Андрей РУМЯНЦЕВ. «Драматург на все времена...» О жизни и творчестве Александра Вампилова

— Ну конечно, я слежу за тем, что они делают. Вряд ли я могу сказать, что регулярно даю им какие-либо советы. Если бы они попросили, я бы дал. Но с принятием решений они прекрасно справляются сами. Я не указываю им путь, просто подставляю плечо, когда нужно. Вы правы, Коко и ее проект "I Blame Coco" — это что-то фантастическое. Я очень рад за нее. У Джо только что вышел альбом в Европе, с ним все тоже вроде бы неплохо, и сейчас он гастролирует уже не в качестве разогрева у папы, он самостоятельный парень. В целом моя работа была завершена в тот момент, когда я купил им гитары. Все, дальше они сами.

 

А вы знаете своего соседа?

Так складывается в последнее время, что каждый – за себя. Но ведь это не значит, что не стоит обращать внимания на тех, кто рядом! Только представьте, в каждом подъезде проживает 150 – 200 человек. А знакомы мы только с 4-мя - 5-ю!

Ведь вместе проще и веселей:

· Следить за порядком в нашем доме

· Взаимодействовать с управляющей компанией

· Решать бытовые вопросы

А ещё не надо забывать, что есть кто-то слабее, кому-то может пригодится наша помощь.

Поэтому приглашаемтех, кому не всё равно, в группы нашего дома (Космическая, 24) в соцсетях (кому какая нравится):

https://vk.com/kosm24
http://odnoklassniki.ru/group/51955933184198

 

Андрей РУМЯНЦЕВ. «Драматург на все времена...» О жизни и творчестве Александра Вампилова

 

Открыл внучкин учебник по русской литературе для седьмого класса и порадовался: среди других писателей прошедшего века здесь представлен и Александр Вампилов. В книге напечатана довольно подробная статья о драматурге и его юмористическая «сценка из нерыцарских времен» «Свидание». Но когда я прочел статью, изумлению моему, как говорится, не было предела. Создавалось впечатление, что автор-составитель учебника В. Коровина не знакома ни с какими материалами о жизни писателя и не читала его произведений. Иначе, зачем бы ей повторять старую, замшелую уже ошибку, касающуюся места рождения драматурга: будто бы он появился на свет в Кутулике, а не в Черемхово; зачем бы утверждать, что отец А. Вампилова — выходец из многодетной бурятской семьи, хотя по тем временам семья, имеющая четверых детей, вовсе не считалась многодетной; к чему бы запутывать читателя, говоря, что творческая жизнь писателя длилась всего одиннадцать лет, хотя на самом деле — четырнадцать (с 1958 по 1972 гг.); наконец, зачем бы сочинять такую отсебятину: за короткую жизнь драматург создал «273 новеллы (!), один роман (!), 6 пьес».

Нет, такое можно написать только с чужих слов, плохо расслышанных или недостоверных. Недостоверные сейчас звучат постоянно — то в бойкой проходной радиопередаче, то в сочиненной случайным глупым пером юбилейной статейке, то в «смелой», но не подтвержденной фактами псевдонаучной публикации. Несмотря на то, что со дня гибели драматурга прошло более тридцати лет, Александр Вампилов остается, может быть, единственным классиком двадцатого века, сведения о биографии и творчестве которого искажаются так часто и так беззастенчиво. Ну, возможно ли, к примеру, представить, чтобы критик, взявшийся писать о Пушкине, сообщил бы вдруг, что у великого поэта было две сестры и один брат или два брата и одна сестра? А в случае с Вампиловым это возможно. В. Бондаренко в статье «Черемховский подкидыш», напечатанной в журнале «Москва» (№10, 1999 г.), «дарит» драматургу двух сестер и одного брата, между тем как судьба дала ему двух братьев и одну сестру.

Безобидны ли подобные неточности, ошибки, искажения? Признаться, до того, как в моих руках оказался школьный учебник В. Коровиной, я часто оправдывал сочинителей домыслов. В нынешние времена, рассуждал я, почти прекратился обмен изданиями между регионами России; человек, пишущий о Вампилове где-нибудь в Пскове, лишен возможности познакомиться с публикациями, появившимися, к примеру, на родине драматурга. А это обедняет знания исследователя, не позволяет обновить сложившиеся представления, исправить допущенные когда-то ошибки.

