Глава тридцать третья ДЕСАНТ

 

 

Турецкий сел в поезд, отправлявшийся в Великий Новгород. Ровно три дня тому назад на этом же вокзале его встречал Гоголев. Начальник питерского угро стал еще осанистее, сановнее, прибавив в весе и количестве звездочек на генеральском погоне. Но для Турецкого он оставался тем же Виктором Гоголевым, с которым не раз приходилось работать вместе. С которым было легко работать и приятно отдыхать за празднично накрытым столом.

Они обнялись и направились в «Октябрьскую», гостиницу, где обычно останавливался Турецкий, приезжая в Петербург. Там Гоголев еще раз рассказал Саше все, что удалось узнать о судьбе «ранее судимых Малевича и Филонова».

Собственно, он повторил то, что уже поведал Грязнову в телефонном разговоре. Действительно, отсутствие картин в эрмитажном хранилище было установлено при проверке, которую проводило Министерство культуры в августе 1999 года. «Тогда, знаешь ли, копали под директора — вот и организовали проверку», — пояснил Гоголев. Но картины эти не значились в соответствующих списках, поскольку были личным даром умершего в блокаду коллекционера тогдашнему директору Эрмитажа. А тот, человек в высшей степени щепетильный, передал картины музею. Но блокадная зима, которая выкашивала сотрудников как траву в сенокос, бомбежки и прочие военные трудности — все это и привело к двусмысленной ситуации: кто-то из администрации забыл издать соответствующее распоряжение, так как много других, более срочных и неотложных дел приходилось решать ежедневно. А сотрудники не спешили вносить картины в официальный каталог, ибо они все-таки значились личным даром умершего лично академику. Словом, к моменту проверки картин в хранилище не оказалось.

Руководитель реставрационного отдела, на чьих площадях и располагалось хранилище, вышел на пенсию. Адрес его, впрочем, был известен. Так же как и тот факт, что лучшая сотрудница отдела — Глебова Наталья Ивановна уволилась сразу после окончания работы комиссии. И, со слов Гоголева, злые языки в приватных беседах утверждали, что именно она и была причастна к исчезновению картин.

Александр навестил бывшего начальника Глебовой. Это был мужчина лет семидесяти, с сердитым лицом обиженного мальчика. Представившись, показав удостоверение и объяснив цель визита, Саша в который уже раз выслушал историю о неразберихе в каталогах, о двойных списках...

— Вы знаете, сколько единиц хранения в запасниках Эрмитажа? — грозно вопросил Виталий Ярославович.

Турецкий был вынужден признать, что не в курсе.

— Боже мой! И эти люди работают на защите закона! Мне жаль ваше поколение! — рассердился Виталий Ярославович.

На вопрос, чем было вызвано увольнение Глебовой из Эрмитажа сразу после завершения проверки, ее бывший начальник с жаром воскликнул:

— Глебова прекрасный специалист и исключительно порядочный человек! Так что я ваши намеки не принимаю!

— Помилуйте, какие намеки? — замахал руками Турецкий.

— А такие! Будто я не знаю, что всякие дураки болтают! А вы слушаете! Глебова уволилась по собственному желанию! И уехала из города по состоянию здоровья! У нее очень слабое здоровье, а у нас очень тяжелый климат! — и старик сердито уставился на Турецкого, давая понять, что именно он, Александр, виновен в слабом здоровье реставратора Глебовой и тяжелом питерском климате.

Выяснить, куда же именно отправилась поправлять здоровье бывшая сотрудница Эрмитажа, не удалось. Виталий Ярославович утверждал, что никогда не лез в частную жизнь своих подчиненных, что он и сам слаб здоровьем и вообще... Вот сейчас, например, ему следует принять лекарства и лечь отдохнуть.

На том и расстались. После чего Александр посетил лучший музей страны и в отделе кадров выяснил, что Глебова переехала в Великий Новгород. Это было широко известно, поскольку оттуда, прежде чем принять Наталью Ивановну на работу, на нее запрашивали

характеристику, которую готовил именно Виталий Ярославович. Все складывалось очень просто.

Пользуясь случаем, Саша прошелся по музейным залам, надолго застряв среди «больших и малых голландцев».

Уже спускаясь по лестнице, он обратил внимание на молодую женщину, стоявшую внизу среди группы экскурсантов. Стройная, с весьма привлекательным лицом, которое ничуть не портили, а, пожалуй, оттеняли очки в тонкой оправе, с поднятыми в узел черными, с проседью волосами, эта женщина удивила его печальным, даже тоскливым выражением глаз.

Но вот она повела свою группу куда-то в эрмитажные чертоги, и Саша потерял ее из виду.

Вечером он гулял по городу, уже убранному в новогодние одежды. Поразился, как преобразилась центральная его часть, с красиво подсвеченными творениями гениальных зодчих. «Я вернулся в свой город, знакомый до слез», — мурлыкал про себя Александр. Ибо для него этот город был действительно родным и знакомым именно до слез. Поскольку здесь, среди этих прямых, как стрелы, улиц, пронеслись когда-то самые волнующие, самые прекрасные мгновения его жизни...

Александр приподнял занавеску. Питер давно остался позади. Нескончаемое белое пространство простиралось там, за окном. Казалось, поезд стоит на месте, если бы не проносившиеся мимо огоньки деревень да мерный перестук колес...

