Часть 3. Сирин то и дело вспоминала о блеске золотых куполов, которым встречала их Москва, пока они пробирались по грязной дороге вперед

Царь

 

Сирин то и дело вспоминала о блеске золотых куполов, которым встречала их Москва, пока они пробирались по грязной дороге вперед, где, как утверждал Ваня, лежит Санкт-Петербург.

Здесь не было ничего, кроме тумана, он лежал плотной пеленой, позволяя разглядеть, самое большее, голову собственной лошади. Дороги в новый царский город было не видно, ее едва можно было отличить от болота, не спасали даже связки хвороста, обозначавшие путь и закрывающие самые большие выбоины. Сирин надеялась, что Тарлов, возглавляющий колонну, знает путь. Не дай Аллах сбиться с него — эта зыбкая почва поглотит их всех, и никто никогда не отыщет и следа!

Настроение Сирин ухудшилось, когда Златогривый провалился передней ногой в особенно глубокую лужу, теперь она была по уши забрызгана жидкой грязью, вонявшей гнилью и конским навозом. Яростно отплевываясь, она вытирала рот рукавом, но мерзкий привкус во рту не желал исчезать. Желудок подвело.

Сирин жалобно глянула на Ваню, ехавшего рядом с ней:

— Ради Аллаха, ответь, зачем вы потащили нас в эту жалкую землю? Эта земля для демонов, не для людей.

— Ну, людей тут тоже немало. Царь-батюшка об этом позаботился, — ответил вахмистр с такой гордостью, словно сам совершил это чудо, но затем снова нахмурился. — В такую непогоду да по такой грязи спасет только водка! Но все, что было, мы уже выпили, больше до самого Петербурга взять ее негде.

«Если мы вообще до него доберемся», — подумала Сирин, но говорить это вслух не стала, чтобы не привлечь духов. Известно же — стоит только испугаться, и духи тут же собьют тебя с дороги.

Ваня заметил, насколько Бахадуру не по себе, и попытался его успокоить:

— Летом здесь очень красиво, но теперь, осенью, нужно обладать поистине ангельским характером, чтобы чувствовать себя хорошо. — Ваня надеялся, что Бахадур хоть чуть-чуть улыбнется, но тот только грустно усмехнулся в ответ.

Когда еще в Москве Сирин узнала, в какой компании ей предстоит продолжить свой путь, она решила заключить с Ваней и капитаном негласное перемирие. Солдаты, сопровождавшие отряд, ничуть не тревожили ее, но гвардейские офицеры — Кирилин, Лопухин, Шишкин и некоторые другие — пришлись ей не по сердцу. Эти напыщенные грубияны относились к заложникам как к зверям, которым Господь по неисповедимым причинам решил даровать речь. Однако царевичу они прислуживали как рабы, а перед его духовником чуть ли не на брюхе ползали. Сирин твердо была убеждена: ни один татарин так себя вести не стал бы.

Где-то позади вновь послышалась ругань кучера и его помощников, сопровождавших карету наследника русского престола. Роскошная карета, запряженная шестеркой лошадей, то и дело увязала в грязи, так что слугам вновь и вновь приходилось вытаскивать ее. Сирин считала это недостойным воина — вождь должен сидеть в седле и вести своих людей. Но Алексей Петрович вел себя как балованный ребенок, в пути ему все было не так, все не по нраву.

На четвертый день он заболел. Всему отряду пришлось задержаться в какой-то убогой деревушке, ожидая выздоровления царевича. Причиной же нездоровья, полагала Сирин, могла быть только водка — уж чем царевич точно превосходил всех своих спутников, так это количеством водки, которое он ежедневно выпивал. Когда по утрам он поднимался и садился в карету, лицо его было зеленоватым, а вокруг стоял кислый запах перегара.

Ваня указал вперед:

— Если глаза меня не обманывают, то мы уже до парома добрались.

Солдаты авангарда начали останавливаться и спешиваться, из тумана показались черные бревенчатые постройки.

— Драгуны и заложники, ко мне! — В напоенном влагой воздухе голос Тарлова звучал как-то странно.

Когда Сирин подъехала ближе, он все еще сидел верхом, размахивая шляпой, чтобы его легче было заметить, тем не менее собрались заложники не сразу.

— Хотя тут и есть мосты, но во время последнего наводнения почти все их снесло, поэтому лошадей оставим и переправимся на пароме. Не беспокойтесь, за животными уход будет хороший. — Последние слова Тарлов сказал прежде всего Бахадуру. Он единственный из всех заложников продолжал путь на собственном коне и сам о нем заботился, хотя конюхи всегда были наготове.

Кирилин, снова облачившийся в скромный мундир офицера царской армии, крикнул:

— Твой сброд подождет, Тарлов! Сначала переправится царевич и его свита! — Он махнул рукой, чтобы отогнать назад жеребца Сирин.

