочешь от нас. Только поживей, без всяких церемоний. У князя действительно не было времени. Большой любитель собак, он выписал нынешним летом великолепную суку-сеттера из Англии. Сейчас она заболела, и князь вызвал лучшего ветеринара из Томска. Тот как раз приехал, а князю хотелось, чтобы он при нем осмотрел собаку. Всего этого ага-султан Конур-Кульджа Кудаймендин не знал и поэтому растерялся. Больше всего он боялся, что генерал-губернатор уйдет, так и не выслушав его. - Ваше высокопревосходительство! - буквально взмолился Конур-Кульджа, решив сказать лишь самое главное из всего приготовленного. - Смутьян и разбойник Кенесары с каждым днем набирает силу. Если мы не уничтожим его нынче зимой, то следующим летом его уже не одолеть!.. Князь Горчаков посмотрел на него в упор: - Ты так думаешь? - Есть опасность, что к нему присоединятся многочисленные кипчаки, кочующие по Тургаю, а также роды Младшего жуза с берегов Иргиза, Илека и Эмбы. Если так будет продолжаться, то как бы он и вправду не собрал всю степь под свою единую руку! - Глупый народ твои киргизы! - Усы генерал-губернатора дернулись кверху. - Бунтовать против его императорского величества! Да разве не ясно, что каким-то там Кенесары, будь у них хоть вдесятеро больше сил, не справиться с регулярными войсками. Сейчас не времена Аблая. - Совершенно верно, ваше высокопревосходительство! - успел вставить Конур-Кульджа. - Умные люди и не помышляют об этом. Только Кенесары в угоду собственным целям. - Этот твой Кенесары осмеливается писать мне, как равному. Предлагает переговоры и верную службу за признание киргизской самостоятельности. Так у нас не империя будет, а черт знает что! Почему я и не отвечал на его сумасбродные послания. - Разбойник он, ваше превосходительство! Последний скот у верных слуг его императорского величества угоняет, сиротами оставляет... Князь не обратил внимания на слова Конур-Кульджи и продолжал развивать свою мысль: - Да и что зазорного в этом подчинении? За великое счастье почитать надо. Я, например, князь, а радость нахожу в служении престолу. И каждый, кто предан... Нет, киргизы неблагодарны. Я лично докладывал его величеству: "Самый лучший метод установления отношений с киргизами - держать их в постоянном страхе". Эту мысль поддерживает и военный министр - князь Чернышев. В бараний рог следует согнуть, ежели кто не понимает предначертаний... Для собственной же их пользы! - Разве мы не придерживаемся того же мнения, ваше высокопревосходительство! - Конур-Кульджа украдкой стер пот со лба. - Мы умоляем вас поскорее выслать войска и примерно наказать мятежников. С нашей стороны все возможное... - Сейчас вырабатывается план уничтожения банд Кенесары и умиротворения киргизской степи. Ты примешь участие... - Князь Горчаков вспомнил о приехавшем ветеринаре и заторопился. - Остальное все разрешишь с начальником области Талызиным. Как переболеет его превосходительство... Конур-Кульджа ушел от генерал-губернатора вконец растерянным. Но, повидавшись с выздоровевшим генералом Талызиным, приободрился. Хоть дана ему была для личной охраны только сотня солдат, зато он узнал, что к началу следующего лета готовится большой военный поход против Кенесары. А зимой, как известно, Кенесары не сможет предпринять чего-нибудь серьезного. От небольших отрядов можно будет отбиться и собственными силами. *** Но по приближении к своему аулу ага-султан узнал, что мятежные отряды Агибая и Байтабына угнали всех оставшихся у него лошадей. Конур-Кульджа был теперь беден, как последний туленгут... Вот как это произошло. Когда Конур-Кульджа выехал в Омск, Есиркеген по его поручению направился к своему родственнику Жамантаю. У юноши не выходило из головы, что он увидел и услышал в доме ага-султана. Он вспомнил, что говорили соученики в школе. "На нашем джайляу