Новгород поразил его прямо-таки стерильной чистотой улиц, приветливыми, улыбчивыми людьми, которые охотно объясняли, как дойти до гостиницы, и какую лучше выбрать, и что следует посмотреть в их замечательном городе. Давненько Александру не доводилось бывать в таких тихих, уютных городках.

Он поселился в лучшей гостинице и подивился, сколь несущественна плата за вполне приличный одноместный номер. Гостиница располагалась на берегу Волхова, затянутого ледяным покровом. Здесь же, совсем рядом, находился Детинец — ансамбль новгородского Кремля, где работала реставратором Наталья Ивановна Глебова.

Кинув вещи, Турецкий направился в музей.

Директор, ухоженная седая дама в перстнях, увидев служебное удостоверение Александра, округлила глаза.

— Вы, пожалуйста, не пугайтесь, — как можно лучезарнее улыбнулся Турецкий. — Наталья Ивановна нужна мне как эксперт. Мне ее рекомендовали как знатока русского искусства начала двадцатого века и прекрасного реставратора...

— Да, да, она действительно уникальный специалист! — облегченно выдохнула директор. — Вы хотите, чтобы я вызвала ее сюда?

— Она сейчас на работе?

— Конечно! У нас строгая трудовая дисциплина. Мы работаем до семнадцати сорока.

Саша взглянул на часы. До окончания рабочего дня оставалось двадцать минут.

— Уверяю вас, она на месте. Таня, позвони в реставрационный отдел, узнай, Глебова на месте?..

— Я бы предпочел пройти туда сам, если можно. Заодно посмотрю, как работают реставраторы.

— Боюсь, сегодня вы уже этого не увидите. Сейчас они моют кисти, убирают свои рабочие места и все такое, — объяснила начальница.

— Все равно, зачем пугать человека вызовом к директору, правда?

— Вы полагаете, они меня боятся? — насупилась дама.

— Тамара Викторовна, Глебова на месте, — доложила секретарша.

— Если можно, пусть ваша Танечка проводит меня и познакомит с Натальей Ивановной, — настаивал Турецкий.

— Разумеется, — обиделась директор.

Было очевидно, что ей ужасно хочется присутствовать при беседе подчиненной и «важняка» аж из самой Генеральной прокуратуры.

«Обойдешься!» — не очень вежливо подумал про себя Турецкий.

Танечка накинула шубку и повела Александра через двор, если можно назвать так пространство, огороженное одноэтажными каменными строениями, в середине которого возвышалась фигура, представлявшая собой точную копию памятника Екатерины Второй в Питере. Разве что поменьше в размерах. Танечка на ходу просвещала Турецкого:

— Каменные стены Кремля были заложены в одна тысяча сорок четвертом году по приказу Ярослава Мудрого. Год спустя началось строительство храма Софии, видите, вот он? Красавец, правда?

— Не то слово! — с жаром откликнулся Турецкий.

Наконец они добрались до цели. Отдел реставрации почти в полном составе, то есть в количестве шести человек, собирался домой. Три женщины и трое мужчин, все примерно одного возраста, тридцати пяти — сорока лет, весело переговариваясь, надевали шубы, куртки, дубленки. Танечка обратилась к одной из дам — полненькой, очень милой, с короткой стрижкой русых волос, которые оттенял темно-коричневый мех шубки.

— Наталья Ивановна, это к вам! — Таня выдвинула вперед Турецкого, который был мгновенно и внимательно изучен присутствующими.

— Александр Борисович Турецкий, — представился Саша.

— О, какие люди! — оценила внешние данные «важняка» одна из женщин.

Сейчас добавят «и без охраны», усмехнулся про себя Александр.

— И без охраны! — тут же вставила вторая.

— Наташ, ты где будешь-то? Что Глебову сказать? — поинтересовался кто-то из мужчин.

Наташа не ответила, настороженно посмотрела на Турецкого:

— Только что Тамара Викторовна звонила, сказала, что вы хотите со мной поговорить?

— Это правда, хочу, — обаятельно улыбнулся Турецкий.

— Только не здесь, хорошо? Наш рабочий день уже закончен. А мы всегда уходим с работы все вместе. Пойдемте, Александр Борисович! Ребята, закроете, да?

— Наташ, ты где будешь-то? — повторил все тот же мужчина.

— Да не волнуйтесь вы за меня! Александр Борисович — не людоед, правда? Ну, до завтра, ребята!

Наталья Ивановна подхватила Сашу под руку и буквально вытащила на улицу.

— И где же мы будем разговаривать? — слегка растерялся от такого напора Турецкий.

— Где хотите. Хотите, пойдем ко мне домой?

— А ваш муж не будет против?

— Мой муж — прекрасный человек. Он всегда и во всем со мной «за» и никогда не «против».

— Это далеко? Ваш дом?

— Ну... около получаса пешком. Прогуляетесь.

Они как раз проходили мимо Сашиной гостиницы.

— Знаете, Наталья Ивановна, а можно я приглашу вас в ресторан? Это рядом. А потом вызовем такси. За мой счет, — поспешно добавил он.

— Это излишне. Я позвоню мужу, и он за мной заедет. Если вам удобнее в ресторане, пожалуйста!