Глава VI МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Государство есть верховный человеческой союз. Но госу­дарств на земле много, и между ними постоянно происходят столкновения, которые за отсутствием высшего судьи разреша

ются войнами, т. е. правом силы. Может ли это считаться нор-иальным явлением в человеческом обществе? И не требуется ли установление власти, которой подчинялись бы все государства в мире?

Такая власть опять же может быть только государственная, ибо церковная власть, которая одна могла бы ее заменить, не имеет принудительной силы, а для разрешения внешних столк--новений требуется принуждение. Церковная власть как таковая вовсе даже и не касается политических вопросов; они остаются?1не пределов ее ведомства, и решение их увлекло бы ее на такую почву, которая ей вовсе не свойственна. Средневековая римско-католическая церковь могла иметь подобные притязания, но именно вмешательство ее в светские дела привело к падению ее авторитета. В Новое время церковь тем менее способна играть такую роль, что различие вероисповеданий устраняет самую (возможность подчинения всех общей церковной власти. Мы ви­дели, что это различие коренится в самом разнообразии внут­ренних отношений человека к Богу и в различии исторических судеб и народных характеров. Христианская церковь силою ве­щей распадается на различные отрасли, которые имеют каждая свои потребности, свои догматы и свою организацию; они свя­зываются друг с другом только верою в единого невидимого главу, Христа, который не является решителем земных споров. Это отношение совершенно нормальное, и нет ни малейшего ос­нования думать, чтобы оно могло измениться. Прогресс может быть только во взаимной терпимости, а не в совокупной органи­зации.

За недостатком церковного авторитета, простирающегося на всю землю, остается вопрос: возможно ли установление для все­го человечества власти, не только разрешающей споры, но и об­леченной правом приводить свои решения в действие? Таковою может быть только власть государственная, а потому вопрос сводится к возможности установления всемирного государства.

На этот вопрос можно отвечать только отрицательно. На практике стремление государств к безмерному расширению все­гда встречало неодолимые препятствия в разнообразии челове­ческих элементов и в трудности управления слишком сложным телом. Приходится подчинять совокупной власти различные на­родности, имеющие каждая свой характер, свои стремления и свою историческую судьбу. Чем выше развитие этих народно­стей, тем более они требуют самостоятельности. Именно при развитии внутренних сил распадение таких искусственно состав­ленных тел становится неизбежным. И не только с практиче­ской, но и с философской точки зрения это оправдывается впол­не. Мы видели, что общая духовная сущность, составляющая истинную природу человека, является в двух формах: как народ

ность и как человечество. Одна есть форма общая, другая — конкретная, или единичная. Человечество, не как собирательное только имя, а как нечто цельное и единое, есть общая стихия, представляющая явления совокупного развития по внутренним законам духа, но не имеющая и по самой своей природе не мо­гущая иметь совокупной организации. Последняя свойственна только конкретной, или единичной, форме, которая есть народ­ность. Это — единица высшего порядка, чисто идеальная в от­личие от физических особей, но тем не менее способная иметь свой единичный разум и свою единичную волю, которые и вы­ражаются в государственной власти. Поэтому, как сказано вы­ше, только то государство имеет прочные основы, которое по­коится на народности. Но этим самым устраняется всемирное государство.

Оно немыслимо не только в единичной, но и в союзной фор­ме. Последняя составляет одно из разнообразных проявлений государственной жизни. Она возникает там, где требуется согла­сить единство государственной власти с различием местных осо­бенностей. Когда государство простирается на обширные про­странства, заключающие в себе разнообразные элементы и резко определенные местные особенности, или же когда в тесной мест­ности живут рядом различные народности, связанные историче­скими судьбами или местными условиями, тогда союзная форма представляется наилучшим способом соглашения единства и разнообразия. Из государственного права известны те виды, на которые она разделяется: личные и реальные соединения, союз­ное государство и союз государств.* Все эти формы предпола­гают, однако, или местное или национальное единство, которое составляет реальную основу государственной власти. Чем раз­нообразнее условия и чем дальше расходятся между собою на­родности, тем эта связь слабее. Для совокупного человечества она немыслима. Каждая народность, как реальная духовная си­ла, стремится к самостоятельному проявлению своих особенно­стей в исторической жизни, и это сознание своей самостоятель­ности она находить только в установлении независимой верхов­ной государственной власти. Поэтому распадение человечества на различные независимые друг от друга государства составляет мировое и необходимое явление, вытекающее из самого сущест­ва человеческого духа, из проявления общей субстанции в раз­личных конкретных народностях.

