ГЛАВА 11. Это были слезы, которые разрушали меня изнутри.

 

АДРИАН

Это были слезы, которые разрушали меня изнутри.

Возможно, я мог оставаться упрямым и выступать против нее, оправдываясь тем, что был пойман в ловушку духа. Я мог бы, вероятно, сделать приличную работу, даже против ее превосходной логики. Но как только после ее ухода я начал трезветь, образ этих слез стал преследовать меня. Я всегда радовался тем редким моментам страсти, которые видел в ее глазах, те глубокие эмоциональные стороны, которые она до сих пор продолжала сдерживать. Она не такой человек, который легко показывает свои чувства другим, но я был достаточно особенным, чтобы увидеть полное богатство ее эмоций, в те моменты, когда она была полна радости и желания. И сегодня, я по–видимому стал достаточно особенным свидетелем и ее горя тоже.

Это пожирало меня, особенно потому, что в следующий раз, когда я увидел ее, она вела себя так, будто ничего не случилось. К слову, она была хороша. Сидни не собиралась оставлять меня. Но, несмотря на ее улыбку и равнодушное выражение лица, я знал, что она, скорее всего, разочарована во мне. У меня была проблема... нет, это я был проблемой. Которую она не могла решить в одиночку. Это, должно быть, сводило ее с ума, и чем больше я думал об этом, тем лучше понимал, что не она должна ее решать. Мне необходимо сделать это самому. Никто раньше не плакал из-за меня. Честно говоря, я не думал, что стою чьих-либо слез.

– Но я должен, – сказал я Джилл однажды. – Если она слишком часто заботится о том, что может причинять мне боль... как я могу допустить, чтобы ее чувства пропадали впустую? Она думает, что я важен. Я должен доказать ей, на что я способен.

– Ты важен, – уверила меня Джилл.

Мы сидели за пределами ее общежития, наслаждаясь всплеском зимнего тепла. Тени размашистых отштукатуренных зданий сохраняли от худшего света, оставив его в далеке от нас.

Я покачал головой:

– Я не знаю. Я не знаю, что могу предложить ей или миру. Я думал, это – дух. Я думал о вещах, которые я могу сделать с помощью него, какой вклад внести в мир. Как ты и Олив. Я ничего не слышал об Олив с тех пор, как она уехала ко Двору, и все, что я знал, это то, что мои усилия, возможно, фактически потерпели неудачу.

Джилл сжала мою руку и улыбнулась.

– Ну, это, безусловно, вклад, насколько я могу судить, но Сидни права, ты просто не знаешь, на что еще можешь быть способен. Большинство людей не оставляют свой ​​отпечаток этом в мире, пройдя через большие чудеса. Некоторые оставляют, – добавила она быстро. – Но иногда наиболее грандиозные вещи сделаны за счет нескольких маленьких и тихих вещей. Ты не сможешь сделать ничего подобного, если ты...

– «Заперт или мертв?» – повторил я слова Сидни.

Джилл вздрогнула:

– Давай не будем думать о чем-либо подобном. Нет смысла зацикливаться на том, чего еще не случилось. Просто необходимо работать над тем, что ты можешь контролировать в данный момент.

Я приобнял ее:

– Ну вот, опять, Джэйлбет. Все такая же мудрая не по годам.

– Твоя мудрость должна заканчиваться на мне. Ты уже делаешь огромные попытки, даже не стараясь. – Она наклонилась ко мне. – Но серьезно, Адриан. Попробуй. Попробуй перестать использовать дух, и посмотри, что будет.

– Я не использовал его с тех пор. Даже не смотрел на ауры. Я также не пил, даже мою ежедневную дозу.

– Прошло всего несколько дней. Не сказала бы, что твоя жертва не благородна. Но будешь ли ты в состоянии противостоять использованию духа, если... Я не знаю... если, скажем, Сидни порежет ногу по время бритья? Будешь ли ты в состоянии сопротивляться или станешь думать: «О, использую-ка я немного силы духа для заживления раны, чтобы нога перестала болеть»?

