Часть вторая. Он казался младше, ветер трепал темные пряди его волос, солнце золотило кожу

24.

Я смотрела на Лаэнара.

Он казался младше, ветер трепал темные пряди его волос, солнце золотило кожу. На Лаэнаре была одежда врагов – простая и светлая – словно он стал скрытым. Он говорил, но я не слышала ни слова. Он говорил не со мной, смотрел не на меня, я не могла поймать его взгляд.

Лаэнар был так близко, но я не могла прикоснуться к нему, ведь он был по ту сторону зеркала предсказаний.

Я не знаю сколько простояла здесь, склонившись над огромной туманной линзой. Мои руки скользили по холодному стеклу, по поверхности зеркала. Но от моих прикосновений видения не становились ближе и не распадались клочьями тумана – оставались сияющими и ясными, словно я просто наблюдала за городом врагов.

Мельтиар велел нам ждать в зале предсказаний. Мы стояли втроем, держась за руки – я, Амира и Рэгиль – три черные искры под каменными сводами, среди сладкого дымного привкуса и шелестящих отзвуков. Это место принадлежало пророкам, предвестникам Эркинара, – одетые в белое, окутанные прозрачной светлой силой, так не похожей на нашу, – они были тут повсюду. Подходили к возвышениям, где покоились чаши предсказаний, исчезали под темными сводами, появлялись вновь, и обходили нас, как потоки ветра обходят скалы.

Но потом к нам приблизилась одна из звезд Эркинара, молча отвела в дальний конец зала. Сумеречные тени расступились под поверхностью линзы, и я увидела Лаэнара.

Нас разделяло не только зеркало, не только расстояние. Что-то случилось с Лаэнаром, – его взгляд был удивленным и доверчивым, жесты – неуверенными, каждое движение – потерянным и странным.

Что они сделали с Лаэнаром? Он всегда сиял как меч в ночном небе, что случилось с ним?

Мы стояли над зеркалом долго. Минуты утекали, превращались в часы, Мельтиар не возвращался, а мы все смотрели.

Мы видели, как машина врагов прилетела в столицу, опустилась в сердце крепости. Видели, как воины короля окружили мага. Он объяснял что-то, Лаэнар стоял рядом.

Это длилось мучительно долго, но в конце концов я поняла – маг изменил Лаэнара, забрал часть его души, Лаэнар словно заблудился на незнакомых тропах, забыл путь домой и не знает, кого спросить.

Но Лаэнар остался жив. Эли не нарушил обещание.

Еще не успев оглянуться, я почувствовала, что Мельтиар вернулся. Он возник в зале прорицателей словно снаряд, раскаленный и темный, и взрезал пелену видений и снов. Его сила разошлась волнами, коснулась моего сердца, – и я сумела оторвать руки от туманного стекла, вернулась в реальность.

Амира прятала лицо в ладонях – я знала, она хочет скрыть слезы. Рэгиль наклонился к ней, прошептал что-то, и Амира кивнула, протянула мне руку. Ее холодные пальцы дрожали, едва приметно.

Мои глаза были сухими. Все слезы остались возле распахнутого колодца.

Мы должны быть сильными. Мы звезды Мельтиара. Никто и ничто не остановит нас.

Зеркало тянуло к себе – я знала, если загляну в него, то вновь увижу Лаэнара, растерянного, не понимающего, что вокруг враги. Но Лаэнар был жив, никто не пытался убить его, никто не обращался с ним как с пленником. Поэтому я смотрела на Мельтиара, ждала, пока он позовет нас.

Мельтиар стоял вдалеке, говорил с Эркинаром, главой прорицателей. Слова тонули в шуме лопастей, в шелесте ветра, но я знала – пока старшие звезды разговаривают, мы должны молчать и ждать.

Они говорили, и их силы, непохожие и яркие, вихрем мчались вокруг, расходились по залу, сияли, сплетались, мерцали как солнечный свет на воде. Словно завороженная я следила за этим движением и видела сейчас ясно, как никогда, – это единая сила, каждый в нашем народе дышит ею, она течет под землей, пылает в небе, каждый из нас пронизан ею с самого рождения. Это и есть наша жизнь.

Я смогу быть сильной.

Но когда Мельтиар подошел, я едва не расплакалась.

Он сжал наши руки – но нас было не четверо, трое. Он смотрел на каждого из нас, по очереди, долго. Темнота электрическими вспышками билась в его ладонях, искрами угасала на волосах и одежде. Его жизнь вливалась в мое сердце, пыталась смыть боль.

Мы будем сильными, и никто не остановит нас.

Я сказала это без мыслей, без слов, но он услышал меня. Сжал на миг мою ладонь еще крепче, – а потом отпустил и наклонился к зеркалу.

Его руки легли на стекло, волосы рассыпались по туманной поверхности, и я увидела как задрожал в глубине сумрак, обретая очертания. Я хотела подойти, взглянуть, но не могла пошевелиться.

Потом Мельтиар выпрямился и обернулся к нам.

