К. Насыри об открытии в Казани первой русско-татарской школы для детей мусульман

В 1871 г. просветитель К. Насыри открыл в Ка­зани школу для обучения татарских детей русской грамоте. В своей этой он рассказал о мытарствах, свя­занных с созданием и работой этой школы.

Порой не грех бывает похвастаться, когда есть чем. В Казани для детей мусульман открылась школа

с русским языком обучения. Кому принадлежит эта заслуга? Если зададут такой вопрос, мы ответим: школа, вне всякого сомнения, открылась благодаря стараниям некоего учителя1. По существу, реше­ние об ее открытии было принято в 1871 году. Воз­можно, кое-кто еще помнит, как в календаре 1871 года учитель этот выступил с некоторыми разъясне­ниями соответствующего проекта министра. Статья, осветившая начинание, совершенно новое для мусуль­ман, дала повод русским ученым утверждать, что у мусульман есть тяга к знанию русского языка. Не­сколько статей на эту тему, появившихся в печати, послужили поддержкой правительственного реше­ния. В результате, некто вскоре был назначен ответ­ственным за это дело и направлен в Казань2. В но­ябре месяце вышеозначенный начальник разыскал того учителя и отрекомендовался ему. Он просил его принять на себя хлопоты по организации и откры­тию школы, уверяя, что никому другому не спра­виться с подобной задачей. Учитель, решив, что, в сущности, невыполнимых дел нет, и понадеявшись на свои силы, взвалил на себя эти заботы. В беседе он пожаловался господину инспектору, что был вы­нужден в отчаянии оставить прежнюю службу; тот не преминул воспользоваться этим обстоятельством, постарался успокоить учителя, пообещав с три коро­ба всяческих благ, и таким образом склонил его к согласию. Разумеется, все хлопоты по организации входили в прямые обязанности инспектора, но что бы он стал делать без помощника? На счастье посла­ло ему провидение такого человека. Познания гос­подина инспектора в области татарского языка были

в то время слишком скудны. Вот почему, услышав жалобы на неустроенность жизни, он поспешил за­верить учителя, пересыпая свою речь киргизскими словами: «Не горюйте, при случае я доложу минис­тру о ваших заслугах», вселив этим в его сердце надежды на будущее. Учитель успокоился, вообра­зив, что имеет дело с влиятельным господином, ко­торый может давать советы самому министру.

Между прочим, еще до знакомства с господи­ном инспектором учитель имел учеников, которым давал уроки русского языка. Ко времени прибытия инспектора в Казань учитель жил на квартире у Сагди Яхина. Й позже, когда он перебрался в номе­ра Сая Ибрая, к нему ходило три ученика. Этих де­тей привели к нему по объявлению, помещенному в календаре 71 года.

Но вот настало время взяться за поручение ин­спектора. Он начал с поисков помещения. Задача эта оказалась совершенно невыполнимой. Хозяева, уз­нав, для какой цели снимают комнаты, отказыва­лись сдать их даже за пятьдесят рублей. Вплоть до февраля 72 года не удалось подыскать ничего. На­конец, совершенно отчаявшись, были вынуждены снять квартиру над кабаком по улице Мокрой. Сюда по объявлению, вывешенному на воротах, собралось шесть-семь, а может, десять учеников. Вот где при­шлось хлебнуть лиха; внизу день и ночь горланят песни, дерутся, за стеной ютятся сапожники, порт­ные, скорняки. Во дворе — пивной завод. По сосед­ству... публичный дом. На улицу выйдешь — мерз­ко, в дом войдешь — та же мерзость. Вокруг что ни слово — скверная брань. С грехом пополам продер­жались на этом месте месяца два. Едва повесили над воротами вывеску, как кто-то донес в полицей­ский участок. Приходили городовые, допытывались, кто да что. Нашлись и такие, кто требовал прогнать учителя из Казани; каждый из его учеников был подвергнут в медресе порке: так их принуждали от-

