Есенберлин Ильяс 10 страница
Вокруг толпились солдаты из крепости. Волнение и любопытство было написано на их лицах. Комендант сдвинул густые черные брови: - Сколько их там, бунтовщиков? - Так человек пятьсот будет... - Самого Кенесары не видел среди них? - Нет, ваше благородье, того я не знаю. А вот брат его Наурызбай точно с ними. Я его раньше в Кокчетавском видел. Молодой такой, справный... - А сколько все же уцелело из солдат? - Не могу знать, ваше благородье. Не до того мне было... Заметил только издали, что пленных и караван с собой они погнали. А вот сколько их... - Куда же, по-твоему, путь они держат? Не в нашу ли сторону? - Никак нет, в западную сторону поехали. - Ладно, ступай пока в лазарет, а там разберемся, что с тобой дальше делать! Тут же, на приступке перед лазаретом, молоденький фельдшер осмотрел рану солдата. - А рана-то глубока! - удивился он. - Ступай-ка в лазарет, дядька. Полежать тебе придется. Еще хорошо, ежели отравы какой в стреле не было, что задела тебя! Солдаты вдруг зашумели, как пчелы от дыма: - Видать, погибнем все вот так, без покаяния, в пустыне! - Какая тут тебе пустыня? Та же Российская империя... - Достанется тебе из этой империи три аршина. Да и то когда подохнешь... - Какая нужда погнала нас на край света? - Во сне бы не видать этой земли! - Прекратить! - рявкнул басом маленький Карбышев. - Службу помнить надо... Разбойничьи орды Кенесары не минуют тут нас. Так что с завтрашнего дня весь наличный состав, а также бабы и подростки пойдут на рытье рва. А то завалили ее всякой дрянью, не считая налетевшего песку! И действительно, мятежники Кенесары никак не могли миновать Кара-Откельскую крепость, которая была построена на скрещении важнейших степных дорог. А кроме того, старые кровавые счеты были между султаном Кенесары и ага-султаном Конур-Кульджой... В эту ночь ага-султан не сомкнул глаз. Если Кенесары ворвется в крепость, то первым делом привяжет к конскому хвосту его, Конур-Кульджу. И в том, что Кенесары придет к Кара-Откелю, ага-султан нисколько не сомневался. Недаром он рыщет вокруг Актауской крепости неподалеку... А если отправить к нему человека для переговоров? Что ни говори, а все они - дети Джучи, Темучинова сына. Нельзя ли ради этого забыть обиды... Нет, кого угодно простит Кенесары, только не его. Из поколения в поколение будет передаваться эта ненависть, он-то уж точно знает. И попадись ему любой из Касымова выводка, разве помиловал бы он. Теперь вся надежда только на Омск. Оттуда нужно срочно просить помощи и молиться, чтобы не запоздала она. От Кара-Ивана не много толку, да к тому же он почему-то косо смотрит на него. Еще бросит на произвол мятежников и уйдет с солдатами!.. *** На следующий день спозаранку ага-султан Конур-Кульджа засел за письмо генералу Талызину... "Кенесары Касымов считает меня своим злейшим врагом, писал он. - За то он ненавидит меня, что верой и правдой служу Его Величеству - императору Всероссийскому и честно выполняю все распоряжения Вашего превосходительства. Разбойник намерен в науку другим отрубить мне голову и извести мой благородный корень с женщинами и малолетними детьми. Не только он один этого желает, но и другие враждебные Его Величеству Государю императору племена и роды. В сей трудный час умоляю самым срочным образом выслать в Акмолинскую крепость дополнительные войска, которые смогли бы противостоять многочисленной мятежной орде..." *** Дописав письмо, он поручил Карбышеву доставить его с нарочным, а сам принялся за неотложные дела. В первую очередь он решил перевезти в крепость находящиеся неподалеку аулы двух своих жен и хотел поручить это Жанадилу с