Глава тридцать шестая ПРИВАТНОЕ ДЕЛО

 

 

Турецкий появился в своем кабинете утром двадцать девятого декабря и сразу же вызвал криминалиста Альберта Александровича Зуева.

Долговязый Зуев возник на пороге, едва Александр успел заварить кофе.

— Привет, садись, — кивнул он члену своей оперативно-следственной группы. — Кофе будешь.

— Буду!

— А с коньяком?

— Вопрос?!

Зуев сел, внимательно поглядывая на Турецкого. Приглашение выпить кофе, да еще и с коньяком, да еще и в рабочее время обычно распространялось лишь на ближайшего друга Грязнова. Что бы сие значило?

Турецкий разлил кофе по чашечкам, достал фляжку.

— В кофе или так?

— Или так, — выбрал Зуев. — Как съездили, Александр Борисович?

— Нормально. Проезда ходят исправно. Побывал в Великом Новгороде. Прямо экскурсия за казенный счет. Хорошая у нас работа! Ездим, любуемся красотами, а нам за это деньги платят!

— У вас ко мне какое-то приватное дело? — чувствуя, что Турецкий никак не подберется к главному, спросил Зуев.

— Как хорошо иметь чутких и прозорливых коллег! Да, Алик, у меня к тебе дело. И именно приватное.

Александр извлек из ящика стола полиэтиленовый пакет, оттуда — маленький пластиковый пакетик, заклеивающийся наверху чем-то вроде липкой «змейки».

— Это что там у вас? Драгоценности? — попытался разглядеть Зуев.

— Не знаю, возможно. Вот, возьми.

В пакетике лежал довольно длинный черный волос.

— И вот еще.

Александр протянул закрытую в целлофан шариковую ручку.

— Этот волос и отпечатки пальцев с авторучки нужно сравнить с теми, что были получены в квартире Новгородского.

— Понятно, — Зуев придвинул к себе «вещдоки».

— Ничего тебе не понятно. Как быстро ты сможешь провести экспертизу на ДНК?

— Два-три дня.

— А ты можешь сделать все один?

— Смогу, конечно. Отпечатки — это вообще ерунда. Если «пальчики» на авторучке хорошо «сидят».

— Хорошо сидят. Я постарался, не сомневайся!

— А со структурой ДНК по волосу — посложнее. Но тоже можно одному управиться. Методикой я владею.

— Сделай это так, чтобы никто ничего не знал, ладно? До Нового года ты уже не успеешь, так?

— Учитывая, что он наступает послезавтра...

— Значит, сразу же после. Выйди в выходные дни. Там ведь четыре выходных подряд, так?

— Так, — вздохнул Зуев.

— Ладно, Алик, не вздыхай! Дело серьезное. От результатов экспертизы зависит очень многое. И я еще раз повторяю просьбу: чтобы никто ничего не знал!

— Ага! А сами все Грязнову расскажете. А он — своим. А те — нашим. И пойдет: Зуев делает подпольные исследования.

— Грязнову я ничего не расскажу. И никому другому тоже. Понятно? — Турецкий так глянул на Зуева, что тот тут же ответил:

— Понятно.

— Когда потребуется, мы результаты озвучим. А пока...

— Понял! На роль убийцы претендует какая-то крупная шишка? Которую с кондачка не возьмешь?

— Примерно так, — кивнул Турецкий.

— Понято! — Алик допил коньяк, глотнул кофе. — Так я забираю материалы?

— Забирай и действуй!

Зуев убрал улики в пакет и исчез.

Спустя полчаса из Питера позвонил Гоголев и сообщил, что Марина Борисовна Оленина выезжала в Москву в ночь на седьмое ноября. Билет куплен за десять минут до отхода поезда.

Это по данным о продаже билетов. Учитывая, что билеты эти сданы не были, а в поезда граждан нынче пускают лишь по предъявлении паспорта, можно с большой долей вероятности утверждать, что она действительно совершила путешествие в Москву.

«И обратно», — мысленно добавил Турецкий. Ибо уже знал, что Оленина вернулась в Питер седьмого же ноября дневным поездом, так же купив билет за несколько минут до отправления.

— Спасибо, Виктор. Еще одна просьба: пробить ее адрес.

— Это вообще момент. Подожди у телефона. Сейчас выясним...

Они поболтали о том о сем буквально три минуты, и Гоголев представил нужную информацию:

— Оленина проживает по адресу: улица Хрустицкого, дом шестнадцать, квартира пятнадцать. С нею прописаны два сына, двадцати лет — Дмитрий и семнадцати лет — Александр. Твой тезка, значит.

— Спасибо, Витя! С наступающим тебя!

— Взаимно! Надеюсь, в будущем году свидимся!

— Возможно, даже раньше, чем ты думаешь, — откликнулся Турецкий.

— Привет Грязнову!

— Это непременно! Ну, бывай!

Едва Александр положил трубку, как в кабинет ворвался только что упомянутый Вячеслав Иванович.

— Привет! Как съездил? Какие новости?

— Славка, ты как пулемет. Ну здравствуй! Как съездил? А черт его знает! Виделся с реставраторшей, порассказала она мне... Как говорится, знания умножают скорбь. С ее слов получается, что полотна Малевича и Филонова украл из Эрмитажа сам Новгородский.

Саша ожидал, что удивит друга.

— А я ничуть не удивляюсь! — вскричал Грязнов — Этот подонок и не на такое способен!

— А именно? Ты допрашивал Новгородскую?

— Допрашивал, Саня. Сейчас я тебе пленку поставлю. Послушаешь — волосы дыбом встанут!

— Послушаю. Давай я сначала кофе заварю. А то мозги с дороги ватные.