казаться от уроков русского языка. И вот школа опустела. Что было делать? Пойти доложить инспек­тору? Но как станешь жаловаться на своих же му­сульман? Обстоятельства дела удалось довести до све­дения инспектора через одного человека, который все время отирался около него. Инспектор вызвал к себе учителя из медресе и припугнул его. Ценою немалых стараний снова удалось заполучить не­сколько учеников. По правде говоря, все это были не посторонние дети: бывшие ученики, родственни­ки учеников или дети этих родственников. О других учениках в то время не приходилось и мечтать. Так набралось человек пятнадцать. Подыскали другое помещение на Захарьевской улице. Прибили у вхо­да вывеску, которую недоброжелатели тут же окрес­тили «церковной». Снова нашлись доносчики, кото­рые требовали прикрыть «это дело». Квартальный вызвал хозяина квартиры и задал ему взбучку, за-чем-де сдаешь комнаты такому подозрительному субъекту. Случай этот быстро получил огласку, так что для нас десятирублевые квартиры подскочили в цене до пятидесяти рублей. Хозяев трудно винить, они вольны запросить, сколько им вздумается. Бед­няга учитель смирился с этим, но инспектор застав­лял его торговаться и стоять на своем. Вот какие испытания выпали на его долю. На новом месте с трудом удалось сколотить класс из двадцати-двад-цати пяти человек. Пришлось пустить в ход все сред­ства — уговаривать родителей самому или действо­вать через посредников. В школу пришло еще шесть мальчиков. Один из них был постарше других, из бедной семьи. Вскоре он перестал бывать на уроках, сославшись на отсутствие обуви. Глядя на него, бро­сили учиться и другие ребята. Огорченный этим, учитель купил парнишке галоши, взяв с него обеща­ние аккуратно ходить на уроки товарищей помлад­ше. Весной, когда земля подсохла, этот же ученик снова исчез из школы — занялся продажей лимо-

нов. Остальные мальчики, которых он приводил с собой, последовали его примеру. Чтобы вернуть их, учитель был вынужден ежедневно выплачивать под­ростку десять копеек серебром сверх того, что он выручал от продажи лимонов. Такими путями в те­чение месяца удалось заполучить в класс тридцать человек. Доброе слово, внимательное отношение де­лали свое — мальчики мало-помалому освоились. Но однажды на урок явился инспектор и принялся проверять, много ли слов усвоили ученики. Он ука­зывал пальцем на предметы и строго вопрошал: «Это что?» Мальчики помладше, которые никогда в жиз­ни не слышали русской речи и только приступили к изучению азбуки, ужасно перепугались. И это по­нятно, ведь матери с детства пугали их: «Не плачь, не то отдам тебя русскому!». А инспектор для них — тот же русский. Тогда же, в присутствии детей, инспектор попросил приготовить ему сведения о де­тях и указать, кто из купеческого сословия, кто из крестьян, кто из мещан. Из всего сказанного дети разобрали только одно слово — «крестьяне» — и пришли в ужас, вообразив, что их собираются обра­тить в русскую веру. Слова «крест», «крестить» они слышали часто. На другой же день почти все учени­ки исчезли из класса. Явились лишь три хозяйских сына. Пришлось проводить урок с ними. Детей не было ни на другой день, ни на третий, а там в клас­се и вовсе не осталось ни души. Что оставалось учи­телю? Грустить и ломать голову над тем, как попра­вить дело. Писать донесение инспектору бесполезно, потому что господин инспектор — человек новый, среди мусульман никогда не жил, с обычаями и нра­вами их не знаком. Он знает одно — чуть что, пу­гать полицией. И опять-таки, легко ли жаловаться на своих? Снова пойдут разговоры, а уж он, бедняга, и без того сыт ими по горло. Опять пришлось ходить по домам и набирать детей. Так прошло лето, учи­тель в третий раз переехал в новое помещение на

той же улице. Осенью, во время макарьевской яр­марки, он через родственников и знакомых нашел еще пять-шесть учеников и осторожно намекнул инспектору на причину постигшей их неудачи. В том году инспектор не досаждал своими проверка­ми. В течение всей зимы в классе число учеников было постоянно — не меньше тридцати пяти, неко­торые из них научились неплохо читать, писать и считать.