– Эркинар и его звезды будут следить за Лаэнаром, – сказал он. Его голос был сейчас далеким и темным. – Каждый день, каждое мгновение. Скрытые будут охранять его. С ним ничего не случится.

Амира всхлипнула еле слышно.

– Нельзя вернуть его сейчас? – тихо спросил Рэгиль. – Они этого и ждут?

Мельтиар кивнул.

– Занимайтесь машиной, – велел он. – У вас есть на это пять дней. И два дня, чтобы тренироваться. Арца. – Я слышала стук своего сердца, торопливый и гулкий, я смотрела на Мельтиара, ждала, что он скажет. – Сейчас иди спать, Арца. А вечером начинай тренироваться. – Он сжал мое запястье и добавил: – Я доверяю тебе, ты знаешь свои слабые места. Выбирай тренировки сама, любой нападающий поможет тебе.

Я так подвела его, но он верит в меня, верит в нас.

Я услышала собственный голос – такой спокойный и ясный, словно не я кричала и рыдала у распахнутого колодца, словно не я смотрела бесконечно долго в глубину холодного зеркала.

– Я буду тренироваться одна, – сказала я. – Ведь на войне у меня не будет напарника.

 

 

25.

Я пытался посчитать, сколько дней провел на границе.

Но числа не сходились, срок не мог быть таким кратким, мне казалось я жил вдали от Атанга месяцы или годы – иначе почему все стало таким неуловимо чужим, прозрачным и прекрасным?

Здесь, в приемных покоях дворца, на балконе, парящем над городом, я вдыхал ветер и чувствовал в нем привкус осени – но когда я улетал, было лето. Я смотрел вниз и видел круглую площадь, мощеную разноцветной плиткой, белые дома, плоские крыши, всплески цвета то тут, то там, шпили сторожевых башен вдалеке. И небо – недостижимое сейчас, расчерченное полосами облаков и вереницами птиц. Они уже отправились в путь, они знают, что скоро осень.

Как я знаю, что скоро война.

Когда лодка опустилась во дворе крепости, я чувствовал лишь тянущую пустоту и усталость. Я хотел только одного, – добраться до Рощи, уснуть на своей детской кровати в доме учителя и не видеть снов, спать среди запаха хвои, звона волшебства и мерцания песен. А проснувшись, выйти и благодарить всех живущих в Роще, каждого волшебника и каждую песню. Я ушел от них так давно, но они были со мной, они помогали мне, одно только воспоминание о них давало мне силу.

И я должен сказать Ниме, что раскрыл нашу тайну.

Но я не мог отправиться в Рощу.

Рассветные часы были похожи на безумные сон: я говорил со стражей, потом со старшими офицерами. Меня отпустили ненадолго – чтобы не тратить времени я умылся и переоделся в казарме. Вода была обжигающе-холодной, но вернула мыслям ясность.

После я сидел в офицерской комнате и писал отчет. Руки еще помнили сражение и полет, и писать было трудно. Я заполнил два листа неровными строками и отдал секретарю короля – он запечатал пакет и унес.

Все это время со мной были Джерри и Рилэн – они продолжали рассказ, когда я сбивался с мысли. У меня не было сил сказать им, как я благодарен.

И тут же был наш пленник, Лаэнар. Он не отходил от меня, и его песня все еще звенела в воздухе между нами. Переодетый в простую одежду ополченцев, он больше не походил на врага, – казался мальчиком впервые приехавшим в Атанг, впервые попавшим в крепость, растерянным и не знающим, что сказать.

Что ж, он был испуган и растерян – это я знал точно.

«Под твою ответственность», – сказал мне старший офицер.

Я надеялся, что теперь смогу уйти, но секретарь короля вернулся – я должен подождать, один из советников хочет поговорить со мной.

Я отдал Джерри ключи от своего дома – пусть отведет туда Лаэнара, или пусть покажет ему город, – и поднялся во дворец.

Время утекало, растягивалось и туманило мысли, а я все еще сидел на балконе, слушал перезвон колольчиков и ждал.

Чугунная ограда изгибалась, сплеталась с живым вьюнком. Солнце отражалось в витражах в глубине комнаты, – я не мог различить их отсюда, но помнил, что изображено там. Подвиги первого короля: белые доспехи, меч с золотой рукоятью, безликие, поверженные враги и кровь, растекающаяся осколками слюды. Мне было четырнадцать лет, когда я впервые увидел эти картины. Никто не сумел мне тогда ответить, почему в руках у первого короля меч. Все знают, что наши предки приплыли с ружьями и пули одолели магию.

Но как такое могло быть? Я видел, на что способны враги. Слышал, как поет их волшебство.

– Эли?

Должно быть, мысли утянули меня слишком глубоко, к самой границе сна, – туда, где растворяются звуки и свет. Я не заметил, что я уже не один на балконе.

Я пробормотал слова приветствия, – едва слышные, они рассыпались в воздухе, как пыль. Пришедший улыбнулся мне, на миг сжал мое плечо – словно думал, что я сплю и хотел разбудить – и сел за стол.

