Глава 37. Судебная реформаСтруктуру дореформенной судебной системы составляли разнообразные исторически сложившиеся органы, делавшие ее сложной и запутанной. Существовали особые суды для дво-рян, горожан, крестьян; специальные коммерческие, совестные, межевые и иные суды. Судеб-ные функции отправляли и административные органы - губернские правления, органы поли-ции и др. Рассмотрение дел во всех судебных инстанциях происходило при врытых дверях. На деятельность суда сильное давление оказывали различные административные органы, ведение следствия и исполнение приговора предоставлялись органам полиции, которые, кроме того, могли принимать на себя и судебные функции по "маловажным" делам. По словам А.Ф.Кони, "следствие было в грубых и нечистых руках, а между тем составляло не только фундамент, но в сущности единственный материал для суждения о деле", так как суд получал дело, знакомился с ним только по материалам, подготовленным полицией. Делопроизводство могло тянуться годами. В судебном процессе господствовали инкви-зиционное начало и теория формальных доказательств. Работа по подготовке судебной реформы, начавшаяся в 50-х годах, особенно интенсив-но пошла после провозглашения крестьянской реформы. К началу 1861 г. на рассмотрение Го-сударственного совета было представлено (с 1857 до 1861 Г.) четырнадцать законопроектов, предлагавших различные изменения в структуре судебной системы и судопроизводства: огра-ничение числа судебных инстанций, введение устности, гласности, состязательности и пр. Ма-териалы судебной реформы составили семьдесят четыре толстых тома. В конце 1862 г. в судебные инстанции был разослан проект "Основных положений су-доустройства", в котором были сформулированы новые принципы: бессословность суда, от-мена системы формальных доказательств и определения об "оставлении в подозрении". Ничего, однако, не говорилось о независимости судей. К новым принципам относились: идея отделения суда от администрации, установление состязательности, отделение судебной власти от обвинительной, введение присяжных заседа-телей. Предполагалось, что у присяжных будут изъяты дела о государственных преступлениях ("для сохранения уважения к институту присяжных") и должностных преступлениях (из-за опасения чрезмерного возвышения судебной власти). Авторы проекта настояли также на выде-лении института мировых судей из общего порядка судопроизводства, подчеркивая их специ-фику.
Контрреформа После покушения на импратора Александра II, совершенного народовольцами, усили-вается правительственное наступление на судебную систему, порожденную реформой. В 1881 г. было принято специальное "Положение о мерах к ограждению государственного порядка и общественного спокойствия", закрепившее и приведшее в систему все ранее сделанные изъя-тия из общего судебного порядка.
С.Б. ГЛУШАЧЕНКО, Л.З. ГАЗИЕВ РАЗВИТИЕ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД Создание государства, обеспечивающего права человека, возможно только при условии организации на новых началах судебной системы России. В данных условиях особое значение приобретает изучение судебной системы России второй половины XIX в. Министр юстиции и генерал-прокурор Д.Н. Замятнин при открытии Санкт-Петербургской судебной палаты утверждал: "Вы не будете иметь возможность ссылаться и на предписания начальства... Уважение (к закону) распространится только тогда, когда вы первые будете подавать пример строгим и точным исполнением предписаний закона, когда все убедятся, что, кто бы ни прибегнул к вашему суду: богатый или бедный, вельможа или простолюдин, - всякий найдет у вас равную защиту и покровительство своим законным требованиям и равное противодействие несправедливым стремлениям" В пореформенный период стало формироваться новое поколение судей, которые были в более высокой степени подготовлены к юридической деятельности в рамках состязательного уголовного процесса. Новая прокуратура хотя и продолжала оставаться органом исполнительной власти, непосредственно подчиненным правительству, но в сравнении с губернской прокуратурой оказалась более самостоятельной и независимой от местных властей. Эти факторы способствовали постепенному возрастанию авторитета прокуратуры <2>. В отношении судов: "...прокуратура может и должна быть не чем иным, как стороной в деле, равноправной с другой стороной и, подобно ей, не вторгающейся в сферу судебной независимости, не принимающей участия в судебном управлении" <3>. Появляется новый институт судебных следователей, существенно изменяется статус прокуратуры. Принципиально меняются характер и принципы судопроизводства. Производство уголовных дел согласно ст. 1 Закона "О судопроизводстве по делам о преступлениях и проступках" в последующей редакции состояло: "1) в следствии или изыскании всех обстоятельств дела или происшествия, составляющего преступление, и собирания доказательств к открытию и обличению виновного; 2) в суде, который состоит в проверке следствия, в суждении, по силе доказательств и улик, о вине или невиновности подсудимого и в постановлении приговора по закону; 3) в исполнении приговора" <4>. Следственные действия на своем участке следователь должен был совершать самостоятельно, к ним могли прикомандировываться кандидаты на судейские должности. Следователь самостоятельно проводил все необходимые следственные действия, допросы обвиняемых, свидетелей, потерпевших, принимал решение об избрании меры пресечения, назначении экспертизы, осмотре вещественных доказательств, проведении обысков и выемок, имел право привлекать в необходимых случаях для помощи чинов полиции. Прокуратура выполняла функции надзора за законностью и стремилась к достижению целей уголовного судопроизводства: изобличению виновного и установлению истины по делу. Согласно ст. 281 Устава уголовного судопроизводства по всем предметам, относящимся к исследованию