Максим Горький. Мещане
Вечер, около пяти часов. В окна смотрит осенний сумрак. В большойкомнате - почти темно. Татьяна, полулежа на кушетке, читает книгу, Поля устола - шьет. Татьяна (читает). "Взошла луна. И было странно видеть, что от нее,такой маленькой и грустной, на землю так много льется серебристо-голубого,ласкового света"... (Бросает книгу на колени себе.) Темно. Поля. Зажечь лампу? Татьяна. Не надо! Я устала читать... Поля. Как это хорошо написано! Просто так... и грустно... за душуберет... (Пауза.) Ужасно хочется знать - какой конец? поженятся они - ильнет? Татьяна (с досадой). Не в этом дело... Поля. А я бы такого не полюбила... нет! Татьяна. Почему? Поля. Скучный он... И всё жалуется... Неуверенный потому что...Мужчина должен знать, что ему нужно делать в жизни... Татьяна (негромко). А... Нил - знает? Поля (уверенно). Он знает! Татьяна. Что же? Поля. Я... не могу вам это рассказать... так просто, как он говорит...Но только - дурным людям... злым и жадным - плохо будет от него! Не любитон их... Татьяна. Кто - дурен? И кто - хорош? Поля. Он Знает!.. (Татьяна молчит, не глядя на Полю. Поля, улыбаясь,берет книгу с ее колен.) Хорошо это написано! Она очень ужпривлекательная... такая прямая, простая, душевная! Вот как видишьженщину-то, в милом образе описанную, так и сама себе лучше кажешься... Татьяна. Какая наивная... смешная ты, Поля! А меня - раздражает всяэта история! Не было такой девушки! И усадьбы, и реки, и луны - ничеготакого не было! Всё это выдумано. И всегда в книгах описывают жизнь нетакой, какая она на самом деле... у нас, у тебя, например... Поля. Пишут про интересное. А в нашей жизни - какой интерес? Татьяна (не слушая, с раздраженьем). Мне часто кажется, что книгипишут люди... которые не любят меня и... всегда спорят со мной. Как будтоони говорят мне: это лучше, чем ты думаешь, а вот это - хуже... Поля. А я думаю, что все писатели непременно добрые... Посмотрела бы яна писателя!.. Татьяна (как бы сама с собою). Дурное и тяжелое они изображают не так,как я его вижу... а как-то особенно... более крупно... в трагическом тоне.А хорошее - они выдумывают. Никто не объясняется в любви так, как об этомпишут! И жизнь совсем не трагична... она течет тихо, однообразно... какбольшая мутная река. А когда смотришь, как течет река, то глаза устают,делается скучно... голова тупеет, и даже не хочется подумать - зачем рекатечет? Поля (задумчиво глядя пред собой). Нет, Я бы посмотрела на писателя!Вы читали, а я нет-нет да в подумаю - какой он? Молодой? старый? брюнет?.. Татьяна. Кто? Поля. Вот этот писатель... Татьяна. Он умер... Поля. Ах... жалко как! Давно? Молодой? Татьяна. Средних лет. Он пил водку... Поля. Бедненький... (Пауза.) И почему это - умные люди пьянствуют? Вотэтот, нахлебник ваш, певчий... он ведь умный, а - пьет... почему это? Татьяна. Жить скучно... Петр (заспанный, выходит из своей комнаты). Экая тьма! Кто это сидит? Поля. Я... и Татьяна Васильевна... Петр. Что ж вы огонь не зажжете? Поля. Мы сумерничаем... Петр. В мою комнату от стариков запах деревянного масла проходит...Должно быть, от этого во сне видел, будто плыву по какой-то реке, а вода вней густая, как деготь... Плыть тяжело... и я не знаю - куда надо плыть...и не вижу берега. Попадаются мне какие-то обломки, но когда я хватаюсь заних - они рассыпаются в прах... гнилые, трухлявые. Ерунда... (Насвистывая,шагает по комнате.) Пора бы чай пить: Поля (зажигая лампу). Пойду, похлопочу... (Уходит.) Петр. По вечерам у нас в доме как-то особенно... тесно и угрюмо. Всеэти допотопные вещи как бы вырастают, становятся еще крупнее, тяжелее... и,вытесняя воздух, - мешают дышать. (Стучит рукой в шкаф.) Вот этот чуланвосемнадцать лет стоит на одном месте... восемнадцать лет... Говорят -жизнь быстро двигается вперед, а вот шкафа этого она никуда не подвинула нина вершок... Маленький я не раз разбивал себе лоб о его твердыню... итеперь он почему-то мешает мне. Дурацкая штука... Не шкаф, а какой-тосимвол... чёрт бы его взял! Татьяна. Какой ты скучный, Петр... Тебе вредно жить так... Петр. Как это? Татьяна. Ты нигде не бываешь... только наверху у Лены... каждый вечер.И это очень беспокоит стариков... (Петр, не отвечая, ходит и свищет.)Знаешь - я стала сильно уставать... В школе меня утомляет шум ибеспорядок... здесь - тишина и порядок. Хотя у нас стало веселее с тойпоры, как переехала Лена. Да-а, я очень устаю! А до праздников ещедалеко... Ноябрь... Декабрь. (Часы бьют, шесть раз.) Бессеменов (высовывая голову из двери, своей комнаты). Засвисталикозаченьки! Прошение-то, поди-ка, опять не написал? Петр. Написал, написал... Бессемёнов. Насилу-то удосужился... эхе-хе! (Скрывается.) Татьяна. Какое это прошение? Петр. О взыскании с купца Сизова 17 р. 50 к. за окраску крыши насарае... Акулина Ивановна (выходит с лампой). А на дворе-то опять дождик пошел.