Элемент таблицы, содержащий значения одного из атрибутов таблицы - столбец 5 страница

Таким образом, эксплуатация одних наций другими будет уничтожена в той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, и "вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой”. Единение господствующих пролетариев, у которых по их социальной природе "нет отечества", во всемирном масштабе, стало быть, искоренит войны. Иными словами, международные отношения Маркс и Энгельс свели к отношениям социально-экономическим.

Жан-Жак Руссо столетием раньше говорил, что международные отношения зависят от социальной природы стран, участвующих в них. В марксизме международная проблематика поглощалась теорией общественных формаций, исторически сменяющих друг друга в результате революций в способе производства материальных благ. По Марксу и Энгельсу, капитализм воплощал собой способ производства, при котором капитал разрушал национальные границы, и он же искал избавление от перспектив пролетарской революции в разжигании национальной розни, потому что внутри наций буржуазия стала господствующим классом. Диалектика этого антагонизма характеризует международные отношения капиталистической эпохи. Но даже если буржуазия и пролетариат продолжают существовать в национальных рамках, в процессе развития мирового рынка они становятся двумя антагонистическими классами в международном сообществе. Существует и противоречие между буржуазиями разных стран в борьбе за сырье, колонии, рынки сбыта и т. д., но они второстепенны. Поскольку пролетариям нечего терять и они повсюду эксплуатируемы капиталом, то они, согласно этой логике, должны объединяться. Но для этого пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения "национального класса", конституироваться как "нация". Наперекор всей предшествующей социально-философской мысли основатели марксизма утверждали, что основным элементом в человеческой организации были не племена, нации, а общественные классы.

В статье "Празднество наций в Лондоне", написанной в связи с годовщиной французской Революции, Ф. Энгельс концентрированно выразил "классовый" подход к международным отношениям: "Наконец, братание наций имеет в наши дни, более чем когда бы то ни было, чисто социальный смысл. Пустые мечты о создании европейской республики, об обеспечении вечного мира при соответствующей политической организации стали так же смешны, как и фразы об объединении народов под эгидой всеобщей свободы торговли; и в то время как все сентиментальные химеры подобного рода совершенно теряют свою силу, пролетарии всех наций без шума и громких фраз начинают действительно брататься под знаменем коммунистической демократии". Поскольку "пролетарии в массе уже в силу своей природы свободны от национальных предрассудков, и все их духовное развитие и движение по существу гуманистично и антинационалистично''.

С современной точки зрения очевидны заблуждения творцов "Коммунистического манифеста" и "Капитала". Миф о "всемирно-исторической миссии" пролетариата предопределил их иллюзии в гипотезах развития международного сообщества. Социально-экономическое, материалистическое видение истории, разумеется, для своего времени проясняло понимание многих исторических процессов, просвечивало вуаль идеализма, прикрывавшую социальное неравенство, обострившееся на заре индустриальной эры. Но, увлеченные схемой, Маркс и Энгельс в теории формаций упрощали историю, недооценили феномен нации в историческом развитии. Недооценка его сказалась и в том, что в марксистской теории, по существу, не нашлось места проблеме федерализма - одной из основных в политической организации XX в. Ее значение многие европейские и американские мыслители осознали до и во время появления марксизма. Маркс и Энгельс высмеивали теоретиков федерализма. Они обличали "политический романтизм" и сентиментальность Прудона, Бакунина и писали в связи с революциями 1848 г. в Европе, что "мечтания о всеобщем братстве народов, о федеративной республике Европы и вечном мире, по существу прикрывали только безграничную растерянность и бездеятельность тогдашних идейных волоков".

Однако при внимательном изучении публицистики Маркса и Энгельса заметны их высказывания о международной политике, нациях, которые говорят о более сложном понимании ими этих проблем. Например, в своих публикациях в "Новой Рейнской газете" крестные отцы пролетарского интернационализма допускали выражения, которые вне контекста их учения вполне можно трактовать как проявление немецкого национализма в духе Фихте. Скажем, по поводу "демократического панславизма" Маркс и Энгельс иронизировали над "так называемыми "правами" австрийских славян", замечая, что если бы они могли их добиться, то "восточная часть Германии была бы искромсана, как обглоданный крысами хлеб!", и все это "в благодарность за то, что немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев". Правда, они обличали и "германскую империю прусской нации" как "истинную представительницу милитаризма''.