преступлений и к собранию доказательств, судебный следователь исполняет законные требования прокурора или его товарища, с отметкой в протоколе, какие именно меры приняты по его требованию. К участию в предварительном следствии не допускались ни представители сословий, ни защитник обвиняемого. Это объяснялось возможным противодействием защитника объективному следствию и возможным уничтожением улик преступления <5>. Отменялись формальные правила оценки доказательств. Правила о силе доказательств теперь должны были служить только руководством при определении вины или невиновности подсудимых по внутреннему убеждению судей, основанному на совокупности обстоятельств, обнаруженных при производстве следствия и суда. Для оценки значения доказательств по внутреннему убеждению требовались уже не юристы, склонные исключительно к канцелярской и бюрократической работе, а люди, обладающие жизненным, практическим опытом. Вместе с тем можно согласиться с мнением А.В. Лохвицкого: "Закон не признает и не может признавать в принципе, чтобы голодный имел право украсть даже хлеб. Признание такого положения равнялось бы разрушению права частной собственности. Крайность может служить обстоятельством смягчения наказания, но не отмены его" <6>. Результаты практического применения Судебных уставов на политических процессах были для властвующей элиты шокирующими. Суд присяжных вынес ряд оправдательных приговоров, руководствуясь не соображениями закона, а политическими взглядами и общественным мнением. После событий 1 марта 1881 г. славянофильская газета "Русь" обвиняла либералов в солидарности с нигилистами, неуважении к "самобытности" русского народа, преклонении во всем перед "гниющим" Западом, пустословии и отсутствии какой-либо позитивной программы <7>. Судебная реформа 1864 г. основывалась на таких идеях, как отделение суда от администрации, создание всесословного суда, равенство всех граждан перед законом, несменяемость судей, гласность, устность, состязательность процесса. По мнению некоторых высших должностных лиц того времени, суд должен быть зависим от правительства: "В суде, творимом по Указу Императорского Величества, все носит государственный характер, а потому и все судебное ведомство глубоко проникается безличным правительственным началом... Публичный принцип требует... чтобы все без изъятия должностные лица судебного ведомства назначались от правительства и находились под бдительным и строгим его воздействием" <8>. При таком подходе суд низводится до административного органа, подчиненного вышестоящим государственным субъектам управления. С этим нельзя согласиться, исходя из смысла концепции правового государства и разделения властей, нельзя оправдывать вмешательство правительства в правоприменительную деятельность судов политическими и государственными соображениями. Для обеспечения подлинной независимости судейского убеждения было закреплено, что судьи отвечают за неправильные действия только перед судебной властью (ст. ст. 261 - 296 Учреждения судебных установлений) <9>. Судьям было предоставлено в случае неполноты, неясности или противоречия в законах основывать свои решения на общем смысле законов, чем было допущено вместо единообразного самое разнообразное истолкование законодательных предписаний, что было закреплено в ст. 9 Устава гражданского судопроизводства 1862 г.
В ЭТОЙ СТАТЬЕ МНОГО ПО КОНТРРЕФОРМЕ АДМИНИСТРАТИВНАЯ И СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ В РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.: ИСТОРИЯ ПРОТИВОСТОЯНИЯ Н.И. ГОРСКАЯ, О.В. КОЗЛОВ Принцип разделения судебной и административной власти, обоснованный административно-правовой наукой в эпоху Просвещения, в истории дореволюционной России не смог воплотиться в полной мере. Судебная и земская реформы 1864 г. создали условия для формирования в России правового государства, или, по терминологии Б.Н. Миронова, "всесословно правомерной монархии пореформенного периода" <1>, и одновременно явились первым серьезным его испытанием. Самостоятельным звеном судебной системы России и, что особенно важно, связанным порядком формирования и финансированием с основным институтом гражданского общества того времени - земским самоуправлением, был мировой суд земских губерний. Выборный земский мировой суд и земское самоуправление стояли в центре сложного переплетения судебно-административных и хозяйственных отношений в уездах 34 земских губерний. Притязания администрации к мировой юстиции затрагивали и земства, и вообще всю систему власти на местах. Поэтому когда центральная власть решила провести реформу местного управления и в 80-е годы XIX в. приступила к ее подготовке, мировой суд и земство стали главной мишенью правительственной политики. Правительство Александра III, взявшее курс на ослабление влияния Великих реформ 60 - 70-х годов XIX в., игнорировало укоренившиеся в обществе представления о прогрессивной роли суда в жизни страны. Оно оппозиционировало себя с наиболее здоровыми элементами общества, но на самом деле действовало вразрез с требованиями времени и закрывало глаза на оценки мировой юстиции, доминировавшие в русском обществе, включая правящие круги. Сенаторские ревизии (они обычно давали основной материал для уяснения ситуации на местах) семи земских губерний (Тамбовской и Воронежской - С.А. Мордвинов, Саратовской и Самарской - И.И. Шамшин, Казанской и Уфимской - М.Е. Ковалевский и Черниговской - А.