ГЛАВА ПЯТАЯ. За эту зиму произошли четыре события: Берт и Мери поженились и сняли домик по соседству

 

За эту зиму произошли четыре события: Берт и Мери поженились и сняли домик по соседству. Биллу, как и всем возчикам в Окленде, сбавили зарплату; Билл начал бриться безопасной бритвой; и, наконец, сбылось предсказание Сары, а Саксон ошиблась в своих планах на будущее.

Она сообщила мужу великую новость только тогда, когда сомнений уже быть не могло. Вначале, при первой шевельнувшейся в ней догадке, ее сердце мучительно сжалось и ее охватил страх перед тем, что было для нее так ново и неведомо. К тому же ее пугали неизбежные расходы. Но прошло время, и когда она окончательно убедилась в своих предположениях, волна горячей радости поглотила все страхи. «Мой и Билли – наш! – беспрестанно повторяла она про себя, и каждый раз эта мысль отдавалась у нее в груди каким‑то почти физически ощутимым сладостным толчком.

В тот вечер, когда она сказала об этом Биллу, он скрыл от нее свою новость относительно заработной платы и только порадовался вместе с нею, что у них будет малыш.

– Как нам отпраздновать такое событие? Пойти в театр? – спросил он, разжимая объятия, чтобы дать ей возможность говорить. – Или просто посидим дома вдвоем, нет… втроем?

– Лучше посидим, – решила она. – Я хочу только одного: чтобы ты вот так держал меня, держал всегда.

– Мне тоже хотелось остаться дома, но я думал, что ты и так весь день была дома и, может быть, тебе приятнее пройтись.

На улице морозило. Билл принес кресло в кухню и поставил его к самому огню. Саксон свернулась комочком в его объятиях и положила голову к нему на плечо, так что ее волосы щекотали его щеку.

– Мы правильно сделали, что поженились сразу же после недавнего знакомства, – размышлял он вслух. – Ведь я и теперь еще на тебя не нагляжусь, точно жених на невесту. А потом твоя новость! Боже мой, Саксон, все это так хорошо, что просто не верится. Только подумай! Собственный! И нас будет трое! Держу пари, что родится мальчик. Ты увидишь, как быстро я научу его действовать кулачками и защищаться. И плавать тоже. Я не я, если к шести годам он не выучится…

– А если он будет девочка?

– Нет, она будет мальчиком, – возразил Билл, подхватывая ее шутку.

И они стали целоваться, смеясь и вздыхая от счастья.

– Но теперь я сделаюсь скупердяем, – объявил он вдруг, помолчав. – Больше никаких выпивок с приятелями! Перехожу на воду. Затем надо подсократить курение. Гм! А почему бы мне самому не свертывать себе папиросы? Это выйдет в десять раз дешевле, чем покупать готовые. Потом я могу отпустить себе бороду. На то, что с нас дерут за год парикмахеры, можно прокормить ребенка.

– Если вы себе отпустите бороду, мистер Роберте, я с вами разведусь, – пригрозила Саксон. – Ты так красив и молод без бороды! Я слишком люблю твое лицо, чтобы ты закрыл его бородой. Ах, Билли, милый, милый! Я понятия не имела, что такое счастье, пока не вышла за тебя!

– И я тоже.

– И так будет всегда?

– Уверен, – отвечал он.

– Правда, мне почему‑то всегда казалось, что я буду счастлива в браке, – продолжала она. – Но никогда и не снилось, что будет так хорошо.

Она повернула голову и поцеловала его в щеку.

– Билли, это даже нельзя назвать счастьем, это блаженство.

И Билл дал себе слово пока не говорить об урезке заработной платы. И только через две недели, когда постановление стало фактом и ему пришлось высыпать ей в передник меньше, чем обычно, он сказал. На другой день к обеду пришли Берт и Мери, которые были женаты уже целый месяц, и разговор зашел об этом больном для всех вопросе. Берт смотрел на дело особенно пессимистически и намекал на забастовку, ожидавшуюся в железнодорожных мастерских.

– Если бы вы все помалкивали, лучше было бы, – заметила Мери. – Это профсоюзные агитаторы мутят. Я прямо из себя выхожу, когда вижу, как они во все встревают и подзуживают рабочих. Будь я хозяином, я бы каждому, кто их слушает, сбавляла зарплату.

– Но ведь и ты состояла в союзе прачек, – мягко возразила Саксон.

– Потому что иначе я бы не получила работы. А что он мне дал, твой союз?