Маркс и Энгельс различали нации "жизнеспособные" и "нежизнеспособные". Например, среди славян к первым они относили "поляков, русских, и самое большое, турецких славян", считая, что остальные славяне относятся к тем народам, которые "были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность''.

После польского восстания 1863 г. Маркс и Энгельс, выступившие с требованиями независимости Польши, разъяснили, что они вовсе не защищают тем самым "принцип национальностей" - бонапартистское изобретение, состряпанное для поддержки наполеоновского деспотизма во Франции". Энгельс писал о различии между "принципом национальностей" и “старым положением демократии и рабочего класса о праве крупных европейских наций на отдельное н независимое существование", напоминая, что "нет страны в Европе, где под управлением одного правительства не было бы различных национальностей". Исторически сложившееся положение, при котором в Европе "почти каждой большой нации пришлось расстаться с некоторыми периферийными частями своего организма", уже необратимо, полагал он, и, в "конце концов, не малая польза есть в том, что различные нации, сформировавшиеся политически, в большинстве случаев имеют в своем составе кое-какие инородные элементы, которые создают связующее звено с их соседями и вносят разнообразие в слишком монотонную однородность национального характера".

Таким образом, основатели марксизма разделяли "вопросы о границах между крупными историческими народами" и вопросы о праве на самостоятельное национальное существование многочисленных мелких остатков тех народов, которые фигурировали более или менее продолжительное время на арене истории, но затем были превращены в составную часть той или иной более мощной нации, оказавшейся в силу "большей жизнеспособности в состоянии преодолевать большие трудности''. Они обращали внимание на то, что царское правительство поднимало на щит принцип защиты белорусских и украинских меньшинств с целью “уничтожения Польши".Они надеялись, что Россия, эта "темная азиатская держава", на которую аристократы и буржуа смотрели как на "последний оплот против поднимающейся волны рабочего движения", могла быть сломлена "только путем восстановления Польши на демократической основе". Энгельс убеждал, что "нет решительно никакого противоречия в том, что интернацио- нальная” рабочая партия добивается восстановления польской нации''.

Теоретически это выглядело так: 1) энергия Польши скована борьбой против внешнего врага; 2) как только она освободится, в стране начнется борьба рабочего класса за социальное освобождение; 3) географическое, военно-стратегическое и историческое положение Польши таково, что, освободившись, она разорвет связь России, Пруссии и Австрии - трех военных деспотий, стоящих "на пути к социальному освобождению Европы''. К. Маркс на одном из польских митингов в Лондоне заключил свою речь словами: "Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев, чтобы выиграть время для завершения своего социального преобразования".

Тем не менее создание первого Интернационала побудило Маркса и Энгельса внести коррективы в их подход к международным отношениям, что в особенности проявилось в связи с польским восстанием 1863 г. против царизма. В учредительном манифесте первого Интернационала говорилось, что "бесстыдное одобрение, притворное сочувствие или идиотское равнодушие", с которым высшие классы Европы смотрели на то, как Россия проводила захватническую политику, "указали рабочему классу на его обязанность - самому овладеть тайнами международной политики, следить за дипломатической деятельностью своих правительств и в случае необходимости противодействовать ей всеми средствами, имеющимися в его распоряжении; в случае же невозможности предотвратить эту деятельность - объединяться для одновременного разоблачения ее и добиваться того, чтобы прочные законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами''.

После смерти Маркса Энгельс, подтверждая верность "делу покойного друга", особенное внимание обращал на то, что Маркс и он "недостаточно подчеркивали" роль Российской империи как "главного оплота", "резервной армии европейской реакции". Он писал в работе "Внешняя политика русского царизма”... "своим постоянным вмешательством в дела Запада эта империя задерживает и нарушает нормальный ход нашего развития и делает это с целью завоевания для себя таких географических позиций, которые обеспечили бы ей господство над Европой и тем самым сделали бы невозможной победу европейского пролетариата". В этой работе Энгельс дал анализ русской дипломатии, в котором проявились черты "политического реализма". Нужно также отдать должное и его проницательности, когда он предсказывал, что "с возрастающей быстротой, как по наклонной плоскости, катится Европа в пропасть мировой войны невиданных масштабов и силы”.