(Подходит к шкафу, достает из него посуду и накрывает на стол.). Холодно унас чего-то. Топили, а холодно. Старый дом-то... продувает... охо-хо! Аотец-то, ребятишки, опять сердитый... поясницу, говорит, ломит у него. Тожестарый... а всё неудачи да непорядки... расходы большие... забота. Татьяна (брату). Ты вчера у Лены сидел?.. Петр. Да... Татьяна. Весело было? Петр. Как всегда... пили чай, пели... спорили... Татьяна. Кто с кем? Петр. Я с Нилом и Шишкиным. Татьяна. По обыкновению... Петр. Да. Нил восторгался процессом жизни... ужасно он раздражаетменя... проповедью бодрости, любви к жизни... Смешно! Слушая его, начинаешьпредставлять себе эту никому не известную жизнь... чем-то вродеамериканской тетушки, которая вот-вот явится и осыплет тебя разнымиблагами... А Шишкин проповедовал пользу молока и вред табака... да уличалменя в буржуазном образе мыслей. Татьяна. Всё одно и то же... Петр. Да, по обыкновению... Татьяна. Тебе... очень нравится Лена? Петр. Н-ничего... она славная... веселая... Акулина Ивановна. Вертушка она! Зряшная ее жизнь! Каждый божий деньгости у нее, чаи да сахары... пляс да песня... а вот умывальника купитьсебе не может! Из таза умывается да на пол воду хлещет... дом-то гноит... Татьяна. А я вчера была в клубе... на семейном вечере. Член городскойуправы Сомов, попечитель моей школы, едва кивнул мне головой... да. А когдав зал вошла содержанка судьи Романова, он бросился к ней, поклонился, какгубернаторше, и поцеловал руку: Акулина Ивановна. Экой бесстыдник, а? Где бы взять честную девушку подручку да уважить ее, поводить ее по зале-то вальяжненько, на людях-то... Татьяна (брату). Нет, ты подумай! Учительница, в глазах этих людей,заслуживает меньше внимания, чем распутная, раскрашенная женщина... Петр. Не стоит замечать таких... пошлостей... Нужно ставить себявыше... А она хоть и распутная, но не красится... Акулина Ивановна. Ты почем знаешь? Лизал ей щеки-то? Сестру обидели, аон за обидчицу заступается... Петр. Мамаша! Будет вам... Татьяна. Нет, при матери совершенно нельзя говорить: (За дверью в сенислышны тяжелые шаги.) Акулина Ивановна. Ну-ну! Окрысились... Ты бы, Петр, чем шаги-товышагивать, самовар втащил... а то Степанида жалуется - тяжело, дескать... Степанида (вносит самовар, ставит его на пол около стола и,выпрямившись, задыхаясь, говорит хозяйке). Ну, и как вам будет угодно, атолько опять говорю - сил моих нет лешего этакого таскать, - ноженькиподламываются... Акулина Ивановна. Что же - особого человека нанять прикажешь? Степанида. Как хотите! Пускай певчий носит - что ему? Петр Васильич,поставь на стол самовар, ей-ей, мочи нет! Петр. Ну, давай... эх! Степанида. Спасибо. (Уходит.) Акулина Иванова. В самом деле, Петя, скажи-ка ты певчему-то, пусть быон самовар-от подавал? Право... Татьяна (тоскливо вздыхает). О боже мой... Петр. А не сказать ли ему, чтоб он воду носил, полы мыл, трубы чистили, кстати уж, белье стирал? Акулина Ивановна (с досадой отмахивается от него рукой). Что зряговоришь? Всё это своим порядком и без него делают... А самовар внести... Петр. Мамаша! Каждый вечер вы поднимаете сей роковой вопрос - вопрос отом, кому носить самовар. И поверьте, что вопрос этот пребудетнеразрешенным до поры, пока вы не наймете дворника... Акулина Ивановна. На кой шут он нужен, дворник? Отец сам дворубирает... Петр. И это называется - скряжничеством. А скряжничать нехорошо, имеяв банке... Акулина Ивановна. Ш-ш! Нишкни! Отец услышит - он те задаст банк! Ты вбанк-то деньги вложил? Петр. Послушайте! Татьяна (вскакивая). Петр, да оставь хоть ты... ведь терпения нехватает... Петр (подхода к ней). Ну, не кричи! Незаметно для себя втягиваешься вэти споры... Акулина Ивановна. Застонали! Слова сказать матери-то нельзя... Петр. Изо дня в день - одно и то же... На душу от этих прений садитсякакая-то копоть, ржавчина... Акулина Ивановна (кричит в дверь своей комнаты). Отец! Иди чай пить... Петр. Когда истечет срок моего отлучения от университета, я уеду вМоскву и, как прежде, буду приезжать сюда на неделю, не больше. За три годауниверситетской жизни я отвык от дома... от всего этого крохоборства имещанской суеты... Хорошо жить одному, вне прелестей родного крова!.. Татьяна. А мне вот некуда ехать... Петр. Я говорю тебе - поезжай на курсы... Татьяна. Ах, зачем мне курсы? Я жить, жить я хочу, а не учиться...