Саша засыпал в кофеварку свежую порцию кофе, раздумывая, в каком объеме выдать Грязнову информацию о Марине Олениной. Впервые в жизни ему не хотелось делиться со Славой своими подозрениями. Он разлил кофе.

— А коньяк?! — вскричал Грязнов.

— Наливаю! Что это ты такой возбужденный?

— Сейчас и ты возбудишься, это я тебе обещаю.

Грязнов включил диктофон на «воспроизведение».

Саша пил кофе, курил, слушая запись.

Вот голос Веры Павловны смолк, пленка еще некоторое время шуршала пустотой. Наконец Слава нажал кнопку. И еще несколько секунд они сидели молча.

— Это что же? Он совратил своего сына? Пусть приемного, но сына? Ушам не верю! — воскликнул Александр.

— И я не поверил бы. Если бы не видел Новгородскую, когда она все это мне поведала. В такие минуты не лгут. И такими вещами не играют. Я получил официальное заключение медиков: Костя Новгородский действительно подвергался сексуальному насилию.

Саша молчал, прикурив следующую сигарету от предыдущей.

— Чего молчишь-то?

— Да я задумался... Представил себе... не дай бог, конечно. Представляешь, Слава, вот пристрелили бы меня, скажем...

— Кто?

— Да кто угодно. Мало, что ли, за пятнадцать лет возможностей было пулю поймать?

— Ну... И что?

— И вот моя Ирина вышла бы с горя замуж за такого Новгородского. А что? Заботливый, внимательный... А он бы мою Ниночку... Знаешь, я бы с того света пришел и удавил бы его собственными руками.

— Господи! Чего ты несешь-то? При чем тут ты? Ирина?

— А что? А при чем была Вера Павловна. Или... — Саша хотел добавить «еще кто-нибудь», ибо страшная догадка уже вклинилась в мозг, застряла в нем занозой. Но он пока не давал ей развиться в четкую мысль. — Я к тому, что Вера Павловна вполне могла «заказать» супруга...

— Могла бы! Она и не отрицает. Она, как ты слышал, сама готова была его убить. Но Новгородская узнала правду только там, за границей. Это подтверждают и врачи: она впервые привела сына на обследование по возвращении из Египта. Как же она могла организовать убийство из-за границы? В течение недели? Она все же не главарь итальянской мафии.

— Что ж, значит, возвращаемся к исходному. Честно говоря, я впервые в жизни не очень расстроюсь, если мы не найдем убийцу.

— А Мостовой? На него, что ли, труп вешать будем?

— Ну какой он убийца, Слава? Сам понимаешь,

что влип парень по-дурацки. Нужно будет выделить в отдельное производство хищение картин и передавать дело в суд. А парня можно выпустить пока под подписку.

— Так его же родители увезут! Спрячут в какой- нибудь Швейцарии. Ты же сам это говорил!

— Говорил... Я думал, он выведет нас на убийцу. Не вышло.

— А хищение картин — это не преступление?

— Слава! Он за свою глупость получит червонец! Впрочем, почему мы так уверены, что Мостовой скроется от суда?

— Саня! А с тобой в Питере ничего не произошло? — подозрительно прищурившись, спросил Грязнов.

— А что?

— Странный ты какой-то...

— Что там могло со мной произойти?

— Ну, не знаю... Были уже прецеденты...

— Брось, Славка! Если ты о женщинах...

— О ком же еще? Не о мужиках же...

— У меня давно иммунитет. Пожизненный. И вообще, ты подарки к Новому году купил?

— Кому?

— Племяннику своему, Денису. Косте, мне, Ирине, Ниночке...

— Нет. А ты?

— И я — нет. Поедем сегодня за подарками.

— Не-е, тебя в Питер отпускать нельзя! — покачал головой Грязнов.

Турецкий не ответил. Он стоял у окна, глядя на вышагивающих по улице горожан с елками на плечах, пакетами и коробками в руках. Но думал о Марине Олениной. И о ее сыновьях. Если Новгородский совратил сына женщины, на которой был женат, что мешало ему использовать в своих гнусных целях ученика? Сына одинокой женщины, вдовы, которую некому защитить. Что мешало ему запугать мальчика так же, как он запугал сына Веры Павловны? Ученик престижного лицея зависит от учителя в гораздо большей степени, чем сын жены... И он мог шантажировать Дмитрия украденными картинами! Вот что! Они же были там вместе, в этом хранилище!

Хотя... Новгородский уехал из Питера три года тому назад. Если что-то ужасное и происходило между учителем и учеником — это было тогда. Значит, если бы Марина узнала об этом тогда, если можно так выразиться, по свежим следам, она убила бы Новгородского еще три года тому назад (и он, Турецкий, понял бы ее!). А если тайное стало явным только сегодня? Три года в жизни молодого человека — достаточно большой срок, чтобы забыть страшное прошлое. И вряд ли Оленина поехала бы на расправу с депутатом теперь. Она же понимает, что ее рано или поздно найдут. И с кем останутся ее дети?

Но она была в Москве! Именно в день убийства.

Одно не давало ему покоя: надпись, сделанная ею на обложке буклета: «Глупец познает только то, что свершилось». Она взывала к нему... так, что ли?

Несомненно, она поняла, кто он. Несомненно, она поняла, что он приходил к ней. И следовательно, понимает, что в следующий раз он придет за ней. При этом она не прячется. Оставляет отпечатки пальцев на его авторучке, спокойно глядя ему в глаза. Не то чтобы спокойно... Он вспомнил ее взгляд — взгляд человека, который уже поставил на себе крест...

Теперь все зависит от результатов экспертизы.