БЕСЕДА С ПРЕЗИДЕНТОМ

Не по нашему выбору советско-американские отношения долгое время характеризовались напряженностью, которая сказывалась на всей международной обстановке. Советский Союз такого состояния отношений не хотел и его возникновению не способствовал.

28 сентября 1984 года после четырехлетнего перерыва в советско-американских контактах на высоком политическом уровне впервые за время пребывания у власти администрации Рейгана состоялась моя встреча с ним в Белом доме. До этого американский президент делал вид, будто для него ни советско-американские отношения, ни связи с советским руководством большого значения не имеют.

Такая концепция фальшива. И ее, как это и следовало ожидать, сама администрация отставила в сторону, когда Рейгану предстояло пройти через президентские выборы 1984 года. По мере их приближения президент и его сподвижники спохватились, решив, что отсутствие между двумя державами политических контактов, к которым имел бы непосредственное отношение американский президент, может неблагоприятно сказаться на итогах выборов.

Советскому руководству не надо было перестраиваться. По вопросу о контактах оно всегда придерживалось принципиальной позиции, сознавало их значение. А для Белого дома и администрации в целом это стало известным тактическим поворотом.

Во второй половине сентября 1984 года я вылетел в Нью-Йорк во главе советской делегации на очередную сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Незадолго до этого с американской стороны последовало приглашение встретиться для беседы с президентом Рейганом.

И вот мы в Овальном зале Белого дома. Вместе со мной первый заместитель министра иностранных дел СССР Г. М. Корниенко и советский посол в США А. Ф. Добрынин. Появился президент...

Последовала двухчасовая политическая беседа. Мы продолжили ее затем за завтраком, на котором с американской стороны кроме самого президента присутствовали вице-президент Джордж Буш, государственный секретарь Джордж Шульц, министр обороны Каспар Уайнбергер, министр финансов Дональд Риган, советники президента Джеймс Бейкер, Эдвин Миз, Роберт Макфарлейн, Майкл Дивер и другие ответственные сотрудники Белого дома и государственного департамента.

Беседа изобиловала оценками политики каждой из сторон. И, конечно, произошло неизбежное ввиду принципиальных различий в позициях — столкновение двух курсов: курса на мир, разрядку и разоружение и курса на поддержание напряженности, продолжение гонки вооружений.

Высказывания президента можно выразить так:

— Чуть ли не все помыслы Советского Союза заняты тем, чтобы добиться уничтожения капиталистического строя в США и других странах Запада. А потому Соединенные Штаты должны вооружаться, чтобы в один прекрасный день не оказаться поставленными перед выбором — либо сдаться, либо умереть.

Подобные рассуждения, разумеется, я самым решительным образом отклонил:

— Они не имеют ничего общего с фактами, с реальной жизнью.

— Суть нашей политической философии,— сказал я Рейгану,— заключается в том, что в силу объективного хода исторического развития одна общественная формация неизбежно сменяется другой. В данном конкретном случае мы исходим из того, что капиталистическая формация будет заменена социалистической. Мы верим в это, как люди верят в то, что завтра утром взойдет солнце. Но это должно произойти в силу объективного исторического развития, а не в результате того, что кто-то поставил такую цель в политике. Волюнтаризм нам чужд. Поэтому никто не имеет права приписывать нам планы, якобы направленные на подрыв силой социально-экономического строя в США или в любой другой стране. Таких планов в помыслах наших нет и никогда не имелось.

В высказываниях президента проводилась мысль:

— Усилия СССР в военной области представляют собой опасность для Запада, для США.

Объективные факты, однако, решительно опровергают подобные рассуждения.

— Кто после второй мировой войны, когда умолкли пушки, стал создавать по всему миру военные базы? — спросил я.

И тут же ответил:

— Соединенные Штаты Америки. Наши попытки добиться ликвидации военных баз на иностранных территориях, пойти по пути разоружения не увенчались успехом, так как США воздвигали на этом пути непроходимую стену и блокировали любые предложения о сокращении вооружений.