пойми! Акулина Ивановна (снимая чайник с самовара, обожгла руку ивскрикивает). Ах, пострели те горой! Татьяна (брату). И я не знаю, не представляю - что значит жить? Как ямогла бы жить? Петр (задумчиво). Н-да, жить надо умеючи... осторожно... Бессеменов (выходит из своей комнаты, и, оглядев детей, садится еестол). Нахлебников звали? Акулина Ивановна. Петя! Позови-ко... (Петр уходит. Татьяна идет к столу.) Бессемёнов. Опять пиленого сахару купили? Сколько раз я говорил... Татьяна. Ну, не всё ли равно, папаша? Бессемёнов. Я говорю не тебе, а матери. Тебе, я знаю, всё равно... Акулина Ивановна. Всего фунт купила я, отец. Целая голова есть, тольконе успели Бессемёнов. Я не сержусь... Я говорю пиленый сахар тяжел и не сладок,стало быть, невыгоден. Сахар всегда нужно покупать головой... и колотьсамим. От этого будут крошки, а крошки в кушанье идут. И сахар самый онлегкий, сладкий... (Дочери.) Ты чего морщишься да вздыхаешь? Татьяна. Ничего, ничего... так... Бессемёнов. А коли ничего, так незачем и вздыхать. Неужто отцовы словатак тяжело слушать? Не для себя ради, а для вас же, молодых, говорим. Мысвое прожили, вам - жить. А когда глядишь на вас, то не понимаешь, как,собственно, вы жить думаете? К чему у вас намерения? Наш порядок вам ненравится, это мы видим, чувствуем... а какой свой порядок вы придумали? Вотон, вопрос? Н-да... Татьяна. Папаша! Подумайте, который раз говорите вы мне это? Бессемёнов. И еще, и без конца, до гроба говорить буду! Ибо -обеспокоен я в моей жизни. Вами обеспокоен... Зря, не подумавши хорошо,пустил я вас в образование... Вот - Петра выгнали, ты - в девках сидишь... Татьяна. Я работаю... я... Бессемёнов. Слыхал. А кому польза от этой работы? Двадцать пять рублейтвои - никому не надобны и тебе самой. Выходи замуж, живи законнымпорядком, - я сам тебе пятьдесят в месяц платить буду... Акулина Ивановна (все время разговора отца с дочерью беспокойновертится на стуле, несколько раз пытается что-то сказать и, наконец,ласково спрашивает). Отец! Ватрушечки... не хочешь ли? От обеда остались...а? Бессемёнов (оборачиваясь к ней, смотрит на нее сначала сердито ипотом, улыбаясь в бороду, говорит). Ну, тащи ватрушки... тащи... Эхе-хе!(Акулина Ивановна бросается к шкафу, а Бессемёнов говорит дочери.) Видишь,мать-то, как утка от собаки птенцов своих, вас от меня защищает... Вседрожит, все боится, как бы я словом-то не ушиб вас... Ба, птичник! Явился,пропащий! Перчихин (является в дверях, за ним молча входит Поля). Мир сему дому,хозяину седому, хозяйке-красотке, чадам их любезным - во веки веков! Бессемёнов. У тебя опять разрешение вина? Перчихин. С горя! Бессемёнов. С какого это? Перчихин (рассказывает, здороваясь). Зяблика продал сегодня... Тригода держал птицу, тирольской трелью пела, - продал! Почувствовал себя заэтот поступок низким человеком и - растрогался. Жаль птицу, привык...любил... (Поля, улыбаясь, кивает отцу головой.) Бессемёнов. А зачем продавал, коли так. Перчихин (придерживаясь за спинки стульев, ходит вокруг стола). Ценухорошую дали... Акулина Ивановна. А что тебе деньги? Все равно зря промотаешь... Перчихин (усаживаясь). Верно, мать! Деньги мне не к рукам... верно! Бессемёнов. Значит, опять-таки не было резона продавать... Перчихин. Был резон. Слепнуть стала птица... стало быть, скоропомрет... Бессемёнов (усмехаясь). Ты однако не совсем дурак... Перчихин. Рази я это от ума поступил? Это от низости натуры моей... (Петр и Тетерев входят.) Татьяна. А Нил где? Петр. Ушел с Шишкиным на репетицию. Бессемёнов. Где это они играть хотят? Петр. В манеже. Спектакль для солдат. Перчихин (Тетереву). Божьей дудке - почтение! Синиц ловить идем, дядя? Тетерев. Можно. А когда? Перчихин. Хоть завтра. Тетерев. Не могу. Покойник есть... Перчихин. До обедни? Тетерев. Могу. Заходи. Акулина Ивановна! А не осталось ли чего-нибудьот обеда? Каши или в этом роде чего-либо?.. Акулина Ивановна. Изволь, батюшка, есть. Поля, принеси-ка там... (Поля уходит.) Тетерев. Премного благодарен. Ибо сегодня, как вам это известно, необедал я по случаю похорон и свадьбы... Акулина Ивановна. Знаю, знаю... (Петр, взяв налитый стакан, уходит в комнату за аркой, сопровождаемыйиспытующим взглядом отца и недружелюбным Тетерева. Несколько секунд всепьют и едят молча.) Бессемёнов. А хорошо ты, Терентий Хрисанфович, заработаешь в этоммесяце. Почти каждый день покойник. Тетерев. Везет... ничего. Бессемёнов. И свадьбы часто... Тетерев. И женятся усердно... Бессемёнов. Вот накопи деньжат, да и сам женись. Тетерев. Не хочется... (Татьяна уходит к брату, и между ними начинается тихая беседа.) Перчихин. Не женись, не надо! Нашему брату, чудаку, женитьба ни кчему. Лучше пойдем снегирей ловить... Тетерев. Согласен... Перчихин. Расчудесное это занятие - снегирей ловить! Только что снегвыпал, земля словно в пасхальную ризу одета... чистота, сияние и кроткаятишина