Королевский советник. Я вспомнил его имя – Керген. Каштановые волосы, постриженные по дворцовой моде, рубашка с тонкой вышивкой и улыбка – но спокойная, а не насмешливая, как у многих здесь. Имена других советников вечно забывались, но его я помнил. Керген часто разговаривал со мной.

Слуга поставил на стол бокалы с вином и выскользнул за дверь бело-золотой тенью, почти беззвучно.

– Я прочел твой отчет, Эли, – сказал советник.

Он не улыбался сейчас, смотрел внимательно и серьезно – наверное, ждал моих слов. Но что я мог добавить? Я рассказал уже обо всем: про тайное убежище врагов, про их машины, про то, как Тин помогал нам, и про то, как мы забрали Лаэнара. Даже про то, как к нам приходила девочка с именем звезды.

Я не написал лишь о видениях и песнях – вне стен Рощи нелегко говорить об этом. И промолчал о том, что война совсем близко – здесь, во дворце никто не поймет, почему я так уверен.

Мне нечего было добавить. Поэтому я лишь кивнул.

– Я знаю, что многие в совете не согласятся со мной, – продолжал советник, – но я буду настаивать, чтобы король и полный совет выслушали тебя. Таких новостей не привозил еще никто, сотни лет никто не мог подобраться к врагам так близко.

Керген сжал мою руку, и я понял – он обещает открыто поддержать меня перед королем, даже если остальные советники будут против. Может быть, ему от меня что-то нужно – во дворце все держится на сложных переплетенных нитях, потянешь за одну и приходит в движение многое – а может быть, он просто поверил мне. Почувствовал как близка пропасть, мы на самом краю.

– Спасибо, – сказал я.

Я снова почувствовал, как устал: прозрачная красота Атанга, балкон, увитые плющом стены, ветер, доносящий звуки города, – все стало хрупким, готово было рассыпаться от неверного движения или слова.

– Но вот что меня тревожит, – проговорил Керген. – Ты привез с собой врага… Ты уверен, что это безопасно?

Лаэнар сейчас где-то внизу, на улицах города, опутанный моим волшебством. Я помнил, как он смотрел на меня, – так в штормовую ночь на море смотрят на мерцающий огонь маяка. Я и был теперь его путеводным огнем – ведь я уничтожил его жизнь и дал ему новую.

– Он не враг! – Я не успел обдумать ответ, слова вырвались сами. – Я стер все, что делало его врагом. Мы знаем, кто он. Нам не нужно гадать, кто перед нами. Каждый может оказаться врагом, и я, и вы, но про Лаэнара мы знаем все!

– Эли, прошу тебя…

Я знал, советник хочет, чтобы я успокоился.

Все мы помним, что враги скрыто живут среди нас. Но если говорить об этом и обвинять друг друга, жизнь станет невыносимой.

Я зажмурился на миг и пробормотал:

– Простите…

Керген примирительно улыбнулся и сказал:

– Я лишь имел в виду, что нам не все известно. Кто знает, как враги могут использовать этого мальчика против нас? Ты мог бы отвести его в Рощу, к волшебникам? Ты ведь не сможешь следить за ним все время.

– Я подумаю, – пообещал я.

– Пойдем, – сказал Керген. – Тебе надо отдохнуть.

Он говорил что-то, пока мы шли к дверям приемных покоев, но я едва ловил слова. Я думал лишь о том, что наконец-то доберусь до дома, засну, забуду обо все хотя бы на час, хотя бы на полчаса.

У выхода на лестницу Керген остановился, вновь улыбнулся мне и сказал:

– Ты так повзрослел, Эли. Так и должно быть.

И, не прощаясь, скрылся за дверью.

 

Браслеты звали меня в небо.

Едва я вышел на широкую лестницу, спускающуюся от дворца на площадь, – и песня полета зазвенела вокруг запястий и лодыжек, льдистыми искрами оцарапала кожу и проникла внутрь, слилась с биением сердца.

Моя душа словно раскололась. Силы покинули меня, я готов был опуститься на землю и заснуть прямо здесь, у дворцовой стены. Но песня полета владела мной, и сети сна расступились, не удержали меня.

Я не дал браслетам увлечь меня в небо, но каждый шаг стал легким, словно я спускался не по каменным ступеням, а по лестнице, сплетенной из ветров.

Но я знал, я не во сне, – явь вспыхивала острыми гранями, не давала забыть о себе.

Я никогда прежде не ходил здесь босиком. Только в Роще – там я знал каждую тропинку, скрип опавшей хвои, колючий песок, теплую землю поляны и холод ручья. Но на улицах все было иначе – даже бедняки не выходили из дома необутыми.

Я спускался по дворцовой лестнице и чувствовал солнечное тепло – оно касалось ступеней, но не проникало вглубь камня. С каждым шагом город становился все громче, его запахи и звуки накатывали на меня, как волны. Скрип колес и дробный перестук копыт, окрики и смех, дальние удары гонга.