Чингисом, но их снова не оказалось в крепости. - Ведь им надо скоро возвращаться в Омск, на учебу, - сказала старшая жена, байбише. - Зачем ты гневаешься на них? Им хочется перед отъездом погулять, отдохнуть. Особенно Чингису... И так улыбнулась она при этом, что у Конура-Кульджи рот перекосился от бешенства. - Я-то знаю, как они отдыхают! - заорал он. - Тут всю ночь глаз не сомкнешь, а негодяй Чингис щупает в это время чей-то плотный курдюк и тугое вымя!.. Он уже хотел взобраться на коня, чтобы снова поехать а аул младшей жены Зейнеп, но вспомнил, что разъезды Кенесары уже где-то неподалеку. Лишь плетью щелкнул ага-султан и в это время время увидел пританцовывающего в воротах своего каурого иноходца. Конь был без всадника, а на шее у него висело что-то похожее на торбу. Как обычно, с требовательным ржанием приблизился он к кормушке у самого крыльца ага-султана... Что за ерунда у него на шее? Еле передвигая огромное тело, Конур-Кульджа подошел к иноходцу, и вдруг ноги его задрожали. Что-то круглое, похожее на арбуз, было в холщовой торбе на шее коня, и свежие красные капли сочились и падали в дворовую пыль... Острый нож вынул Конур-Кульджа и перерезал веревку, на которой висела торба. Она с глухим стуком упала на землю. Трясущимися руками дернул Конур-Кульджа за край торбы, и оттуда вывалилась человеческая голова. Глаза у нее были вытаращены, зубы оскалены в диком смехе, а между ними зажат почерневший язык. Видимо, топором отрубили голову, потому что пополам был перерублен шейный позвонок. На шкуру черного каракуля были похожи смоченные кровью черные волосы... Конур-Кульджа с бессмысленным удивлением уставился на голову и вдруг узнал. Это был его сын Чингис... *** Уже теряя сознание, успел прошептать ага-султан чье-то имя... Это было имя Сыздыка, сына Кенесары, чью голову поклялся отрубить Конур-Кульджа в отместку за Чингиса. Но голову Чингису отрезал не Кенесары или кто-нибудь из его сарбазов, а отец Кумис - старый туленгут Абдувахит. В ту же ночь, когда ага-султан опозорил его единственную дочь, он собрал посредине юрты все свое нехитрое имущество и поджег вместе с юртой. Потом, взяв за руки дочь и жену, бежал в степь куда глаза глядят. Не ждавший такого оборота дела, Конур-Кульджа послал за ними погоню, но беглецы скрылись в густых прибрежных зарослях камыша... Отослав жену и дочь с одним из откочевывающих мятежных аулов, туленгут Абдувахит вернулся к своему пепелищу. Сердце его щемило от неутешной обиды и горя, глаза застилал туман. Мысли его путались, и он не знал, с чего начинать. Ему казалось, нет лучшего решения, чем убийство Конур-Кульджи. Только зарезав оскорбителя, смоет он это позорное пятно!.. Решившись, Абдувахит стал день и ночь наблюдать за домом Зейнеп, младшей жены ага-султана. К самой юрте он не мог подойти, потому что ее непрерывно охраняли нукеры. Как-то утром он увидел из засады - стражу сняли, но не знал, что Конур-Кульджа уехал. Вечером того же дня два всадника подскакали к аулу со стороны Кара-Откельской крепости и спешились почти рядом с залегшим в камышах Абдувахитом. Один из них был Чингис... Отправив спутника к юрте Зейнеп, он улегся на сухом месте в ожидании вести от нее и вскоре уснул. Не зная отношений между отцом и сыном, Абдувахит подкрался к Чингису. "Чем лучше его сын моей дочери!" - подумал он и отсек спящему голову секирой. Наутро Абдувахит подозвал пришедшего к воде ага-султанского каурого иноходца. Конь легко дался ему, потому что туленгут поил его из соски, когда тот был жеребенком. Привязав к шее коня торбу с головой Чингиса, Абдувахит стегнул каурого, а сам поспешил в стан Кенесары... Целых три дня не