– Ну вот, посмотри на Билла, – возразил Берт. – Возчики сидели смирно, рта не раскрывали, ни в чем не участвовали, и вдруг – раз! Нате вам, пожалуйста! Как обухом по голове! Десять процентов сбавки. То ли еще будет! В этой стране, которую создали своими руками наши отцы и матери, на нашу долю не осталось ничего. Нам остались только рожки да ножки. И скоро нам совсем будет крышка, нам – потомкам тех людей, которые бросили Англию, вывезли тут весь навоз, освободили рабов, сражались с индейцами, создали Запад! Всякий дурак видит, куда мы идем!

– А что же нам делать? – с тревогой спросила Саксон.

– Бороться! Только одно! Страна в руках шайки разбойников! Возьмите хотя бы Южную Тихоокеанскую дорогу: разве она не управляет Калифорнией?

– Глупости, Берт, – прервал его Билл. – Ты просто несешь чепуху. Железная дорога не может управлять Калифорнией.

– Эх ты, простофиля! – насмешливо воскликнул Берт. – Подожди, придет время – и все вы, дуралеи, окажетесь перед совершившимся фактом, да будет поздно! Все прогнило насквозь! Воняет! Помилуй, нет ни одного человека, который мог бы попасть в законодательное собрание, если он не съездит в Сан‑Франциско да не побывает в главном управлении Южной Тихоокеанской дороги и там не поклонится тому, кому следует. Почему в губернаторы Калифорнии попадают всегда только бывшие директора дороги? Так повелось, когда нас с тобой еще на свете не было. Да, нам крышка! Мы побиты. Но сердце мое взыграло бы в груди, если бы мне удалось перед смертью вздернуть хоть кого‑нибудь из этих гнусных воров. Ты знаешь – кто мы? Те – что бились на полях сражений, и вспахали землю, и создали все, что вокруг нас. Мы – последние могикане.

– Я его до смерти боюсь, он прямо себя не помнит, – сказала Мери, и в ее тоне чувствовалась враждебность. – Если он, наконец, не заткнет свою глотку, его наверняка выставят из мастерских. А что мы тогда будем делать? Обо мне он не думает. Но одно я вам скажу: в прачечную я не вернусь! – Она подняла руку и произнесла торжественно, словно клятву: – Никогда и ни за что на свете!

– Знаю я, куда ты метишь, – возразил Берт гневно. – Все равно, сдохну я или буду жив, попаду в переделку или нет, – если ты захочешь идти по дурной дорожке, ты пойдешь; со мной или без меня – не важно.

– Кажется, я вела себя вполне прилично до встречи с тобой, – возразила Мери, закинув головку, – да и сейчас никто не скажет про меня плохого.

Берт хотел ей ответить какой‑то резкостью, но вмешалась Саксон и восстановила мир. Она очень тревожилась за их брачную жизнь. Оба вспыльчивые, несдержанные, раздражительные, и их постоянные стычки не сулят ничего хорошего.

Покупка безопасной бритвы была для Саксон серьезным шагом. Сначала она посоветовалась со знакомым приказчиком из магазина Пирса и уже тогда решилась на это приобретение. В одно воскресное утро, после завтрака, когда Билл собирался в парикмахерскую, Саксон позвала его в спальню и, приподняв полотенце, показала ему приготовленные бритвенные ножи, мыло, кисточку и все необходимое для бритья. Билл, удивленный, попятился, потом снова подошел и принялся рассматривать покупку. Огорченно уставился он на безопасную бритву.

– Ну, это не для мужчины!

– И такая бритва сделает свое дело, – сказала Саксон. – Сотни людей бреются ею каждый день.

Но Билл отрицательно покачал головой.

– Ты же ходишь к парикмахеру три раза в неделю, и бритье стоит тебе каждый раз сорок пять центов. Считай – полдоллара, а в году пятьдесят две недели. Двадцать шесть долларов в год на бритье! Не возмущайся, милый, попробуй. Сколько мужчин бреются таким способом!

Он опять покачал непокорной головой, и туманные глубины его глаз еще больше потемнели. Она так любила в нем эту хмурость, которая делала его по‑мальчишески красивым. Саксон, смеясь, обняла его, толкнула на стул, сняла с него пиджак, расстегнула воротник верхней и нижней рубашки и подвернула их.

– Если ты будешь ругаться, – сказала она, покрывая его щеки мыльной пеной, – то получишь в рот вот это.

– Подожди минутку, – удержала она его, когда он хотел взяться за бритву. – Я видела, как орудуют парикмахеры. Они начинают брить, когда пена впитается.

И она стала втирать ему в кожу мыльную пену.