И только над страницами упомянутого учебника тревожно подумалось: ох, не стоит снисходительно посмеиваться над мелкими домыслами, искажениями, неточностями, рассыпанными чуть ли не во всех статьях и монографиях о Вампилове. Годы, отделяющие нас от гибели писателя, все множатся и множатся, а его житейская и творческая биография не только не очищается, но все больше затемняется и искажается; ошибки все глубже укореняются в сознании читателей, и уже точно изложенный факт может вызвать чью-нибудь резкую отповедь: «Послушайте, в пяти, в десяти публикациях об этом сказано вот так, а вы утверждаете бог знает что». И наши внуки получают право не доверять нам, знавшим Александра Вампилова: «Ты говоришь, что он написал около тридцати рассказов [1], а учебник, выпущенный уже четвертым (!) изданием, называет “точную” цифру: 273».

Значит, мы сами позволяем сочинять и тиражировать нелепости?

 

***

В девяностых годах я опубликовал в журнале «Сибирь» статью «Без мифов...» Речь в ней как раз шла о многочисленных ошибках, содержащихся в статьях и монографиях, посвященных жизни и творчеству А. Вампилова, в комментариях к его произведениям. Чуть позже эта работа была напечатана в моей книжке «Александр Вампилов: студенческие годы» (Вост.-Сиб. кн. изд-во, Иркутск, 1993.). Но толку от статьи не оказалось никакого. В очередных публикациях как прежних, так и новых авторов неточности, как правило, повторяются; ошибочные даты первых публикаций произведений драматурга, указанные в двух солидных посмертных изданиях — в сборнике «Дом окнами в поле» (Иркутск, 1982 г.) и в двухтомнике писателя (Иркутск, 1987, 1988 гг.), перекочевывают в следующие без всяких изменений.

Начну с книги «Мир Александра Вампилова» [2], подготовленной Фондом, носящим имя драматурга, и кафедрой русской литературы XX века Иркутского госуниверситета. Этот фолиант, по замыслу редколлегии сборника, должен был содержать «материалы к путеводителю» по жизни и творчеству писателя. К путеводителю, надо полагать, научно выверенному и точному по изложению фактов.

Однако уже первый материал «путеводителя», подготовленный Е. Гушанской, — «Летопись жизни и творчества А. Вампилова» удручает повторением ошибок, допущенных автором в ее монографии о драматурге. Начало «Летописи...» звучит так: «1937. 19 августа в семье учителей кутуликской (почему-то название школы напечатано с маленькой буквы. — А.Р.) средней школы Валентина Никитича Вампилова и Анастасии Прокопьевны Копыловой-Вампиловой родился четвертый ребенок, третий сын — Александр». «В семье учителей Кутуликской школы» —это утверждение спорное. Мне уже приходилось писать, что летом 1937 года Валентин Никитич перевелся в Аларскую среднюю школу, где занял должность исполняющего обязанности завуча [3]. Аларь — родное село Валентина Никитича, здесь он работал несколько лет до женитьбы на Анастасии Прокопьевне. К сожалению, пока не удалось документально выяснить, в каком летнем месяце и какого числа В. Вампилов приступил к работе в Аларской школе. Но, рассуждая логично, трудно представить, что районный отдел образования назначил его одним из руководителей школы, скажем, в конце августа, перед самым началом учебного года. Подготовка школы к занятиям всегда связана с множеством хлопот; едва ли завуч В. Вампилов не участвовал в них. И еще одно соображение. В последней декаде августа районные отделы образования традиционно проводили (и теперь проводят) совещания учителей. Мог ли Валентин Никитич не участвовать в таком совещании как вновь назначенный завуч школы? Не отдает ли фантазией сцена, которую Е. Гушанская нарисовала раньше, в своей монографии «Александр Вампилов», описывая день рождения будущего драматурга: «Теплый воздух дрожит за окнами. Директор Кутуликской средней школы готовится к августовской учительской конференции...»

Читатель может воскликнуть: «Это же мелочь! Разве так важно, в семье каких учителей — кутуликских или аларских — родился Александр Вампилов?» Пожалуй, мелочь. Но, с другой стороны, может ли биография писателя быть соткана из мелких домыслов?