поднимался с постели Конур-Кульджа и встал лишь тогда, когда родственники уже похоронили его сына. В душе он был доволен. Но сын все же сын, и нужно показать свое горе... Через неделю будут устроены богатые поминки, а пока что ага-султан с утра до ночи занимался подготовкой крепости к отражению нападения мятежников. II В огромной пустой белой юрте, словно тигр, попавший в клетку, ходил Кенесары. Он всегда так делал: хмурил жесткие брови, стискивал правой рукой рукоятку родового кинжала и много ходил, когда нужно было решиться на что-нибудь важное. Он и вправду был похож в такие минуты на хищного зверя: шея его напрягалась, шаги становились неслышными, глаза горели недобрым огнем. Боясь его гнева, никто в это время не нарушал его покой. Страшно было подвернуться ему под руку, когда он находился в таком состоянии... Сегодня это продолжалось особенно долго. Шинель с полковничьими эполетами, которую по наследству носил Кенесары, была лишь наброшена на его плечи, и полы ее развевались на поворотах. Вчера с берегов Сырдарьи прибыл лазутчик. Он привез известие, что куш-беги Бегдербека перевели в Аулие-Ату, а на его месте временно сидит Ляшкар. Положение казахов в связи с этим сильно ухудшилось, и можно рассчитывать на взрыв. И еще один интересный слух передал приехавший человек: якобы Мадели-хан, правитель Коканда, вступил в преступную связь со своей мачехой. Дело было не в соблюдении закона, а в том, что это получает огласку. Значит, кому-то выгодно свалить хана Коканда, а это следует иметь в виду... Не судьба сырдарьинских казахов беспокоила султана Кенесары, а то, как можно использовать создавшееся положение для пополнения войска. Нужно подождать, пока окончательно созреет кокандский нарыв, и тогда уже действовать наверняка. К пятидесяти тысячам последовавших за ним дворов может прибавиться еще сто, а то и сто пятьдесят тысяч. Это уже серьезная сила! А что, если созрел уже нарыв, и он напрасно медлит... Долго ли будут продолжать верить ему люди, которых он с таким трудом собирал весь этот год под свое знамя? Кто угадает, не начнут ли завтра они расходиться по всей степи. Ведь это же казахи. На многотысячный и плохо поддающийся управлению табун похожи они. Такой табун мчится по степи и все может снести на своем пути. Но если враг уловит тот единственный, знакомый опытным табунщикам момент и в нужном месте испугает его, то табун отхлынет назад. Тогда ничем уже не остановишь его: ни уговорами, ни плетью... Нет, ни в коем случае нельзя допустить этого. Поэтому - больше шуму и крику сзади, чтобы обеспамятевший табун уже не видел ничего перед собой и мчался только вперед, без оглядки, заполняя теплыми телами рвы и овраги, сметая любые заслоны! До сих пор его джигиты громили лишь аулы враждебных ему султанов, грабили караваны на пути между Ташкентом и Кара-Откелем, участвовали в стычках с небольшими отрядами царских войск. Только на днях был захвачен большой караван купца Строганова вместе с охраной, которая стреляла по его сарбазам. Теперь пришло время перейти к более серьезным действиям. Этого ждут от него все, ждет чернь. Ведь не для нападений на караваны пошла она за ним. Если не показать сейчас людям, что он решился на большое дело, они отшатнутся от него, пойдут своим путем... Да, пришла пора действовать! На его послания даже не отвечают, и в степи знают об этом... Несколько таких посланий направил он за это время западносибирскому генерал-губернатору князю Горчакову с предложением переговоров. Силы его все возрастали, и он рассчитывал, что царское правительство начнет наконец считаться с ним. Последнее послание было отправлено совсем недавно: в начале