Таким образом, можно полагать, что в сочинениях Маркса и Энгельса, по сути дела содержатся определенные теоретические представления о международных отношениях. Согласно им, государства-нации по ходу исторического развития должны были уступать место всемирной коммунистической организации в результате победы пролетариата Запада, возможной только после сокрушения Российской империи как бастиона европейской реакции. Маркс и Энгельс вслед за якобинцами развивали третий - революционный подход (или, как принято говорить, "революционную парадигму”) в теории международных отношений. В отличие от якобинской революционности у марксизма место наций и государств занял капитал в качестве всемирного интегратора и пролетариат в роли носителя миссии всемирного освобождения от эксплуатации человека человеком. Они заложили традицию объяснения международных отношений преимущественно с точки зрения социальных отношений.

 

 

3. ОТ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ДЕТЕРМИНИЗМА К КОНЦЕПЦИЯМ ГЕОПОЛИТИКИ

(1Ш. МОНТЕСКЬЁ, Ф. РАТЦЕЛЬ, X. МАККИНДЕР, А. МЭХЭН, Р. ЧЕЛЛЕН, К. ХАУСХОФЕР)

В советское время геополитика, как научное направление, отсутствовала в отечественных исследованиях и о ней говорилось в основном с критической точки зрения. Разрушение Советского Союза и возникновение во многих частях его бывшей территории проблем границ, национально-этнические конфликты и острые проявления дезинтеграционных процессов выдвинули геополитику на первый план в научных и политических дискуссиях в России. В 1993 г. в Институте мировой экономики и международных отношений РАН опубликован под редакцией академика АЕН Э. А. Позднякова сборник статей "Геополитика: теория и практика", ставший, пожалуй, первым существенным вкладом в развитие отечественной геополитики как самостоятельной учебной и научной дисциплины. Ее история восходит к XIX в., а предыстория насчитывает многие века.

Еще в античности географы, историки, философы рассуждали о влиянии географической среды на судьбы народов. Геродот, Платон и Аристотель, Страбон и Цицерон писали в своих сочинениях о значении пространства, климата, рельефа суши в социальном и политическом устройстве античною мира. На заре Нового времени Н. Макиавелли утверждал, что одной из непременных характеристик государства является естественная тенденция к расширению его территории. В век Просвещения а работе "О духе законов" (1748) Ш. Монтескьё (1689-1755) придал географии и природе значение фактора, предопределяющего форму правления и особенность государственных законов. Например, он говорил, что равнинные пространства благоприятствовали формированию восточных деспотий, а горный рельеф - сохранению свободолюбивого духа народов, подобно тому, как разница в качестве почв будто бы предопределила различие между политическими устройствами афинской демократии и аристократической Спарты. Ш. Монтескьё часто приписывается авторство идей географического детерминизма, т.е. определяющего влияния географии на историю и политику, которые широко распространились в Европе в прошлом столетии. На их основе в конце XIX - начале XX столетия в Германии и в англосаксонском мире сформировалось качественно новое направление - теории геополитики, непосредственно касавшиеся международных отношений. Их возникновение на рубеже XIX-XX столетий в этих странах не было случайным: впервые в истории человечества практически вся планета оказалась поделенной на сферы влияния и колонии между несколькими сильнейшими державами. Неотвратимо надвигалась мировая война. Объединенная канцлером Бисмарком Германия быстро набирала экономическую и военную мощь. В результате прежний раздел мира на колонии входил в противоречие с новым складывавшимся балансом сил держав. Именно в этот период в Германии зарождалась доктрина "жизненного пространства".

Наиболее известным ее представителем стал географ Фридрих Ратцель (1844-1904), с именем которого и связано формирование в русле традиций географического детерминизма нового направления - "политической географии". Именно так называлось одно их двух основных сочинений Ф. Ратцеля, впервые опубликованное в 1897 г. Как и Т. Гоббс, немецкий географ уподоблял государство живому существу, развитие которого, подобно всякому биологическому организму, обусловлено средой. "Биогеография понимает государство как форму распространения жизни на земной поверхности. Государство испытывает те же воздействия, что и всякая жизнедеятельность... Беспрерывные изменения государств свидетельствуют о их жизни. Границы являются не чем иным, как выражением органического и неорганического движения; элементарные государственные образования, очевидно, имеют структуру клеточной ткани", - писал он. Ф. Ратцель прежде всего выделял понятие пространства, которое, с его точки зрения, является не только географическим, но и политическим понятием, составляет политическую силу государства. Всякое государство, доказывал он, просто неизбежно находится в состоянии борьбы с внешним миром, чтобы защитить свое пространство. А всякое прочно созданное государство стремится к расширению своего пространства либо ради приобретения природных ресурсов, либо с целью большей безопасности.

