Побег из СССР.

Сегодня расскажу одну быль. Про СССР. Вернее, про самый финал СССР. Всё здесь изложенное – чистая правда. И, однако, выглядит это частично абсурдно. Вернее, строго говоря, это не совсем про СССР. Поскольку многие описываемые события проходил за пределами СССР. Но участвовал в них гражданин СССР. Который гражданином СССР быть не хотел и поэтому чуть ли не с детства мечтал из СССР убежать. И таки убежал. Вот об этом я вам сейчас и поведаю. Так что устраивайтесь поудобнее и внемлите.

Всё, что здесь описано, произошло с моим другом детства. Поскольку он «широко известен в узких кругах», назову его другим именем. Пусть он будет – Лёха.

Свой путь Лёха начал в том же году, что и я. Да и почти в том же месяце. Так что мы с ним полные ровесники. В школьные годы Лёха отличился тем, что глумливо утопил в унитазе свой пионерский галстук. В годы отрочества, когда я пошёл в 9-й класс, Лёха отправился в ПТУ. В эти годы он входил в одну из злобных молодёжных банд нашего района и со своими дружкам немало совершил всякого рода драк пьяной лавочке. Впрочем, ничего такого особенного в его жизненным пути не было. В конце 70-х – начале 80-х – это был обычный досуг советских учащихся ПТУ, то есть огромной массы советской молодёжи.

Когда Лёхе исполнилось 16, его дружки избили в автобусе милиционера, который был в гражданской одежде. «Я – сотрудник милиции, прекратите нападение», – прокричал сотрудник, доставая удостоверение, но ответом ему был пушечный удар в лицо, которым так славился Лёхин дружок Галкин – удар, которым небольшого роста Игорь отправлял в нокаут противников гораздо более крупных. Сын офицера, переведённого из Кахахстана Москву, Галкин, когда накачивался портвейном, представлял из себя боевую машину для убийства. И рано или поздно что-нибудь в этом роде должно было произойти. И опять же – ничего особенного в этом не было. Очень многие мои погодки, ушедшие в ПТУ, потом оказались в местах не столь отдалённых. Разумеется, отправились туда Галкин и другой дружок Лёхи – Андрос. А Лёха остался как бы один.

Я познакомился с Лёхой в 1983 году в подвале слесарей нашего ЖЭКа, который слесаря предоставляли в наше распоряжение по вечерам для репетиций рок-группы, в которой я играл. Отличием нашей группы от всех прочих дворовых команд было то, что мы пели не только «Воскресенье», «Машину» и «Круиз», но и песни собственного сочинения. В связи с чем наш подвал очень скоро стал этаким клубом, в котором зимними вечерами собиралась вся окрестная шпана, чтобы попить портвейну и потискать девчонок.

Лёха, который был лучшим в районе гитаристом, как-то довольно быстро стал чем-то вроде нашего продюсера. Найдя общую тему для разговора через музыку, мы как-то быстро сблизились с ним. Как выяснилось, несмотря на свой брутальный образ жизни, Лёха был нафарширован всевозможными идеями, которые он брал из каких-то недоступных простому советскому человеку книжек. Именно от Лёхи впервые я услышал слово «Совдеп» в том контексте, который использую и поныне. Лёха рассказывал всякое. И про Карлоса Кастанеду и про Солженицына, за хранение книг которого выгнали из МГУ како-то лёхиного приятеля. Отношение к Совдепу в моей семье было всегда критическим. И моя мать, и все её подруги/друзья про «прелести СССР» говорили много за разными праздничными застольями. Впрочем, думаю, в этом не было ничего необычного для второй половины 70-х годов. Но вот то, что изрекал Лёха, было самой настоящей антисоветчиной со всеми вытекающими.

По большому счёту, Лёха был философского склада ума. Он был просто нафарширован всякими альтернативными знаниями. И была у него одна мечта. Он очень хотел свалить из СССР. СССР он ненавидел всеми фибрами души. Он вдвоём с матерью жили в однокомнатной квартирке в двухэтажном барачного вида доме красного кирпича в квартальчике точно таких же убогих домов – рабочем квартале. Все вокруг бухали портвейн и устраивали пьяные драки. И Лёха в общем-то, вёл до какого-то момента такую же жизнь. Но, как оказалось, жизнью этой тяготился. Какой-то перспективы для себя в СССР Лёха просто не видел. Это был 1984 год.