– Вот, – сказала она, вторично намыливая ему щеки. – Теперь можешь начинать. Только помни, что я не всегда буду это делать вместо тебя. Только пока ты учишься.

Всячески подчеркивая свое шутливое негодование, Билл попытался несколько раз провести бритвой по лицу, потом схватился за щеку и сердито воскликнул:

– Ах, черт проклятый! Он стал разглядывать в зеркало свое лицо и увидел полоску крови, алевшую среди мыльной пены.

– Порезался! Безопасной бритвой! Черт! Наверно, мужчины клянут эти бритвы. И правы! Порезался! Хороша безопасность!

– Да подожди минутку, – уговаривала его Саксон. – Нужно сначала ее наладить. Приказчик мне говорил… Вот посмотри, тут маленькие винтики. Они… Поверни их… вот так…

Билл снова принялся за бритье. Через несколько минут он внимательно поглядел на себя в зеркало, ухмыльнулся и продолжал свою операцию. Легко и быстро соскреб он с лица всю пену. Саксон захлопала в ладоши.

– Здорово! – сказал Билл. – Великолепно! Дай лапку. Посмотри, как хорошо получилось.

Он продолжал тереть ее руку о свою щеку. Вдруг Саксон издала легкое восклицание, притянула его к себе и стала огорченно рассматривать его лицо.

– Да она совсем не бреет.

– В общем, надувательство! Твоя бритва режет кожу, но не волос. Я все‑таки предпочитаю парикмахера.

Но Саксон стояла на своем:

– Ты еще недостаточно приспособился. Ты ее слишком подвинтил. Дай я попробую. Вот так! Не очень сильно и не очень слабо. Теперь намылься еще раз, и попробуем.

На этот раз было слышно, как бритва соскабливает волос.

– Ну как? – спросила она с тревогой.

– Рвет… ой! рвет… волосы, – рычал Билл, делая гримасы. – Да… рвет… тянет, ой!.. Как черт!

– Ну, ну, продолжай, – подбадривала его Саксон. – Не сдавайся! Будь смел, как охотник за скальпами, как последний могикан… Помнишь, что сказал Берт?

Через четверть часа он вымыл и вытер лицо и облегченно вздохнул.

– Конечно, так можно в конце концов побриться, но я не очень стою за этот способ. Он всю душу из меня вымотал.

Вдруг он застонал, сделав новое открытие.

– Что еще стряслось? – спросила она.

– А затылок‑то? Ну как же я буду брить затылок? Уж за этим‑то придется идти к парикмахеру.

На лице Саксон появилось огорченное выражение, но лишь на миг. Она взяла в руки кисточку.

– Сядь, Билли!

– Как? Ты хочешь сама? – спросил он возмущенно.

– Ну да! Если это может сделать парикмахер, то могу и я.

Билл ворчал и охал, он чувствовал себя униженным, но все же ему пришлось уступить.

– Видишь, как чисто, – сказала она. – Ничего нет легче. А кроме того, двадцать шесть долларов в год останутся в кармане. Ты на них купишь и колыбель, и коляску, и пеленки, и кучу всяких мелочей. А теперь потерпи еще немного. – Она обмыла и вытерла ему затылок, затем припудрила. – Теперь ты чист и мил, как настоящий младенец, мальчик Билли!

Несмотря на его недовольство, долгий поцелуй в шею, которым она неожиданно наградила его, был ему очень приятен.

Хотя Билл и клялся, что он больше в руки не возьмет этой чертовой бритвы, через два дня он все же разрешил Саксон помогать ему и еще раз попробовал.

На этот раз дело пошло гораздо лучше.

– В общем, не так уж плохо, – снисходительно заметил он. – Я начинаю привыкать. Все дело в том, как ее отрегулировать. Тогда можно сбривать волосы дочиста и все‑таки не порезаться. У парикмахера это не выходит, он нет‑нет да и порежет меня.

Третий сеанс удался на славу, и оба были на верху блаженства, когда Саксон поднесла ему бутылку квасцов. Он стал убежденным сторонником безопасных бритв, не мог дождаться прихода Берта, сам понес ему показывать приобретение своей жены и продемонстрировал способ употребления.

– Ведь надо же быть такими дураками – бегать по парикмахерским, транжирить деньги, – заявил он. – Посмотри на эту штуку! Как берет! И легко, точно по гладкому месту. Смотри – шесть минут по часам! Каково? Когда я набью себе руку, то обойдусь и тремя! Этими ножами можно бриться и в темноте и под водой. Хотел бы зарезаться, да не можешь! И потом – сбережешь двадцать шесть долларов в год. Это придумала Саксон. Ты знаешь – она прямо гений!