Конь, расширив ноздри, жадно нюхал темную воду и шарахнулся в сторону при виде Кирилина. Сирин потянулась к плетке, но Тарлов, к тому моменту уже спешившийся, быстро встал между ними.

— Мы вас не задерживаем, Олег Федорович. — Сергей холодно улыбнулся и подтолкнул Кирилина к парому, который как раз показался из тумана.

Сирин с недоверием посмотрела на судно. В степи она переправлялась через реки вплавь или на плоту, но на это громоздкое, бесформенное, полусгнившее творение рук человеческих забираться ей совсем не хотелось. Паром сидел глубоко в воде, казалось, он вот-вот потонет.

— И на этом мы все будем переправляться через реку? — спросила она, наморщив нос.

— А что нам делать? Или ты настаиваешь, чтобы царь прислал за нами один из своих кораблей? — улыбнулся Тарлов.

Сирин обиженно отвернулась, отвела в сторону жеребца и молча смотрела, как к берегу подкатила карета наследника.

Полный сомнения и ужаса взгляд, которым царевич оглядел паром, развеселил ее, послужив хоть малым вознаграждением за все неприятности последних дней. Наследник русского престола, покачиваясь, вылез из кареты, заслонил глаза рукой и закричал пронзительным голосом, что на паром он не пойдет. Судно, по его словам, послал сам царь специально, чтобы утопить сына.

Духовник взял царевича за руку и попытался бережно и осторожно ввести его на борт:

— Ваше высочество, идемте сюда! Я с вами. Батюшка изволит сердиться, если вы к нему не явитесь. Идемте же, не то он сошлет вас туда, где Петербург покажется раем!

— Для чего понадобилось отцу строить город в таком гиблом месте? Когда я стану царем, я велю разобрать его по камню и побросать эти камни в Неву! — Голос царевича звучал все громче, так что теперь его слышали уже все.

Игнатьев извивался всем телом, как раздавленный червяк:

— Не говорите так, ваше высочество! Мне страшно даже представить, в каком гневе будет ваш батюшка, если ему донесут эти слова. Санкт-Петербург для него — святыня.

— То-то и оно, что Петр Алексеевич — антихрист. Кому еще захочется сидеть в этом болоте! — вполголоса проговорил Кирилин.

Сергей решил перевести эти слова в шутку:

— Для ада тут, пожалуй, холодновато!

Кирилин уничтожающе посмотрел на него и зашагал вперед, чтобы уговорить царевича взойти-таки на паром. В лучшие свои дни судно перевозило человек тридцать, сейчас же — едва половину, еще один-два человека, и паром мог перевернуться, да и гребцы были на вид худыми и слабыми. Поэтому свита царевича, в которую входили только самые близкие придворные (вместе с гвардейцами она составляла около полутора сотен человек), переправлялась не один час. Драгунам и сибирским заложникам оставалось только стоять на берегу и ждать — вблизи переправы не было ни гостиницы, ни кабака.

Когда начало темнеть, Ваня подозвал мальчишку, который уже несколько часов крутился неподалеку, разглядывая солдат:

— Эй, сынок, ты, случаем, не знаешь, где тут поблизости можно купить бутылку водки?

Лицо мальчишки расплылось в улыбке:

— У нас дома есть водка, господин. За пару копеек... — Мальчик, не договорив, протянул ладонь. Ваня отсчитал монеты, и тот, довольно кивнув, исчез в зарослях.

Сергей укоризненно покачал головой, глядя на своего вахмистра:

— Не слишком ли ты торопишься, друг мой? Что мешает этому малому сбежать, забрав деньги?

— Пусть только попробует! — угрожающе сказал Ваня, хотя понимал, что найти мальчишку в таком месте нет ни единого шанса. Но он не разочаровался — мальчик вернулся с кувшином и пузатой кружкой, которую он умело наполнил. Вахмистр недоверчиво принюхался, опрокинул кружку в себя и зашелся в приступе кашля.

— Вот это вещь, черт бы ее побрал! Хотите глоточек, Сергей Васильевич?

Сергей тоже понюхал жидкость, но покачал головой:

— Нет! И даже не уговаривай меня это пить — такой отравой даже сибирские казаки побрезгуют!

— Я думал, вы смелее, капитан! — Ваня налил себе еще кружку, выпил и передал посуду следующему драгуну. Солдаты были не столь щепетильны, как их командир, и от водки не отказывались. Посудина оказалась вместительной — драгуны выпили уже по две кружки, а на дне еще что-то плескалось, остатки решили отдать заложникам. Ильгур и его друзья успели здесь первыми — прочим досталось только по маленькому глоточку. Один из заложников, чтобы не делиться с последними, жадно схватил кружку и сделал огромный глоток. На мгновение он вытянулся и застыл, словно аршин проглотил, потом захрипел, закашлялся, словно задыхаясь, и наконец выплюнул что-то темное. Это оказался кусок воблы, который, видимо, упал в кружку, пока мальчик наливал водку.