Под годом 1958-м в «Летописи жизни и творчества А. Вампилова» Е. Гушанская сообщает, что «4 апреля в газете “Иркутский университет” был опубликован первый рассказ Вампилова “Стечение обстоятельств”. В этом же году в газетах “Иркутский университет”, “Советская молодежь”, “Ленинские заветы” появилось еще десять рассказов молодого автора». А под годом 1959-м дана такая информация: 30 октября пятикурсник Иркутского университета А. Вампилов, к тому моменту автор 15 опубликованных рассказов, был зачислен в штат иркутской областной газеты «Советская молодежь». У меня вызывают сомнение подсчеты автора «Летописи...» — 11 рассказов, напечатанных в 1958 году, и 15 — к 30 октября 1959 года. Если говорить обо всех вампиловских публикациях, появившихся в 1958 году, то их 13; к началу работы будущего драматурга в молодежной газете, т.е. к 30 октября 1959 г., их набралось уже 18. Если вычесть из их числа юморески, которые публикуются теперь в книжных разделах «Сценки и монологи», — «Месяц в деревне...», «Цветы и годы», «Свидание», то действительно получается 11 рассказов — в 1958 г. и 15 — к 30 октября 1959 г. Но тогда возникает вопрос о жанровой принадлежности каждого из ранних произведений Вампилова. Если мы исключаем из числа рассказов монолог «Месяц в деревне...» (а также, по-видимому, справедливо, и сцены «Цветы и годы» и «Свидание»), то почему среди рассказов остается, к примеру, монолог ночного сторожа «Шорохи»? Или вот рассказ «Исповедь начинающего». Хотя он не входит в наши подсчеты, потому что опубликован 6 ноября 1959 года (т.е. после поступления автора на работу в газету), все же интересно было бы узнать, куда он отойдет: в рубрику «Рассказы», как это сделано во втором томе иркутского издания сочинений Вампилова, или в рубрику «Одноактные пьесы, сценки, монологи», как это сделано в московском сборнике «Избранное» [4]? Мне кажется, для того, чтобы не запутывать читателя (да и специалистов, которым иногда важны частности), Е. Гушанской стоило быв приведенном мною тексте назвать число всех публикаций художественных произведений Вампилова, а не только рассказов. Это важнее и в познавательном плане.

Весной 1959 года в Иркутске состоялось областное совещание молодых писателей. На нем обсуждались первые рассказы Вампилова, тогда еще студента четвертого курса университета. Руководители семинара рекомендовали местному издательству рукопись первой его книги «Стечение обстоятельств»; об этом сообщил в газете «Советская молодежь», в статье об итогах совещания, поэт Марк Сергеев. То была важная веха в творческой судьбе молодого автора. Казалось бы, в «Летописи» его жизни и творчества под названным годом об этом следует сказать особо. Вместо этого Е. Гушанская повторила строки, которые были напечатаны в ее монографии и на странность которых я обратил внимание в своей давней статье. Приведу их: «Уже в мае сама газета упомянула о своем молодом сотруднике как о способном прозаике (Отчет о совещании молодых авторов. «Советская молодежь», 1959 г., 14 мая)». Во-первых, сообщение о том, что именно на совещании Вампилов был назван способным прозаиком, звучало бы точней, чем завуалированное: «газета упомянула» о нем как о способном прозаике; а во-вторых, почему Вампилов уже в мае 1959 года оказался «молодым сотрудником газеты», если несколькими строками выше сама же Е. Гушанская написала (и это верно), что в штат газеты он был зачислен 30 октября того года? [5]