В ноябре 1984-го я ушёл в армию. Это был апофеоз убогой совковой серости. Чтобы передать ощущение от СССР 1984 года на полотне, надо просто выплеснуть на холст побольше краски серого цвета – это будет аутентичное изображение. Помню, даже фильмы в кинотеатрах стали показывать какие-то редкостно убогие. Ну то есть такую серую совковую гадость, что хоть стреляйся. Единственное яркое пятно, которое мне запомнилось – американский фильм «Спартак», который почему-то вдруг стали крутить в московских кинотеатрах осенью 1984 года. Лёха в армию не ушёл – он получил «белый билет» (для особо интересующихся: симуляция вялотекущей шизофрении).

Пришёл я домой 7 ноября 1986 года – это была совершенно иная Москва. Радостная, весёлая, нарядная. И дело было не только в 7 ноябре. Просто унылый Совок, казалось, куда-то отступил. На улицах Москвы стали появляться разные кафешки, появился пешеходный Арбат – тогда это в самом деле было необычно. Главное – произошла какая-то перемена в людях, они стали более веселы, более раскованы, с большим оптимизмом смотреть в будущее. Кстати, именно на этот период приходится вспышка рождаемости, которую сейчас совки любят показывать, как антитезу демографическому коллапсу 90-х. Правда совки забывают, что во-первых, до 1985 года в РСФСР наоборот шло снижение рождаемости и во-вторых, народ как-то воспрял духом именно потому, что поверил, что начались реальные улучшения. Но я отвлёкся.

Мечту о побеге из СССР, тем не менее, Лёха не оставил. Но она стала как-то более реалистичной, что ли. Лёха работал киномехаником (я и регулярно смотрел из его кинобудки все новые фильмы) и усиленно изучал английский язык – он был уверен, что все в Европа отлично говорят по-английски.

Время шло. Лёха начал серьёзно готовиться. Он стал копить доллары. А Совдеп, тем временем, потихоньку разваливался. Мы неоднократно обсуждали его побег, я спрашивал: а стоит ли? Ведь от того Совка уже мало что осталось. Но Лёха был непреклонен. В 1990-м году в воздухе запахло чем-то до боли знакомым. По центральному телевидению стали показывать мультфильмы 60-х о сумасшедших абстракционистах и тренировках бойцов дивизии им. Дзержинского. Лёха сказал: «Пора. Совок возвращается».

Его план был следующим: он покупает туристическую путёвку в Венгрию – благо в ту пору это уже стало очень легко, – в Венгрии отправляется на венгерско-австрийскую границу, которую переходит ночью и добирается до Вены. Из Вены на поезде отправляется в Брюссель, где приходит в перевалочный центр для эмигрантов (не помню точное его название), просит политическое убежище и – вуаля. Было правда одно слабое место в этом плане – в конце 1990-го года просить политического убежища, когда вся Европа упивалась демократизацией и гласностью в СССР – было несколько странно. Но Лёха решил рискнуть.

Мы провожали Лёху шумно. Это была ранняя весна 1991 года. Было много народа. Некоторые условились с ним, что как только он обустроится в Европе, то сразу же пришлёт им вызов. Я никуда и никогда эмигрировать не собирался, а потому прощался с Лёхой навсегда. Было несколько грустно.

И Лёха уехал в Венгрию. Поездом.

1991 год был годом непростым, так скажем. К тому же мне надо было писать диплом. Так что про Лёху я вспоминал не часто. И вдруг однажды, у меня дома зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал знакомый голос: «Привет. Узнаёшь?». «Узнаю», – ответствовал я, соображая, почему это при звонке из-за границы московский звонок. «Как ты думаешь, где я?», – спросил с усмешкой на том конце голос. «Судя по звонку – похоже, что в Москве». «Верно, – ответил Лёха. – Если хочешь, приходи ко мне». И я помчался слушать увлекательный рассказ о лёхиных странствованиях.

 

На столе в крохотной кухонке лёхиной квартиры стояло несколько маленьких бутылочек с иностранными этикетками.

– Сухое вино. Бесплатно в самолётё раздавали. Летел «Люфтганзой». – криво ухмыляясь сказал Лёха и пустился описывать каким вкусным обедом с сочным мясом его угощали на борту самолёта.

«Люфтганза». Ничего себе! За столь мизерный срок Лёха не только смог закрепиться в Европе, но даже заработал себе на билет до Москвы в «Люфтганзе». Что-то тут явно было какой-то перебор. Во всяком случае, у меня что-то не очень укладывалось это в голове. Но бутылочки с иностранными и явно не венгерскими этикетками были тут, от этого факта никуда не деться.

– Ну и как там, в «Люфтганзе»? – спросил я.

– Полупустой самолёт был – сообщил Лёха. – Я с одним бизнесменом познакомился пока летел, у которого какие-то дела в Москве. Вообще-то, я так понял, этим рейсом только бизнесмены и летают.