– У нее прекрасные ножки, – признал я. – Мне не хотелось бы видеть их поврежденными.

– Именно так. И можно подумать, что маленькая, совсем крошечная часть духа никому не навредит. А потом так можно подумать и в следующий раз. И в следующий раз тоже.

Я поднял свои руки:

– Ладно, ладно. Я понял. Слава Богу, Сидни слишком осторожна, стоит исключить возможность провала. – Мы оба рассмеялись, а затем серьезность ситуации навалилась на меня. – Ты выиграла. Я постараюсь... но я просто не могу избавиться от ощущения, что стану эгоистичным, если сделаю это. Я был эгоистичным всю свою жизнь. Было бы хорошо, если бы я преодолел это.

Джилл взглянула мне прямо в глаза.

– Каждый раз, когда ты используешь силу духа... это просто, чтобы творить добро?

Мне потребовалось длительное время, чтобы ответить.

– Ты спрашиваешь меня о том, на что уже знаешь ответ, – сказал я. Я использовал дух для прилива сил, потому что испытывал блаженство и величество. Временами я получал то же насыщение от пьянства или курения.

– Тогда поехали, – сказала она. – Посмотрим, что произойдет. Если это не сработает, ты остановишься. Эти таблетки не на всю жизнь.

– Почему это звучит знакомо?

Она озорно улыбнулась:

– Это то, что ты сказал Сидни о противозачаточных таблетках.

Сложно поверить, что я почти забыл об этом.

– Ах да. Разговор, в который тебе лучше не вмешиваться. Мы должны сохранить твою невинность как можно дольше.

Сдержанное выражение лица Джилл было одним из тех, что выглядели слишком мудро для ее возраста.

– Она исчезла, как только мы стали связаны.

И в этот момент Сидни и Зоя показались в дверях общежития. Они не видели нас, сидящих на своей отдаленной скамье, и Джилл окликнула их. Зоя замерла. Сидни улыбнулась вежливой улыбкой алхимиков.

Я откинулся назад и скрестил ноги, надеясь, что выгляжу в высшей степени высокомерно.

– Так-так. Сестры Сейдж. И куда это вы собрались? Вызвались добровольцами в библиотеку? Финальная распродажа в «Container Store»?

Невероятно, но Сидни удалось сохранить честное выражение лица. Помимо усиления моих чувств к ней, это также побудило меня взять ее когда-нибудь на игру в покер. Учитывая это и мою возможность видеть ауры, мы могли бы сорвать куш.

– Почти. Зое нужна бумага для графиков на математику.

– А–а, – протянул я. – Поход за канцтоварами. Это было мое следующее предположение. Но я решил промолчать, так как считал, что вы храните целые пачки бумаги под кроватями.

Даже теперь Сидни демонстрировала великолепный контроль, хотя губы ее чуть заметно дрогнули. Она взглянула на Джилл:

– Тебе что-нибудь взять?

Джилл покачала головой, но я вмешался:

– Мне нужен новый альбом и гелевые ручки, а также...

Сидни вздохнула с мученическим выражением лица:

– Адриан, тебя это не касалось. Пойдем, Зоя. Встретимся с вами позже.

Они двинулись прочь, как вдруг Сидни внезапно становилась:

– О! Мне нужно быстро переговорить с Джилл кое о чем. Держи. – Она вручила Зое свои ключи. – Выведи машину из гаража.

Глаза Зои расширились, будто Сидни только что сказала, что завтра Рождество. Это было в некотором роде мило, но я должен был помнить, что Зоя – извечный бич моей личной жизни.

– Правда? Ох! Спасибо!

Ей хватило секунды, чтобы схватить ключи и умчаться прочь.

Сидни с нежностью смотрела ей вслед.

– Что, правда? – спросила она меня. – Финальная распродажа, говоришь?

– Ну, хватит, – ответил я. – Не веди себя так, будто тебе это интересно.

Усмехнувшись, она повернулась к нам. Солнце превратило ее волосы в расплавленное золото, отчего у меня дух захватило.