Стража у подножия лестницы расступилась, пропуская меня. Я отсалютовал в ответ и зашагал дальше – по цветной брусчатке, то неровной, то скользкой – истоптанной бессчетными прохожими, иссеченной следами повозок.

Голубь вспорхнул у меня из-под ног, белые крылья сверкнули на солнце. Птицы курлыкали, толпились, клевали зерно, – его разбрасывала маленькая девочка. Она кружилась на месте, смеялась и подзывала голубей.

Белых голубей Атанга.

Я вернулся. Я действительно здесь.

Песня полета стала тише, затаилась в браслетах. И тише стал город, – площадь осталась позади, я углубился в лабиринт улиц.

Я приближался к дому, и усталость догоняла меня, окутывала темной пеленой. Я уже видел белую каменную лестницу – она изгибалась, прямо от мостовой поднималась на второй этаж, к тяжелой дубовой двери. Там, за этой дверью, мой дом.

– Эли!

Я обернулся.

Нима подбежала ко мне, запыхавшаяся и радостная. Солнце вспыхивало на ее волосах, дрожало в глубине карих глаз.

– Нима, – сказал я и сжал ее руки.

– Я не могла ждать, – проговорила Нима. Она улыбалась, но я слышал, как торопливо бьется пульс в ее запястьях, и знал – она сдерживает слезы или сдерживала их все эти дни. – Я знала, что ты вернулся… Я зашла к тебе, но дома пусто…

Нима всегда была мне как сестра. Когда я переехал из казармы в этот дом, то дал Ниме ключи. Учитель никогда не выходил из Рощи, но Нима часто бывала в городе. Я хотел, чтобы она в любое время могла заглянуть ко мне.

– Я хотел сразу прийти к вам, – сказал я. – Но мне нужно было доложить обо всем…

Я едва заметил, как мы поднялись по ступеням. Отпирая дверь, Нима говорила что-то о том, как гордится мной учитель и все в Роще, но я только кивнул, отвечать уже не было сил.

– Разбуди меня через одну стражу, – сказал я, когда мы зашли внутрь. – Я хочу пойти вечером в Рощу.

Усталость накатила с новой силой, я едва различал знакомые стены, еле слышал собственный голос. Переступив порог комнаты, я рухнул на кровать и сон накрыл меня как волна, увлек в темную глубину.

 

 

26.

Я не дошла до своей комнаты. Оставалось сделать лишь несколько шагов, но я не могла заставить себя идти дальше.

Все было привычным, прежним, – словно мир не изменился, не треснул, как хрупкое стекло. Как и раньше, белый свет отражался на поверхности стен, шумели лопасти вентиляторов, ветер касался лица, душа города переплеталась с зовом неба. Как и прежде, люди в коридоре расступались передо мной, приветствовали, будто ничего не случилось. Но отводили глаза и шепотом повторяли мое имя – оно шелестело за спиной как тень.

Я не могла идти дальше, я не могла сделать ни шага. Я стояла перед дверью Лаэнара.

Остался ли хоть след его души здесь? Откроется ли дверь, когда я назову свое имя? Или ответом будет лишь пустота?

«Мы вернем его», – сказал Мельтиар. Он не сказал, будет ли Лаэнар таким, как прежде.

Я коснулась металлической поверхности и прошептала:

– Арца.

Стена разошлась, с тихим шорохом выскользнула из-под моей руки, и я шагнула в комнату Лаэнара.

Мне не нужен был свет – я знала здесь все не хуже, чем у себя, могла наощупь найти любую вещь. Но белые лампы замерцали, одна за одной зажглись под потолком. Я закрыла глаза и позвала:

– Лаэнар…

Он должен был быть здесь. Как он мог исчезнуть, бродить по столице захватчиков, если здесь ничего не изменилось? Отсветы его магии, следы его силы и отголоски чувств, привычные запахи и звуки – все осталось прежним. Стены помнили меня и впустили, услышав мое имя, – как же Лаэнар мог забыть обо мне?

Но я помнила, что видела в зеркале предсказателей.

Даже себя Лаэнар не помнит.

Я поняла, что глотаю слезы, – они душили меня, не давали сделать вдох. Наощупь нашла выключатель, и свет погас, я смогла открыть глаза. Еще два шага – и я упала на кровать. Я не могла успокоиться, душа мне не повиновалась, и я рыдала, вцепившись зубами в одеяло. Мои глаза горели, и весь мир отдалился, растворился в высоте, осталась только едкая горечь, только вкус соли.

Словно море забрало меня, словно я ушла на дно.

 

Во сне было темно, пусто и тихо. И, когда я открыла глаза, то сперва не смогла отличить реальность от забытья. Но потом время снова пришло в движение, мир ожил. Я услышала, как гудит вентиляция в толще стен, почувствовала движение воздуха. Темнота расступилась – сигнальная лампа была включена, красный свет мерцал над дверью.