месяца мамыр в год собаки, или же в мае 1838 года, по русскому летоисчислению. Он написал его сразу по возвращения в Сары-Арку после зимовки на берегах Чу и Сарысу. Верные люди - Табылды Аоктыулы и Кошимбай Казангап-улы - повезли это важное письмо в Омск. Каждое слово из него помнил он и теперь, шагая из угла в угол, повторял... "Его сиятельству господину генерал-губернатору от Кенесары Касым-оглы из дома хана Аблая... Послание... Доводим до Вашего сведения, что я стремился установить мир и согласие между нашими двумя царствами. Однако ж, как нам стало известно, Ваше сиятельство подозревают, что мы переманиваем на свою сторону Ваших людей. Я хочу сообщить Вам: без нашего согласия Вы построили уездные города на землях, принадлежащих моему деду - хану Аблаю, ввели свои налоги, поставив моих подданных в невыносимые условия. Мы недовольны этим и не можем продолжать оставаться в вашем подчинении, пока не будут отменены эти налоги. Как бы Вы себя чувствовали, если бы то же самое случилось в Российском царстве? Вы должны понимать наше положение. По принадлежащему мне праву я присоединил к себе казахов Баян-Аульского, Каркаралинского и Акмолинского округов. Уповаем на Бога при этом, что объединение наших земель будет продолжено. Было бы лучше всего, чтобы мы продолжали существовать самостоятельно, и тогда не было бы у вас более добрых соседей. По дошедшим до меня слухам, Вы ставите перед собой задачу нарушить наши отношения с Кокандом и Бухарой. Но, как единоверцы, они обязаны помогать нам... Как было бы хорошо, если бы мы жили в дружбе и согласии... Однако ж уездные начальники ездят по степи и под видом законных сборов на проведение выборов отбирают у казахов лучших лошадей, вещи и ценности. Несмотря на закон о неприкосновенности личной собственности кочевников, уездные чиновники не принимают никаких мер к вымогателям, допускают беззакония, грабеж и насилие. Ведь немало времени прошло, как Ваши люди угнали с собой жену, двух снох и дочь казаха из Жортуыльской волости Азанбая, а также одну вдову. О месте, где находятся они сейчас, ничего не известно... Для того чтобы сохранить вечную дружбу и мир между нами, я требую от Вас следующих действий: 1) Прекратить строительство Актауской крепости. 2) Срыть уже построенный город-крепость Акмолинск. 3) Закрыть все правящие учреждения на принадлежащей нам земле. 4) Выпустить из тюрем всех арестованных наших подданных, а также двух наших людей, посланных к султану Конур-Кульдже. Ставлю свою именную подпись под этим посланием и заверяю печатью. Я, Кенесары Касым-оглы" <Архив Истории Казахской ССР, фонд 82, опись 1, док. 164, стр. 15-16.> Что же, все правильно было написано. И даже то, что Коканд с Бухарой обязаны ему помогать. Пусть задумается губернатор о возможности такого союза и пойдет на уступки. Вряд ли он представляет, какая ненависть между нами... Только вот уже три месяца, как отправлено это послание, а до сих пор и на него нет ответа. Табылды и Кошимбай, которые везли письмо, были по дороге задержаны сыновьями Кошека, известными прихвостнями Конур-Кульджи. Их пешком гнали до самого Омска. А на днях получено известие, что его гонцов будут судить и сошлют в Сибирь... Можно ли дальше внуку Аблая терпеть такое пренебрежение? Да, он уже убедился, что без хорошей встряски никто с ним не захочет считаться. Сейчас перед ним два пути. Первый - покориться белому царю, склонить голову перед грязным Конур-Кульджой и сыновьями Вали, распустить людей по домам и нежиться на шелковых подушках с женами. Другой путь - тот, который он выбрал, поклявшись на дедовском булате... Не будут с ним считаться, пока не покажет свою