По Ф. Ратцелю, пространственный рост государства подчиняется действию некоторых основных законов. Он утверждал, что государственное пространство расширяется по мере развития культуры, что большие государства "естественно" растут за счет поглощения малых, что наиболее сильные государства присоединяют к своей территории наиболее ценные земли и такие географические элементы, как прибрежные зоны, реки, богатые природные ресурсы. Государства, полагал Ф. Ратцель, стремятся к приращению занимаемого ими пространства по мере прироста народонаселения. Великая держава, по его подсчетам, должна располагать территорией примерно не менее 5 млн. кв. км.. Считая, что государство тяготеет к так называемому "естественно замкнутому пространству", ограниченному пределами континента, он признавал закономерными и естественными войны, возникающие в результате пространственного роста государств. Большие пространства, полагал он, обеспечивают большую жизнеспособность государств. Ратцель предвидел, что в будущем несколько стран, занимающих крупные территории в масштабах континентов, будут определять судьбы мира. Он также предвидел в ней особую роль бассейна Тихого океана, названного им "океаном будущего".

Одновременно с Ф. Ратцелем своеобразную концепцию высказал английский географ Хальфорд Маккиндер (1861-1947). Впервые он изложил ее в лекции, прочитанной в 1904 г. в Британском королевском географическом обществе и называвшейся "Географический центр истории" (или "Географическая ось истории''). Вкратце его схема, которую он впоследствии развивал и дополнял, сводилась к следующему.

Наиболее обширное сухопутное пространство планеты состоит из Европы, Азии, Африки, соединенных между собой и образующих Мировой остров (World Island). На этом пространстве и творилась мировая история, захватив затем в свою сферу Америку, Австралию, Океанию и другие острова. Внутри Мирового острова расположена Сердцевинная земля, или по-английски Хартленд (Heartland), простирающаяся с запада на восток от Европы до Сибири и Монголии и с севера на юг от арктического побережья до пустынь Средней Азии и Тибета.

Очевидно, что Хартленд включает в себя наиболее протяженные на планете и плодородные равнины Евразии, господство над которыми может открыть путь к господству над Мировым островом, а значит, и к мировому господству. Э. А. Поздняков, проанализировавший геополитическую модель X. Маккиндера и ее эволюцию, высказал мнение, что британский географ и геополитик так и не определил четко западные границы Хартленда, заметив попутно, что сам этот термин был впервые введен даже не Маккиндером, а его соотечественником, тоже географом Фэргривом в 1915 г. - в эпоху, когда разразился мировой конфликт между сильнейшими европейскими державами, в частности, между Великобританией и Германией”.

X. Маккиндер сформулировал ставший впоследствии наиболее известным из всей его концепции триединый вывод: "Кто правит Восточной Европой, господствует над Хартлендом; кто правит Хартлендом, господствует над Мировым островом; кто правит Мировым островом, господствует над миром".

Очевидно, что основную часть Хартленда занимает Россия, и это ее стратегическое положение на Мировом острове предопределяет особую ее политическую судьбу. С точки же зрения X. Маккиндера, обеспокоенного угрозой Великобритании со стороны прежде всего Германии, но также и со стороны России, соседствовавшей с британской Индией, нельзя было допускать немецкого продвижения на Восток и тем более какого-либо соединения Германии и России.

Если X. Маккиндер исходил из идеи, что мировая гегемония предопределяется господством над континентальными пространствами, некоторые теоретики конца XIX - начала XX веков полагали, что путь к ней пролегает через усиление морской мощи.

Наиболее известным теоретиком морской мощи стал капитан военно-морского флота США, затем адмирал Альфред Мэхэн (1840-1914), изложивший свои взгляды в книгах "Влияние морской мощи на историю. 1660-1783", опубликованной в 1890г., и "Морская мощь и ее роль в войне 1812 г." (1905). Разумеется, его взгляды выражали национально-государственные интересы Соединенных Штатов, становившихся к концу девятнадцатого столетия экономическим гигантом и крупнейшей морской державой. Особое географическое положение США, территория которых омывается тремя океанами, предопределяло и особую роль морского флота в защите ее границ, как и в ее внешнеэкономической и военной экспансии.