В сборнике «Мир Александра Вампилова» помещена обстоятельная, дышащая какой-то особенной теплотой статья (без подписи) «Родные и близкие» — о родовых корнях писателя, его многочисленных и одаренных разными талантами родственниках по материнской и отцовской линиям. Как указано в преамбуле, материал этот подготовлен на основе публикаций Р. Шерхунаева. Раднай Андреевич, известный в Иркутске журналист и ученый, исследователь бурятского фольклора, много и с любовью занимается выяснением судеб своих земляков, выходцев из Аларского района, в том числе и родственников Александра Вампилова. Должен заметить, что отдельные факты для публикаций о Вамиилове он взял из моих статей и книги «Александр Вампилов: студенческие годы». Это, например, некоторые сведения о предках писателя, сообщенные мне в Улан-Удэ сводной сестрой драматурга Сэрженой Валентиновной и подтвержденные документально; подробности ареста и гибели Валентина Никитича, взятые мною из материалов КГБ еще в начале девяностых годов; автобиографические данные Анастасии Прокопьевны, которые она изложила в анкете (точное название — «Наградной лист»), заполненной в 1954 году в связи с представлением ее к ордену Трудового Красного Знамени. Упоминаю об использовании своих публикаций, конечно, не из авторских амбиций. Говорю об этом потому, что некоторые сообщенные мной подробности опять же оказались искажены в безымянной статье сборника «Мир Александра Вампилова». Здесь, например, сказано, что Валентин Никитич ушел из университета с третьего курса; на самом деле в связи с первой женитьбой он бросил учебу на втором курсе. В материалах допроса В. Вампилова есть такая строка: «Закончил один курс университета». Анастасия Прокопьевна на вопрос о своем образовании ответила в анкете так: «Закончила школу взрослых повышенного типа и I курс Бурят-Монгольского пединститута». А в статье «Родные и близкие» утверждается, что «она смогла заочно получить диплом о высшем образовании». Думается, что, перечислив начальные школы, в которых работала до замужества Анастасия Прокопьевна, автор текста затемнил истину, прибавив: «Она учительствовала и в Селенгинском, и Мухоршибирском аймаках». Она — одна, без Валентина Никитича? И где находятся эти аймаки?

Кажется, у пишущих о родителях Александра Вампилова нет ясного представления, где довелось им жить и работать до рождения младшего сына. И опять, держа в уме, что когда-нибудь для создания точной, выверенной биографии Александра Вампилова исследователям будет полезна и важна любая мелкая подробность, хочу напомнить им эти сведения. До своей женитьбы на Анастасии Прокопьевне в 1929 году Валентин Никитич работал в средней школе родного села Аларь. Его будущая супруга учительствовала в 1925–1926 годах в Бажеевской, в 1926–1927 годах — в Бурятской (по названию села), в 1927–1929 годах — в Куйтинской начальных школах Аларского района. Поженившись, Вампиловы сразу же уехали в Бурят-Монголию. Здесь они преподавали в Томчинской и Загустайской школах Селенгинского района, в Мухоршибирской школе Мухоршибирского района. Здесь родилось трое их детей. К сентябрю 1936 года супруги вернулись в Аларский район. Валентин Никитич был назначен директором Кутуликской средней школы, Анастасия Прокопьевна — учителем математики. Через год В. Вампилов попросил перевести его в Аларь. После его гибели в марте 1938 года Анастасия Прокопьевна оставалась в этом селе до лета, а затем вернулась с детьми в Кутулик.

Дотошность, с которой приходится писать эти строки, наверное, смешна. Но она перестает казаться такой, когда открываешь книгу Е. Стрельцовой «Плен утиной охоты», изданную в Иркутске в 1998 году, и в очередной раз читаешь нелепости: «Через полгода после рождения сына, в феврале 1938 года будет расстрелян отец четверых детей Вампилов Валентин Никитич, честнейший и добрейший человек, учитель литературы, директор школы в Кутулике». Да не в феврале, а в марте, 9 марта; к 1998 году об этом писалось уже не один, а множество раз; и не директор школы в Кутулике, а исполняющий обязанности завуча Аларской школы. Анастасия Прокопьевна, по утверждению Е. Стрельцовой, «закончила гимназию»; и невдомек автору, что человек, родившийся в 1906 году, не мог закончить гимназию: после 17-го года в России уже не было таких учебных заведений.

Стрельцова в нескольких местах своей книги цитирует «воспоминания» Анастасии Прокопьевны. Читая их, с удивлением отмечаешь: рассказ в этих «воспоминаниях» ведет словно бы не тот человек, что заполнял упомянутую анкету, а совсем другой. Послушайте сами: «После гибели мужа я осталась работать преподавателем математики в той же школе поселка Кутулик, где мы вместе начинали учительствовать». Как мы знаем, Анастасия Прокопьевна и Валентин Никитич «вместе начинали учительствовать» вовсе не в Кутулике, а в Бурят-Монголии. Это одно. И другое: «...осталась работать в той же школе поселка Кутулик» — тоже звучит, согласитесь, странновато. Как уже говорилось, в Кутулик, ставший для Анастасии Прокопьевны и ее детей таким дорогим, она перебралась из Алари.