начали крепость строить, - значит, аул уйдет дальше к пескам". Некоторые открыто утверждали, что надо противиться этому. А тут все больше стало появляться в городе странных русских, ссыльных, "врагов престола и отечества", как называли их некоторые учителя, запрещавшие даже разговаривать с ними. Эти странные люди говорили о царской колониальной политике, о разбое и грабежах, творимых чиновниками, о праве народа на волю. Были и учителя, которые сочувствовали им... Есиркеген немало слышал и о батыре Агибае из рода шубыртпалы. Ведь он сам был из этого рода и гордился Агибаем, о котором ходили легенды в степи. А сейчас над батыром нависла смертельная опасность, и юноша ломал голову, как помочь ему. Когда он с друзьями выехал из теткиного аула, дорогу им перескочил заяц. Юные джигиты, как водится, погнались за ним. Конь Есиркегена был получше других и вынес его далеко вперед. Заяц в конце концов скрылся в густых тугаях над Есилем, а юноша едва не наехал на спящего в камышах человека. Это был Абдувахит, о котором предупреждали ага-султана. Абдувахит вскочил и замахнулся дубиной, но юноша предупредил, что он не враг. Да и бывший туленгут смутно вспомнил мальчика, пившего когда-то кумыс в его юрте. - Ты, кажется, потомок Масан-бия... Это неплохой человек. *** А отломившийся кусочек золота не теряет свойства всего слитка... - Да, я не враг! - с жаром повторил Есиркеген. Нельзя было терять времени, и он тут же рассказал все, что слышал в юрте ага-султана. Абдувахит сейчас же вскочил на пасшегося неподалеку коня и рванулся из тугаев. - Не забудьте передать, что в отряде Байтабына имеется какой-то человек, преданный Конур-Кульдже! - крикнул вслед ему Есиркеген. - И сами будьте осторожны. О вас знают и ищут, чтобы убить!.. Прискакавший в ущелье Каражар Абдувахит успел предупредить батыра Агибая о ловушке, и тот увел свой отряд. Соединившись с отрядом Байтабына, они неожиданно напали на туленгутов, охранявших ага-султанских лошадей, и туленгуты бежали. Всех лошадей мятежники угнали с собой. Джигиты Асылгерея бросились в погоню и настигли их. Но те ждали нападения и дали отпор. Даже сам вид Агибая на боевом коне Акылаке и Байтабына на Серкесане внушал такой страх, что ага-султанские нукеры сразу же повернули назад. Среди мятежных сарбазов было лишь несколько раненых, в том числе Ожар. Его конь подвернул ногу, попав в звериную нору. Нукеры чуть было не захватили его, но он отбился. Все видели это. Не видели только, как он успел перебросить одному из людей Конур-Кульджи кисет с очередным донесением. Больше всего жалел батыр Агибай, что не пришлось ему на этот раз расквитаться с ага-султаном Жамантаем, к которому с голодных детских лет питал жгучую ненависть. На Каркаралы сейчас невозможно было нападать с малыми силами. Пришлось ему возвращаться с отрядом Байтабына. А Конур-Кульджа даже заплакал, узнав о потере всех лошадей. Долго ли можно держаться на должности ага-султана без богатства? На одних чиновников сколько должно уходить! А слава, уважение, страх врагов - все создается богатством!.. Одно лишь утешало его, что в схватке погиб Абдувахит, его бывший туленгут, из-за которого он ночей не спал... IV Разгромив Акмолинскую, Актаускую и Орскую крепости, Кенесары почувствовал удовлетворение. К радости его прибавилось и то, что Байтабын с Агибаем пригнали последние три тысячи лошадей его заклятого врага Конур-Кульджи. А его воинственная сестра Бопай сожгла имение Айганым, вдовы Вали-хана, унеся оттуда все, вплоть до старых кошм. Взятие Акмолинской и Атырауской крепостей, другие победы сразу повлияли на те аулы Кара-Откельского, Каркаралинского, Кокчетавского и Баян-Аульского округов, которые не сразу примкнули к Кенесары. Теперь они один за другим стали переходить на его сторону. Особенно хорошие вести пришли из Младшего