вокруг. Особенно ежели день солнечный - душа поет от радости! Надеревьях еще осенний лист золотом отливает, а уж ветки серебрецом снежкапухлого присыпаны... И вот на этакую умилительную красоту - гурлы! гурлы! -вдруг с небес чистых стайка красных птичек опустится, цви! цви! цви! Исловно маки расцветут. Толстенькие эдакие пичужки, степенные, вродегенералов. Ходят и ворчат и скрипят - умиление души! Сам бы в снегиряобратился, чтобы с ними порыться в снегу... эх!.. Бессемёнов. Глупая птица, снегирь. Перчихин. Я сам глупый... Тетерев. Рассказано хорошо... Акулина Ивановна (Перчихину). Младенец ты... Перчихин. Люблю птичек ловить! Что есть на свете лучше певчей птицы? Бессемёнов. А ловить ее, птицу-то, грех. Знаешь? Перчихин. Знаю. Но ежели люблю? И ничего кроме делать не умею. Я такполагаю, что всякое дело любовью освящается... Бессемёнов. Всякое? Перчихин. Всякое! Бессемёнов. А ежели кто любит чужую собственность прикарманивать? Перчихин. Это уж будет не дело, а воровство. Бессемёнов. Мм... Оно пожалуй... Акулина Ивановна (зевая). Охо-хо! Скушно что-то... И как это повечерам скушно всегда... Хоть бы ты, Терентий Хрисанфович, гитару своюпринес да поиграл бы... Тетерев (спокойно). При найме мною квартиры, достопочтенная АкулинаИвановна, я не брал на себя обязанности увеселять вас... Акулина Ивановна (не разобрав). Как ты сказал? Тетерев. Громко и внятно. Бессемёнов (с удивлением и досадой). Смотрю я на тебя, Терентий Хрисанфович, и дивуюсь. Человек ты... извини за выражение,совсем... никудышный - никчёмный, но гордость в тебе - чисто барская.Откуда бы? Тетерев (спокойно). Врожденная... Бессемёнов. Чем же ты гордишься-то, скажи на милость? Акулина Ивановна. Так это он - чудачит все. Какая в нем гордость можетбыть? Татьяна. Мама! Акулина Ивановна (встрепенувшись). А? Ты что? (Татьяна укоризненно качает головой.) Акулина Ивановна. Али я опять что не так сказала? Ну, ин будумолчать... Бог с вами! Бессемёнов (обиженный). Ты, мать, осторожнее выражай свои мысли. Мыживем среди лиц образованных. Они на все могут навести критику с точкинауки и высших свойств ума. А мы с тобой люди старые, глупые... Акулина Ивановна (миролюбиво). Что уж там! Конечно уж... они ведьзнают. Перчихин. А это ты, брат, верно сказал. Хоть и в шутку, а верно... Бессемёнов. Я не в шутку... Перчихин. Погоди! Старики - действительно глупый народ... Бессемёнов. Особенно как на тебя посмотришь. Перчихин. Я - не в счет. Я даже так полагаю: не было бы стариков - небыло бы и глупости... Старый человек думает, как сырое дерево горит, -больше чаду, чем огня... Тетерев (улыбаясь). Одобряю... (Поля ласково смотрит на отца и гладит его плечо рукой.) Бессемёнов (угрюмо). Так, так! Ну, ври дальше... (Петр и Татьяна, прерывая свою беседу, с улыбкой смотрят наПерчихина.) Перчихин (воодушевленно болтает). Старики, главное дело, упрямые! Он,старик, и видит, что ошибся, и чувствует, что ничего не понимает, носознаться в том - не может. Гордость! Жил, дескать, жил, одних штанов,может, сорок штук износил и вдруг - понимать перестал! Как так? Обидно! Ну,он свое и долбит - я стар, я прав. А куда уж? Ум стал тяжелый у него... А умолодых - ум быстрый, легкий... Бессемёнов (грубо). Ну, ты заврался однако... Ты вот что мне скажи:коли мы глупы, стало быть - надо нас учить уму-разуму? Перчихин. Где там? В камни стрелять - стрелы терять... Бессемёнов. Погоди, не перебивай! Я постарше тебя. Я говорю: чего жебыстрые-то умы по углам от нас, стариков, разбегаются, да оттуда смешныерожи показывают, а говорить с нами не хотят? Вот ты и подумай... И я пойдуподумаю... один, коли глуп я для вашей компании. (с шумом отодвигает свойстул и в дверях своей комнаты говорит)... образованные мои дети... (Пауза.) Перчихин (Петру и Татьяне). Ребятишки! Вы чего старика обижаете? Поля (улыбаясь). Да это ты его обидел... Перчихин. Я? в жизнь ни разу никого не обижал... Акулина Ивановна. Эх, братцы! Нехорошо у нас... За что старикаобидели? Все надутые, все недовольные... а он - стар, ему покой нужен...