Полупустой самолёт. Это было тяжело представить, учитывая, что в СССР на любой рейс билеты надо было брать с боем за месяц. И далее Лёха начал свой рассказ, который я и воспроизвожу ниже. Конечно, за 18 лет какие-то моменты я уже подзабыл. Некоторые промежуточные населённые пункты, названия которых я привожу, не соответствуют действительности, ибо я не помню, как называется тот или иной городок в Германии. Но основные детали и названия главных городов воспроизвожу именно так, как они были мне рассказаны героем. Конечно, кто-то может усомниться, что всё было именно так. На это я ничего не могу сказать. Доказательств у меня нет. Я просто знаю, что Лёха никогда – ради красного словца – ничего не привирал в рассказах, даже если сам выглядел в рассказе не самым лучшим образом. Итак.

В СССР Лёха не работал на какой-нибудь престижной работе, не фарсовал. Словом, вёл обычную жизнь обычного советского человека. Поэтому больших денег не имел. В связи с чем большого количества валюты купить не мог. Приобрёл он только «на первое время», чтобы можно было что-то купить, где-то переночевать. Лёха был железно уверен, что после того, как попадёт в Центр для иммигрантов в Брюсселе, дальше уже всё пойдёт, как по маслу. А до Брюсселя добраться по любому не так уж долго. Несколько подвело Лёху знание европейских реалий. Он конечно знал про Шенгенские соглашения, поэтому был уверен, что доехать из Австрии в Бельгию через Германию не сложнее, чем проехать на электричке из Москвы до станции Лобня. На самом деле Австрия на тот момент в Европейский союз ещё не вступила. Впрочем, это всё равно было не самым большим препятствием.

Итак, до Будапешта Лёха добрался почти без приключений. Вернее, он сам себе на жопу устроил приключение. Причём, буквально. Из СССР он зачем-то прихватил с собой военный билет – думал, что можно будет его продать. Вкупе с валютной военник представлял из себя объект, желанный для обнаружения таможенниками. Поэтому он взял это всё, свернул в трубочку, засунул полиэтиленовым пакетиком и в туалете, кряхтя, спрятал в укромное место. Самое обидно, как позднее сказал Лёха, что пограничники просто проверили его паспорт и лишь для проформы посмотрели сумку. Так что он мог бы просто положить военник и валюту в карман пиджака. Но как бы то ни было. Так что в путешествии, можно сказать, с самого же начала всё пошло через задницу.

В Будапеште он не стал терять времени и сразу же отправился к населённому пункту на Венгерско-Австрийской границе, который наметил ещё в СССР. Надо отметить, что карту будущих боёв Лёха ещё дома изучил неплохо. Опять же, как позднее отметил Лёха, как выяснилось, границу можно было переходить хоть днём – она практически не охранялась. То есть была оборудована колючкой, но такого, как в СССР, чтобы ходили наряды – этого не было. Но всё равно Лёха переполз под колючкой ночью при свете звёзд. И сразу же направился в сторону ближайшего шоссе, которое, по его прикидкам, проходило недалеко от границы.

Далее Лёха почесал лесом в сторону от границы. Иногда он слышал немецкие голоса, что только усиливало его нежелание выходить на дорогу. Наверное в этот момент он ощущал себя партизаном, собирающимся взорвать немецкий штаб. Шёл Лёха несколько часов. Может быть по дороге вышло бы и быстрее, но он очень не хотел с кем-нибудь встретиться возле границы. Наконец добрался до шоссе. Скоростного. Тут его поджидало первое серьёзное препятствие. Дело в том, что Лёха думал, что стоит ему только проголосовать, как сразу какой-нибудь австрийский бюргер остановится и довезёт его до Вены. Но редкие машины проносились по ночной скоростной автостраде, никак не реагируя на Лехины сигналы. Изрядно уставший, Лёха поплёлся вдоль шоссе, надеясь найти что-нибудь вроде автобусной остановки или типа того.

Наконец он добрёл до «стакана» – отвода на шоссе, на котором теоретически мог кто-нибудь остановится в случае поломки или типа того. К радости Лёхи, спустя некоторое время в самом деле остановилась какая-то легковушка. Лёха обрадовался и на чистом английском языке (как утверждает Бонк), обратился к водителю: «Не могли бы вы меня подвезти до Вены?». Водитель удивился, ничего не понял и даже как бы слегка испугался. И опять же, тут обнаружилась ещё одна нестыковка между Европой иллюзорной и настоящей: проклятая немчура не знала английского языка. Вернее, может и знала, но общаться предпочитала исключительно на немецком. А немецкого Лёха не знал вообще. То есть напрочь. Даже «их бин; ду бист» произнести не мог. Не говоря уже про «энтшульдиген зи» и «гебен зи мир битте цвайн копек».