жуза. Оттуда вернулся Таймас, который со своим отрядом два месяца действовал на берегах Илека, Эмбы, Иргиза и Жема. Он привез весть о том, что многие аулы родов тама, табын, шомекей, торткара объединились вокруг Жоламан-батыра и готовы оказать помощь Кенесары. То же передавали и кипчаки с берегов Тургая, которыми руководят батыры Иман и Жауке. Они лишь просили перенести ставку к Тургаю, где легче было бы воссоединить Средний и Младший жузы для борьбы против белого царя. День и ночь думал Кенесары, что ему делать дальше. Он снова ходил по ковру в своей белой юрте, и никто не решался зайти к нему... Да, если бы можно было перетянуть на свою сторону сырдарьинских казахов, которые разрозненно сопротивляются Коканду. И еще адаевцев с берегов Каспия да могущественных аргынов, находящихся под влиянием Шеге-бия. Тогда можно было бы всерьез говорить от имени всей степи. И дело, кажется, движется к этому!.. Взгляд Кенесары светлел, морщины разглаживались вокруг рта. Но снова и снова вспоминал он вечные ссоры из-за скота и пастбищ, раздирающие степь. Долго ли можно удержать вместе бывших врагов? Так было и так будет, пока кочуют под этим небом казахи... Видевший каждый день султана Жусуп - Иосиф Гербрут терялся в догадках. Что может так угнетать этого человека, одержавшего только что несколько важных побед? Может быть, свадьба Наурызбая, о которой столько говорили?.. Неделю назад, когда Байтабын был в походе, сыграли свадьбу Наурызбая и Акбокен. Судьей на соревнованиях певцов и конных играх был сам Кенесары. Всем понравилось его судейство, но у султана неожиданно испортилось настроение. Как всегда, он вдруг замкнулся в себе, перестал разговаривать с окружающими, шутить и смеяться. И вот на следующий день после этого произошел тот длинный разговор с Кенесары, о котором Иосиф Гербрут будет помнить всю жизнь... Вечерело. Над аулом стоял шум и гам возвращающихся с пастбищ отар. Откуда-то издалека неслась печальная и тягучая, словно плач по уходящему солнцу, песня табунщика. Кенесары вышел из своей юрты, держа за руку пятилетнего сына Сыздыка. Восемь сыновей было у него: Жаппар, Тайшык, Ахмет, Омар, Оспан, Аубакир, Сыздык и Жакей. Но предпоследнего - Сыздыка - он выделял из других. На султане был простой белый чекмень из верблюжьей шерсти, на кушаке висел один только кинжал. Сыздык, подвижный рыжеватый мальчишка со светлыми глазами, старался перепрыгивать через колючие кусты. Он был точной копией своего отца... Заметив стоящего у отведенной ему юрты Иосифа Гербрута, Кенесары предложил: - Пойдем с нами, Жусеке. Погуляем немного... Если Батырмурат нес охранную службу в походах, то в ауле султана охранял лишь Кара-Улек. Глухой верзила и сейчас следовал за ним. Посмотрев искоса на него, Иосиф Гербрут пошел рядом с Кенесары. Вдруг он заметил, как побелела рука султана, стискивающая руку ребенка. Иосиф Гербрут снова оглянулся на мерно идущего следом палача и похолодел. Ему на минуту представилось, что ребенка задумали казнить... Но чем могло провиниться перед людьми и Богом это дитя? И все же неспроста идет за ним этот выродок! Все трое остановились на вершине небольшого холма. Внизу темнела мирная лощина. Кенесары поманил пальцем глухого, вынул острый кинжал и, наметив место внизу, знаками показал что его следует закопать острием вверх. Глухой каким-то образом понимал своего господина. Он быстро разрыл ямку и закопал кинжал так, что острие на добрых три пальца торчало из рыхлой земли. Иосиф Гербрут с удивлением наблюдал за всем этим. Кенесары обернулся к стоящему рядом сыну: - Сыздык, ты хочешь стать батыром? Ребенок просиял: - Я буду еще большим батыром, чем сам дядя Наурызбай! - Но, если так, то настоящий батыр ничего не боится... - Кенесары показал на вершину холма. - Тогда ты разбегись оттуда и упади грудью на этот нож. Не