Я вспомнила, где я, вспомнила почему.

Что бы ни случилось, я буду сражаться, я буду сиять.

Мне хотелось снова нырнуть с головой под одеяло, скрыться от мира, от сновидений и мыслей. Но нужно идти вперед, а для этого достаточно сделать первый шаг. Я встала, пересекла комнату, коснулась выключателя. Белый свет залил комнату, но я не зажмурилась. Глаза болели, словно я летала в пыльной буре без шлема, но это не страшно, это пройдет.

Я шагнула в ванную. Повернула рычаги – вода хлынула с потолка, горячая, смывающая следы слез, растворяющая мысли. Я долго стояла так – под раскаленными струями, слушая шум воды и сияние магии. Мне казалось, я могу простоять так вечно – но нужно было делать следующий шаг, идти дальше.

В комнате Лаэнара всегда хранилась часть моей одежды, ведь я ночевала у него не реже, чем у себя. Я нашла чистые вещи в стенном ящике. Я сама положила их туда, всего несколько дней назад. Бесконечно давно, когда невозможно было представить, что я буду ночевать тут одна.

Я оделась, защелкнула крепления крыльев, застегнула ботинки. Браслет на запястье показывал время, говорил, что мне пора торопиться на тренировку. Но я не могла.

Весь мир жил и двигался дальше и только в этой комнате время застыло. Только здесь все еще блуждали осколки мыслей и чувств Лаэнара, только здесь он еще помнил меня. Но и это ненадолго – пройдет день или два, лопасти вентиляторов будут рассекать воздух, и ветер по крупице унесет запахи, сила постепенно растворится, смешается с магией, пронизывающей город, превратится в электрические искры, во вспышки в глубине колодцев. И тогда я смогу только смотреть на Лаэнара в зеркалах прорицателей и помнить о том, как я подвела его. Как я подвела всех.

Почему Мельтиар не наказал меня?

Имя и голос прошли сквозь стены, звоном рассыпались по комнате, и дверь отворилась. Я успела увидеть лишь силуэт Амиры, – она рванулась внутрь, обняла меня. Мы стояли молча, держась друг за друга. Я слышала, как колотится ее сердце, чувствовала, как боль и тоска оплетают ее душу, мерцают в ладонях.

Я всегда могла успокоить Амиру, всегда могла ей помочь. И я попыталась передать ей свою уверенность, свою надежду – ведь я знала, мы победим, и Лаэнар вернется. Но я все еще была слишком глубоко, на самом дне моря.

– Я знала, что найду тебя здесь, – прошептала Амира. – Пойдем. Нам пора.

Она взяла меня за руку и вывела в коридор.

 

 

27.

Меня разбудил голос Нимы. Сон был вязким, не желал отпускать меня, но ее голос звенел теплом, струился как ручей в сердце Рощи. Я слушал его сквозь пелену забытья. Там, где Нима – всегда тепло. Там деревянные стены, пропитанные солнцем, летний ветер в кронах деревьев, жар печи в зимнюю ночь и дрожащее пламя свечей. Я слушал, как Нима зовет меня, касался этого тепла, плыл на грани яви и снов.

Но потом она замолчала. Я собрал силу воли – и сон рассыпался, как ветхая ткань, выпустил меня наружу.

Нима сидела на краю кровати и тормошила меня за плечо – это было так привычно, что на миг показалось – мы в Роще, в доме учителя. Но нет, это был мой дом, – высокий потолок, белые стены, городской шум за окном. Ветер трепал тюлевую занавеску, и узор света и тени на полу менялся, повторял движение.

– Все, все, я проснулся, – пробормотал я и сел, протирая глаза. – Спасибо…

Доски пола были теплыми. Я наугад потянулся, ища ботинки, но вспомнил, что их нет. Теперь я хожу босиком.

Потому что могу летать.

Я изменился, но мой дом остался прежним. Даже книга, которую я читал перед отлетом, лежала на том же месте – лишь покрылась налетом пыли.

– Может быть, тебе пойти в Рощу завтра? – спросила Нима. – У тебя такой усталый вид.

Я взглянул на нее и покачал головой. Нима улыбнулась в ответ и взяла меня за руку.

Гвардейцы и знакомые горожане часто спрашивали меня: «Кто она тебе?» Я никогда не мог объяснить. Как рассказать, что она понимает меня без слов?

Я давно ушел из Рощи, уже шесть лет носил форму и жил в городе. Но наше родство не исчезло и не ослабло. Я смотрел сейчас на Ниму – в рубашке из разноцветных лоскутов, с амулетами из сердолика и яшмы – и знал, что часть моей души всегда будет такой же. Я на королевской службе, но останусь волшебником из Рощи, и Нима всегда сможет понять меня.

Если бы только она стремилась коснуться неба – тогда она смогла бы уйти из Рощи вместе со мной. Но Нима оставалась среди деревьев и пела лишь самые простые песни.

– Я хочу увидеть учителя, – сказал я. – Пойдем.