Несколько отвлекаясь от темы повествования, хочу заметить, что самый мощный пиар Западу в СССР создали сами власти СССР. В разных «политических детективах» (мэйд ин прибалтика) советские режиссёры создали какой-то расхожий штамп на жизнь западного человека. Этот человек должен быть обязательно в джинсах, курить исключительно «Marlboro», пить Coca-Cola и джин с красивой этикеткой, проводить свободное время в барах у стойки. Этот образ тиражировался из фильма в фильм и не удивительно, что в конце-концов то представление о Европе, которое сидело в голове советских граждан и реальная Европа очень и очень сильно стали не совпадать. И вот эту истину Лёха стал постигать по мере разворачивания боевых действий.

В общем, водитель не понимал лёхиного английского или делал вид, что не понимает. Но слово «Вена» – оно и в Африке, «Вена». В общем, кое как при помощи интернационального языка жестов Лёха пояснил общее направление своего движения и ту роль, которую он отводит водителю и его автомобилю в своих планах. В итоге австриец, который оказывается остановился просто чтобы отлить на обочине, Лёху согласился до Вены подбросить. В итоге почти под самое утро Лёха наконец-то попал в столицу Австрии, взятую советскими войсками 13 апреля 1945 года. Водитель наотрез отказался брать доллары, которые совал ему благодарный Лёха, жестом указал на какое-то здание, оказавшееся гостиницей, и укатил восвояси. Кстати, тут же Лёха сделал и открытие № 3 – в Европе доллары не являются основным платёжным средством. Вообще, надо отметить, что до этого момента мы в СССР вообще как-то не знали всех этих таинств обмена валюты. И не сказать, что эта операция была Лёхе по началу понятной.

Короче, уставший Лёха сдуру снял какой-то дорогой номер в гостинице и завалился спать. Но всё же лёхин план в общем и целом функционировал – всего за одну ночь он вероломно без предупреждения нарушил государственную границу Австрии и оказался в Вене.

Проснувшись на следующий день (вернее, строго говоря, в этот же), Лёха оделся и отправился на вокзал. Рассказывая мне о путешествии, Лёха отметил крайнюю чистоту вокзала и прилегающей территории. Также незамеченными не остались кучки австрийских бичей (бомжей), тусовавшихся возле вокзала. «Но гораздо чище наших и одеты в фирмУ» – с усмешкой отметил он. (фирмА – «фирменная одежда», т.е. одежда западных производителей. Советский сленг. – прим. Авт.)

На вокзале его ожидал ещё один неприятный сюрприз (после сюрприза, связанного с обменом валюты и боязнью, что его обманули с курсом). Как выяснилось, прямо из Вены в Брюссель отправиться нельзя. И даже в Германию нельзя. Вернее можно, но надо иметь документы – Австрия, как я уже сказал, на тот момент ещё не была в ЕС. Да и вообще выяснилось, что проклятые капиталисты за билет до какого-нибудь Мюнхена дерут с трудящихся всех стран просто неслыханные деньги. Такого подвоха от капиталистических акул Лёха не ожидал. Ну то есть он конечно предполагал, что дорога от Вены до Брюсселя будет несколько дороже, чем путешествие на электричке от Москвы до 7-й пригородной зоны. Но реальность превзошла все самые смелые ожидания.

И тогда у Лёхи созрел новый коварный план. После того, как незаконное нарушение государственной границы сошло ему с рук, он решил точно также незаконно пересечь ещё одну границу – Германии. Лёха стал входить во вкус преступной деятельности. К тому же так и дешевле выходило. План был прост, как всё гениальное. Он покупает билет на поезд «Вена-Кёльн» (ну или куда-то типа того), но только до границы. В связи с чем с него соответствующие документы не требуют. А на границе он залезает в туалет и далее путешествует уже в туалете. Ну по крайней мере, сколько можно будет. К тому же, как решил Лёха, надо только миновать границу, а потом из туалета можно будет выйти.

Так он и поступил. У Лёхи вообще дела никогда не расходились с его планами. На станции, до которой у него был билет, Лёха не вышел, а залез в туалет. Оттуда он наблюдал, как поезд пересёк границу. Насколько он мог судить, сидя в туалете, никакой пограничной проверки не было. Поезд недолго постоял на какой-то станции и понесся дальше.

