Во главе конницы стояли два гиппарха, под начальством которых находилось десять филархов.

Характерной чертой афинского войска была мягкость дисциплины. «Не странно ли», говорит Ксенофонт, «что гоплиты и всадники, которые, по-видимому, являются отборной частью лучшего общества, дисциплинированы менее всех?» Они находились на дружеской ноге со своими начальниками и, сообразно демократическим нравам, не стесняясь, критиковали все их действия.

Плутарх⁴, говоря о походе Фокиона⁵, рассказывает следующее: «Все толпятся вокруг полководца, хотят давать ему советы и разыгрывают роль вождей. Один говорит, что надо занять такие-то высоты; другой доказывает, что конницу надо послать в такое-то место; третий намечает пункт, где хорошо было бы раскинуть лагерь. «Великие боги! — восклицает Фокион. — Как много я вижу здесь полководцев и как мало солдат!»

с. 508 Афинский военачальник редко принимал меры строгости: он старался повлиять на своих подчиненных большею частью примером и словом. Ксенофонт, бывший опытным воином, делает по этому поводу любопытное признание. Если желают, чтобы всадники прилежно изучали свое дело, «им надо напоминать», говорит он, «что государство несет на себе тяжесть ежегодного расхода около 40 талантов с целью иметь войско всадников на случай войны, и оно делает это, конечно, в расчете найти его готовым в минуту необходимости. Эта мысль повлияет, конечно, возбуждающим образом на рвение воинов: они не пожелают быть застигнутыми врасплох в случае войны, когда им надо будет сражаться за свою родину, честь и жизнь». Далее он прибавляет: «Чтобы заставить солдат повиноваться, очень важно представить им выгоды такого подчинения, на деле показать, сколько преимуществ обеспечивается дисциплиной для тех, кто ее соблюдает, и сколько зла происходит для тех, кто нарушает ее». (Ксенофонт. Начальник всадников, 1).

Одним словом, афиняне возлагали такие же надежды на нравственное влияние военачальников, как и на строгость устава. Это не всегда оказывало действительное влияние, но по отношению к людям, которые делались воинами случайно и которые даже в войске продолжали оставаться гражданами, невозможно было применять других мер, тем более, что начальники войска были выборными и ответственными в своих действиях перед народом, и по возвращении из похода каждый воин имел право выступить против них с обвинением.

Начальник наемников.

«Клеарх, по общему признанию всех, имевших с ним сношения, был человек не только знавший военное дело, но и любивший его в высшей степени. Пока продолжалась война лакедемонян с афинянами, он оставался у лакедемонян; когда же наступил мир, он с. 509 заявил правительству, что фракийцы притесняют эллинов, настоял перед эфорами на снаряжении флота и выехал воевать с фракийцами, что за Херсонесом и Перинфом. Но когда эфоры, раздумавши почему-то, пожелали воротить его из Истма, когда он был уже вне пределов спартанских, он не послушался и поехал в Геллеспонт. За это он был приговорен спартанскими властями к смертной казни, как ослушник.

Будучи изгнанником, он прибыл к Киру, — чем он расположил к себе Кира, сказано в другом месте, — и Кир дал ему 10 000 дариков⁶. Взяв эти деньги, Клеарх употребил их не на праздную жизнь, но собрал войско и начал войну с фракийцами, победил их и затем опустошал и разорял, и продолжал вести войну до тех пор, пока Киру не понадобились войска. Тогда он выехал (из Фракии), чтобы опять начать войну вместе с Киром.

Я нахожу, что такой образ действий свойствен только человеку, любящему войну, когда он, при возможности пользоваться миром, без всякого унижения и без всяких потерь, предпочитает вести войну; при возможности пользоваться досугом — решается на военные труды, и, при возможности пользоваться спокойно деньгами — предпочитает расходовать их также на войну. Чем тратить на любимцев или на другое удовольствие, он тоже предпочитал тратить на войну. Вот насколько он любил военное дело. А что он знал его, это видно было из того, что он сам искал опасностей, днем и ночью выступая против неприятеля, и всегда умел найтись в затруднительных обстоятельствах, как это подтверждали всегда и все его соучастники. Известно также, что он был способный начальник, насколько это возможно было при таком характере, какой имел Клеарх. Так, например, он более, чем кто другой, умел позаботиться не только о том, чтобы войско имело продовольствие и заготовить его, но и умел внушить присутствующим, что с. 510должно слушаться Клеарха. Достигал он этого тем, что был строг.

Он и на вид был угрюм, с резким голосом, всегда наказывал строго, нередко даже жестоко, так что иногда и сам раскаивался, но наказывал по убеждению; он не признавал никакой пользы от того войска, в котором не существует наказаний. Даже, как передавали, он так выражался, что солдат должен бояться своего начальника более, чем неприятеля, потребуется ли идти на караул, или оставить друзей, или идти беспрекословно против неприятеля. Оттого-то в виду опасностей солдаты жадно его слушали и не выбирали другого начальника. Тогда, говорят, угрюмость на его лице исчезала; и на его строгость смотрели, как на защиту перед неприятелем, так что она оказывалась спасением, а не строгостью. Но когда они были вне опасности и можно было переходить к другим начальникам, многие его оставляли, потому что он не имел привлекательности и всегда оставался строг и суров, так что солдаты относились к нему, как мальчики к учителю, потому-то он никогда не имел лиц, преданных по дружбе или по расположенности, а с теми, которые были у него по назначению от правительства или по нужде или в силу другой какой крайности, он обращался с полной с их стороны покорностью. Но когда воины вместе с ним начинали одолевать неприятеля, тогда много было такого, что заставляло воинов быть отличными: тогда требовалось мужественно держаться перед неприятелем, а страх наказаний делал их хорошими строевыми. Таков он был начальник; но быть под управлением другого он, говорят, решительно не желал. Когда он умер, ему было лет около пятидесяти».

(Ксенофонт. Анабазис, II, 6. Перев. Г. Янчевецкого).