силу и решимость. А начинать надо с Акмолинской крепости, которая стоит на пересечении всех дорог. Там Конур-Кульджа, подлый шакал. И еще следует разгромить в отрогах Сарымбета аулы Айганым - жены Вали-хана, злейшего врага сыновей Касыма-тюре. Враги должны знать, что возмездие не минует их. Кто не с ним, тот пусть дрожит от одного его имени... Батыры предлагали ему начать военные действия прямо с нападения на Кокчетавскую крепость, но он не согласился. Там все же мало простора для действий конницы, и Омск близко. В любую минуту к осажденным в крепости может прийти подкрепление. К тому же разве не там встретился с белым верблюдом и убил его Касым-тюре? Семь поколений должно пройти, пока снимется проклятие с его рода. Кенесары не мог сейчас рисковать... В любом случае брать Акмолинскую крепость. Она - посредине степи, и весть о ее взятии сразу отразится на положении дел. И нужно спешить. Вчера донесли ему, что готовится указ царя о сборе налогов по новому уставу со всей Сары-Арки. Он будет касаться в первую очередь уже испытавших немало притеснений со стороны чиновников Кокчетауского, Каркаралинского и других округов, а объявлен должен быть в этом же году собаки, в месяце караша - ноябре. Степная весть "узун-кулак" - недаром получила это прозвище - "длинное ухо". И она всегда подтверждается, особенно когда это касается новых налогов и притеснений. Лучшей вести для себя он придумать не мог. Люди от одного известия об этом реками польются к нему!.. А что, если не сумеет он взять Акмолинскую крепость? Пятитысячное войско у него, но разве всех в нем назовешь воинами? Испытав горечь первого поражения, не попятятся ли они назад, как лошадь, которую стукнули обухом по голове? И кто пойдет дальше за полководцем, проигравшим сражение?.. Нет, потом могут быть и неудачи, и поражения, а в первом бою необходима победа. И тогда станут говорить, что крепостные стены рухнули от одного только его голоса. Там, в Акмолинской крепости, спрятана та белая кошма, на которой поднят он будет над всеми жузами, как его благородный дед! Только разве Конур-Кульджа и Кара-Иван отдадут даром такую крепость? Пять саженей высоты ее стены, и глубокий ров вокруг. А за стенами - пушки, ружья, полутысячный гарнизон. Тут на одном мужестве и отваге не выедешь... Да, нужно делать так, как советовал башкир Ашраф... Если бы он только знал, этот бедный башкир, как опасно давать хорошие советы султанам. Они не прощают этого, и ничего тут не поделаешь. Ни в коем случае никто не должен подумать, что чьи-то советы принесли вождю победу. Кенесары - это победа, и никто больше не будет иметь к ней отношения!.. От Жоламан-батыра прибыли к нему оба башкира. Но оказалось, что пушки умеет лить только Давлетчи. Кенесары выделил ему пятерых кузнецов-казахов, приказал собрать в аулах необходимые котлы и треноги, определили место для плавки в урочище Коргасынды. А другого, Ашрафа, отец которого когда-то участвовал в восстании русского Пугачева вместе с батыром Салаватом, он оставил при себе. Так как же он советовал делать, этот Ашраф?.. Кенесары вдруг явственно вспомнил его улыбку и тот последний разговор три дня назад. Рассказав об Акмолинской крепости, султан как бы невзначай спросил у башкира, как брали такие укрепления джигиты Салавата. - А у вас как это делается? - спросил его Ашраф. Кенесары тогда согласно кивнул и все подробно рассказал ему. Как и тысячу лет назад, сплошной конной массой движутся на штурм казахи. От грозного боевого клича кровь леденеет в жилах врагов, руки у них дрожат, и они уже не могут натянуть как следует даже тетиву у лука. А конная лавина, завалив собою ров, подобно волне