А. Половцов), предпринятые по распоряжению Александра II в 1880 - 1881 гг., дали высокую оценку мировых судов. Сенаторы не требовали уничтожения выборной мировой юстиции и не ставили под сомнение принцип разделения судебной и административной власти. В целом они вынесли оправдательный приговор мировой юстиции, назвав ее деятельность "удовлетворительной". Некоторые судебно-мировые округа, такие как Казанский, вообще заслужили высокую оценку сенаторов <2>. По итогам ревизии сенаторы внесли вполне реальные предложения по реорганизации судебно-мирового института, полагая, что она должна идти в двух направлениях: по линии расширения их подведомственности и по линии поисков наиболее приемлемых для земских собраний условий для формирования корпуса мировых судей. Сенатор Мордвинов предлагал "распространить на мировые суды иски о недвижимой собственности до 500 руб., а в пределах крестьянского надела от 100 до 500 руб., и создать в лице мировой юстиции II инстанцию для волостных судов, включив последние в общую судебную систему". Сенатор Половцов считал необходимым "принять меры к обеспечению действительного участия в мировых судебных учреждениях... - расширить круг лиц для избрания мировых судей уменьшением ценза и устранением его для лиц с высшим образованием" <3>. На фоне критики, которой сенаторы подвергли губернаторов, полицию, присутствия по крестьянским делам и земские учреждения, мировые судьи, по словам И.В. Гессена, "представляли единственное светлое пятно в мрачном хаосе провинциальной жизни" <4>. На отчете И.И. Шамшина о результатах ревизии Самарской и Саратовской губерний Александр III написал: "Картина неотрадная, но и не новая... Надлежит всестороннему обсуждению всех министерств и касается весьма существенных и важных вопросов" <5>. Хорошо знакомый с реальным положением дел на местах министр внутренних дел Н.П. Игнатьев в докладе царю 27 декабря 1881 г. писал: "Опыт показывает, что должности, например, мировых судей, членов присутствия...по выбору замещаются едва ли не удовлетворительнее, чем по назначению от правительства, на последних в общем замечается более жалоб и неудовольствий" <6>. Результаты сенаторских ревизий легли в основу проекта Положения об устройстве местного управления, составленного комиссией по реформе местного управления (Кахановской комиссией) <7>. Комиссия не смогла создать цельного проекта - мешало "отсутствие основных положений, заранее выработанных и утвержденных" <8>, как это было в период подготовки реформ 60-х годов, когда император был заинтересован в преобразованиях. Она планировала упразднение волости в качестве единицы крестьянского общественного самоуправления и создание административно-территориальной волости во главе с волостелем, избираемым уездным земским собранием из лиц, имевших среднее образование, и утверждаемым правительством. Проект предлагал две модели местной юстиции. Но каждый из них сохранял выборный мировой суд, подведомственность которого расширялась. Согласно первой модели волостной суд ликвидировался. В каждом сельском обществе для разбора гражданских дел учреждался сельский суд, форма которого определялась самими крестьянами, а для мелких уголовных проступков - сельские расправы. В случае нежелания крестьян рассматривать гражданские дела своим судом, они могли обращаться в мировой или общий суд <9>. Вторая модель местного суда строилась на сохранении реформированного волостного суда. Он избирался сельскими обществами и работал под руководством мирового судьи. Крестьяне-судьи получали жалованье, а кассационные жалобы на решения волостных судов подавались в съезд мировых судей <10>. В стенах Кахановской комиссии находили понимание идеи всесословной волости и сельского общинного или волостного суда с участием мировых судей, включения волостных и мировых судов в общую систему местной юстиции. Но эта продуктивная линия не получила дальнейшей разработки. Она не соответствовала целям внутренней политики самодержавия, стремившегося, наоборот, к укреплению сословности и усилению дворянской опеки над крестьянами. Упущено было "время, удобное для преобразований", - отмечал Вестник Европы <11>. За сохранение земской мировой юстиции выступало Министерство юстиции во главе с Д.А. Набоковым и Н.А. Манасеиным. Министерство юстиции и Сенат постоянно работали над вопросами расширения подсудности мирового суда, учитывая требования и пожелания мировых судей и земских гласных <12>. Министр юстиции К.И. Пален в конце своего пребывания на посту министра пытался инициировать вопрос "об отмене выборной системы мировых судей". Его устремление находило поддержку в Комитете министров и в Министерстве финансов, но Д.А. Набоков, став министром юстиции, занял оборонительную позицию, заявив, что "назначение лиц, требующих юридического образования и судебной практики... неосуществимо" <13>. Сенаторы, ревизовавшие губернии, и Министерство юстиции придавали большое значение постоянному и действенному надзору за мировыми судами. Ревизиям как форме контроля над органами государственного власти и средству улучшения их деятельности придавалось большое значение в бюрократическом государстве. Не были исключением и мировые суды. В фонде министра внутренних дел Н.П. Игнатьева хранится выписка из отчетной записки неустановленного лица, датированная 1879 г. В ней содержится утверждение, видимо, разделяемое министром: "...недостатки мирового института могли быть исправлены частыми и упрощенными ревизиями мировых судей (каждые 6 месяцев) и установлением порядка обжалования полицией приговоров мировых судей" <14>. На протяжении всего периода существования мировых судов в земских губерниях (1866 - 1889 гг.) Министерство юстиции проводило их ревизии. Причем ревизиям подвергались "по преимуществу те округа и отдельные участки, о деятельности" которых "в центральном управлении имелись уже неблагоприятные сведения" <15>. Данное обстоятельство было вызвано большим числом мировых съездов и участков и ограниченностью круга лиц, которые привлекались к ревизиям. В этом заключался и большой недостаток ревизий - Министерство юстиции обобщало главным образом негативный материал, поступавший через ревизии. Первые ревизии судебно-мировых учреждений подтверждали отсутствие у некоторых мировых судей юридических знаний (юридическое образование не являлось обязательным условием для избрания в мировые судьи) и судебного опыта, но во многих мировых округах дела находились в "превосходном состоянии" <16>. В середине 80-х годов со стороны Министерства юстиции была проведена настоящая ревизионная кампания с участием министра Н.