его уважать надо бы... Ведь отец... Пойду к нему. Палагея, ты вымойпосуду-то... Татьяна (подходя к столу). И за что на нас рассердился отец? Акулина Ивановна (в дверях). А ты больше бегай от него... умная! (Поля моет посуду, а Тетерев, облокотясь о стол, тяжелым взглядомсмотрит ей в лицо. Перчихин идет к Петру и присаживается у стола. Татьянамедленно уходит в свою комнату.) Поля (Тетереву). Вы что смотрите на меня... так? Тетерев. Так... Перчихин. О чем думаешь, Петя? Петр. Куда бы уйти... Перчихин. Давно я хочу тебя спросить, скажи ты мне, пожалуйста: чтотакое канализация? Петр. Ну, зачем тебе? Рассказывать это так, чтоб ты ясно понял, -долго... и скучно... Перчихин. А ты сам-то знаешь все-таки? Петр. Знаю... Перчихин (недоверчиво глядя в лицо Петра). Мм... Поля. Как долго не идет Нил Васильевич... Тетерев. Какие у вас хорошие глаза... Поля. Вы это и вчера говорили. Тетерев. Скажу и завтра... Поля. Зачем? Тетерев. А не знаю... Вы, может быть, думаете, что я влюблен в вас? Поля. Господи! Ничего я не думаю. Тетерев. Ничего? Жаль? Вы подумайте... Поля. Да... о чем? Тетерев. Ну, хоть бы о том, чего ради я пристаю к вам? Подумайте искажите мне... Поля. Какой вы чудак! Тетерев. Знаю... Вы говорили мне это. Я тоже повторю вам - уходитеотсюда! Вам вредно бывать в этом доме... уходите! Петр. Вы объясняетесь в любви? Может быть, мне уйти? Тетерев. Нет, не беспокойтесь! Я не считаю вас предметомодушевленным... Петр. Неостроумно... Поля (Тетереву). Какой вы задира! (Тетерев отходит в сторону и внимательно прислушивается к разговоруПетра и Перчихина.) Татьяна (выходит из своей комнаты, кутаясь в шаль, садится за пианинои спрашивает, разбирая ноты). Нил еще не пришел? Поля. Нет... Перчихин. Скушновато... Да, вот что, Петя: прочитал я прошлый раз влистке, будто в Англии летающие корабли выстроены. Корабль будто какследует быть, но ежели сел ты на него, надавил эдакую кнопку - фию! Сейчасэто поднимается он птицей под самые под облаки и уносит человека неизвестнокуда... Будто очень многие англичаны без вести пропали. Верно это? Петя? Петр. Ерунда! Перчихин. А печатают... Петр. Мало ли ерунды печатают. Перчихин. Много разве? (Татьяна тихо наигрывает что-то грустное.) Петр (c досадой). Конечно, много! Перчихин. Ты не сердись. И что это, в самом деле, все вы, молодые, нанас, подержанных людей, свысока глядите? И даже никак говорить не желаете?Нехорошо! Петр. Дальше!.. Перчихин. Дальше вижу я, что надо мне уходить. Надоел. Поля, ты скородомой пойдешь? Поля. Вот уберусь только... (Выходит из комнаты, сопровождаемаявзглядом Тетерева.) Перчихин. Н-да... Забыл ты, Петя, как мы с тобой, бывало, чижиковловили. В ту пору любил ты меня... Пётр. Я и теперь... Перчихин. Вижу, чувствую... как ты теперь! Пётр. Я в то время леденцы и пряники любил, а теперь в рот не беру... Перчихин. Понимаю... Дядя Терентий! Идем пиво пить? Тетерев. Не расположен... Перчихин. Ну, я один. В кабачке - весело. В кабачке - просто. А у вас- с тоски помрешь, не в комплимент вам будь сказано. Ничего вы неделаете... никаких склонностей не имеете... А то давайте в карты играть? Всвои козыри? Как раз четверо... (Тетерев смотрит на Перчихина и улыбается.)Не желаете? Ну, воля ваша... Стало быть, прощайте! (Подходя к Тетереву,щелкает себя по горлу.) Идем? Тетерев. Нет... (Перчихин уходит, безнадежно махая рукой. Несколько секунд тишины.Отчетливо слышны тихие ноты пьесы, которую медленно разбирает Татьяна.Петр, лежа на кушетке, вслушивается и насвистывает мелодию. Тетерев встаетсо стула и ходит по комнате. В сенях, за дверью, с громом падает что-тожелезное - ведро или самоварная труба. Слышен голос Степаниды: "Куда течёрт понес"...) Татьяна (не прерывая игры). Как долго Нил не приходит... Петр. Никто не идет... Татьяна. Ты ждешь Елену?.. Петр. Кого-нибудь... Тетерев. Никто к вам не придет... Татьяна. Какой вы всегда мрачный... Тетерев. Никто не придет к вам, ибо у вас нечего взять... Петр. Так говорит Терентий Богословский... Тетерев (настойчиво). Замечаете ли вы, что у пьяненького, подержанногоптичника - жив дух и жива душа его, тогда как вы оба, стоя на пороге жизни,- полумертвы? Петр. А вы? Вы о себе какого мнения? Татьяна (вставая со стула). Господа, оставьте! Ведь уж это было, было!Вы спорили об этом... Петр. Мне нравится ваш стиль, Терентий Хрисанфович... И нравится вашароль - роль судьи всех нас... Но я желал бы понять - почему именно эту рольвы играете... Вы говорите всегда так, точно читаете нам акафист заупокой... Тетерев. Таковых акафистов не бывает... Петр. Ну, все равно. Я хочу сказать - вот вы не любите нас... Тетерев. Очень... Петр. Спасибо за откровенность. (Входит Поля.) Тетерев. Кушайте на здоровье. Поля. Чем вы угощаете? Татьяна. Дерзостями... Тетерев. Правдой... Поля. А я хочу идти в театр... Не пойдет ли кто со мной? Тетерев. Я... Петр. Что сегодня? Поля. "Вторая молодость"... Идемте, Татьяна Васильевна? Татьяна. Нет... Я в этот сезон едва ли буду ходить в театр. Надоело.Меня злят, раздражают все эти драмы с выстрелами, воплями, рыданиями.(Тетерев ударяет пальцем по клавише пианино, и по комнате разливаетсягустой, печальный звук.) Все это неправда. Жизнь ломает людей без шума, безкриков... без слез... незаметно... Петр (угрюмо). Разыгрывают драмы на тему о страданиях любви, и никтоне видит тех драм, которые терзают, душу человека, стоящего между "хочу" и"должен"... (Тетерев, улыбаясь, продолжает бить по клавишам басов.) Поля (смущенно улыбаясь). А мне нравится в театре... ужасно. Вот,например, Дон Сезар де Базан, испанский дворянин... удивительно хорошо!