Лёха было уже собрался покидать своё убежище, как вдруг кто-то извне стал ломиться в туалет. Лёха было решил, что кто-то из пассажиров желает справить большую или малую физиологическую потребность, но как-то уж очень резко некто стремился попасть в туалет. У человека были явно очень серьёзные причины попасть внутрь. Лёха произнёс громко: «Уан минет», ожидая, что неизвестный испугается и если не убежит, то во всяком случае прекратит свои попытки прорваться на данном направлении. Однако вопреки ожиданиям, замок вдруг залязгал и дверь распахнулась. Лёха ошарашено уставился на человека в форме, а тот также удивлённо смотрел на него. Человек в форме держал в руках специальный ключ от туалета. Ситуация была явно непростой.

Человек в форме произнёс что-то вроде «Банкарте» и Лёха понял, что должен немедленно что-то предъявить. Он решил предъявить свой паспорт с венгерской визой. Человек в форме энергично затряс головой «нейн, нейн, банкарте!». Тут и дурак догадался бы, что требуется не паспорт, а билет. Билета у Лёхи не было и он решил рассказать всю горькую правду.

Лёха сообщил, что является известным советским диссидентом, которого преследует КГБ и что спасаясь от коварных советских агентов-убийц, он вынужден был сесть в этот вагон. Человек в форме, судя по всему, ни бельмеса не понимал, поскольку Лёха повёл своё повествование на английском языке (или делал вид, что не понимал), но слова «Совьетюнион», «кейджиби» и советский паспорт давали почву для размышлений.

В общем, как показалось Лёхе, кондуктор – а это был кондуктор из новой бригады, которая села после границы – ему посочувствовал. Но однако далее сочувствия дело не шло. Лёха понял, что ему предложено прибрести билет и далее скрываться от агентов «кейджиби» с оплаченным билетом в кармане. На это Лёха никак пойти не мог, ибо покупка такого билета пробила бы ужасающую дыру в его скромных золотовалютных запасах. В итоге кондуктор высказал сожаление (насколько Лёзха понял его англо-немецкую тарабарщину) и предложил покинуть поезд на ближайшей же остановке. В виду совершенно беспрецедентной ситуации и в качестве солидарности с советскими политзаключёнными контролёр был согласен не взимать с Лёхи штраф. Ну и то, как говорится, хлеб.

К счастью, поезд был, как у нас говорится, дальнего следования, а потому отмотал по Бундесрепублике довольно изрядно в сторону от австрийской границы, прежде чем Лёха под давлением обстоятельств был вынужден покинуть чистенький ухоженный вагон. Оказавшись на платформе какого-то Кирхберг-ан-дер-Ягста, Лёха крепко призадумался, что делать далее. Агентов «кейджиби» в пределах прямой видимости замечено не было. Но ситуация от этого легче не становилась.

 

ёха призадумался, и было отчего. Он оказался в незнакомой местности, практически не зная языка (на русском и английском местные жители упорно не желали общаться), да к тому же ещё с очень скромными финансами, если не сказать более. Строго говоря, денег было только на то, чтобы купить билет на поезд до Брюсселя из какого-нибудь не очень удалённого от Брюсселя города, ну и плюс на какое-никакое питание. Гостиницы в бюджет уже не вписывались. Было отчего встревожиться.

С другой стороны, могло быть и хуже. Несомненным плюсом было то, что ранняя весна в Германии оказалась значительно теплее, чем в России. Да и вообще, говоря по правде, добраться из Кирхберг-ан-дер-Ягста до Брюсселя – это совсем не то же самое, что добраться, скажем, и Смоленска до Токио. Расстояния были в общем-то не слишком ужасными. В принципе, будь у Лёхи мотоцикл, он бы покрыл это расстояние, наверное, максимум за сутки. Но мотоцикла не было. Приходилось рассчитывать только на собственную мускульную силу.

В итоге Лёха решил отправиться своим ходом, рассчитывая на сердобольных немцев, которые смогут его подвести на попутках. Эту часть рассказа я помню несколько смутно, поскольку ничего особо интересного Лёха не рассказал. Описал просто свои довольно мрачные впечатления, как он топал по сельской местности, а дорога с обоих сторон была огорожена заграждениями, так что ни влево, ни вправо не свернёшь. Частные владения. Практически никто его не подбрасывал. Тут его описания походили чуть ли не на Кафку. «Людей нет. Время от времени открывается какой-нибудь автоматизированный гараж, оттуда вылетает машина и уносится прочь. Никто не останавливается. Магазинов нет – все гоняют на машинах в ближайший город», – так он описывал свои впечатления. В этом месте я искренне огорчился, что там не было меня. Уж я бы отвёл душу, гуляя по маленьким немецким городкам с фахверковыми постройками. Но Лёху средневековая архитектура волновала мало.