А. Манасеина. Поводом к ней стала борьба против Судебных уставов в правительственных кругах и, в частности, обсуждение плана Толстого-Пазухина, направленного против мировой юстиции и земских учреждений. В 1886 - 1887 гг. членами судебных палат и председателями окружных судов было обревизовано 28 судебно-мировых округов и специально 23 мировых участка. Деятельность уездных мировых судей была "найдена" ревизорами "весьма удовлетворительной" <17>. В сложившихся условиях борьбы за выборную мировую юстицию, возможно, сказалось стремление Министра юстиции представить царю состояние судебного дела в наилучшем виде. Н.А. Манасеин, несмотря на всю непоследовательность высоко стоявшего чиновника, стремился предотвратить судебную контрреформу и ликвидацию мировых судов. Недаром А.Д. Пазухин в письме М.Н. Каткову от 5 ноября 1886 г., характеризуя позицию Манасеина относительно его плана, писал: "Манасеин старается во всем блеске показать свой талант администратора... и тем, конечно, он хочет доказать, что никаких реформ в судебных учреждениях делать не нужно" <18>. Но в любом случае деятельность мировых судей оценивалась Министром юстиции положительно, и, видимо, не было веских оснований давать им отрицательную оценку. Наихудший результат за все время существования выборной мировой юстиции дал 1889 г., что вполне объяснимо: судьи, зная о неизбежной ликвидации мировых судов, испытывали разочарование и утрачивали интерес к своей деятельности. В целом Министерство юстиции было удовлетворено ходом дел у выборных мировых судей. В 1887 г. оно называло деятельность мировых судей "весьма успешною, особенно в сравнении с предыдущими годами" <19>. В 1889 г. в Правительственном вестнике была помещена статья, которая на основе отчета Министра юстиции за 1886 - 1887 гг. содержала позитивную характеристику судебно-мировой юстиции. Вслед за Министром юстиции газета сообщала: "Деятельность мировых судей в рассматриваемый период может быть признана весьма удовлетворительною как в смысле правильности поставленных мировыми судьями решений, так и в отношении быстроты судопроизводства" <20>. Таким образом, по мнению Министерства юстиции, недостатки в деятельности мировых судей не носили характера "коренного и неисправимого зла", а могли быть исправлены усилением надзора за мировой юстицией и поправками в текущем законодательстве. Судебные деятели России с тревогой следили за подготовкой Закона 1889 г. и крайне отрицательно отнеслись к замене мировых судей земскими участковыми начальниками, последовавшей по этому закону. В отчете бессарабского губернатора (1892 г.), с которым знакомился Александр III, указывалось, что некоторые чины Министерства юстиции относятся "равнодушно" к введению земских начальников, "исходя из того взгляда, что теория права не допускает соединения административной и судебной власти". Император был крайне недоволен таким обстоятельством. "Это, к сожалению, я слышу не в первый раз, - писал он в резолюции, - и обращаю самое серьезное внимание Министра юстиции на эти непростительные факты, требуя от него самых энергичных мер к прекращению их" <21>. "Удовлетворительный состав" мировых судей составлял тот резерв, который был использован в 1889 г. для замены неработоспособных уездных по крестьянским делам присутствий и формирования корпуса земских начальников и городских судей. На эти должности часто назначались бывшие мировые судьи по рекомендации Минюста <22>. Но если недостаток подготовленных кадров на должность мировых судей в 60-е годы побудил правительство привлечь к организации мирового суда земское самоуправление, то в 80-е годы та же ситуация толкала консервативный лагерь на отказ от сотрудничества с местным земством. Однако главная причина ликвидации выборного мирового суда лежала глубже - это неприятие частью местной и центральной администрации и самим императором независимого местного суда и принципов, на которых проводились преобразования Александра II. В докладе Александру III, объясняя причины роспуска Кахановской комиссии, Министр внутренних дел Д.А. Толстой писал: "Комиссия была озабочена, главным образом, неуклонным проведением в нашем законодательстве известных отвлеченных принципов, признаваемых безусловно правильными западноевропейской наукой, каковы децентрализация, разделение административной и судебной власти, самостоятельность общественных учреждений и т.п." Постоянное недовольство деятельностью мировой юстиции в 60 - 80-е годы высказывали губернаторы, обеспокоенные столкновениями между мировыми судьями и полицией, в основе которых лежало нежелание местной администрации признавать новые реалии жизни. Этот постоянно тлеющий в уездах конфликт был на самом деле проявлением тех противоречий, которые существовали между обществом и царской администрацией. В секретном архиве III отделения сохранилось дело <24>, содержащее претензии губернаторов по отношению к судебно-мировому институту. В конце 60-х - 70-е годы некоторые губернаторы (тамбовский, вятский) требовали установить губернаторский надзор за судами с обязательным докладом центральной власти "о замеченных ими злоупотреблениях и неисправностях судебной власти", другие (орловский, рязанский, полтавский) - права "требовать от судебной власти и прокурорского надзора сведений о делах судебных". Крайнее недовольство губернаторов вызывала обязанность полиции передавать в мировой суд те дела, которые ранее рассматривались административным порядком, и доказывать в суде вину правонарушителя "как частное лицо". Закон не предусматривал презумпции доверия сотрудникам полиции - полицейское усмотрение не имело силы доказательства на суде. "Во многих случаях, - обобщало МВД, - за недостатком доказательств со стороны полиции, которая весьма часто особенно в ночное время лишена всякой возможности собрать какие-либо свидетельские улики, кроме собственного усмотрения обвиняемые оправдывались" <26>. Губернаторы усматривали в действиях мировых судей серьезное препятствие в деле поддержания правопорядка на местах. Они требовали отменить право "предостережений", которые мировые судьи делали полиции за "ненадлежащее" исполнение обязанностей, право мировых судей освобождать лиц, взятых полицией под стражу, и отменить обязанность полиции исполнять решения мировых судов. В 1875 г. по прямому распоряжению Александра II было создано Особое совещание под председательством П.