испугаешься и жив останешься - станешь батыром! В глазах ребенка промелькнуло что-то похожее на испуг и тут же погасло. Он посмотрел на торчащее из-под земли лезвие: - А этот нож не пронзит мне грудь? - Батыры никогда не спрашивают об этом! Сыздык повернулся и пошел на холм. Иосиф Гербрут отер выступивший пот... О Боже! Неужели бывают отцы с такими каменными сердцами? Разве можно таким образом проверять храбрость пятилетнего малыша? А если произойдет что-нибудь? Нет, ребенок не решится!.. Сыздык шел вверх, не поднимая головы. Кенесары вдруг наклонился, молниеносным движением вырвал из земли кинжал и скрыл его за чекменем. Одновременно он собрал землю в бугорок, словно бы нож был по-прежнему там. Иосиф Гербрут облегченно вздохнул... Конечно, самый лютый зверь не пошлет своего ребенка на верную гибель. Но какое все же страшное испытание для мальчика! Умереть или уронить себя в глазах отца! Не зря говорят здесь, что у тюре волчий характер. Законы зверей, перенесенные на человека - великое божье творение!.. - Хватит, Сыздык... Теперь бегом! Мальчик повернулся и сразу побежал. Он мчался с горы, и было видно, что ему уже не остановиться. Лишь на какой-то миг зажмурил он глаза, подбегая к месту, где был только что зарыт кинжал. Но, словно сердясь на собственное малодушие, ребенок тут же широко раскрыл их и пулей рванулся вперед. Так, с широко раскрытыми глазами, нисколько не сбавляя скорости бега, упал он грудью прямо на бугорок. Не удовлетворившись этим, он несколько раз яростно перевернулся, чтобы доказать, что не боится смерти... Кенесары молча подошел к нему, не скрывая гордости за него. Он не стал целовать или ласкать ребенка, а лишь положил ему руку на голову: - Иди к матери... Сыздык, словно жеребенок, освобожденный от привязи, стремглав бросился в аул. Кара-Улек, по незаметному знаку султана, зашагал следом за ним. На холме остались лишь двое. Иосиф Гербрут не выдержал и, указывая правой рукой в сторону, куда умчался Сыздык, вскричал: - Вы же настоящего волчонка из него вырастите! Султан Кенесары удовлетворенно кивнул. - Но человек - божье творение и не должен расти зверем!.. Кенесары откровенно засмеялся. Его явно забавляло то, что этот чужой, случайно появившийся среди них человек так не понимает степную жизнь. - Чему вы смеетесь? Кенесары вдруг сделался серьезным: - Да, я возлагаю главные свои надежды на Сыздыка. Его место - особое среди моих сыновей, поэтому я должен был проверить его дух. А засмеялся я потому, что твои слова о Сыздыке почти повторяют вещий сон моего деда Аблая, сон, который разгадал знаменитый Бухар-жырау. Правильно, как раз матерым волком и должен стать сын мой Сыздык! Иосиф Гербрут давно уже записывал сказки, поговорки, крылатые слова, которыми так богаты казахи. И хоть знал он обычай касты тюре не распространяться о своей жизни, все же решился попросить султана рассказать об этом старом гадании. К его удивлению, Кенесары сразу согласился. - Это было в ночь накануне того дня, когда лучшие люди трех жузов обмыли моего деда в молоке белых кобылиц, подняли на белой кошме и провозгласили ханом всех казахов. Он увидел тогда чудесный сон и попросил вещего Бухара-жырау разгадать его. Вот сон, рассказанный дедом: "Когда верхом на жеребце Жалтынкуйруке прогуливался я по Сары-Арке, дорогу мне перешел лев. Я погнался за ним и вспорол ему брюхо. Но тут из львиного нутра выскочил тигр и бросился убегать. Я догнал тигра и тоже вспорол ему брюхо. А из тигра выскочил матерый волк. Догнав и вспоров брюхо волку, я увидел огненно-рыжую лису. Когда я ее убил, разные мелкие твари поползли из нее: черви, муравьи, раки, лягушки, ящерицы. Миллионы были их, и все они лезли по ногам коня вверх, на меня - под мышки, за шею, в волосы на голове. Я закричал и проснулся от звука собственного голоса..."
|