Пришлось мне также подчеркнуть следующее:

— У США и их западных союзников определяющей в политике стала линия на дальнейшее накапливание вооружений. Дорогу

в гонке вооружений, по которой пошли западные державы, надо бы уставить дорожными столбами с надписью: «Давай, давай больше оружия!» Это точно отражало бы линию США и НАТО на производство все большего количества ядерных вооружений.

Предстояло изложить нашу позицию по всем основным вопросам, и я продолжал:

— За всем этим стоит, по-видимому, план длительного взвинчивания гонки вооружений. Расчет, возможно, делается на то, что СССР истощит свои материальные ресурсы и в конечном счете вынужден будет сдаться. США же заберутся на командную вышку в мире.

— Этого, господин президент,— заявил я,— никогда не будет. Конечно, продолжение гонки вооружений заставит использовать наши значительные ресурсы — материальные и интеллектуальные. Но мы выдержим. Мы выдержали войну — жестокую, небывалую. Наш народ тогда проявил и стальную волю, и свое умение распоряжаться ресурсами страны. Мы победили, несмотря на колоссальные жертвы. Поэтому планы добиться военного доминирования, чтобы диктовать свою волю Советскому Союзу, нереальны. Надо отбросить такие планы.

Наконец, я как бы подвел итог сказанному:

— Сейчас государства располагают огромными запасами оружия. Образно говоря, мы с вами сидим на горе ядерного оружия, сидим и в то же время подбрасываем под себя все новые и новые вооружения. Гора ядерного оружия все время растет. Спрашивается, что же дальше? До каких пределов она должна расти?

Выслушав все это, Рейган продолжал защищать курс своей администрации в области вооружений. Президент даже сделал заранее заготовленный «ход»: в момент, когда речь зашла о соотношении военных сил, он потянулся к ящику тумбочки, стоявшей у его кресла, выдвинул его и достал нарисованные на отдельных листках бумаги какие-то диаграммы, призванные доказать, будто развитие вооружений идет в СССР более быстрыми темпами, чем в США. Но Рейган почти не пользовался ими в беседе. Правда, по окончании встречи американцы передали их нам «для сведения».

Обмен мнениями, изложение позиций во внешней политике проходили по форме в общем корректно, но каждая из сторон осталась при своих взглядах. Сближения этих позиций ввиду негативного подхода американской стороны к развитию отношений между СССР и США, к прекращению гонки вооружений и разоружению не произошло.

Казалось бы, слышишь прекрасные слова о стремлении к диалогу, к переговорам и думаешь: «А вдруг... вот-вот наступит потепление в советско-американских отношениях». Но в том-то и дело, что слова оставались словами, а за ними не ощущалось желания изменить подход США к решению кардинальных проблем.

Хочу остановиться на одном из центральных вопросов, обсуждавшихся и с Рейганом, и с Шульцем,— проблеме признания принципа равенства и одинаковой безопасности. И тот и другой утверждали, что этот принцип для США приемлем.

Наша реакция на это:

— Если американская администрация признает этот принцип, то и практическую политику следовало бы строить из необходимости его соблюдения.

Заявления американской стороны были пересыпаны выспренними словами в пользу контактов, встреч, диалога. Но в них не хватало содержания, не хватало даже намека на корректировку политического курса в положительном направлении.

И все же, судя по всему, американский президент в какой-то мере понял, что попытки давления на Советский Союз — это негодная амуниция.

Так я и заявил хозяину Белого дома и его министрам:

— Подобная негодная амуниция не способна принести славу американской внешней политике, скорее наоборот.

В дальнейшем в беседе с Шульцем мне пришлось напомнить государственному секретарю:

— В позиции США налицо противоречия между заявлениями о верности союзническим соглашениям, заключенным в свое время державами антигитлеровской коалиции, и тем, как американская сторона оценивает нынешнее положение.

Шульц всячески старался создать впечатление, что изменений в позиции США не произошло. Он утверждал:

— США верны союзническим обязательствам, в том числе и по вопросу о границах в Европе.

На это я сказал:

— Нас удовлетворяет сделанное заявление о верности США принятым на себя обязательствам, в том числе по вопросу европейских границ. Но где же практическая политика в этом духе? Советский Союз привержен соблюдению союзнических соглашений и будет следовать им впредь. Мы ожидаем, что и американская сторона делами подкрепит свои слова.