В итоге он всё-таки добрался до какого-то довольно крупного города. Обследовав город, Лёха обнаружил православную церковь. Священник то ли был русским, то ли понимал по-русски. Лёха поделился со служителем культа своими бедами. Священник посочувствовал, но ничем особым помочь не смог. Дал немного денег. «На пару бутербродов», – саркастически заметил Лёха.

Как бы то ни было, он добрался до города, из которого можно было ехать прямо до Брюсселя. Путешествие по сельской Германии Лёху вымотало изрядно. Он почти не спал несколько суток. Если вдуматься, то это не такое уж маловажное обстоятельство. Например, я сейчас могу спать в сутки по 4-5 часов длительное время, а порой могу и вообще сутками не спать, если надо, и при этом работоспособность не очень падает. А когда-то, до армии, мне казалось, что не поспать хотя бы восемь часов в сутки – это просто ужас. Лёха в армии не служил, а потому к такого рода испытаниям готов не был. В общем, уже не особо считаясь с тем, сколько у него остаётся денег, он купил билет до Брюсселя. Куда и убыл без всяких приключений, ибо Бельгия и Германия на тот момент уже входили в единую Шенгенскую зону.

В Брюссель Лёха прибыл в пятницу. Это очень важное обстоятельство. В поезде немного отдохнул, хотя не то чтобы очень. Ибо отдыхать Лёха любил в кровати со всеми удобствами. А в сидячем вагоне, хоть он и на европейский стандарт оборудованный, всё-таки особо не выспишься.

В общем, выгрузившись из вагона на станции Брюссель-Товарный (шучу), Лёха начал наводить справки на предмет поиска заветного Центра эмиграции. Лёха, он такой был – целеустремлённый. Другой бы, впервые вырвавшись из СССР в Европу, расчувствовался бы, пошёл бы памятники всякие смотреть и прочее, а Лёха, нет. Он и в Брюсселе себя вёл, словно в Москве, когда надо было отправиться в какое-нибудь учреждение за справкой.

В столице НАТО людей, знающих английский, было найти проще, чем в каком-нибудь Роммерскирхене; или Розеллерхайде; не говоря уже про Клайненбройх. Ну ладно, не суть. В итоге Центр всемирной эмиграции (или как он там называется) был найден. Но, увы, найден он был уже после того, как рабочее время закончилось и чиновники разбежались со службы в свои брюссельские дома. Секьюрити предложили Лёхе возвращаться со своей челобитной в понедельник. Положение было близким к критическому. В Кирхберг-ан-дер-Ягсте у Лёхи хотя бы деньги ещё были, да и не такой он был усталый. А здесь – ни денег, ни былой бодрости. Если бы дело было не в Бельгии, а в Дании, Лёха был бы вылитой Тенью отца Гамлета.

Финал пятницы, суббота и воскресенье прошли как в тумане. Лёха бесцельно бродил по улицам Брюсселя, а ночевал на вокзале. Вернее, ночёвкой это даже в первом приближении нельзя было назвать. Лёха измотался изрядно. Узкие улицы Брюсселя неожиданно стали оказывать на него гнетущее впечатление. «Постоянно хотелось выйти на какую-нибудь московскую просторную площадь», – сказал он мне. Да ещё влажность воздуха. Фландрия хренова, етитть её.

Я в Брюсселе не был. Наверное там тоже есть площади. То есть даже наверняка. Не думаю, что там уж все улицы такие узкие, чтобы прямо задыхаться. Но на Лёху накатила самая настоящая ностальгия по Родине. А общая усталость и отсутствие денег только усиливали это чувство. Но воля у Лёхи была. И раз решившись на что-то, он доводил задуманное до конца. Поэтому скорее больше из привычки не бросать дело на полпути, чем из потребности получать убежище, Лёха в понедельник утром прибыл в брюссельский Центр эмиграции. Там его ждал сюрприз.

Как-то я не спросил у Лёхи, как выглядел этот Центр, но у меня сложилось впечатление, что это что-то весьма обширное, в плане занимаемых квадратных метров. Что-то вроде лагеря, который расположен не в самом Брюсселе, а где-то в окрестностях. Там одновременно могли находиться до нескольких тысяч человек. Описывая мне, что он увидел в этом лагере, Лёха сделал драматическую паузу, а потом произнёс: «Там были только негры и арабы. Негры и арабы. И ни одного белого». В 1991 году для меня это был шок. Я чего угодно ожидал, но только не того, что в центре Европы в лагере ждут очереди для натурализации тысячи выходцев из Африки. С другой стороны, скорее всего именно это обстоятельство сильно помогло Лёхе. Ибо, согласитесь, быть единственным белым среди тысяч чёрных, общаясь с белой администрацией – это более выигрышно. Возникает нечто вроде расовой солидарности.