Ваня хохотал так, что на глазах у него выступили слезы.

— А ты не жадничай! Тебе мама разве не говорила в детстве: сначала откуси, потом запивай.

— Не забудь еще прожевать! — ехидно прибавила Сирин. Ей случившееся казалось естественной расплатой за жадность, она жалела лишь о том, что не каждый, кто прикладывался к водке, тут же давился рыбой.

— Эй, друзья, паром подходит, скоро мы увидим царя! — Тарлов указывал на судно, неуклюже причаливавшее к топкому берегу. Вместе с Ваней, двумя драгунами и большей частью заложников он взошел на борт, остальные остались ждать следующего рейса под охраной нескольких солдат.

Отплыв от берега, паром окунулся в густой туман. Сирин с содроганием спросила себя, как рулевой собирается ориентироваться. На суше дорогу в грязи намечали вязанки хвороста, теперь же мир состоял только из воды под днищем парома и сырого мутного воздуха вокруг. Перевозчик же, однако, ловко работал рулем, выбирая путь в сгущающихся сумерках, успевал еще и пошучивать, пока двое парней на веслах упирались, выбиваясь из сил:

— Когда бы не туман да не ночь, вы бы уже и Петропавловскую крепость увидели — вон там, слева. А впереди — дворец, который князь Меншиков для себя единолично выстроил — на отдельном острове. А неподалеку и царский домик! — Он сказал это таким странным тоном, что Сирин встрепенулась и подвинулась поближе к носу суденышка, она жадно уставилась на огонек, вспыхнувший высоко в воздухе и расколовший сгустившуюся тьму. Впереди показался берег, на котором ютился небольшой домик. Сирин сама не знала, что ожидала увидеть — может быть, дворец, как в Кремле, или что-то подобное, но уж, во всяком случае, никак не обычный деревянный дом, похожий скорее на постройки Немецкой слободы, чем на русские избы.

Паром причалил, крепко ударившись о покосившиеся мостки, так что Сирин едва не полетела кувырком, но Тарлов крепко схватил ее за плечо — только благодаря этому девушка не свалилась в холодную серую воду. Он с улыбкой кивнул на паром:

— Эта штука порой брыкается, как норовистая лошадь. Нужно держаться крепче.

— Или позаботиться, чтобы тебя кто-нибудь держал, — добавил Ваня.

— Спасибо, — пробормотала Сирин. Прозвучало это недружелюбно, и она пожалела, что так вышло. Сергей Тарлов оказался хорошим попутчиком: он всегда заботился, чтобы заложников в пути хорошо кормили, однако Сирин ничего не могла с собой поделать — туман, сырость, постоянно хмурое небо и грязь под ногами не улучшали настроение. Она взглянула на Ильгура и прочих заложников — подхватить их было некому, и от толчка они повалились прямо на скользкие палубные доски. Сирин перелезла через борт и по шатким мосткам пошла к берегу, радуясь, что переправа на неверном суденышке все же завершилась успешно. Ощутив под ногами твердую почву, она поклялась себе никогда в жизни больше не ступать на борт парома. Царь выстроил себе дом на острове — он, наверное, был еще большим безумцем, чем его подданные. Конечно, Москва не была лучшим местом на земле, но там все же можно было жить — не то что в этом краю сплошных болот, куда и верхом-то не доехать.

На берегу горел огромный костер, вокруг него стояло несколько скамеек. Двое солдат, гревших руки над огнем, подозрительно оглядели прибывших. Немного помедлив, один вскочил, побежал к дому и забарабанил в дверь:

— Матушка, сибирские заложники прибыли!

Вскоре дверь распахнулась, и на крыльце показалась высокая статная женщина в широком платье и длинном шерстяном плаще. Хоть и не красавица, она была довольно видной, разве что, на взгляд Сирин, чересчур полногруда.

— Подложи дров, Иван! Гости наверняка захотят погреться! — приказала она солдату и повернулась к Сергею: — Простите, капитан, если вам придется подождать немного. У царя важная беседа с сыном. Думаю, вы не откажетесь от рюмочки водки и миски супа?

При слове «водка» Ваня до ушей расплылся в улыбке:

— Да уж, против глоточка беленькой и тарелки борща мы ничего не имеем. Да, Сергей Васильевич?

Женщина усмехнулась и пригласила гостей к огню, сама же ушла в дом.

Сирин, как обычно, села поодаль, Остап примостился рядом. Ваня, надеявшийся, что ему перепадет лишний стаканчик водки, от которого Бахадур наверняка откажется, тоже уселся поблизости.

— Что это за женщина? — спросила Сирин негромко.

Ваня наморщил лоб — объяснять татарину, кем приходится царю Марта Скавронская, казалось ему делом непростым. Не так давно царь дал ей имя Екатерина и сделал своей любовницей.