Настоящий герой... Тетерев. Я похож на него? Поля. Ой, что вы! Совсем ни капли!.. Тетерев (усмехаясь). Эх... жаль! Татьяна. Когда актер на сцене объясняется в любви, - я слушаю излюсь... Ведь этого не бывает, не бывает!.. Поля. Ну, я иду... Терентий Хрисанфович, - идете? Тетерев (перестает трогать клавиши). Нет. Я не пойду с вами, если выне находите во мне ничего общего с испанским дворянином... (Поля, смеясь, уходит.) Петр (глядя вслед ей). Что ей испанский дворянин? Тетерев. Она чувствует в нем здорового человека... Татьяна. Он красиво одет... Тетерев. И весел... Веселый человек - всегда славный человек...Подлецы редко бывают веселыми людьми. Петр. Ну, с этой точки зрения вы должны быть величайшим злодеем наземле... Тетерев (снова начиная извлекать из пианино густые, тихие звуки). Япросто - пьяница, не больше. Вы знаете, почему в России много пьяниц?Потому что быть пьяницей удобно. Пьяниц у нас любят. Новатора, смелогочеловека - ненавидят, а пьяниц - любят. Ибо всегда удобнее любитькакую-нибудь мелочь, дрянь, чем что-либо крупное, хорошее... Петр (расхаживая по комнате). У нас в России... у нас в России... Какэто странно звучит! Разве Россия - наша? Моя? Ваша? Что такое - мы? Кто -мы? Тетерев (напевает). Мы во-ольные птицы... Татьяна. Терентий Хрисанфович! Перестаньте, пожалуйста, звонить... ужочень погребально! Тетерев (продолжая). Я аккомпанирую настроению... (Татьяна с досадой выходит из комнаты в сени.) Петр (задумчиво). Н-да... Вы... в самом деле перестаньте, эторасстраивает нервы... Я думаю, что, когда француз или англичанин говорит:Франция! Англия!.. он непременно представляет себе за этим словом нечтореальное, осязаемое... понятное ему... А я говорю - Россия и - чувствую,что для меня это - звук пустой. И у меня нет возможности вложить в этослово какое-либо ясное содержание. (Пауза. Тетерев звонит.) Есть многослов, которые произносишь по привычке, не думая о том, что скрыто заними... Жизнь... Моя жизнь... Чем наполняются эти два слова?.. (Молчит,расхаживая. Тетерев, тихо ударяя по клавишам, наполняет комнату стонущимизвуками струн и с улыбкой, застывшей на его лице, следит за Петром.) Чёртдернул меня принять участие в этих дурацких волнениях! Я пришел вуниверситет учиться и учился... перестаньте звонить, пожалуйста! Никакогорежима, мешавшего мне изучать римское право, я не чувствовал... нет! Посовести... нет, не чувствовал! Я чувствовал режим товарищества... и уступилему. Вот два года моей жизни вычеркнуто... да! Это насилие! Насилие надомной - не правда ли? Я думал: кончу учиться, буду юристом, буду работать...читать, наблюдать... буду жить! Тетерев (иронически подсказывает). Родителям на утешение, церкви иотечеству на пользу, в роли покорного слуги общества... Петр. Общество? Вот что я ненавижу! Оно всё повышает требования кличности, но не дает ей возможности развиваться правильно, безпрепятствий... Человек должен быть гражданином прежде всего! - кричало мнеобщество в лице моих товарищей. Я был гражданином... чёрт их возьми... Я...не хочу... не обязан подчиняться требованиям общества! Я - личность!Личность свободна... послушайте! Бросьте это... этот чёртов звон... Тетерев. Я же аккомпанирую вам... мещанин, бывший гражданином -полчаса? (Шум за дверями в сенях.) Петр (раздраженно). Вы... не издевайтесь! (Тетерев, вызывающе глядя на Петра, продолжает звонить. Входят Нил,Елена, Шишкин, Цветаева и вслед за ними Татьяна.) Елена. Что значит этот звон погребальный? Здравствуйте, страшныйбукан! Здравствуйте, почти прокурор! Что вы тут делали? Петр (хмуро). Глупости... Тетерев. Это я вызванивал отходную человеку, безвременно угасшему... Нил (Тетереву). Слушай! У меня к тебе просьба! (Что-то шепчет на ухо ему. Тетерев кивает головой.) Цветаева. Ах, господа! Как интересно было на репетиции! Елена. О прокурор! Как свирепо ухаживал за мной поручик Быков! Шишкин. Теленок ваш Быков... Петр. Почему вы полагаете, что мне интересно знать, кто и как ухаживалза вами? Елена. Ой, вы не в духе? Цветаева. Петр Васильевич всегда не в духе. Шишкин. Это обычное состояние его духа... Елена. Танечка! И ты, по обыкновению, грустна, как ночь сентябрьская? Татьяна. Да, по обыкновению... Елена. А мне - ужасно весело! Господа, скажите - почему мне всегдавесело? Нил. Отказываюсь отвечать на вопрос - мне самому тоже всегда весело! Цветаева. И мне!.. Шишкин. Мне - не всегда, но... Татьяна. Постоянно... Елена. Танечка! Ты остришь? Вот