– Возможно, – согласилась она. – Все зависит от того, какие там будут цвета.

– Полагаю, в действительности ты ни о чем не хотела поговорить со мной? – с лукавой улыбкой спросила Джилл.

Сидни пожала плечами, убрав за ухо прядь своих восхитительных волос:

– Что-то вроде того. Скорее, мне нужно было больше личного пространства. Приятно поговорить с вами обоими.

Взгляд ее остановился на мне, и я не мог устранить напряженность, возникшую между нами. Я знал, что она, как и я, вела внутреннюю борьбу, чтобы оставаться порознь. Я бы все отдал, чтобы удержать ее прямо сейчас, провести рукой по ее щеке и почувствовать, как ее волосы проходят сквозь мои пальцы. Прочистив горло, она отвела взгляд, словно пыталась найти объект более безопасный. Или почти такой. Ее голос стал ниже, когда она посмотрела на нас с блеском в глазах.

– Я сделала это, – она быстро огляделась перед тем, как продолжить. – Соль. Она содержит все четыре элемента.

У Джилл дыхание перехватило, ее мучил тот же вопрос, что Сидни и меня:

– Ты думаешь, что сможешь повторить чернила Маркуса?

Сидни горячо кивнула:

– Проделана уйма работы. Пришлось начинать с нуля, отложив в сторону всякое создание чернил для татуировки. А еще мне нужна была морская свинка. Было бы слишком смело испытывать все на себе.

– Я до последнего верил в твои способности, – произнес я, – но может, тебе стоило обождать и проверить это на одном из наивных новичков Маркуса?

– Можно было сделать и так. То есть, я не имею в виду, что это может принести вред. Но самой главной проблемой было то, сработает ли это вообще или нет. И единственным способом узнать это, было испытание алхимической формулы на морской свинке, – чего никто из нас не хотел.

Она слегка нахмурилась, что выглядело просто очаровательно.

– Если бы мне только удалось достать чернила алхимиков, чтобы продолжить опыты... но, черт. Без разрешения это будет сложно. А еще мне нужен пользователь земли, которого у нас нет.

Я усмехнулся:

– Уверен, Эйб будет рад помочь.

– О, да, – сказала Сидни. – Я уверена, что он поможет. Думаю, он хотел бы знать все о моих посторонних проектах.

Зоя остановилась только тогда, когда автомобиль заревел, как зверь. Она не проехала по обочине и не врезалась в здание, поэтому я предположил, что это многообещающе. Тем не менее, я увидел, как Сидни острыми взглядом изучает даже мельчайшие колебания. Удовлетворенная, она заняла водительское место и попрощалась с нами. Ее глаза встретились с моими, и на несколько мгновений меня приостановил этот янтарный взгляд. Я вздохнул после того, как она отъехала, и опустив глаза вниз, увидел, что Джилл смотрит на меня понимающе.

– Хорошо, – сказал я. – Я договорюсь о встрече.

Она обняла меня.

Я позвонил психиатру, рекомендованному медицинским центром Карлтона, и вроде как надеялся, что это займет некоторое время, и я смогу привыкнуть. Все-таки специалисты всегда заняты, не так ли? Этот сеанс был единственным, и то его пришлось перенести на завтра. Регистратор сказал, что я невероятный счастливчик, ну и что я мог поделать? Я согласился, а затем пропустил мультимедию на следующий день, заработав обзывательство «бездельник», когда попросил у Ровены дать мне знать о том, что я пропустил.

Врача звали Рональд Микоски, но я быстро забыл его имя, потому что он выглядел как Альберт Эйнштейн, в комплекте с взъерошенными седыми волосами и усами. Я думал, что буду лежать и говорить о своей матери на том диване, но вместо этого он направил меня к роскошному креслу, в то время как он устроился за письменным столом. Вместо записной книжки, он взял ноутбук.

– Хорошо, Адриан, – начал Эйнштейн. – Скажи мне, что привело тебя сюда сегодня.

Я начал говорить.