взметывается вверх и перехлестывает через стену прямо на плечи защитникам!.. - Нет, таким старым приемом никак не взять новую крепость, где есть пушки и ружья! - просто сказал Ашраф. - Почему ты так думаешь? - спросил, помолчав, султан. - Я помню, как рассказывал отец. Такая же лавина скатывалась в ров, но пока выбирались оттуда, солдаты неверной жены Пугача - царицы Екатерины успевали дважды перезарядить ружья, а потом в самую гущу били картечью пушки. Пришлось действовать по-другому... - Как же? - Сейчас ружья еще быстрее перезаряжают, да и пушки тоже... - Ну? Кенесары застилало глаза от бешенства, но внешне он был спокоен и внимателен. Ашраф деловито, с подробностями рассказал ему, как поступали в таких случаях Пугач с Салаватом. Это была еще более древняя степная тактика, которую саки передали кипчакам и монголам, но против пушек и ружей она вдруг оказалась самой выгодной. - Не забудьте, что в крепости много деревянных домов, - напомнил башкир. - Салават всегда учитывал это... А через три дня башкир Ашраф случайно погиб в тугаях от упавшего дерева. Вместе с мрачным длинноруким султанским палачом Кара-Улеком он послан был выкуривать деготь... Да, потяжелее кованой палицы кулак Кара-Улека, и шейный позвонок честного башкира был раскрошен, словно поленом. Ничего не говорил Кара-Улеку султан, а тот почему-то решил... Приходится смиряться с этим. Такова участь правителя. Башкир хотел только добра, когда учил брать крепость... Что же, Аблай своими руками лишил жизни верного раба Ораза, чтобы не оставаться кому-нибудь благодарным на этом свете. Прапрадед гордился кличкой "Кровавый Аблай". А отец Касым-тюре, родился с полными горстями крови. Кенесары ли жалеть о каком-то башкире, если поставил перед собой такую цель. Когда идешь к власти, кровь невинного бывает необходимей пролить, чем виновного. Только слабостью порождается жалость, не достойная подлинного вождя... - Пусть земля наша будет тебе мягче пуха! - сказал он, первым бросив горсть песка на могилу Ашрафа. Почетно похоронили беглого башкира, одетым в белый саван, и лучшие люди присутствовали при этом... Нет, вовсе не об Ашрафе думал сейчас Кенесары... Сначала следует собрать батыров и попросить у них совета. Когда каждый из их выскажется, тогда следует сказать свое веское слово, достойное полководца. А когда будет взята крепость, все убедятся в его наследственных способностях... *** Вдруг он услышал какой-то шорох и резко обернулся. - Кто там? Конечно же это была Кунимжан, его старшая жена. Только она могла заходить к нему в такие минуты, когда он думал. Это стало правилом, и за нарушение его он бы покарал сильнее, чем за измену. Вождь должен находиться в особом положении, а ему предстоит стать еще ханом... Кунимжан сразу заметила, в каком он состоянии, и поспешила развеять его тяжелые думы веселым смехом. - Мой тюре, он ждет тебя! - сказала она звонко. - Кто? - не понял султан. - Да ты как-то назвал его... Совет, кажется! Кенесары невольно улыбнулся. - Они собрались, все эти огромные батыры, и ждут тебя уже столько времени, сколько нужно мне для дойки кобылы... Кенесары кивнул: - Идем!.. Вместе с Кунимжан они прошли в соседнюю сдвоенную юрту, называемую на русский манер штабом. Все батыры были уже здесь: Наурызбай, Агибай, Кудайменде, длинноусый смуглый Бухарбай, присоединившийся к ним недавно выходец из рода атыгай - известный борец Басыгара, алтайские батыры Жанайдар и Тулебай, присланный Жоламаном молодой батыр Байтабын и другие. Кроме них в юрте находилась сестра Кенесары - знаменитая Бопай, брат его - султан Абильгазы, а рядом с вещим певцом Нысанбаем, недалеко от двери, сидели за