В отличие от X. Маккиндера А. Мэхэн считал, что мировой гегемонии можно достичь прежде всего морской мощью, захватив с ее помощью Гавайские, Филиппинские острова, установив господство в Карибском бассейне, Латинской Америке и в Восточной Азии. В связи с этим любопытно отметить, что концепцию "маринизма", т.е. решающей роли морской мощи в истории, ее автор обосновал. на опыте создания в XVII - XVIII вв. британской колониальной империи. Как и Ф. Ратцель, А Мэхэн предвидел неуклонное возрастание значения азиатско-тихоокеанского пространства в мировой политике, чему он посвятил книгу "Проблема Азии и ее воздействие на международную политику". Тем самым идеолог усиления военно-морской мощи США в сущности предварил доктрину преимущественного направления американской экспансии после Второй мировой войны в азиатско-тихоокеанский регион, наиболее воинственным выразителем которой стал генерал Д. Макартур. В свое же время он вдохновил конгресс США на ускоренное создание военно-морского флота, "никому не уступающего первенства''.

Оценивая в целом концепции Ф. Ратцеля, Г. Маккиндера, А. Мэхэна, правомерно считать, что они заложили основы современной геополитики. Сам же термин "геополитика", как считается в научной литературе, впервые употребил шведский политолог и государствовед, сторонник политической теории пангерманизма Рудольф Челлен (1864-1922).

В своей работе "Государство как форма жизни", опубликованной в 1911 г., он развил идеи Ф. Ратцеля, определив геополитику в качестве учения о государстве как географическом организме. Но Р. Челлен считал, что геополитика все же отличается от политической географии: "Это наука о государстве как географическом организме, каким он проявляется в пространстве; о государстве как стране, территории или, что более значимо, как империи. Эта политическая наука имеет в качестве постоянного предмета исследований цельное государство, она призвана изучать его глубокую природу, тогда как политическая география наблюдает планету как обитель человеческих сообществ вообще''. Вдохновляясь весьма популярной в начале XX. в. теорией социал-дарвинизма, он распространил принципы естественного отбора на международные отношения, где с его точки зрения идет "борьба за выживание" с целью самосохранения государств, проявлением которой стала колонизация.

Апогея в своем развитии школа немецкой геополитики достигла после Первой мировой войны в работах Карла Хаусхофера (1869-1946), который основал "Геополитический журнал". Он придал геополитике значение "практической политики", считая, что направления и границы внешней политики всякого государства прочерчены на географической карте. Пропагандируя идею расширения "жизненного пространства" для Германии, К. Хаусхофер обосновывал ее тем, что плотность немецкого населения превосходит в 5-18 раз плотность "во всех богатых колониями странах". Реализация идеи "жизненного пространства", как считал К. Хаусхофер, требовала воспитания в ее духе немецкого народа.

С приходом к власти Гитлера немецкая геополитика превратилась в Идеологию оправдания нацистской агрессии, от которой К. Хаусхофер пытался откреститься после поражения нацистской Германии во Второй мировой войне.

Отстраненный западными союзниками от преподавания в Мюнхенском университете, он окончил жизнь самоубийством вместе со своей женой.

 

 

4. МАРКСИСТСКАЯ ТЕОРИЯ ИМПЕРИАЛИЗМА И ЕЕ ВАРИАЦИИ (Р. ГИЛЬФЕРДИНГ, Р. ЛЮКСЕМБУРГ, К. КАУТСКИЙ, Н. БУХАРИН, В. ЛЕНИН)

Неминуемое приближение в конце XIX - начале УХ. вв. войны между сильнейшими капиталистическими державами за колониальный раздел и передел мира, обусловившее появление геополитических концепций, в марксизме нашло отражение в теории империализма. Собственно говоря, своим происхождением она не обязана марксизму. Происхождение понятия "империализм" обычно связывается с древним Римом. Оно обозначает политику, с помощью которой государство стремится расширить свое могущество, политическое или экономическое влияние в ущерб другим государствам. В XIX веке понятие "империализм" утвердилось в английском языке примерно к 80-м годам. Марксистской теории империализма предшествовала британская империалистическая идеология и ее критический анализ либеральными экономистами.