– Моя девушка уделала меня. – Но это звучало раздраженно.

– Моя девушка сочла это хорошей идеей, – поправился я. – Я хотел бы получить антидепрессанты.

Он вскинул густые брови.

– Правда? Вообще-то мы не распространяем рецепты прямо здесь, но давайте зрить в корень. Вы страдаете от депрессии?

– Не в данный момент.

– Но иногда бывает?

– Ну да. То есть, у всех иногда такое бывает, разве нет?

Он спокойно встретил мой пристальный взгляд:

– Разумеется. Но ведь у вас дела обстоят хуже, чем у других людей?

– Кто знает? – я пожал плечами, – все субъективно, не так ли?

– Считает ли ваша девушка, что все хуже, чем у других?

Я заколебался:

– Да.

– Почему?

Я замялся. Я не был уверен, готов ли я говорить с ним об этом. Да и не думал, что буду. Я достаточно узнал о психическом здоровье от Лиссы, чтобы понять, что психиатры назначают лечение, а терапевты говорят о твоих проблемах. Мне казалось, я могу просто прийти сюда, получить таблетки и уйти.

– Потому что... как только мне становится плохо, я начинаю выпивать.

Эйнштейн разжал пальцы:

– Много?

Я готов был уже отколоть очередное «субъективное» замечание, но все–таки ответил прямо:

– Да.

– Когда у вас все хорошо, тоже?

– Наверное... но это же не преступление, расслабиться иногда?

– Расскажите о своих чувствах, когда вы подавлены.

И снова это было отличным поводом для шутки. Я мог ляпнуть о чем-то вроде отстойного настроения на дискотеке. В конце концов, как я мог описать, что я чувствую в те мрачные моменты, когда дух начинает заполнять меня? И даже если бы я подобрал слова, разве он понял бы меня? Кто вообще мог действительно меня понять? Никто, и именно поэтому дела обстояли настолько скверно. Я постоянно чувствовал себя одиноким. Даже другой пользователь духа не мог бы в полной мере осознать, через что мне пришлось пройти. У каждого есть свой личный ад, и, конечно, я имею ввиду не только дух.

В любом случае, я рассказал Эйнштейну обо всем, описываю все до малейшей детали. Некоторое время спустя он прекратил постукивать пальцами, и просто слушал, иногда уточняя отдельные моменты. Вскоре он уже понимал, что я чувствую, пребывая в депрессии, и захотел узнать о моих ощущениях, когда я счастлив. Особенно его интересовали мои привычки и любого рода «необычное поведение». Когда мы разобрались и с этим, он вручил мне целый набор анкет с такими же вопросами и вариантами ответов на них.

– Эй, док, – сказал я, протягивая их обратно. – Я и понятия не имел, что определить безумие настолько сложно.

Я увидел вспышку веселья в его глазах:

– Безумие – это термин, который часто понимают и употребляют неверно. Это касается и «клейма» с «завершением». – Он качнул головой. – Мы все состоим из чего-то, Адриан. Наше тело, наш мозг. Это простая, и в то же время весьма сложная система, и очень часто что-то может пойти не так. Мутация клеток. Выпадение нейронов. Недостаток нейромедиаторов.

– Моей девушке бы это понравилось, – ответил я, кивком указывая на бумаги. – Итак, если я не сошел с ума, могу ли я наконец получить таблетки?

Эйнштейн пролистал страницы, кивая в такт тому, что написанное было именно тем, что он и ожидал увидеть.

– Если хотите, но это будут не те таблетки, из-за которых вы пришли. Ваш случай выходит за рамки обычной депрессии. Вы только что продемонстрировали классические симптомы биполярного расстройства.

Было нечто зловещее в слове «расстройство».

– Что это значит? И пожалуйста, в словах, не начинающихся на «нейро».

Он улыбнулся, услышав это, хоть и немного грустно:

– Если совсем просто, это значит, что ваш мозг превращает плохое настроение в крайне плохое, а хорошее – в чрезмерно хорошее.

– Вы хотите сказать, что можно быть слишком счастливым?