круглым и невысоким казахским столом советники: горбоносый Сайдак Оспан-оглы и синеглазый польский поэт Иосиф Гербрут, прозванный в степи Жусупом. Как старший, повыше их, сидел Алим Ягуда-оглы, белокурый татарин с широким лбом и умными серыми глазами. И уже в стороне, на большом сундуке для документов, расположились особо доверенные люди - начальник охраны башкир Батырмурат и друг Наурызбая беглый русский солдат Николай Губин. Когда вошел Кенесеры, все встали, скрестив руки на груди, склонились в поклоне. Он поклонился в ответ и сел на большой, покрытый ворсистым бухарским ковром сундук, стоящий напротив двери под зеленым знаменем. Остальные тоже опустились на ковры, поджав ноги. - Славные батыры и вожди всех трех казахских жузов! - сразу начал Кенесары. - Ни одного дня покоя не видели мы с тех пор, как начали наше благородное дело. Велики были трудности и лишения, но мы преодолели все. Народ казахский похож сейчас на бурную реку в половодье, переполнившую русло и рвущуюся на простор. Джигиты стремятся в бой, и нет уже смысла сдерживать их. Чтобы не потерять доверия людей, нам следует от мелких схваток перейти к настоящей войне. Поэтому мы решили начать штурм Акмолинской крепости! *** Всеобщий радостный вздох был ему ответом. - Правильно!.. - Пора!.. - Бог нам поможет!.. Кенесары указал рукой на бумаги перед Иосифом Гербрутом: - Жусуп, прочитай батырам все, что сделано карателями белого царя на наших землях! Гербрут встал и начал читать по-казахски с легким акцентом заранее написанный доклад. - "Генералы белого царя считают нас бунтовщиками и грабителями, - читал Гербрут. - В инструкции начальника Омской области генерала Талызина предлагается во всех пограничных крепостях сформировать специальные отряды для борьбы с нами. Там так и говорится: "Ваша задача состоит в том, чтобы ликвидировать разбойника Кенесары и вернуть сбежавшее население в свои волости". Против нас во исполнение этого приказа уже послано несколько отрядов..." - Перечисли все, что уже сделали они! - приказал Кенесары. - Отряд из пятисот солдат под командованием атамана Лебедева в месяце маусым - июне нынешнего года совместно с ага-султанскими людьми учинил погром в аулах родов карпык и темеш, кочующих по берегам Тургая и Жандере-Керубе, а также в ауле султана Саржана, где убито четыреста и угнано карателями сто человек. В их числе находится Баянды-бий... Кенесары нетерпеливо махнул рукой: - Дальше! - Отряд из пятисот человек во главе с ага-султаном Конур-Кульджой и войсковым старшиной Карбышевым в месяце шильде - июле нынешнего года учинил погром в аулах Кошек-султана и мирзы Сайдака, кочующих в Аиркумах. При этом было убито около пятидесяти человек, среди которых находились женщины. С собой угнали восемьдесят человек... - Довольно! - Кенесары сделал широкий жест рукой. - Что мы предприняли, чтобы воспрепятствовать этому? Расскажите нам это, Сайдак-мирза!.. Мирза Сайдак-ходжа, человек средних лет, с красивыми усами и мягкими, учтивыми движениями, неторопливо поднялся с места. - Мы, когда представляется возможность, не допускаем этого, - сказал он и обвел сидящих взглядом. - Несколько стычек произошло у нас с отрядами, высланными комендантом Актауской крепости Симоновым. Однажды и сам войсковой старшина Симонов бежал от нас, бросив на поле боя два десятка ружей и пистолетов, а также патронов к ним, которые нам пригодились. Всего за это время нами захвачено сто пятьдесят ружей, около ста пистолетов, двести заводских сабель и много другого оружия и припасов. Первым долгом, конечно, мы обрушиваемся на аулы правительственных ага-султанов и неправедных биев, участвующих в карательных