хорошо! Букан! Отвечайте - почему мневесело? Тетерев. О воплощенное легкомыслие! Елена. Ка-ак! Хорошо! Я вспомню вам эти слова, когда вы будетеобъясняться мне в любви! Нил. Однако я бы поел чего-нибудь... Мне скоро на дежурство идти... Цветаева. На всю ночь? Бедный! Нил. На целые сутки... Пойду однако в кухню, поклонюсь Степаниде... Татьяна. Я скажу ей... (Уходит с Нилом.) Тетерев (Елене). Э... позвольте! Да разве я должен влюбиться в вас? Елена. Да, дерзкий человек! Да, мрачное чудовище! Да! Да! Тетерев (отступая пред ней). Повинуюсь... Мне это не трудно... Яоднажды был влюблен сразу в двух девиц и в одну замужнюю женщину... Елена (продолжая наступать на него). Ну и что же? Тетерев. Бесполезно... Елена (вполголоса, указывая глазами на Петра). Что у вас с ним вышло? (Тетерев смеется. Они тихо беседуют.) Шишкин (Петру). Слушай, брат, - нет ли целкового дня на три? Понимаешь- башмаки лопнули... Петр. На... Семь за тобой... Шишкин. Помню... Цветаева. Петр Васильевич! Почему вы не принимаете участия в нашихспектаклях? Пётр. Я же не умею играть... Шишкин. А мы-то разве умеем? Цветаева. Ходили бы хоть на репетиции. Солдатики ужасно интересные!Один, Ширков, такой уморительный! Наивный, славный, улыбается так ласково,конфузливо... и ничего не понимает... Петр (искоса наблюдая за Еленой). Ну, знаете, я плохо разумею, какмогут быть интересны люди, которые ничего не понимают? Шишкин. Да ведь там не один Ширков... Петр. Допускаю, что их целая рота... Цветаева. Как можно говорить такие вещи? Вот уж не понимаю - что это увас? Аристократизм, что ли? Тетерев (вдруг громко). Жалеть я не умею... Елена. Ш-ш-ш!.. Петр. Как вам известно, я мещанин... Шишкин. Тем менее понятно твое отношение к простым людям... Тетерев. Меня никто никогда не жалел... Елена (вполголоса). А вы разве не знаете, что нужно платить добром зазло? Тетерев. Не имею ни крупной, ни мелкой монеты... Елена. Ах, тише!.. Петр (вслушиваясь в разговор Елены с Тетеревом). А мне непонятно...чего ради вы играете в симпатии к этим простым людям... Цветаева. Мы - не играем... мы делимся, чем можем, с ними... Шишкин. И даже не это... Просто нам приятно бывать в их среде... Онибезыскусственны... среди их дышишь чем-то здоровым... как в лесу. Нашемубрату, буквоеду, никогда не мешает освежаться... Петр (настойчиво, со скрытым раздраженьем) Просто вы любите житьиллюзиями... И подходите вы к вашим солдатам с некоторым тайнымнамерением... смешным, простите за правду! Освежаться среди солдат, это,извините... Цветаева. Да не только солдат! Ведь вы же знаете, что мы устраиваемспектакли и в депо... Петр. Все равно. Я говорю о том, что, называя всю эту вашу... беготнюи суету живым делом, вы обманываетесь. Вы ведь убеждены, что способствуетеразвитию личности... и прочее... И это - самообман. Придет завтра офицерили мастер, даст личности в рожу и вышибет из ее головы все, что вы успелизаронить в нее, - если еще успели... Цветаева. Как досадно слушать такие речи! Шишкин (мрачно). Н-да... Речи неладные... Не первый раз я слышу их, ивсе более они не нравятся мне... Когда-нибудь мы с тобой, Петр,разговоримся... навсегда! Петр (холодно и лениво). Страшусь! Но жажду этой встречи... Елена (горячо вскрикивает). Зачем вы напускаете на себя все это?Господа! Зачем он хочет, чтоб его считали злым? Петр. Ради оригинальности, я думаю. Цветаева. Конечно! Интересничает! Все мужчины интересничают... приженщинах. Один изображает пессимиста, другой Мефистофеля... А сами - простолентяи... Тетерев. Кратко, ясно... и здорово! Цветаева. А что же - комплименты я вам буду говорить? Ждите! Знаю явас! Тетерев. В этом случае вы знаете больше, чем я. А не знаете ли вы,кстати, вот чего: следует платить добром за зло или не следует? То есть,проще говоря, - считаете вы добро и зло равноценными или же нет? Цветаева. Поехали парадоксы на немазаных колесах! Шишкин. Погодите, не мешайте ему! Это интересно. Я, господа, люблюТетерева слушать! Все-таки он - нет-нет да и загонит в мозг какую-нибудьзанозу... А ведь у нас у всех, правду говоря, мыслишки-то всё ходовые,стертые, как старые пятаки.... Петр. Ты слишком великодушен... распространяя свои личные достоинствана всех... Шишкин. Ну-ну! Надо говорить правду, брат! Даже в пустяках надо бытьправдивым! Я прямо сознаюсь - никогда еще я ни одного оригинального словане сказал! А хочется, господа! Тетерев. А вот и сказал! Шишкин (живо). Н-ну? Врешь? Что такое? Тетерев. Сказал, брат! Верно... А что - сам догадайся. Шишкин. Ну, это нечаянно вышло... Тетерев. Нарочно оригинальным не будешь. Я пробовал... Елена. Да говорите же вы, мучитель, о добре и зле! Шишкин. Ну-ка, заводи философскую волынку! Тетерев (становясь в позу). Достопочтенные двуногие! Когда выговорите, что зло следует оплачивать добром, - вы ошибаетесь. Зло естькачество прирожденное вам и потому - малоценное. Добро - вы сами придумали,вы страшно дорого платили за него и потому - оно суть драгоценность, редкаявещь, прекраснее которой нет на земле ничего. Отсюда вывод - уравниватьдобро со злом невыгодно для вас и бесполезно. Я говорю вам - добром платитетолько за добро. И никогда не платите больше того, сколько получено вами,дабы не поощрять в человеке чувство ростовщика. Ибо человек - жаден.