В прихожей я задержался. Взглянул в щербатое зеркало – правда ли у меня усталый вид или Ниме показалось? – и едва узнал себя. Я так давно не видел своего отражения.

Попытался пригладить волосы – пальцы словно запутались в клочьях бесцветного дыма. Да, дым, пыль и пепел, следы нашего пути.

Глаза человека по ту сторону стекла казались незнакомыми – их переполняла новая песня, дальний плач флейты и голос ветра из снов.

– Нима, – позвал я. Она стояла у двери, перебирала ключи, ждала меня. – Я раскрыл нашу тайну. Прости.

– Что ты видел?.. – Ее голос был едва слышным, терялся в полумраке.

Между нами была всего пара шагов, волшебство и песни души звучали все громче, заполняли воздух и стены, дрожали в зеркале. И я не смог сдержаться.

Звезды, сияющие в глубине земли, горящие в небе, ветер, шторм, свет, пронизывающий весь мир, зов флейты, – все сжалось в один миг, в одну мысль. Эта мысль метнулась к Ниме, коснулась души, ушла в сплетение песен.

Но Нима не услышала меня.

Не смогла разглядеть мою мысль среди звона и сияния волшебства. Так бывало всегда, сколько я ни пытался. «Ей не хватает сил», – говорили в Роще.

– Я видел, что скоро война, – сказал я вслух. – Совсем скоро.

Нима молчала несколько мгновений, а потом прошептала:

– Ты расскажешь учителю?

Я знал, о чем она спрашивает. Не о войне, а о том, что я вижу будущее.

Наша с Нимой тайна, в Роще больше никто не знает о ней.

Я покачал головой и сказал:

– Не знаю.

 

Когда мы подошли к Роще, солнце опустилось к крышам домов. Тени удлинились, но еще не окрасились закатом, – золотистые блики скользили по ветвям, по листве, шелестящей над белой стеной. Мне всегда казалось – деревья стремятся наружу, магии тесно в пределах Рощи. Улица, петляющая вдоль стены, была словно водораздел сна и яви, – отголоски песен блуждали здесь, сплетались и исчезали – среди деревьев или в шуме Атанга.

Спокойствие и тишина накрывали улицу будто тень, – но горожане спешили пройти мимо, никто не гулял у стен Рощи.

Я толкнул деревянные створки ворот – они поддались, отворились с тихим скрипом.

Волшебство, сотканное из тысяч песен и сотен душ, окружило меня. Отзвуки магии холодом и жаром прошли по коже, и моя собственная песня зазвенела в груди, отвечая.

Каждый раз, приходя сюда, я возвращаюсь домой.

Я живу в другом мире, подчиняюсь другим законам, мое время течет по-другому. Но Роща всегда остается моим домом.

Я взглянул на Ниму. Она улыбнулась и сказала:

– Я скучала по тебе.

Сказала так легко и просто, словно мы все еще были детьми и Зертилен учил нас первым песням. И также, как в детстве, мы взялись за руки и направились вглубь Рощи.

Хвоя скрипела под ногами, птицы перекликались в вышине, и голоса людей вторили им, – издалека не понять, разговор или напев, волшебство или игра.

Начало и конец дня – лучшее время для песен. Я знал, учитель сейчас возле ручья, – и там же, по берегам собрались те, кто учится и учит, и те, кто просто поют, наполняя волшебством вечерний воздух.

Но не все ушли к ручью.

Тропа вывела нас на поляну, и я увидел Кимри. Он говорил что-то, неразличимо и быстро, и указывал вверх, – солнце вспыхивало на амулетах, оплетавших его запястье. Четверо младших учеников сидели на земле, слушали.

Я не знал, окликнуть его или не мешать, пройти мимо, – но Кимри опередил меня.

Он обернулся, шагнул навстречу, обнял меня. Потом отстранился и сказал:

– Эли! Все только о тебе и говорят. – Он улыбался, но смотрел внимательно, словно пытался понять, я ли это. Что удивляться, я сам едва узнал свое отражение. – Я был уверен, что ты многого достигнешь, я не сомневался!

Я не знал, что ответить.

Сам Кимри не изменился. Уже немолодой – время оставило следы на его загорелом лице – но в рыжих волосах ни одной седой пряди. И, ярче чем прежде, я чувствовал живущую в нем песню смерти. Она горела, кипела, наполняла его силой.

– Ты идешь к Зертилену? – спросил Кимри. – Он прекрасно тебя обучил… Но тебе ведь пригодилась и моя песня?

Я кивнул. Восторг битвы, ночь, горький дым, горы открывающие убежище врагов, – все это нахлынуло на меня, на миг заслонило солнечный свет.

– Да, – сказал я. – Это прекрасная песня.

Мгновение Кимри молчал, потом широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

– Я знал, что ты поймешь, – сказал он. Потом обернулся к своим ученикам и крикнул: – Вот с кого надо брать пример! Поняли?