А. Валуева, которое обсудило проблему взаимоотношений между чинами судебного ведомства и прокурорского надзора, с одной стороны, и административными властями - с другой. 10 февраля 1876 г. оно приняло решение "об освобождении губернаторов от допроса в качестве свидетелей на суде", о предоставлении показаниям полиции на суде "силы доказательства" и отменило право мировых судей и чинов прокурорского надзора делать предостережения полиции <27>. Решение совещания, утвержденное царем, означало победу местной администрации в ее противодействии новым судебным порядкам - она готова была переложить всю вину за расширение общественного движения в стране на новые суды и земские учреждения и единственное средство борьбы с ним видела в усилении административной власти.
В 80-е годы XIX в. характер критики судебно-мирового института со стороны губернаторов изменился - она приобрела социально-политическую окраску. В отчетах губернаторов прослеживалось недовольство земским характером мирового суда, порядком его формирования, все отчетливее звучали классовые мотивы. Администрация на местах видела, что отношение верховной власти к независимому суду меняется, и от оценки процессуальных особенностей Судебных уставов она перешла к характеристике мирового суда как социального института и его роли в отправлении правосудия на местах. Развернутую критику земского мирового суда представил в отчете за тот же 1884 г. полтавский губернатор генерал-майор Янковский <28>. Корпоративную солидарность со своими коллегами проявляли и начальники тех губерний, где мировые судьи назначались правительством. Могилевский губернатор Дембовецкий высказался (отчет за 1884 г.) как открытый защитник интересов дворян, заявив о "снисходительности, проявляемой судами по делам, возникающим из поземельных отношений крестьян и помещиков" <29>. Критикуя мировой суд, губернаторы, по существу, высказывались за его ликвидацию. Их предложения сводились к двум позициям: слиянию суда и администрации "в низших инстанциях" (курский губернатор Косоговский, 1885 г.) и "назначению мировых судей по определению правительства, а не по выборам" (самарский губернатор Свербеев, 1885 г.) <30>. Показательно, что начальники губерний прибегли к тем же обоснованиям своих требований, что и консерваторы из правящей партии, указывая на "несоответствие Судебных уставов условиям жизни русского народа" и утверждая, что "народное сознание не допускает возможности полного отделения в низших инстанциях суда от администрации" <31>. Губернаторы были не прочь восстановить административный надзор за всей местной юстицией. Такие же претензии они высказывали и в отношении окружных судов. Губернаторы приветствовали введение института земских начальников в 1889 г. Этим актом ликвидировалось выборное начало и достигалось требуемое соединение властей. Таким образом, в противостоянии судебной и административной власти во второй половине XIX в. победило административное начало. Воля императора и его личное усмотрение еще являлись доминирующими факторами принятия решений и находили приверженцев в рядах убежденных сторонников методов административного управления, число которых среди местных чиновников России было традиционно велико. В.Г. РУМЯНЦЕВА, Л.Ю. ПАНФИЛЕНКО ОПЫТ СТАНОВЛЕНИЯ ИНСТИТУТА СУДА ПРИСЯЖНЫХ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ Инициатива суда присяжных, как и самого освобождения крестьян, в Российской империи исходила от либеральных западников. Первый, кто осмелился публично заговорить о таком предмете, как суд присяжных, был известный деятель крестьянской реформы Тверской губернии, предводитель дворянства А.М. Унковский, предложивший еще в 1858 г. в крестьянском комитете в числе других реформ и суд присяжных. Честь первого предложения суда присяжных принадлежит Д.А. Ровинскому, тогдашнему московскому губернскому прокурору. Прекрасный знаток не только судебной практики, но и народной жизни, Д.А. Ровинский в дельной и остроумной записке опровергал все страхи и недомыслия о суде присяжных, которые навеяны были ложной мудростью кабинетных знатоков русского народа, никогда не выезжавших из Петербурга <1>. Разработкой института присяжных заседателей занялись Д.А. Ровинский и С.И. Зарудный. Принято считать, что первый был его родоначальником, второй - "теоретическим обоснователем" <2>. Они подготовили записки о суде присяжных, в которых всесторонне обосновали целесообразность его введения. В частности, Д.А. Ровинский опровергал утверждения Д.Н. Блудова "о неподготовленности" русского народа к суду присяжных. Народные массы "ни в одном государстве не могут еще похвастаться ни юридическим образованием, ни способностью к тонкому анализу". Образованные иностранцы, попав в Россию, начинают нарушать законы, "теряя юридическое образование. Причина этой грязи коренится гораздо глубже", человек становится осторожным, "когда за поступками его следит общество, у которого есть возможность законным путем порицать и наказывать его" <3>. Представителями общества в суде и являются присяжные. Таким образом, автор записки видел источник беззакония не в отсталости народа, а в системе правосудия, не способной гарантировать права. С.