Лёхой занялась какая-то довольно молодая и довольно симпатичная, как сказал Лёха, бёльгийка. По-английски она говорила отлично. Чиновница эмигрантского Центра внимательно выслушала предварительные пожелания Лёхи по поводу получения политического убежища. После чего резанула правду-матку, не жалея израненной лёхиной души и его обнажённых нервов. Как выяснилось, о предоставлении политического убежища речи быть не может, поскольку СССР уже не считался страной, в которой людей преследуют по политическим мотивам. Увы и ах, но ничего поделать нельзя. Выяснилось, что большая часть негров и арабов, которые в настоящий момент находятся в лагере, попали в Бельгию незаконно и просто ожидают, когда их депортируют. Однако депортация проходит упрощённо: полицейские довозят нелегала до границы (как правило, французской) и там оставляют. Девяносто процентов после этого снова едут в Брюссель.

«Ну а остальные?» – поинтересовался Лёха. Остальные – это те, кто прибыли из стран с разрушенной экономикой и рассчитывают на получение вида на жительство. Ну, типа «дети голодающего Поволжья». «Разрушенная экономика? Так ведь это прямо про СССР», – тут же отреагировал Лёха. У него забрезжила надежда. Но чиновница разочаровала его, сказав, что есть перечень стран – в основном африканских – граждане которых считаются пострадавшими от местных экономических условий и имеющих в связи с этим право на получение вида на жительство или ещё чего-то в этом роде. Тем не менее Лёха заполнил какие-то формы и анкеты и ему было предложено явиться для нового собеседования в среду.

Хорошее дело, ещё двое суток Лёха должен был как-то протянуть почти без всяких денег. В общем к вечеру он окончательно пал духом и пришёл к выводу, что единственное, что ему остаётся – это вернуться домой. Но хорошо сказать – вернуться. Как это сделать без денег? Послонявшись ещё немного по улицам, Лёха снова разработал план и стал искать полицейский участок. Найдя участок, он решительно двинулся сдаваться бельгийским властям.

В участке было несколько полицейских, в том числе одна женщина. Они о чём-то шутили. Лёха подошёл к стойке. Дежурный вежливо и даже учтиво улыбнулся. «Я гражданин Советского Союза. Нахожусь на территории Бельгии незаконно» – чеканно произнёс Лёха заранее подготовленную фразу. «Совьет юнион?» – офицер удивленно пострел на Лёху, а потом обернулся и что-то сказал своим товарищам. Те подошли. Лёха повторил свое важно сообщение. Выяснилось, что по-английски кое-как умеет говорить только женщина. Лёха протянул ей свой паспорт. Она повертела его в руках и недоумённо вернула. Полицейские совершенно не понимали, чего хочет от них Лёха. Лёха постарался растолковать полицейским, что они должны немедленно задержать его и начать процедуру по экстрадиции на родину. Женщина-полицейский в ответ постаралась втолковать Лёхе, что этим полицейские не занимаются, что этим занимаются какие-то другие службы. Лёха понял, что этим бельгийским полицейским глубоко фиолетово, что он находится здесь, в Брюсселе, с советским паспортом и венгерской визой. Ужасное по советским меркам преступление, здесь, в Брюсселе, как-то мало заботило полицию.

Тогда Лёха сменил тактику. Он рассказал про центр эмиграции и аудиенцию в этом центре в среду. И попросился переночевать. И всё-таки, в его положении – выходца из СССР – были свои плюсы. В 1991 году в Европе русские были ещё редкостью. Поэтому, видимо, вызывали сочувствие. В итоге бельгийские полицейские предоставили Лёхе на две ночи одну из пустующих камер. Но предупредили, что в 6 утра он должен покидать участок. В камере Лёхе понравилось – она была чистой и даже уютной. В буйную молодость ему не раз доводилось бывать в московских отделениях милиции – никакого сравнения. Его даже накормили.

В среду он снова прибыл в Центр. Но намерений задерживаться в Европе у Лёхи уже не было. Он хотел домой. О чём и заявил чиновникам – не могут ли они ему посодействовать вернуться на родину. В общем, интерес к русским с одной стороны и нечто вроде расовой солидарности с другой сделал свой дело: чиновники Центра озаботились доставкой Лёхи домой, то бишь в Москву. Однако бюрократия – она и в Бельгии бюрократия. Поэтому всё это не могло закончится за один день, а требовало нескольких недель, как минимум. На всё это время Лёху поселили не в лагерь с неграми и арабами, а направили в ночлежку, в которой жили бельгийские бомжи.