Весь путь до ручья я держал Ниму за руку, ступал по привычной тропе – но мне больше не казалось, что мы дети. Можно обманывать себя, можно повторять, что Роща – островок покоя, но что с ней будет, когда начнется война?

Учитель сидел на своем любимом месте – в тени кипарисов, возле родника. Закрыв глаза, он пел, еле слышно, – голос сливался с журчанием воды. Мы с Нимой опустились на землю, ждали, пока он вернется к нам.

Когда Зертилен пел, он всегда казался мне прозрачным, готовым растаять от неверного движения. И сейчас я смотрел на него, пытаясь увидеть по-новому. Но и он был прежним: седые волосы заплетены в четыре косы, на шее амулет, сотканный Нимой, а в голосе и в звоне магии – лишь безмятежность.

– Я рад, что ты вернулся, – проговорил Зертилен и открыл глаза. Они были выгоревшими, совсем светлыми. «Волшебство забрало их цвет», – так он сказал мне когда-то. – Расскажи, что с тобой было.

Я понял, как я ждал этого. Кто, кроме учителя, сможет меня выслушать?

Я начал говорить и не мог остановиться. Я рассказал о голосе флейты, о мерцании чужих песен в ночном небе, об опаляющих мыслях всадника, о сияющей магии города врагов и том, что я сделал с Лаэнаром. Я рассказал обо всем – но не смог признаться, что вижу будущее. Когда я замолчал, Нима стиснула мою ладонь.

– Ты будешь учить его? – спросил Зертилен. – Мальчика, которого привез с собой?

Я покачал головой.

– Во дворце хотят, чтобы я привел его в Рощу. Чтобы волшебники проследили за ним.

Зертилен долго молчал, смотрел на движение воды. Я чувствовал его тревогу, она трепетала как обрывок сна, безмятежность не могла скрыть ее. Потом учитель сказал:

– Нет. Ему лучше быть рядом с тобой. Ты не просто привез его с собой, ты за него отвечаешь.

 

Нима простилась со мной у ручья, осталась петь вместе с учителем, и к воротам я возвращался один. Я думал над словами Зертилена – его тревога пробралась и в мою душу.

Но я знал – если беспокойство гложет сердце, надо прислушаться к песне своей души, и найдешь ответ.

Уже выйдя из Рощи, я отыскал его.

Моя песня все еще скользила сквозь песню Лаэнара, следы яда не отпускали его.

Беззвучно, одной лишь мыслью, я коснулся пересечения песен и позвал его.

Он откликнулся сразу – удивленно, но без страха. Я увидел его глазами свой дом, увидел Джерри, – они с Лаэнаром ждали меня.

Я понял, что Зертилен прав. Я дал Лаэнару новую жизнь, я отвечаю за него теперь.

 

 

28.

Три дня прошло без Лаэнара, четыре дня осталось до начала войны.

Никто не следил, сколько часов я провожу в воздухе, никто не смотрел, как я стреляю. «Я доверяю тебе, – сказал мне тогда Мельтиар. – Выбирай тренировки сама». Мне не хотелось прерываться, не хотелось складывать крылья, – даже когда боль пронзала тело и от усталости темнело в глазах.

Я была одна, но не успевала думать об этом, – молнии били вокруг, мишени качались и исчезали. Я падала, уворачиваясь от разрядов, взлетала к скальным сводам пещеры, стреляла на лету, почти не целясь. Запах грозы, треск электричества, дрожь ружья, биение крыльев и стук сердца, – этот вихрь кружил меня, не давал остановиться.

Но Мельтиар сказал, что доверяет мне.

До войны всего четыре дня. Я должна тренироваться, а не изматывать себя.

Я приземлилась у входа, обернулась на миг. Отсюда зал с молниями казался огромной чашей белого огня, – крылатые тени мчались среди всполохов в вышине, младшие звезды сражались внизу.

Весь город готовится к войне.

Сердце звало меня вверх – на этаж прорицателей, к невесомому кружению света, к видениям в глубине зеркал. Но я уже была там сегодня. Я приходила туда каждое утро.

Я жила, подчиняясь ритму. Он изменился, – раньше мы просыпались вечером, начинали тренироваться с закатом, приходили к Мельтиару на рассвете и потом уходили к себе.

Теперь мой ритм изменился.

Я просыпалась вместе солнцем – его первые лучи тянулись к городу, а в моей комнате зажигался белый свет и звучал утренний сигнал, обрывок мелодии, повторяющийся снова и снова. Я могла бы оставить на сон еще час или два, но мое утро было отдано Лаэнару, и я спешила на встречу с ним.

Вверх по колодцу, наполненному светом, – нырнуть в восходящий поток и опуститься в залах пророчеств. Предвестники Эркинара ждали меня, в зеркалах дрожали отражения. Пророки брали меня за руки, прикасались к туманной поверхности, выхватывали мгновения, слова и взгляды, показывали, что было с Лаэнаром в минувший день.

Амира больше не приходила сюда. Она сказала мне: «Это невыносимо». Ей было больно видеть Лаэнара среди врагов, больно смотреть на меня.