Ярым идеологом империализма стал в конце прошлого столетия английский финансовый король, колониальный политик и администратор Сесиль Родс, один из главных виновников англо-бурской войны 1899-1902 гг., чьим именем была названа колония Родезия. По словам одного английского журналиста, близкого друга С. Родса, тот так объяснял ему в 1895 г. необходимость империализма: "Я был вчера в лондонском Ист-Энде (рабочий квартал) и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: хлеба, хлеба!, я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма... Моя заветная идея есть решение социального вопроса, именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами''.

Британская империалистическая идеология по сути своей соответствовала геополитическим концепциям "жизненного пространства". Отвергая ее, либеральный экономист и журналист Джон Аткинсон Гобсон опубликовал в 1902 г. в Лондоне свой труд "Империализм", написанный в результате его поездки в Южную Африку во время англо-бурской войны. Эту книгу использовал В. Ленин в работе "Империализм, как высшая стадия капитализма", написанную в 1916 г.

Прописной истиной стало в советское время утверждение, что В. Ленин создал марксистскую теорию империализма. В действительности ее принципиальные положения и основные идеи до него были изложены немецкими социал-демократами Р. Гильфердингом, Р. Люксембург, К. Каутским (а также австрийским социал-демократом О. Бауэром) и Н. Бухариным, предисловие к брошюре которого "Мировое хозяйство и империализм", опубликованной в 1915 г., написал В. Ленин.

Марксистская теория империализма носит экономический характер, но в ней содержится и теория международных отношений определенного исторического периода - конца XIX - начала XX вв. В тот период международные отношения, как никогда ранее, стали определяться экономическими процессами капитализма. Капитализм достиг небывалой концентрации производства и капиталов, названной Р. Гильфердингом "монополистической". Развивался процесс бурной интернационализации капитала и одновременно развернулась острая конкурентная борьба на мировом рынке. Обе эти противоположные тенденции воздействовали на международные отношения империалистической эпохи, но преобладающей тогда стала борьба капиталистических держав за колонии и сферы влияния с целью расширить рынки и подчинить их экспортом капитала. Если Д. Гобсон считал империализм "переходной болезнью" рыночной экономики, то марксистские теоретики в работах начала века сочли эти противоречия закономерными для капитализма, вступившего в особую фазу.

В 1910 г. Р. Гильфердинг (1877-1941), опубликовавший в Вене работу "Финансовый капитал", показал, что финансовый капитал, образовавшийся путем слияния банковского и промышленного, стремился подчинить себе государство и использовать его силу "для того, чтобы проводить политику экспансии и присоединять новые колонии". Экспорт капитала с целью ослабления действия кризисов внутри страны становился средством подчинения бедных и отсталых стран странами, богатыми капиталом. Р. Гильфердинг отмечал, что финансовый капитал вооружался национальной идеей, которая в таких условиях "уже не признает права каждой нации на политическое самоопределение и независимость".

Интересно, что марксистский анализ привел Р. Гильфердинга к оценкам международных отношений вполне в духе "классического" их объяснения: "Идеал теперь – обеспечить собственной нации господство над миром, стремление столь же безграничное, как стремление капитала к прибыли, из которого оно возникает. Капитал становится завоевателем мира... В то же время рост силы рабочих укрепляет стремление капитала еще больше усилить государственную власть в качестве гарантии против пролетарских требований. Так возникает идеология империализма, идущая на смену идеалам старого либерализма. Она высмеивает наивность последнего. Какая иллюзия в мире капиталистической борьбы, где все решается исключительно превосходством оружия, верить в гармонию интересов! Какая иллюзия ожидать царства вечного мира, возвещать о международном праве, когда судьбы народов решаются только силой. Какая глупость стремиться к тому, чтобы регулирование правовых отношений внутри государств перенести за пределы государственных границ".

Весьма примечательно, что характеризуя стремление индивидуального капиталиста к возможно большей прибыли как основной принцип его экономических действий, автор "Финансового капитала" ссылался на Т. Гоббса, объяснявшего подобное стремление "постоянной и неустанной жаждой умножать власть властью”. Иными словами, империализм по Гильфердингу еще более укреплял в международной сфере отношения насилия и подчинения, описанные автором "Левиафана".