Но если государства по своей природе суть самостоятельные единицы, то отношения между ними могут определяться только добровольными соглашениями. Договор, как мы видели, со­ставляет естественный и нормальный способ юридического со* Там же Ч 1 252

гашения между независимыми друг от друга лицами. Поэтому он прилагается к международным отношениям так же, как и к частным. Разница между теми и другими заключается в том, что в последних для утверждения силы договоров существует воз-дышающаяся над лицами принудительная власть, а в первых та-юй власти нет. Государство есть союз верховный, и вынуждать дополнение обязательств может только оно само. Если оно до-водьно сильно, чтобы заставить другого исполнить его требова­ния, оно может настоять на своем праве. Но слабое государство всегда останется внакладе. Отсюда присущее государствам стремление к усилению, стремление, которое проявляется тем в большей степени, чем более шатки международные отношения и нем менее они представляют гарантий для каждого. Таким образом, все здесь окончательно решается силою, ибо государство, как верховный союз, само является судьею своего права, и только собственною силою оно может приводить его в действие. Вследствие этого многие отрицают у международных отношений название права; однако несправедливо. Договор все-таки остается юридическим обязательством, связывающим волю сторон; с ним всегда связано и право принуждения, хотя в дейст-вительности это право не всегда можно приложить. Это не со-ставляет, впрочем, особенности международных отношений, по­добные явления нередко встречаются и в области частного и публичного права. Проявляясь в условиях реального мира, пра-во наталкивается на препятствия, которые мешают его осущест­влению. В международных отношениях эти противоречия при­нимают только более резкую форму вследствие отсутствия выс­шей принудительной власти, господствующей над сторонами.

Этот недостаток восполняется двумя путями: осложнением интересов и развитием нравственного начала.

Если бы два государства, сильное и слабое, стояли друг про­тив друга без всякого отношения к другим, то последнее всегда находилось бы во власти первого. Но в действительности рядом существуют многие более или менее равносильные государства, которые сдерживают друг друга. Как скоро одно из них хочет усилиться и расширить свои владения за счет слабейших, так другие соединяются, чтобы дать ему отпор. На этом основана система политического равновесия, которая играет первенст­вующую роль в международных отношениях. Эта система не существовала в древнем мире. Там обыкновенно боролись два соперничающих государства, из которых одно окончательно получало перевес и становилось безграничным властителем (окружающей среды. Таким способом Рим покорил своему вла­дычеству почти весь известный тогда мир. В Новое время, на­против, европейские государства, развиваясь самостоятельно на почве общей культуры, при постоянных взаимных сношениях,

служат друг другу сдержкой, вследствие чего слабые могут су­ществовать рядом с сильными, сохраняя свою независимость и служа уравновешивающим элементом при взаимных столкнове­ниях. Не всегда эта система действует успешно; иногда могучие державы, преследуя свои интересы, делят между собою слабого соседа, как и случилось с Польшей. Но и тут участники дележа стараются сохранить между собою равновесие, так чтобы ни од­но не усилилось чрезмерно в ущерб другим. Система равновесия все-таки сохраняется, и это заставляет каждое государство руко­водствоваться в своей внешней политике не исключительно своими собственными интересами, а также и вниманием к инте­ресам других. Кто этого не понимает, тот всегда рискует возбу­дить против себя грозную коалицию и, преследуя мелкое интере­сы, лишиться весьма крупных выгод. Такая политика менее все­го может рассчитывать на успех.

К сдержкам, проистекающим от существования рядом само­стоятельных государств, присоединяются те, которые порожда­ются развитием торговых сношений. Чем последние оживленнее, чем большая масса капиталов в них участвует, тем всякое их на­рушение болезненнее отзывается на обеих враждующих сторонах. Вследствие этого государства должны быть несравненно осмот­рительные, нежели прежде, при взвешивании выгод и невыгод, которые могут проистекать из употребления силы для проведения своих целей. Осторожность здесь тем нужнее, что и орудия раз­рушения с успехами техники достигли высокой степени совершен­ства, а потому всякая война влечет за собою такое истребление людей, какого не бывало при прежних столкновениях.