— Ну, это, так сказать... одним словом, она царю вроде как жена...

— Русская царица? — Сирин она представлялась совсем другой, полной достоинства, в роскошном наряде. А эта женщина была похожа на крестьянку.

— Ну, не совсем чтобы царица... — Ваня сморщился, будто у него внезапно заболел зуб.

Но представления Сирин о дозволенном отличались от идей русских:

— Значит, одна из младших жен?

— Единственная младшая жена. — Ваня откашлялся и вспомнил о царице Евдокии. Она уже несколько лет, пусть и не по доброй воле, жила в монастыре, так что Петр и впрямь мог считаться кем-то вроде холостяка или вдовца. Сирин хотела продолжить свои расспросы, но тут на крыльце опять показалась Екатерина, она несла большой кувшин и несколько стаканов, которые у нее тут же разобрали.

Екатерина подошла к скамье, где сидели Сирин, Остап и Ваня.

— В твоем возрасте водки не полагается, — строго сказала она Остапу, который сразу расстроился. — Да и тебе, — обратилась она к Сирин, — лучше бы не наливать.

— Стаканчик только, матушка! — взвыл жалобно Ваня, надежды которого на лишний стакан таяли на глазах. Екатерина оценивающе глянула на Сирин и усмехнулась, догадавшись, почему так хлопочет старый вахмистр:

— Ну разве что стаканчик. Но больше ни-ни! — Она налила два стакана и поставила их перед Ваней. — А у этого мальчика ума больше, чем у большинства из вас.

— Вот-вот, я тоже всегда это говорю! — поддакнул Ваня, разом опрокинув в себя оба стакана. Водка горячо прошлась по его внутренностям, он шумно выдохнул и сказал с признательностью:

— Вот это водка у тебя, матушка! Ой, как хороша, мертвого подымет!

— Твоими бы устами... Столько солдат проклятые шведы положили, а нам сейчас так людей не хватает.

Сирин почувствовала неподдельную заботу Екатерины и о русском государстве, и о своем возлюбленном. Царица налила Ване еще стаканчик:

— Выпей за здоровье царя, милый!

— Матушка, да если б ты тысячу стаканов налила, я бы их все за Петра Алексеича выпил! Да пребудет с ним Господь и все святые! — Ваня поднялся, вытянулся по стойке «смирно», одним глотком выпил и со всей силы швырнул стакан в огонь.

— За царя, ребята, и за город Санкт-Петербург! — Возглас его прокатился над островом, в ответ из тумана отозвалось множество голосов.

В это время две служанки приволокли с кухни огромный котел супа и начали раздавать миски. Надзирала за ними приземистая полноватая женщина лет сорока, довольно еще привлекательная. Сирин получила похлебку и недоверчиво принюхалась к ней.

Екатерина, стоявшая невдалеке, заметила это и улыбнулась понимающе:

— Поешь, это не борщ, а уха — суп из рыбы. Попробуй, не бойся, это вкусно.

Сирин взяла ложку, которую сунула ей одна из служанок, и начала есть. Суп был горячим и очень вкусным, а кроме того, наверняка там не было свинины. Она жадно принялась за еду, но тут заметила, что старшая служанка пристально смотрит на нее. Сирин перестала есть и поглядела на женщину, та сразу же отвернулась, подошла к Сергею и спросила тихонько:

— Простите, капитан, давно ли вы знаете того вон молоденького татарина?

Сергей покачал головой:

— Пару месяцев всего. Я взял его отца в плен, и мальчишку выдали заложником.

— И что вы о нем знаете? — Женщина говорила тихо, но со страшным напряжением, умоляюще сложив руки.

— Да ничего почти. Зовут его Бахадур, сын Монгур-хана, парень себе на уме.

— А мать его кто? Судя по лицу мальчика, она наверняка русская.

Сергей пожал плечами:

— О матери мне ничего не известно. Кажется, она любимая жена хана, а ее брат — правая рука Монгура.

Женщина с досадой ударила кулаком по ладони.

— Простой татарчонок. А я уж надеялась... Он так похож на русского, хоть и одет не по-нашему. Не обращайте внимания, капитан, забудьте мой вопрос!

Она вернулась к котлу и привычно оглядела гостей — все ли сыты. Тарлов заметил, что взгляд ее то и дело останавливался на Бахадуре, так что и сам он невольно принялся его разглядывать. Парень и правда не совсем похож на азиата, да и вообще очень пригож даже для русского. Еще года два-три — и девки ему прохода не дадут, за одно приветливое слово такого красавчика любая чем угодно пожертвует. Мысль эта Сергея почему-то рассердила, и он едва подавил желание встать и заговорить с мальчишкой. Больше всего ему хотелось сломать ту неприступную стену, которой окружил себя Бахадур. Насколько мог, он попытался отогнать от себя это глупое чувство и попросил у Екатерины еще водки.