Получив однажды больше того, сколько следовало ему, в другой раз захочетполучить еще больше. А также не платите ему меньше, чем должны. Ибо если выего раз обсчитаете - человек злопамятен! - он скажет про вас "банкроты!",перестанет уважать и в другой раз не добро уже сделает вам, а только подастмилостину. Братие! будьте строго точны в уплате за добро, содеянное вам!Ибо нет на земле ничего печальнее и противней человека, подающего милостинуближнему своему! Но за зло - всегда платите сторицею зла! Будьте жестокощедры, вознаграждая ближнего за зло его вам! Если он, когда вы просилихлеба, дал камень вам, - опрокиньте гору на голову его! (Тетерев начинаетшутливо, постепенно переходит в серьезный тон и кончает свою речь сильно,убежденно. Кончив, он, тяжело ступая, отходит в сторону. Минута общегомолчания. Все смущены, почувствовав в словах его что-то тяжелое,искреннее.) Елена (тихо). Однако вы... должно быть, много потерпели от людей... Тетерев (оскалив зубы). Но это дало мне веселую надежду, что и они, современем, потерпят от меня... или, вернее, - за меня... Нил (входит с миской в руках и куском хлеба. Говоря, он внимательноследит, как бы не разлить содержимое миски. За ним идет Татьяна). Все этофилософия! Плохая у тебя, Таня, привычка делать из пустяков философию!Дождь идет - философия, палец болит - другая философия, угаром пахнет -третья. И когда я слышу такие философии из пустяков, так мне невольнодумается, что не всякому человеку грамота полезна... Татьяна. Какой ты... грубый, Нил! Нил (садится за стол и ест). Чего там - грубый?.. Скучно тебе жить, -займись чем-нибудь. Кто работает, тот не скучает. Дома тяжело - поезжай вдеревню, там живи и учи... а то - в Москву, сама поучись... Елена. Так её! И еще проберите вот этого (указывает на Тетерева), - этого вот! Нил (искоса посмотрев). Тоже, чадушко! В Гераклиты метит... Тетерев. Назови меня Свифтом, если тебе не трудно!.. Нил. Много чести! Петр. Да, многонько!.. Тетерев. А мне это было бы приятно... Цветаева. Какой лакомый!.. Нил (глядя в миску). Не погневайся... А что... того... Поля была? Тоесть куда она ушла? Татьяна. В театр. А что? Нил. Ничего... так... вообще - спрашиваю... Татьяна. Тебе ее нужно? Нил. Нет, не нужно... то есть сейчас не нужно... а вообще, всегда...нужно. О, чёрт... запутался! (Все улыбаются, кроме Татьяны.) Татьяна (настойчиво). Зачем? Зачем она тебе?.. (Нил, не отвечая, ест.) Елена (Татьяне быстро). За что он тебя пробирал? Скажи? Цветаева. Да, это интересно! Шишкин. Мне тоже нравится, как Нил Васильев нотации читает... Петр. А мне - как он ест... Нил. Я все недурно делаю... Елена. Ну же, Таня, говори! Татьяна. Не хочется... Цветаева. Ей никогда ничего не хочется! Татьяна. Почему ты знаешь? А может быть, я очень хочу... умереть? Цветаева. Фи, гадость! Елена. Брр! Не люблю говорить о смерти! Нил. Что можно сказать о смерти до поры, пока не умрешь? Тетерев. Вот истинный философ! Елена. Идемте, господа, ко мне! Пора, самовар, наверное, давноготов... Шишкин. А хорошо теперь чайку хлебнуть! Да и подзакусить бы... можнонадеяться? Елена. Конечно! Шишкин (указывая на Нила). А то я смотрю на него и - завидую, грешныйчеловек! Нил. Не завидуй - я уже все съел! Я тоже пойду с вами, у меня ещеболее часа свободного времени... Татьяна. Ты лучше отдохнул бы до дежурства... Нил. Сойдет и так... Елена. Петр Васильевич! Идете? Петр. Если позволите... Елена. Благосклонно разрешаю! Вашу руку... Цветаева. Становитесь все в пары. Нил Васильевич, ко мне... Шишкин (Татьяне). Значит, вы - со мной... Тетерев. Вот - говорят, что женщин на земле больше, чем мужчин. Однакоя живал во многих городах, и всегда, везде мне не хватало дамы... Елена (смеясь, идет к двери и напевает). Allons, enfants de lapatri...i...i..e! Шишкин (толкая Петра в спину). Двигайся живее, сын отечества!.. (Уходят с шумом, пением и смехом. Комната несколько секунд остаетсяпустой. Потом дверь из комнаты стариков отворяется, выходит АкулинаИвановна и, позевывая, гасит лампы. Слышен голос старика, монотонночитающего псалтирь у себя в комнате. Во тьме, натыкаясь на стулья, старухапроходит обратно к себе.) 3анавес