Господин инспектор, как оказалось, летом по­бывал в Германии и привез оттуда несколько кар­тин. В один сентябрьский день, когда все ребята были в сборе, он явился со своими картинами в класс. Повесив их на доску, инспектор принялся экзамено­вать детей, показывая на картины и спрашивая: «Что это? А это что?» Он кричал, брызгал слюной, потел, исходил пятнами, носился в раздражении по классу, бешено вращая глазами, дети сидели ни живы, ни мертвы от страха. Что могли ответить ему ребята, которые едва освоили азбуку? Они и слова-то тол­ком выговаривать не умели....Какая польза кри­чать на детей, которые пока знают так мало! Гово­рит, что в Гамбурге обучают таким методом. К чему насаждать в России заграничные порядки? Нам до­вольно знаний, накопленных в самой России. Мы — жители России. Всего, чем она богата, нам вполне достаточно. Картины, верно, стоят несколько сот рублей. Ну что ж, денег в казне много. За короткое время, вдруг, Германию сюда не пересадить. Народ России стал приобщаться к образованию во времена Петра Великого. Нельзя сразу же дать человеку всех знаний....Учитель был уверен, что в этом году в классе у него будет не меньше пятидесяти человек, но вмешательство инспектора снова все испортило. Отцы и матери, узнав о случившемся, заподозрили школу в том, что она учит поклоняться иконам, и перестали пускать детей в класс. К началу января оставалось всего пять-шесть человек. Однако к марту — апрелю

число учеников удалось довести до тридцати. Госпо­дин инспектор, наконец, осознал свою ошибку. В тече­ние зимы он не заглянул в школу ни разу...

...Мучения его [учителя] тянулись долгих три года. Дело было совершенно новое, никто до него ничем подобным не занимался. Он искренне стре­мился принести пользу своему народу. Но этого никто не оценил. Много унижений и несправедливостей пришлось ему перенести. Желание угодить мусуль­манам вызывало недовольство начальства; стоило проявить послушание начальству, как мусульмане с ненавистью бежали из школы. «Не такое уж это бо­гоугодное дело,— говорили родители мальчикам, — беды не будет, если бросить учебу». Дошло то того, что прежние знакомые учителя перестали кланять­ся ему при встрече. Они вообразили, что он занима­ется делом, подрывающим устои ислама. Особенно несносны фанатики и реакционеры, которые всюду распространяют слухи, будто человек этот хочет опо­зорить мусульманскую веру. Подобные разговоры по­вергали учителя в уныние. Даже заработок не дос­тавлял ему радости. Он не торопился получать день­ги, не ходил за ними порой по пять-шесть месяцев. Если бы правительство могло учесть всю меру усер­дия, проявленного им в деле открытия школы, то ему полагалось бы никак не меньше пяти тысяч руб­лей. Он погубил немало здоровья и времени, вынуж­денный с самого начала строить обучение по невер­ной методике. Все это оказалось абсолютно никчем­ным. Последующие преподаватели, безусловно, смо­гут извлечь из его опыта правильные выводы. И народ постепенно успокоится, привыкнет, не станет высказывать несправедливые упреки. Так уж пове­лось, что в каждом деле кто-то начинает первый и на его долю не выпадает ничего, кроме ругани. Об­щеизвестна, например, участь Колумба, Гутенберга и других. Важность их открытий люди оценили лишь в наши дни. Судите сами, легко ли было начинающему: школа над кабаком, троекратная смена помещения, прежде чем она приняла свой совре­менный вид. Теперь она ничем не уступает гимна­зии. Все устроено по образцу европейских школ: хорошие классы, скамьи, дети во время занятий си­дят тихо, ведут себя прилично — видано ли когда-нибудь такое! Вот уже двадцать лет, как обучает он сыновей русских и татар, а сколько полезных тру­дов написано за это время. Лучшие люди Казанской губернии не упускают случая, чтобы поблагодарить его при встречах и в письмах.

Насыри Каюм. Избранные произведения. — Казань, 1977. — С. 72-80.