Рэгиль приходил позже. Он стоял рядом со мной, его тревога смешивалась с моей и звенела, словно струна, пронзающая нас обоих. В эти мгновения воздух казался мне темным и горьким.

Потом Рэгиль уходил, а я оставалась, – пока предвестники Эркинара не говорили, что мне пора.

С каждым разом видения были все яснее. Я научилась различать звуки – они складывались в городской шум, пение птиц и обрывки разговоров. Чужой город окружал меня, чувства Лаэнара были ясными, словно он стоял рядом.

Все было для него незнакомым и ярким. Он замирал иногда – посреди улицы, глядя на прохожих; или на лестнице, с которой видна мозаика крыш, – и я слышала его восторг. Однажды он спросил вслух: «Наверное, это самое прекрасное место на земле?» Тот, к кому он обращался, не ответил.

Эли, маг обещавший Лаэнару жизнь и сдержавший обещание. Я пыталась, но не могла понять, зачем он сделал это. Лаэнар следовал за ним как предвестник, жил в его доме. Там всегда витал запах дыма, шуршали страницы, книжная пыль оставались на пальцах, магия текла в прожилках стен. Но Эли не пытался использовать силу Лаэнара, даже разговаривал с ним редко.

Гораздо чаще я видела рядом с Лаэнаром девушку из Рощи. Ее звали также как западную звезду – Нима – и, услышав это имя, я успокоилась. Она одна из скрытых, иначе не может быть. «Нет», – сказала мне звезда Эркинара.

Я понимала, почему Амира не приходит в залы предсказаний. Слишком тяжело видеть, что вокруг Лаэнара только враги.

Но он смотрел на них, как на друзей. Я видела, как он шел вместе с Нимой вдоль белой стены, тени тянулись впереди, вечерние, длинные. Разговор ускользал, лишь отдельные слова прорывались сквозь туман видения. Потом Лаэнар остановился, наклонился к этой девушке, оборвал слова поцелуем. Его чувства, горячие и яркие, полоснули меня.

«Она ничего о себе не знает, – сказала мне звезда Эркинара. – Но она из Рощи, она как мы».

Как и мы, живет в сплетении магии, и, быть может, полюбит Лаэнара так же как мы.

Я надеялась на это. Ведь враги доверяют словам и не доверяют чувствам. Они превращают любовь в оковы, не стыдятся ревности и измеряют верностью счастье. Но Лаэнара целовала девушка, носящая звездное имя, живущая на островке волшебства. Кем бы она себя не считала, она не может быть такой, как враги. Хорошо, что она рядом с ним.

Готовясь к тренировке и теперь, возвращаясь из зала молний, я повторяла себе: Лаэнар не в плену, все добры к нему, он не страдает, и мы вернем его, Мельтиар обещал.

Я повторяла это снова и снова, но горький страх не отступал, колотился в груди. Лаэнар так легко забыл нас, забыл Мельтиара, забыл, кто наши враги.

В ангаре теперь было людно. Техники, пилоты и крылатые звезды толпились возле машин, эхо голосов таяло в вышине, белый свет отражался в изгибах бортов.

Наша машина стояла почти у самых небесных ворот. Я шла к ней и яснее чем обычно чувствовала: сила движется сквозь все машины, стекается к нашей, сталкивается сотнями потоков и мчится обратно. Темнота, раскалившаяся и ставшая светом, – жаждет вырваться небо.

Я словно проснулась.

Стремление, владевшее каждым человеком и каждой машиной в ангаре, движение магии и воля Мельтиара, – все это захлестнуло меня, сожгло мысли. Боль стрельнула от лодыжек вверх, – хвостовые перья с треском раскрылись, крылья поднялись за спиной, забились в такт сердцу. Небо звало меня, битва звала.

Я удержалась, не взлетела, – но не смогла идти спокойно, бегом домчалась до нашей машины. Борт раскрылся, и я нырнула внутрь, упала на сидение рядом с Амирой и Рэгилем.

Двигатели тихо пели, их голос изменился. На приборной панели вспыхивали огни, строка цифр текла по потолку, гасла и появлялась снова. Рэгиль обернулся ко мне на миг, Амира коснулась моей руки, – и пилоты вновь склонились к приборам.

Я сидела молча, слушала, как все спокойнее бьется сердце, как гул двигателей утихает, превращается в шепот. Смотрела, как от прикосновений Амиры и Рэгиля цветные узоры расходятся по экрану, желтые огни оплетают красные, звезды вспыхивают на пересечениях.

Потом пульт померк, Амира сжала мою руку, Рэгиль накрыл ее своей ладонью. Машина тихо пела для нас.

– Все готово? – спросила я.

– Да, – кивнула Амира. Ее гордость, тень неуверенности и тревога касались меня, струились к сердцу. – Завтра можно начинать тренироваться.

Жажда битвы не покинула меня и небо было рядом. Это стремление нельзя удержать