Царская фаворитка проницательно глянула на него:

— Что-то неладно, капитан?

Сергей покачал головой:

— Это пройдет, матушка. Единственная забота — слишком уж мало мне известно о передвижениях шведов. Я долго был в Сибири, да и в Москве никто ничего не знает. Войска Карла, может, всего в нескольких верстах отсюда, а мы и не знаем ничего.

— Ну так близко они точно не подойдут. Но может случиться, что они уже у самых границ государства. Даже если и так — у царя есть такие люди, как вы.

Похвала Сергею польстила, глаза его воинственно блеснули:

— Шведы дойдут до Москвы только по нашим трупам, матушка. В этом я клянусь!

— Поклянитесь лучше, что вы их разобьете и вернетесь невредимым, — возразила она.

Сергей кивнул и посмотрел на женщину, которая завела расспросы про Бахадура:

— Прошу прощения, не скажешь ли, матушка, кто эта женщина?

Екатерина недоверчиво прищурилась:

— Признаю, Марфа Алексеевна и впрямь еще довольно хороша. Однако ж для вас, капитан, думается мне, старовата. Или надеетесь стать родственником царя? Хотите сделать карьеру?

Сергей залился краской:

— Неправда твоя, матушка! Я о таком и не помышлял! Я потому спросил... А, ладно, забудь! — Он так сжал стакан, будто хотел раздавить его, и выпил одним глотком. Екатерина с охотой осталась бы еще поговорить с молодым офицером, он был хорош собой, а в разговоре учтив, но в эту минуту в доме раздался громовой голос царя, призывавшего свою милую. Петр любил ее от всего сердца, но в нынешнем расположении духа все казались царю врагами, так что давать ему лишнего повода для ревности не стоило. Екатерина вскочила и быстро заговорила, то и дело поглядывая на дверь домика:

— Марфа — дальняя родственница Натальи Нарышкиной, матери царя. Во время восстания стрельцы убили почти всю ее семью, а тех, кто уцелел, они увезли в Сибирь и там уж покончили с ними.

Сергей почувствовал, что Екатерина не простит ни сводной сестре царя, ни ее окружению того, как когда-то обходились они с Петром и его родными. Такая же судьба, как Марфу Алексеевну и ее родных, постигла тогда и многих других людей, оказавшихся на пути Софьи. Но и нынешний царь, сев на престол, ссылал своих недругов на восток, за Урал, и следующий будет делать то же самое.

Но думать об этом Сергею не хотелось, и он снова взглянул на Екатерину:

— Спасибо, матушка! Жалко мне эту женщину, она понадеялась на чудо, но чудеса в наше опасное время случаются нечасто.

Екатерина задумчиво поглядела на Сирин:

— Думаете, этот татарин ей кого-то напомнил? Мальчик и впрямь не похож на дикого кочевника, на вид — вполне цивилизованный человек. Из-за этого, видно, Марфе и почудилось что-то.

Напоследок она плеснула ему еще водки и торопливо удалилась. Тарлов доел суп и направился к Бахадуру, но присел рядом с Ваней:

— Дивный вечер-то какой. Да, дружище, сколько раз мы так с тобой сидели, со стаканами в руке, под звездами...

— Которых нам из-за проклятого тумана сегодня не увидеть, — хмыкнул вахмистр.

— И в этом городе наступят времена, когда небо будет ясным. Знаешь, я ведь иногда даже по степям тоскую... — Сергей глубоко вздохнул и снова помрачнел. Говорить никому не хотелось, но все четверо чувствовали какие-то внезапно возникшие невидимые узы, соединявшие их. Сирин вынуждена была признаться себе, что пленение принесло ей не только горести, но и радостные минуты — вот как сейчас. Она смотрела на огонь, с треском пожиравший сухие поленья, вдыхала ароматный дым и чувствовала себя на удивление спокойно.

Яростный крик, донесшийся из-за стены домика, нарушил воцарившуюся тишину:

— Я хочу, чтобы мой сын оправдал мои надежды и помог мне спасти Россию! А ты идешь на поводу у первого встречного и малодушен настолько, что готов отдать эту землю шведам! Кто наплел тебе, что эти территории захвачены незаконно? Это древние русские земли, ими владел еще Рюрик! Потом Ингерманландия отошла к Новгороду, после — Московскому княжеству, шведы появились здесь во времена смуты, никак не раньше.

Ответа Сирин не разобрала, но поняла, что царю с сыном вместе не ужиться.