Я почувствовал беспокойство. Возможно, из-за факта, что его терпение в рекордные сроки сошло на нет, предостерегая, что он совсем не такой хороший врач.

– Зависит от того, чем вы занимаетесь, – он открыл бумаги, которые я должен был заполнить. – Недавно вы потратили 800 долларов на набор пластинок?

– Да, и что? Это самая чистая форма музыки.

– Это было что-то, чего вы желали некоторое время? То, что вы искали?

Я вспомнил о том, как проходил мимо написанной от руки вывески в кампусе.

– Хм, нет. Просто подвернулась возможность, и я подумал, что это неплохая идея.

– У вас есть истории других импульсивных покупок?

– Нет. Ну, однажды я каждый день отправлял девушке цветы в течение месяца. Еще я отправил ей огромную коробку с духами. А после я купил своей нынешней девушке сделанный на заказ парфюм, который обошелся мне в кучу денег. И формально я также купил ей машину. Но вы не можете судить по этим покупкам, – поспешно добавил я, заметив его кривой взгляд. – Я был влюблен. Мы же делаем такие вещи из-за любви к прекрасному полу, так?

Он ничего не ответил.

– Возможно, мне просто стоит посетить занятия по управлению финансами.

Он хрюкнул:

– Адриан, это нормально, быть счастливым или грустным. Такова человеческая жизнь.

Понятное дело, я не стал его исправлять.

– И совсем ненормально быть настолько несчастным, чтобы прекратить заниматься обыденными вещами, или быть настолько счастливым, чтобы в порыве импульса не думать о последствиях – возьмем те же чрезмерные траты. И уж совсем не нормально с такой скоростью переходить от одного настроения к другому, с провокацией или без.

Мне хотелось сказать ему, что провокация была, что дух сделал это со мной. И разве причина имела значение? Если пользователи огня сжигают себя своей магией, это вовсе не значит, что им нужна первая помощь. Если дух вызвал это расстройство, значит ли это, что я не нуждаюсь в лечении? Мысли кружились в моей голове, и внезапно я осознал, что стою перед неразрешимой дилеммой. Возможно, дух не вызывал психическую болезнь. Может быть, люди, подобные Лиссе и мне, уже не имели всех «химических» элементов, и именно это делало нас зависимыми от духа.

– И что мне с этим делать? – наконец-то спросил я.

Он взял записную книжку и сделал пометку. Когда он поставил точку и вырвал лист, он протянул мне его:

– Возьми рецепт и купи это лекарство.

– Это антидепрессант?

– Это стабилизатор настроения.

Я уставился на листок, словно он мог меня укусить.

– Звучит не очень. Это будет «стабилизировать» мое состояние так, что я не буду чувствовать себя счастливым или грустным? Я вообще не буду ничего ощущать? – внезапно я остановился. – Нет! Плевал я, если они опасны. Я не лишусь своих эмоций.

– Садитесь, – сказал он спокойно. – Никто не отбирает ваши эмоции. Это то, что я говорил раньше: мы все – химические вещества. У вас есть пара таких, которые не на правильном уровне. Это позволит скорректировать их, как диабетик исправляет свой инсулин. Вы по-прежнему будете чувствовать. Вы будете счастливы. Вы будете грустить. Вы будете сердиться. Вы просто не будете непредсказуемо качаться в таких диких направлениях. В этом нет ничего плохого и это намного безопаснее, чем самостоятельное лечение алкоголем.

Я снова сел и мрачно уставился на рецепт:

– Это собирается убить мое творчество, не так ли? Без всех моих чувств я не смогу рисовать, как раньше.

– Это крик художников во всем мире, – сказал Эйнштейн с твердым выражением лица. – Повлияет ли это на определенные вещи? Может быть, но вы знаете, что действительно будет мешать вашим умениям рисовать? Будучи слишком подавленным, чтобы встать с кровати. Проснувшись в тюрьме после ночного пьяного разврата. Вы погубите себя. Эти вещи повредят вашему творчеству.