Все это, однако, чисто практические соображения. Несрав­ненно высшее, философское значение имеют те сдержки, ко­торые проистекают из развития нравственного сознания. На­добно сказать, что они очень невелики. В настоящее время, как и прежде, цинизм своекорыстия выставляется во всей сво­ей наготе. Право силы считается единственным решителем судеб народов. То, что покорено оружием, признается неотъ­емлемой принадлежностью завоевателя, хотя бы население через это лишалось отечества, т. е. того, что человеку всего более дорого и свято на земле. Самые высокие человеческие чувства попираются, людям приказывают менять свои привя­занности по воле всемогущей власти; всякое стремление со­хранить прежние связи считается преступлением. И для дос­тижения этих результатов самым беззастенчивым образом употребляются коварство и обман, прикрывающиеся благо­видным предлогом интересов государства. Недавнее возрож­дение Германии с насильственным присоединением Шлезвиг-Гольштейна и Эльзас-Лотарингии представляет тому назида­тельные примеры.^

Между тем нравственный закон, как мы видели, есть закон безусловный. Он всегда и везде должен быть руководящим на­чалом человеческой деятельности. Для государства он тем более обязателен, что оно установляется именно с целью осуществить в жизни нравственные идеи, насколько они могут выражаться в союзе как целом. Мы видели, что в нем юридическое начало со­четается с нравственным. Первое дает внешнюю форму, второе вносит в нее оживляющий дух. Если государство не вправе об­ращать нравственность в принудительное начало, определяющее личную деятельность человека, то в собственной деятельности оно обязано ею руководствоваться, так же как и частные лица. Это одно, что дает ему нравственное значение. Никакие госу­дарственные интересы не могут оправдывать нарушения этих правил. С нравственной точки зрения интересы притеснителей столь же мало имеют права на существование, как интересы во­ров и разбойников.

Это не значит, однако, что частная нравственность и общест­венная должны быть подведены под одну мерку. Нравственный ^акон, как мы видели, есть закон формальный. Прилагаясь к жизни, он наполняется тем содержанием, которое дают ему раз­личные человеческие союзы. Это содержание налагает на их членов обязанности, которые могут прийти в столкновение с предписаниями частной нравственности. Это именно и оказыва­ется в международных отношениях. Человеку сказано: «Не убий»; но для защиты отечества он обязан убивать другого. Тут является высшее, господствующее над ним начало, которому он обязан жертвовать и своею и чужою жизнью. И это составляет источник самых высоких добродетелей. Именно на войне на ка­ждом шагу совершаются самые бескорыстные подвиги самоот­вержения и милосердия. Здесь люди всего более чувствуют себя членами единого целого, которому они приносят в жертву все, что имеют. Люди закаляются в борьбе; в них развиваются муже­ственные свойства и они привыкают смотреть не на себя только, а прежде всего на то, что они призваны совершать во имя выс­шего начала. Исторически войны нередко были источником возрождения или высшего расцвета народов.

Таким образом, нравственный закон не воспрещает войн, но он требует: 1) чтобы по возможности смягчались проистекаю­щие из них бедствия; 2) чтобы они велись только во имя высших, нравственных целей, а не по прихоти правителей и не для при­теснения других.

Первое достигается в большей или меньшей степени поста­новлениями и обычаями международного права у образованных народов. На почве христианства военные нравы значительно смягчились. Неприятель не рассматривается уже как неприми­римый враг, которого надо всячески истреблять. Убийство вне

военных действий считается преступным. С пленными обходятся человеколюбиво. Жизнь и имущество частных людей, по мере возможности, остаются неприкосновенными. Прежние опусто­шительные войны, оставлявшие после себя долгие следы, ото­шли уже в область преданий. Милосердие идет по стопам воюющих сторон и старается облегчить страдания жертв. В этом отношении нельзя не признать весьма значительных успехов.

Что касается до второго, то здесь дело обстоит иначе. Госу­дарство по-прежнему остается единственным судьею своих инте­ресов, и если оно чувствует себя довольно сильным, чтобы про­вести их без большого риска путем войны, если ловкими перего­ворами или пользуясь благоприятными обстоятельствами мож­но устранить вмешательство других, то оно, не обинуясь, решает вопрос мечом. Результатом же войны является торжество голого права силы. По-прежнему целые области отторгаются от одного государства, с которым они связаны самыми тесными узами, и насильственно присоединяются к другому, без всякого внимания к их чувствам, желаниям и интересам. Вторая половина нынеш­него столетия представляет тому назидательные примеры. Прус­сия и Австрия затеяли войну с Данией для защиты прав Шлез-виг-Гольштейна,б7 а результат от победы был тот, что эти права были самым беззастенчивым образом попраны и Шлезвиг-Гольштейн был включен в состав Пруссии. Самое постановле­ние трактата 1866 г., в силу которого жители северного, чисто датского, Шлезвига должны были быть допрошены насчет же­лания их присоединиться к Пруссии, осталось неисполненным. Точно так же были отторгнуты от Франции Эльзас и Лотарин-гия, для которых, несмотря на насильственное подчинение, ис­тинным отечеством остается Франция, а не Германия. И Фран­ция, несмотря на трактаты, не может отказаться от надежды возвратить себе эти области, связанные с нею нравственными узами, которых никакая внешняя сила не в состоянии расторг­нуть. Примириться с этим результатом — значило бы отречься от того, что составляет нравственную силу народа и что дает ему высокое положение в мире. Это может сделать только народ, совершенно утративший нравственное сознание и погрязший в материальных интересах.