Лицо царя было красным от гнева. С проклятьями выгнав из дома сына, он едва перевел дух и приказал Екатерине позвать проклятых татар. Сирин оказалась в самой середине толпы перепуганных заложников, сбившихся в кучу, словно овцы. Перед ними возвышался высоченный мужчина с удивительно маленькой головой, глазами навыкате и поджатыми губами. В запятнанном темно-коричневом кафтане с кожаными нашлепками на локтях, болтающихся панталонах и грязных туфлях Петр похож был на кого угодно, только не на владыку Руси. На руках его бугрились мышцы, как у крестьянина, в перепачканных пальцах царь сжимал кисточку, сзади виднелась размалеванная деревянная доска. Щека его была измазана в краске — казалось, царя наискось ударили саблей. Сергей отдал честь:

— Ваше величество, Сергей Васильевич Тарлов прибыл в ваше распоряжение! Со мной — сибирские заложники. Готов выполнить любое приказание.

Царь раздраженно кивнул:

— Свои речи прибереги для генералов, нет у меня времени для такой чепухи. Так вот они, сибиряки, которых вы изловили? Хорошая работа! — Он зашагал перед кучкой заложников, внимательно изучая их лица. В руке царь по-прежнему держал кисточку. Остап прижался к Бахадуру как можно теснее, стараясь укрыться от царского взора. Ильгур, обычно не скупившийся на рассказы о своих подвигах, прикрыл лицо рукой и попятился от Петра, как испуганный зверек. Сирин же, напротив, вид русского царя показался скорее любопытным, а не пугающим.

Петр Алексеевич был самым высоким человеком, которого она видела. Когда он остановился перед ней, Сирин пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Его взгляд буквально парализовал ее; даже будь у нее кинжал, она не смогла бы вытащить его, не то что ударить.

— Они надолго обеспечат мне мир с азиатами. Но у меня нет никакой охоты кормить бездельников, этим парням придется отработать стол и кров. Мы запишем их в солдаты, Тарлов, сражаться им не привыкать.

Царь говорил так быстро, что за ним не поспевала даже Сирин. Прочие заложники, говорившие по-русски хуже ее, и вовсе разбирали только отдельные слова, но смысл дошел до каждого. Им придется сражаться на стороне того, кто разлучил их с семьями и народом. А опасался царь только одного врага — шведов. Значит, им придется встретиться с этими северными чудовищами, про которых драгуны рассказывали всякие ужасы. По рассказам, шведы захватили уже целые страны и покорили не один народ.

Сирин так разозлилась, что оцепенение ее прошло и вернулось былое мужество, ей хотелось крикнуть царю в лицо, чтобы тот отправлялся воевать сам, если ему так хочется, а ее и других заложников отпустил бы с миром. Но один взгляд на Петра заставил девушку проглотить тираду: его рот был перекошен от ярости, а правое веко нервно подергивалось.

Прежде чем Петр вымолвил еще хоть слово, к нему подбежала Екатерина. Обняв царя, она горячо зашептала:

— Успокойся, батюшка! Распалил тебя недостойный сын, но не срывай гнев на этих несчастных.

Петр Алексеевич опустил голову ей на плечо и тяжело вздохнул. Нервная судорога утихла.

— И то правда! Знаешь ли, ноша, которая лежит на моих плечах, порой пригибает к земле. Что будет с Русью, если оставить ее и дальше прозябать в болоте дедовских обычаев? А в это время Швеция, Англия, Франция увенчают чело победным лавром.

— И ты однажды окажешься увенчанным венком победителя. Поверь мне! — продолжала Екатерина.

Слова ее, казалось, мгновенно улучшили настроение царя. Петр расхохотался:

— Знаю я, зачем взял тебя к себе, Катенька! Ты не только радуешь меня по ночам, но и днем поднимаешь мне настроение, когда я падаю духом. — Он бесстыдно и сочно поцеловал ее, потянувшись рукой к аппетитной груди.

— Иди ложись, милая! Я скоро приду, готовься. — С этими словами царь снова повернулся к заложникам. Взгляд его сохранял еще строгость, но уже без гнева, а насмешливая улыбка смягчилась. — Ваши отцы отдали вас мне, так что теперь я ваш господин и волен решать о вашей жизни. Служите мне хорошо, и вы не пожалеете! — Он замолчал, словно ожидая ответа, но заложники молчали. Тогда царь посмотрел на Тарлова, который оставался стоять навытяжку, не отваживаясь двинуться с места: — Парней этих мы разделим и припишем к разным полкам, отныне они не заложники, а солдаты русской армии. Вон тот, — он указал на Остапа, который продолжал прятаться за спиной Сирин, — отправится в Кадетское училище. Мальчишку надо сначала научить читать и писать. У меня в армии и так чересчур темного мужичья. Хоть один из вас умеет читать?

Один из заложников несмело поднял руку:

— Прости, великий хан, я выучен разбирать письмена Корана.

— Но не русский! — Это прозвучало как ружейный выстрел. Татарин сокрушенно покачал головой. А царь продолжал: — Кто-нибудь знает хоть какие-то русские буквы? Кто скажет, что значит эта надпись? — Он указал на доску, над которой работал.