походах против нас. В этом году мы отобрали у них целый миллион голов разного скота и много добра... - Не только в аулах! - поправил Кенесары. - Да, сюда входят захваченные караваны, а также то, что отобрали мы у царских чиновников: приставов, урядников, всяких толмачей. Хорошую добычу мы получили и вокруг Актауской крепости. Весь скот угнали у них... - Поступали ли жалобы на нас от русских крестьян? - строго спросил Кенесары и поправил свой полковничий эполет со старыми царскими вензелями. Я говорю о тех, которые сеют хлеб и не строят крепостей против нас. - Почти не было. Всего за счет земледельцев поступило из Каркаралинского округа около ста рублей... На самом деле поступило оттуда значительно больше, но Кенесары накануне попросил Сайдак-ходжу уменьшить эту цифру до символических ста рублей. Он знал настроения некоторых своих батыров из простонародья. - Да, это правильно! - Агибай-батыр так разволновался вдруг, что даже вскочил с места. - Там и брать-то нечего. Не против них мы идем... Несколько батыров закивали, Кенесары посмотрел на них долгим, с прищуром, взглядом. Сам смущенный своей неожиданной речью, Агибай-батыр растерянно сел. Султан сделал Сайдаку-мирзе знак продолжать. - Так что основные наши доходы - от ага-султанского добра, купцов и царских чиновников. Только из аулов сыновей Кудайменде угнали мы двадцать тысяч лошадей. Сейчас не осталось у нас джигита, который не имел бы породистого скакуна и к нему по паре сменных лошадей. - Конур-Кульджа в своем письме в Омск жалуется... - Кенесары скривил губы. - Он пишет, что мы отобрали у него лично двенадцать тысяч лошадей. Сайдак-ходжа тоже ухмыльнулся: - А что же ему еще писать? Не только степь обманывает он, но и самого царя с губернатором. Ведь по указу, данному в год кояна - зайца, имеющие больше пяти тысяч голов скота ага-султаны облагаются налогом на лишний скот наравне со всеми. Вот сыновья почтенного Кудайменде и заверили начальство, что у них ровно двенадцать тысяч голов скота. И те лишние восемь тысяч, что попали к нам, наверно, от Бога. Во всяком случае, в жалобе о них ничего не сказано. Для самого Конур-Кульджи хуже будет, если мы дадим поправку... - Да, не нужно подводить перед начальством хорошего человека, серьезно сказал Кенесары. Все засмеялись. *** - Мы уже думали, что угнали у бедняги все до последнего жеребенка, а тут вдруг говорят, что на одном только дальнем острове на Есиле пасется еще три тысячи белых, как русский сахар, аргамаков. Жаловаться он сейчас не может, поскольку, по данным налогового управления, мы уже обчистили его до нитки. А вот Агибай-батыр каждый день пристает: когда же Кенеке разрешит ему пригнать этих беспризорных лошадей... - Этот остров далековато отсюда. - Кенесары говорил теперь деловито, отметая всякие шутки. - Сейчас у нас более высокие заботы. Бог даст, не ускачут от нас белые кони. - О Аллах! - воскликнул с удивлением Бухарбай, у которого в лучшие времена не было больше пары лошадей. - Неужели бывают на земле такие богатые люди! - Оттого и прячутся за спину белого царя! - зло заговорила Бопай. - Это им нужны крепости на нашей земле. Сколько ни отрезали на переселенцев, все равно самые плодородные земли и пастбища у потомков Самеке и Вали-хана. Не то что землю - душу готовы продать они, лишь бы сохранить свои табуны... Посмотрите, что делается: один царит на Есиле и в пойме Нуры, другой на склонах Сарымбета и аж до самого Шубара и Кушмуруна! С трех полных волостей можно уместить скот в одних только владениях этой хитрой валихановской Айганым! Доколе будем терпеть ее выходки и проказы? Не пора ли разгромить ее вместе с Конур-Кульджой?..
|