При таких условиях возможно ли в настоящее время мечтать о прекращении войн? Очевидно, это остается только несбыточ­ным чаянием умов, витающих в облаках и потерявших всякое сознание действительности. Без сомнения, можно путем посред­ничества предупреждать столкновения по второстепенным во­просам. Это и делается в настоящее время. Но и для этого требу­ется согласие обеих сторон. Каждое государство остается вер­ховным судьею того, что оно согласно предоставить чужому по­средничеству и что оно считает таким существенным интересом,

кза который оно готово стоять всеми силами. А пока это так на деле, нечего думать и об уменьшении вооружений. Каждое госу-дарство естественно, стремится к тому, чтобы сделаться воз­можно сильным с тем, чтобы в случае опасности отстаивать все-ми средствами свои интересы. Чем менее нормально положение международных отношений, чем более в нем поводов к столкно-вениям, тем более государства стараются вооружаться. Этим объясняется напряженное состояние современной Европы. Ли-цимерным предлогом для постоянно увеличивающихся воору-жений служить желание сохранить мир, а истинным поводом является опасение войны, которая при натянутых отношениях готова вспыхнуть по малейшему поводу. Исходом из этого по-ложения может быть только установление более или менее нор­мального строя в международных отношениях. Старая система, основанная исключительно на равновесии государственных сил, окончательно рушилась; требуется новая, основанная на равно­весии народных сил, но для этого надобно, чтобы каждой на­родности предоставлено было право располагать своею судьбою по собственному изволению, или образуя самостоятельное госу­дарство, или примыкая к тому отечеству, с которым она связана своими чувствами и интересами. Проповедники мира, вместо того чтобы распространяться об ужасах войны, которые всем известны, должны настаивать именно на этом требовании, ибо оно составляет предварительное условие всякого мирного сожи­тельства. Нечего говорить, что они этого не делают, да и не мо­гут делать, ибо шансов на проведение этих мыслей весьма мало. Различные народности часто так переплетаются между собой, что между ними мудрено разобраться. С другой стороны, госу­дарства, которые держат под своею властью чужие народности, стремящиеся к свободе, не откажутся от своего господства ина­че, как уступая силе. Поэтому новая система равновесия, осно­ванная на прочно установившихся и всеми признанных отноше­ниях национальностей, может быть только результатом крова­вых столкновений и упорных войн. Таково ближайшее будущее Европы, на которое бесполезно закрывать глаза.

Такое явление постоянно повторялось во всемирной истории. Новый порядок вещей вырабатывался только путем упорной борьбы со старым. Всякое вновь образующееся или расширяю­щееся государство утверждало свое право на существование проявлением силы, т. е. путем войны. А так как государство, как верховный державный союз, по существу своему есть явление силы и равновесие государств есть равновесие сил, то это исто­рическое явление объясняется самой природою вещей. И так бу­дет продолжаться, пока история не достигнет нормального по­рядка, удовлетворяющего всем человеческим потребностям. Но такой порядок будет концом самой истории. Вечный мир, о ко

тором мечтают моралисты, может быть только венцом всего развития человечества. Желательно ли ускорить этот результат и счастливее ли будут чувствовать себя люди, когда перед ними не будет перспективы дальнейших стремлений и битв, об этом судить мудрено. Для того чтобы иметь надлежащее понятие о таком состоянии, надобно его испытать, а до этого еще весьма далеко. Пока человечество находится еще в состоянии развития и брожения. Философия может представить ему конечную цель как отдаленное будущее, но отнюдь не проповедуя немедленной ее реализации и не закрывая глаз на действительные условия земного бытия. Только через это она может оставаться на трез­вой почве научного понимания.