Заложники в страхе подались назад, так что Сирин внезапно оказалась перед царем лицом к лицу. Петр усмехнулся:

— Хочешь сказать, что ты умеешь читать?

Сирин передернуло от испуга и негодования. Мать когда-то показывала ей письмена своего народа, но со времени ее смерти прошло столько лет. Сирин почти все забыла. Но от страха внутри у девушки будто что-то щелкнуло, и неведомые знаки вдруг обрели смысл. Она начала читать, слегка запинаясь:

— Святой Никодим, изготовил Петр Романов.

Если бы даже Сирин отвесила царю добрую пощечину, он не мог бы выглядеть удивленнее. Петр уставился на нее, озадаченно почесывая коротко стриженный затылок, а затем расхохотался:

— Клянусь всеми святыми, парень не дурак! Катенька, принеси водки! Я хочу с ним выпить!

Сирин с отвращением наморщила нос:

— Я не пью водки!

Ваня пораженно крякнул и зашипел у нее над ухом:

— Господи, Бахадур, ты спятил, не иначе! Если царь обращается к тебе лично, это приказ!

Вместо ответа Сирин скрестила руки на груди и воинственно поглядела на Петра. В ту же секунду она почувствовала, как кто-то дотронулся до ее руки. Сирин обернулась и увидела пожилую женщину, которая надзирала за служанками во дворе.

— Сынок, выпей хоть стаканчик! Царю нельзя отказать! — прошептала она испуганно.

Уверенность Сирин таяла, и она уже начала подумывать, не стоит ли и в самом деле уступить, но гордость не позволила ей сделать этого. Она даже не посмотрела на стакан, который поднесла ей Екатерина, и вернулась назад, к остальным заложникам, жадно пожиравшим стакан глазами, но царь и не подумал оделить всех. Он мрачно глянул на задиристого татарина и выпил оба принесенных стакана, затем кивнул, точно соглашаясь с какой-то пришедшей ему на ум мыслью:

— Ты первый человек, который отказался выпить со мной, парень! Посмотрим, будешь ли ты так же смел и завтра. Уведи его, Тарлов. Завтра утром я хочу видеть вас у причала, где пришвартован «Святой Никодим». — Царь захихикал как мальчишка, который подсыпал сестре в постель настриженного конского волоса и теперь подглядывает, как девчонка ерзает и ворочается от нестерпимого зуда.

 

После бессонной ночи и завтрака, за которым Сирин пришлось выслушать немало упреков, ее вместе с другими заложниками усадили в лодку и повезли вниз по Неве. Ночевали они в огромном, пока еще недостроенном, каменном здании — дворце князя Меншикова. Там не было даже крыши, а сырость и холод не делали ночевку приятной: к утру одеяла оказались совсем влажными, и все же по дороге к реке Сирин поняла, что они еще хорошо устроились по сравнению с рабочими. Бедолаги, возводившие дворец Меншикова, ютились в землянках, кое-как прикрытых ветками, во время дождя их нещадно заливало водой. Они надрывались, работая голыми руками, таскали землю в плетеных корзинах, а то и в полах своих ветхих кафтанов. Теперь Сирин ничуть не удивлялась, что люди эти не желали сменить свою одежду на платье нового покроя, как велел им царь, в таком они много бы не унесли.

Пока они плыли по Неве, им навстречу попался остров, где суетилось несколько сотен рабочих. Ваня, который и сегодня сидел рядом с Бахадуром, махнул рукой в сторону уже почти готового сооружения:

— Это Петропавловская крепость.

Сирин кивнула, не в силах оторвать взгляд от крепости, которая большей частью состояла из земляных валов, укрепленных толстыми бревнами, а пушки на стенах, уставившиеся в небо, выглядели устрашающе.

Одна из четырех угловых башен была достроена только наполовину, и Сирин с удивлением разглядывала массивные каменные блоки, из которых та была сложена. И здесь сотни, а то и тысячи людей ютились в нечеловеческих условиях. Она содрогнулась, когда представила, что царь с легкостью может отправить ее и остальных заложников на подобные работы. В сто раз лучше быть солдатом, даже если в душе все переворачивается при мысли о том, чтобы сражаться на стороне русских.

— Ты, кажется, все же боишься того, что там задумал на твой счет царь? — усмехнулся Ваня. — Тогда не надо было вчера отказываться от водки! От одного стаканчика ты бы не умер, а батюшка Петр Алексеич остался бы доволен. Кто знает, глядишь, и тебя бы послал в Кадетский корпус, стал бы ты царским офицером, поручиком, а то и капитаном, как Сергей Васильевич.