И. Зарудный, теоретически обосновывая потребность в суде присяжных, наряду с традиционными положениями буржуазной теории судоустройства приводил аргументы специфически "российские": "Цель судоустройства - в учреждении судебных мест на таком основании, чтобы судебные решения пользовались общим доверием" <4>. По его утверждению, это доверие обеспечит спокойствие в государстве, явится превентивной мерой обжалования судебных решений. Для достижения этой цели наряду с коронными судьями в состав судов следует ввести представителей от общества - присяжных. Постоянные судьи применяют закон, "а разрешение спора о событиях" вверяется судьям, отводимым или присяжным. Только "совокупность всех этих условий приводит" к беспристрастности суда. С.И. Зарудный стремился при этом доказать неполитический характер суда присяжных, его безопасность для самодержавия. По мнению реформатора, это не что иное, как судебный метод, особая форма организации суда, а потому "сие установление ни в каком случае не может и не должно быть смешиваемо с политическим устройством государства". Положения, содержавшиеся в записках Д.А. Ровинского и С.И. Зарудного, вошли в "Соображения государственной канцелярии о судопроизводстве гражданском, уголовном и судоустройстве", составленные комиссией и представленные на обсуждение в Государственный совет. В них утверждалось, что, заменив теорию формальных доказательств оценкой по внутреннему убеждению, следует непременно ввести суд присяжных. Без него "невозможно представить себе какое-либо существенное улучшение в уголовном судопроизводстве". Заботясь о гарантиях неприкосновенности личности, комиссия обосновала и необходимость введения суда присяжных по политическим преступлениям. Развивалась мысль, что в делах о государственных преступлениях коронный суд как государственный орган без представителей общества суда присяжных не способен вынести объективный приговор, поскольку "государство, преследующее преступление, есть вместе с тем и юридическое лицо, непосредственно оскорбленное или потерпевшее от преступления". Однако рассмотрение политических дел комиссия возложила на специальный состав - присяжных "зрелых лет, имеющих обеспечение средства к жизни", которые избирались бы "представителями сословных управлений общества" <5>. Признав суд присяжных "лучшим методом для рассмотрения дел по внутреннему убеждению", реформаторы считали нужным изменить и сопредельные институты, иначе, полагали они, он окажется нежизнеспособным. Процесс должен быть простым и ясным, устным, гласным. Требуется законодательно обеспечить подбор присяжных, гарантировать их независимость. Подобная всесторонность обоснования необходимости создания суда присяжных обусловливалась сильнейшей по отношению к нему оппозицией. Не только консерваторы, но и либерально настроенные общественные деятели и ученые выступили против суда присяжных. Так, В.Д. Спасович, Б.Н. Чичерин публично заявляли о неприемлемости его для России <6>. Не находили условий для его существования также авторитетные представители уголовно-процессуальной теории <7>. Наблюдались колебания и в высших правительственных кругах. Подтверждение тому - назначенное в канун обсуждения в Государственном совете Основных положений судебных преобразований великим князем Константином Николаевичем неофициальное рассмотрение наиболее спорных институтов. В письме от 22 апреля 1862 г. П.Д. Шубин писал Д.А. Ровинскому: "Великий князь собирается позвать к себе составителей записок с тем, чтобы они в его присутствии имели бы совещание и диспут о тех вопросах, о которых разногласия. Предлагают разбирать вопросы: Возможно ли у нас введение присяжных? Составленные комиссией "Соображения о главных началах судопроизводства уголовного, судопроизводства гражданского и судоустройства", как следует из донесения Александру II от 30 апреля 1862 г., "были представлены" монарху "в апреле месяце" и по его "повелению переданы на рассмотрение соединенных департаментов законов и гражданского Государственного совета" <8>. Каких-либо замечаний или возражений со стороны самодержца не последовало. Поддерживая проект, великий князь Константин встретился с П.П. Гагариным, председательствующим при обсуждении "Основ" в Государственном совете, от которого, считал он, зависел "весь успех рассмотрения этого важного дела", и склонял "употребить все зависящие от него старания к скорому окончанию дела в соединенных департаментах" <9>. Иными словами, предлагалось принять основные институты проекта (и прежде всего суд присяжных) без изменений. В общем собрании Государственного совета особых дебатов не возникло. Только министр юстиции Панин выразил недоверие к суду присяжных. Гагарин и барон Корф разделяли позицию о суде присяжных как о важном методе правосудия, заявив: "все или ничего", "грустно сказать, - писал К.П. Победоносцев, - менее чем в 20 минут, почти без обсуждения, разрешен был этот важнейший вопрос. Никто не коснулся практической стороны его, практических его условий" <10>. Объяснение быстрого и без обсуждения принятия института суда присяжных кроется в предварительном одобрении его великим князем Константином Николаевичем, за которым стоял Александр II. Многочисленные его противники в этой связи не решались высказаться официально. Так, по свидетельству К.П. Победоносцева, "еще третьего дня граф Строганов с негодованием говорил о невозможности присяжных в России. Члены Государственного совета М. Корф, Ф. Литке и Н.