Это было удивительно похоже на то, что сказала Сидни о том, что я был не в состоянии выполнить рисунки.

– Я буду обычным, – запротестовал я.

– Вы будете здоровым, – поправил он. – И от этого вы сможете стать экстраординарным.

– Мне нравится мое искусство таким, какое оно есть. – Я знал, что это прозвучало по–детски.

Эйнштейн пожал плечами и откинулся на спинку стула:

– Тогда, я думаю, вы должны решить, что является наиболее важным для вас.

Эта мысль не требовала рассуждений:

– Она.

Он молчал, но выражение его лица сказало все за него.

Я вздохнул и снова встал:

– Я получу этого сполна.

Он дал мне некоторую информацию о побочных эффектах и предупредил, что это может занять несколько проб и ошибок, перед тем, как сделать все правильно. Выход из этого офиса и поход в аптеку, а не в винный магазин, потребовал большее самообладание, когда-либо требовавшееся мне. Я заставил себя слушать, как фармацевт говорил о дозировании и предостерегал от алкоголя, как по рецепту.

Но вернувшись домой, я не нашел в себе смелости открыть флакон. Я случайно поставил рекорд просиживания своего дивана, уставившись на пузырек в руке, будучи более сбитым с толку, чем я когда-либо ожидал. Этот стабилизатор настроения был тайной. Я думал, не пойти ли взять что-то похожее на то, что употребляла Лисса, даже если я не был большим поклонником таблеток, по крайней мере, в качестве эталона. Но это? Что будет происходить? Что делать, если Эйнштейн был неправ, и я перестану чувствовать какие-либо эмоции? Что, если это не вызовет ничего, кроме ужасных побочных эффектов, которые он сказал, бывают крайне редко?

С другой стороны... а что, если это не остановит дух, но обуздает тьму? Тогда бы мечта сбылась. Это то, что смогли бы сделать антидепрессанты в надеждах Лиссы. Полное онемение духа было неожиданностью. Невозможно, что я мог бы по-прежнему удерживать магию и при этом контролировать свою жизнь. Но идея была настолько заманчивой, что я открыл пузырек и положил одну из таблеток на ладонь.

Но я не мог принять ее. Я слишком боялся... боялся потерять контроль и боялся получить его. Я старался думать о Сидни, но я не мог получить четкого образа. В одно мгновение она смеющаяся и искрящаяся на солнце. В другое – плачущая. Я хотел, чтобы было лучше для нее... И все же знал, что она на самом деле хотела, чтобы было лучше для меня. Это так трудно понять. На соседнем столе Прыгун в форме статуи, казалось, следит за мной, и я повернул его так, чтобы он отвернулся от меня.

Музыка дрейфовала надо мной, и я понял, сначала я бы поставил на Jefferson Airplane. Я рассмеялся, но смех вскоре превратился в протяжный вздох.

– Одна таблетка сделает тебя больше, другая таблетка уменьшит тебя, – Я плотно сжал таблетку в руке. – А те таблетки, которыми тебя потчует мама, не делают ничего вообще.

«Прими проклятые таблетки, Адриан, – карающий голос в голове был моим собственным, а не тети Татьяны, к счастью. Я разжал свою руку и стал изучать края таблетки. – Просто прими ее». У меня был стакан воды и все.

Но я по-прежнему не торопился.

Звон Телефона Любви заставил меня вздрогнуть. Все еще держа таблетку в одной руке, другой я нашел телефон и прочитал сообщение от Сидни:

«Сказала З, что оставила свой телефон в магазине, так что я пошла и принесла альбом для зарисовок и некоторые пигменты. Знаешь какого-либо голодающего художника, который мог бы их использовать?»

Мое сердце, наполненное любовью, забилось сильнее. Я не знаю, как какое-либо физическое тело смогло бы содержать столько мощи. Я чувствовал, как моя грудная клетка сейчас разорвется.

– Хорошо, Алиса, – сказал я, глядя на таблетку. – Давай посмотрим, что ты сможешь сделать.

Я положил таблетку в рот и проглотил.