Сирин только фыркнула в ответ, но Ваня, ничуть не смутившись, продолжал. Бахадур в его фантазиях дорос уже до генерала, когда рулевой неожиданно круто заложил руль, так что лодка вильнула в сторону, едва не черпнув бортом воды. Остап испуганно вскрикнул, Ильгур тут же отпустил язвительную шуточку на его счет, хотя и сам побелел как полотно.

Сирин почти не обращала внимания на то, что творится вокруг, она не могла оторвать взгляда от кораблей, показавшихся вдали. Они похожи были на дворцы, покачивавшиеся на волнах, и высоко возносили мачты, упиравшиеся, казалось, прямо в небо. Над самыми большими развевались знамена с крестом из четырех пересекавшихся полос на темном фоне, над другими реяли бело-сине-красные флаги или разноцветные вымпелы.

Вдалеке за ними виднелись парусники поменьше, на которых подняты были белые знамена с голубым косым крестом.

— Это царский флот! Самые большие — фрегаты и корветы, а там вдалеке — галеры. — Сирин следила за Ваней, указывавшим на длинные и узкие корабли с низкими бортами, невысокой мачтой и множеством весел, которые щетинились по бокам. По крайней мере, тут с первого взгляда было видно, как корабли приводятся в движение. Толстобрюхие фрегаты, казалось, перемещались по волшебству.

Лодка их причалила к кораблю с двумя мачтами. Сирин с нескрываемым любопытством разглядывала беспорядочную путаницу канатов, с обеих сторон тянувшихся к верхушке мачты, и перекладины, возвышавшиеся над палубой.

Царь уже стоял наверху, на палубе. Он, казалось, немало забавлялся, видя напуганных степняков, которым возвышавшийся корабль казался воротами в ад.

На носовой части корабля, сбоку, Сирин заметила доску, которую вчера разрисовывал царь, он, наверное, хотел дать имя кораблю и поселить на нем доброго духа, который защитил бы судно.

Петр бросил вниз конец веревочной лестницы и, довольный, наблюдал, как неуклюже и опасливо преодолевали заложники высоту в полтора человеческих роста. Когда наступила очередь Сирин, царь внезапно нагнулся и резко дернул за верхний конец лестницы, от неожиданности она чуть было не сорвалась и судорожно вцепилась в скользкое дерево перекладины. Отдышавшись, Сирин снова медленно полезла вверх. Когда она добралась до поручней, царь протянул ей руку. В первый момент Сирин испугалась, что он собрался столкнуть ее в воду, но Петр крепко ухватил ее за руку и втащил на борт.

— У тебя нервы, как просмоленные канаты, парень! Посмотрим, что ты скажешь, когда в лицо подует морской ветер. — За ночь настроение царя переменилось к лучшему. Он помог взобраться на корабль маленькому Остапу и приказал матросам позаботиться, чтобы заложники поднялись на корабль как можно быстрее. Но нетерпение Петра было еще сильнее: он приказал отдать швартовы, когда последний из заложников, Йемек, только начал подниматься наверх.

Оторвавшись от берега, парусник закачался на волнах. Остап и еще некоторые из заложников, не удержавшись, повалились на палубу. Матросы, у которых татары только путались под ногами, не скупились на ругательства, так что вскоре все пассажиры столпились в кучу на носу корабля. На Сирин матросы тоже покрикивали, но ее оттеснили к корме, где стоял царь. Он был ее главным врагом, и если Сирин хотела исполнить свою миссию, следовало подобраться к нему как можно ближе.

Петр Алексеевич, улыбаясь, встал у руля и прикрикнул на своих людей:

— Ставьте фок, лентяи! Да поживей!

Несколько матросов бросились к передней мачте и ослабили веревки, которыми были обвязаны обе поперечины и какие-то тюки грубого полотна, другие по команде офицера натягивали толстый канат. На какое-то время Сирин забыла о планах цареубийства, завороженная происходящим. Верхнее бревно, оставаясь строго горизонтальным, заскользило ввысь, за ним тянулась трепещущая, наполнявшаяся ветром стена паруса. Корабль побежал быстрее, совсем как маленькие речные суда, когда они плывут вниз по течению. Теперь Сирин поняла: чтобы двигать даже такой большой корабль, не нужно помощи злых духов. Сила ветра, который дул здесь сильнее, чем на суше, несла корабль вперед. Гребцов для этого не требовалось вовсе.

Берега Невы остались позади, корабль вырвался на простор пенистых волн Финского залива. Матросы подняли еще один парус, куда больше первого, который они называли «грот», и еще несколько на самом верху мачты. «Святой Никодим» наклонился набок, так что палуба встала косо и ходить по ней было небезопасно. Сирин удавалось скрывать свой страх, хотя это и стоило ей немалых усилий. Впрочем, когда она увидела, в каком восторге пребывает царь, то поняла, что опасность им не угрожает. Это успокаивало.

Петр, казалось, наслаждался ветром, бившим в лицо и свистевшим в ушах. Заметив взгляд юного татарина, он весело п