И. Бахтин, не желая противоречить монаршей воле, при рассмотрении в Совете вопроса о допущении присяжных к рассмотрению дел о государственных преступлениях высказались за положительное его решение. Однако, узнав, что Александр II был против этого, они резко изменили свое мнение" <11>. Вместо суда присяжных по политическим делам Общее собрание Государственного Совета учредило суд сословных представителей. В журнале Государственного Совета утверждалось: "В той среде нашего общества, из которой предполагается назначать большинство присяжных, встречаются ошибочные понятия о государственном устройстве". Присяжным следует предоставить рассмотрение только тех дел, "по которым от них можно ожидать приговоров безошибочных". Иначе власть и государство "останутся без защиты" <12>. Институт присяжных заседателей был введен Основными положениями преобразования судебной части в России 1862 г., а развитие получил в Судебных уставах 1864 г. <13> В них предусматривалось, в частности, что присяжными являются русские подданные не моложе 25 и не старше 70 лет, прожившие "не менее двух лет в том уезде, где производится избрание в присяжные заседатели". Двухгодичная оседлость требовалась, "чтобы присяжные заседатели, для оценки по совести степени вины подсудимых, были хорошо знакомы с нравами, обычаями и общественной жизнью известной местности" <14>. Не могли быть присяжными лица, "исключенные из службы по суду или из духовного ведомства за пороки, или же из среды тех обществ и дворянских собраний", несостоятельные должники, "состоящие под опекой", и др. Запрещалось быть присяжными чиновникам государственной службы, священнослужителям, военным, лицам, находящимся в услужении. При избрании присяжных составлялись общие и очередные списки. Для внесения в общие предполагался имущественный ценз: наличие не менее 100 десятин земли или иного недвижимого имущества суммой от 200 до 500 руб. или жалованье, или доход от капитала, занятия, ремесла и промысла в сумме от 200 до 500 руб., "Имущественный ценз должен быть довольно высок, иначе в присяжные поступали бы лица бедные, не имеющие достаточного образования и не довольно развитые" для исполнения своих обязанностей. Высокий имущественный ценз - гарантия "заботливости в охранении общественной и частной безопасности законного порядка" <15>. Судебные уставы ввели служебный ценз, позволявший быть присяжным без учета имущественного положения. Подобная новелла не знала аналогов в мировой практике. В общие списки включались "все состоящие в государственной гражданской службе по определению от правительства, в должности пятого и ниже классов... все состоящие на местной службе по выборам дворянских и городских обществ", крестьяне, занимавшие не менее трех лет выборные должности сельских старост, старшин и др. Лица, имевшие право быть присяжными, вносились в общие списки особыми временными комиссиями, которые назначались в уездах земельными собраниями, "а в столицах - соединенными заседаниями общих городских дум и местных уездных земских собраний". Комиссии ежегодно проверяли и дополняли списки. Последние представлялись губернатору, который проверял законность их составления. Он имел право исключить неправильно внесенных туда лиц с указанием причин. "Недовольные таким исключением, сделанным губернатором", могли жаловаться в Сенат. На основании общих списков составлялись очередные. Этим занимались временные комиссии, но "под председательством уездных предводителей дворянства и при участии одного из мировых судей уездного города". Очередные списки публиковались в губернской газете. Присяжные обязаны были явиться в суд для рассмотрения уголовных дел. Перед началом процесса отбирались 30 человек. Стороны (обвинение и защита) могли отвести из этого состава по 6 присяжных без объявления причин. "Из числа не отведенных назначаются по жребию, - закрепляла ст. 658 Устава уголовного судопроизводства, - для решения дела 12 комплектных и двое запасных присяжных заседателей" <16>. Они решали вопрос о виновности подсудимого, коронный суд назначал наказание. Допуская широкий демократический элемент в суде присяжных по общеуголовным делам, законодательство делало существенные изъятия применительно к государственным преступлениям. Для их рассмотрения в судебной палате приглашались представители от сословий, предводители дворянства, городской голова, волостной старшина. Они не были отделены от коронного суда, считаясь равными в правах при определении вины и назначении наказания. Подбор и деятельность подобного "народного элемента" подтверждали в результате недоверие к нему законодательства, "оно вносило в организацию этого суда численное преобладание элемента коронного". Практика внедрения суда присяжных также показала, что многие сложные проблемы его функционирования не решались или решались неправильно только потому, что они были неправильно сформулированы: не были учтены все существенные аспекты проблемы или ограничения, накладываемые на ее решение. Данное положение проиллюстрируем на примере деятельности суда присяжных по воспоминаниям А.Ф. Кони, который писал, что охранение суда присяжных государством и улучшение условий, в которые была поставлена его деятельность, вовсе не соответствовали ни потребностям этого суда в упрочении, ни силе и опасному влиянию нападок на него <17>. Все в этом отношении ограничивалось паллиативными мерами, не приносившими в практическом своем осуществлении осязательных результатов, а каждое реальное и неоднократное предложение, вызванное действительными потребностями этого суда, в целях правосудной деятельности принималось неохотно и надолго увязало в канцелярской тине. Например, только для осуществления такой насущной меры, как улучшение состава комиссий, изготовляющих общие списки присяжных, потребовался тринадцатилетний опыт. Лишь на двадцать восьмом году существования суда присяжных обнародовано разумное ограничение права отвода присяжных и устранение произнесения присяги заседателей перед каждым делом, обращавшего ее в пустую и скучную формальность, теряющую всякое значение от частого ее повторения. В Петербургском окружном суде в семидесятых годах четыре дня в неделю действовали два отделения с присяжными, которым в неделю приходилось рассматривать в среднем около 32 дел, т.