«ВАШ МУЖ ЗА МИР ИЛИ ЗА ВОЙНУ?»

Рейган, как и его окружение, проявлял в ходе встречи предупредительность. Нотки холодности не звучали, хотя, по существу, ощущалась внутренняя натянутость, раздвоенность чувств, особенно у президента. Ведь, с одной стороны, за его спиной почти четыре года недружественных по отношению к Советскому Союзу высказываний, а с другой — состоялась вот эта беседа по важным и острым вопросам.

Рукопожатие президента было твердое.

Казалось, Рейган с любопытством разглядывал собеседников в течение тех минут, пока шло фотографирование. Все это время он как-то слегка суетился на своем кресле — возможно, проявлялась прежняя привычка всегда быть в движении.

Удивляло количество старинных напольных английских часов в Белом доме. Видимо, это — хобби президента. В зале по соседству с гостиной, куда нас пригласили на завтрак, играл струнный секстет, исполнявший какую-то классическую музыку.

За несколько минут до начала завтрака президент и я вошли в зал, где собрались приглашенные. Здесь находилась и супруга президента — Нэнси Рейган, которая пришла поприветствовать гостей. В самом завтраке участия она не принимала — он проходил без дам.

Президент представил меня супруге, которая произвела впечатление энергичной и уверенной в себе женщины. Между нами произошел короткий разговор. О его содержании Нэнси вскоре сообщила вездесущим американским журналистам. В печати его опубликовали в следующем виде:

«Громыко пришел с моим мужем. После знакомства он предложил за меня тост. У него в бокале был клюквенный сок, а у меня — содовая вода. Мы — большие, конечно, любители выпить! Затем он повернулся ко мне и спросил:

— Ваш муж за мир или за войну? Я ответила:

— За мир.

Его это несколько удивило, и тогда он сказал:

— Вы уверены в этом? Я ответила:

— Да.

— Почему же тогда он не принимает наших предложений? — сказал Громыко.

— Каких предложений? — переспросила я в свою очередь.

В это время к нам подошли люди и нас прервали. Потом, уже перед самым началом завтрака, он, повернувшись ко мне, сказал:

— Вы по ночам на ушко напоминайте президенту о мире. Я ответила:

— О, конечно. Но я буду также шепотом говорить об этом и вам.

Громыко в ответ улыбнулся».

Что же, рассказанное Нэнси Рейган достаточно близко к тому, что говорилось.

Первую роль из числа своих помощников Рейган на сей раз отвел Шульцу, который подавал реплики и в Овальном кабинете, и особенно за завтраком. Уайнбергера во время беседы в Овальном кабинете не было. На завтраке его посадили ближе к краю стола. Он пытался и оттуда вмешиваться в разговор гостей, но сразу замолкал, стоило только заговорить Рейгану. Солидно держал себя Буш, он старался «не выходить» со своими соображениями.

И тогда за завтраком, и всегда в беседах с любыми американскими представителями я повторял и повторяю:

— Мы неизменно придерживаемся той точки зрения, что в обоюдных интересах СССР и США иметь между собой нормальные отношения, и выступаем за их улучшение.

Советский Союз подходит к отношениям с США с учетом реальных возможностей сотрудничества с ними, а также с пониманием всей значимости этих отношений для той и другой стороны, их места в современной жизни. Курс на мирное сосуществование, на развитие взаимовыгодных отношений с США — это принципиальная линия нашей политики.

На протяжении истории советско-американских отношений мы имели дело с разными администрациями в Вашингтоне. В тех случаях, когда со стороны американского руководства проявлялся реализм, ответственный подход к отношениям с Советским Союзом, дела шли нормально.

Наша страна не вынашивает агрессивных планов против кого бы то ни было. Ее помыслы и устремления воплощаются в конкретных предложениях, направленных на то, чтобы добиться решающего поворота к лучшему в международных делах.

Такой поворот, на мой взгляд, начинается с подписанием советско-американского договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, имеющего всемирно-историческое значение. Дата 8 декабря 1987 года будет достойно светить со скрижалей истории.