В ночлежке Лёхе понравилось. Его заселили одного в уютную комнату на двух человек. В комнате, как он рассказывал, было аккуратно. Мебель пластиковая, простыни, одеяла, всё чистое и в полном порядке. По оценке Лёхи эта бельгийская ночлежка была не хуже, чем советская гостиница средней руки.

Порядки в ночлежке были следующие. Ровно в 8 утра всех постояльцем будили, кормили бесплатно и дальше они должны были сваливать из ночлежки до вечера в поисках работы. Жить в ночлежке можно было лишь какое-то определённое время (несколько недель, вроде бы). За это время постоялец должен был найти себе работу и какое-то постоянное место для жилья. Лёха, понятное дело, был на особом положении – ему работу искать было не нужно. Да к тому же он сошёлся с директором этой ночлёжки (или как там его), довольно общительным бельгийцем лет 30, сносно говорившим по-английски. Бельгиец даже несколько раз водил Лёху в кино. Правда Лёха всё равно ни бельмеса не понял.

По вечерам постояльцы собирались в ночлежке и ужинали. На ужин бесплатно подавали нарезки разных салями и сыра с булочками. Запивалось всё чем-то вроде Кока-колы и соками. Вино и пиво были запрещены и карались изгнанием. После ужина вся орава садилась в общем зале и смотрела телевизор. «Там все телепрограммы – это почти сплошь что-то вроде Поля чудес, – рассказывал мне Лёха. – Все смотрят, обсуждают, постоянно смеются. А у меня такое чувство было, что я с умалишёнными сижу». Ну в общем, этот период лёхиной одиссеи был спокоен и безмятежен. Он вновь ощутил себя, словно в Совдепе, где всё гарантированно и всё за него решают. Но это его уже не напрягало.

Бельгийские чиновники из Центра эмиграции первое же, что сделали – это связались с советским посольством. В посольстве ответили, что оплачивать обратную дорогу Лёхе правительство СССР не будет. В общем, говоря без экивоков, ответили, что им на Лёху наплевать. Да в общем, в 1991 году в самом деле советским посольским чиновникам было явно не до какого-то Лёхи. Да и, строго говоря, советских законов он не нарушал, поскольку выехал из страны по легальной визе.

После этого завертелись колёсики бельгийской бюрократической машины. Как позднее сказал Лёхе один из чиновников: то, что было сделано для него – никогда ранее ни для кого не делалось. В чём тут дело – чёрт его разберёт. Может быть и в самом деле бельгийские сотрудники эмиграционного центра так затрахались общаться с неграми и арабами, что им было приятно сделать что-то для белого человека, да ещё русского. А может были другие причины. Но обратную дорогу Лёхе полностью оплатило бельгийское правительство.

Когда все формальности были улажены – а помимо прочего Лёхе ещё сделали какую-то временную визу, чтобы у него не было проблем с таможней на родине – за Лёхой в ночлежку приехал специальный чиновник. С этим чиновником Лёха отправился в аэропорт. Там они погрузились на рейс до Германии (не помню промежуточный аэропорт, типа Гамбурга что-то). В немецком аэропорту чиновник проследил, чтобы Лёха сел в самолёт Люфтганзы, летящий в Москву. И Лёха покинул Европу. Чтобы вернуться в СССР, который он покинул с таким трудом. Впрочем, Совдепу оставалось жить совсем недолго.

Вот и вся история. Конечно, можно сказать, что Лёха проявил слабину, отказавшись от задуманного – а некоторые друзья его в этом и обвинили. Может быть лучше было бы ему там остаться и как-нибудь устроиться. Чёрт его знает. Жалеет ли он сейчас об этом? Я не знаю. Уже несколько лет, как я потерял Лёху из вида и что с ним сейчас, я не знаю.

Как-то раз – уже после своей европейской одиссеи – он совершил несколько странную процедуру. Взял и выписал на бумаге имена всех людей, с которыми когда-либо был знаком за свою жизнь, даже мимолётно. Он пару недель тщательно вспоминал всех, выписывая в столбик имя, за именем. У него получилось порядка десятка листов. Когда он вспомнил всех, он сжёг эти листы. Как он мне объяснил, так он освободился от духовной связи с людьми, про которых он хочет забыть навсегда. Он просто выкинул часть своей жизни, как ненужный хлам. Где он сейчас, что с ним – это не знает ни один из тех, кто знал его прежде.