е. выслушивать столько раз присягу присяжных, и столько же раз присягу свидетелей, так что священник, приглашенный судом, был вынужден, запыхавшись, спешить из одного отделения в другое и торопливо "барабанить" присягу и увещание присягающим. Для того же, чтобы перестать держать представителей общественной совести в тумане неведения о грозящем подсудимому наказании, потребовалось сорок пять лет. А между тем в первые же тринадцать лет были произведены существенные и обширные сокращения подсудных присяжным заседателям дел, значительная часть которых ныне и самим Министерством юстиции признается нецелесообразной и нежелательной. Выслушивая нападки на суд присяжных, прежде всего приходилось спросить себя: да тот ли это именно суд присяжных, который, в разумном соблюдении всесословности и одновременного участия представителей всех слоев общества, создали составители судебных уставов? Предположения законодателя о единении представителей различных отраслей управления в деле выработки общих списков присяжных заседателей на практике встретились с полнейшим разбродом этих представителей, благодаря чему суд присяжных, по отношению к своему личному составу, обратился в житейском осуществлении вместо тщательно оберегаемого детища в обременительного для членов особых комиссий подкидыша, судьбой которого никто серьезно не был заинтересован. В первые пятнадцать лет существования этого суда установленные законом временные комиссии действовали столь небрежно, что в общие списки присяжных, вопреки точному указанию закона, заносились сумасшедшие, умершие, слепые и глухие, состоящие под судом, не знающие русского языка, перешедшие 70-летний возраст и т.п. В целом ряде местностей совсем не заносились в списки представители поместного элемента и купеческого сословия, а чиновники, внесенные в эти списки, являлись затем, попав в очередные списки, к началу судебных заседаний вооруженные свидетельствами начальства о фиктивных, в сущности, командировках или внезапно оказавшихся особых поручениях. Те же из не служащих, которые все-таки в списки, зачастую оказывались щедро снабженными свидетельствами о болезни, не препятствовавшей им, однако, просиживать вечера и ночи за картами в губернских и уездных клубах и восседать в креслах не суда, а театров. Когда была образована в конце семидесятых годов при Сенате комиссия об устранении неудобств при составлении списков присяжных заседателей, даже по Петербургу, где списки составлялись с большим вниманием, чем в провинции, в течение года, с 1878 по 1879 г., пришлось исключить из списков, присланных в Петербургский окружной суд, 5 иностранцев, 12 человек старше 70 лет, не проживающих в Петербурге - 106, оказавшихся умершими за несколько лет перед занесением в списки - 23, признанных сумасшедшими - 3, не знающих русского языка - 5, слепых - 2, глухих - 8, не имеющих права быть присяжными заседателями - 18, отбывших в предшествующем году свою обязанность - 5. В провинции в большинстве случаев положение было еще хуже. Так, например, в Тверском суде в списках за 1874 г. было найдено 14 человек умерших, из которых один скончался в 1858 г., а другой в 1859 г. - задолго до введения суда присяжных. Оказалось также, что выбор из общих в очередные списки производился большей частью в канцеляриях земских управ или письмоводителями предводителей дворянства. Таким образом, основу личному составу того суда, которому вверялись существенные интересы правосудия в стране, клал вольнонаемный писец, легко доступный соблазнам в виде запрашивания мелких подачек. Следствием этого было то, что в очередные списки присяжных вносились преимущественно мещане и крестьяне, а в списки запасные - чиновники и дворяне, и притом преимущественно на третью четверть года, когда большинство судов, ввиду летних полевых работ, не делает выездных сессий. Несмотря на некоторые улучшения, введенные сенатской комиссией 1879 г., состав присяжных заседателей зачастую из-за небрежного, а иногда и слишком любезного составления списков представлял довольно значительное собрание людей, которым лишь не удалось по их служебному положению или по каким-либо другим причинам избежать своего внесения в список. В то время, когда крестьяне безропотно несли обязанности присяжного заседателя, по-своему старались свято исполнять свой долг, лица высших сословий, и в особенности чиновники, представляли в суд свидетельства о болезни или заявления начальства о командировках и особых поручениях. В этом отношении характерно, например, то, что 16 июля истекшего года 14 присяжных из 33, явившиеся в Петербургский окружной суд к началу новой сессии, ходатайствовали об освобождении их, представив 13 свидетельств начальства о командировках и одно свидетельство о болезни. Хотя с 1887 г. на основании ст. 82 учреждений судебных установлений из числа присяжных заседателей устраняются лица, впавшие в крайнюю бедность и находящиеся в услужении в домашней прислуге, но до этого 200 рублей валового дохода от промысла или жалованья, дававшие право быть присяжным заседателем, едва ли представляли гарантию того, что суд будет состоять из людей, не зависимых от ежедневной нужды <18>. Суд присяжных, ощущая на себе в повседневной жизни экономические трудности, социальную несправедливость, политическую нестабильность, не будучи связанным профессиональными знаниями, чувством служебного долга, был вправе выразить в вердикте свое отношение к существующей действительности: оправдывая подсудимого, присяжные могли обвинять общественный и государственный порядок. Суд присяжных обозначил серьезные и глубокие перемены в российском праве.
С.Б. ГЛУШАЧЕНКО, Р.Р. ТОТОЕВ Поможем в написании учебной работы
|