Впервые, так называемые, «воспоминания» А.П. Копыловой-Вампиловой я прочитал в одном молодежном журнале в литературной композиции журналистки. Это была запись устного рассказа Анастасии Прокопьевны. Возможно, мать Александра Вампилова за давностью лет запамятовала иные события своей жизни, а может быть, журналистка слишком вольно, не уточняя, воспроизвела ее рассказ — трудно судить, но некоторые факты, содержащиеся в литературной композиции, не подтверждаются. К приведенным выше добавлю еще один — его как истинный приводит в своей книге и Стрельцова. «Рассказы он, — будто бы вспоминала о сыне Анастасия Прокопьевна, — начал писать еще на первом курсе». Но чем это подтверждается? Студенческие товарищи, тесно общавшиеся с А. Вампиловым в те годы, помнят, что на первых курсах он писал стихи, а прозу начал писать на третьем курсе. Ведь если бы писал рассказы с первого курса, то, вероятно, сделал бы попытку опубликовать их в студенческой многотиражке. А если не захотел напечатать, то рукописи, хотя бы какие-то фрагменты, могли сохраниться в домашнем архиве.

Рассказывая о последних минутах жизни драматурга, автор книги «Плен утиной охоты» подчеркивает: «...он вырос на Байкале и хорошо плавал». Но вырос Вампилов все же не на Байкале, а в двухстах километрах от него и учился плавать он, разумеется, не на Байкале, а скорее огольцом — в ближней от села речушке Кутуличанке и подростком — на дальнем озере Аляты, где любил рыбачить.

Слишком прямолинейно некоторые исследователи толкуют автобиографические мотивы в творчестве А. Вампилова. Е. Стрельцова, например, считает, что «отношения Галины и Зилова во многом списаны (выделено мной. — А.Р.) с жизни реальной молодой пары» — самого драматурга и его первой жены Л. Добрачевой. «Он сознательно, — добавляет исследовательница, — отдал Зилову собственную кровь, нервы, страсти, безнравственность (?!) и нравственные искания». Видимо, для того, чтобы окончательно убедить читателя в полной автобиографичности упомянутой линии в пьесе, Стрельцова утверждает: «В маленьком домике окнами на Троицкую церковь некоторое время жил сам Вампилов с первой женой».

Да, факты реальной жизни, в том числе и автобиографические, часто использовались писателем и в рассказах, и в пьесах. Но, как это всегда бывает у подлинных мастеров, такие факты трансформировались у автора соответственно с его художественными задачами. Едва ли в таких случаях можно говорить о зеркальном отражении в творчестве реальных событий, тем более, о том, что-де писатель отдал герою произведения собственную «безнравственность». Выдумкой является в данном случае и неизвестно на чем основанное утверждение по поводу «домика окнами на Троицкую церковь» (планетарий): сам Вампилов не жил в нем.

Точно так же, слишком механически, сближают авторы, пишущие о драматурге, его детские впечатления от приезжавших в Кутулик театров с рассказом «Солнце в аистовом гнезде». Мне уже приходилось излагать историю публикации этой новеллы в газете «Молодежь Бурятии» в августе 1963 года [6] (комментаторы неизменно указывают в примечаниях к рассказу, что впервые он был напечатан 8 сентября 1963 года, между тем как месяцем раньше, 7 августа, он появился в газете «Молодежь Бурятии»), Передавая тогда для публикации очерк «Солнце в аистовом гнезде» (автор назвал его в разговоре по-журналистски «материалом»), Вампилов сказал мне, что он написал эту вещь в Белоруссии, где был, как теперь можно утверждать точно, на практике во время учебы в Центральной комсомольской школе, в Москве (См. Воспоминания Галины Люкшиной в журнале «Наш современник», №11, 1999). Молодой журналист побывал в белорусском селе Корма-Пайки на спектакле народного театра и написал об этом очерк. В тексте, напечатанном в газете «Молодежь Бурятии», еще сохранялись очерковые подробности: «В половине одиннадцатого мятый занавес открылся, чтобы колхозники увидели спектакль Краснопольского народного театра «Левониха на орбите». И в другом месте: «Спектакль в Корма-Пайках закончился во втором часу». Позже, печатая «Солнце в аистовом гнезде» как рассказ, Вампилов убрал эти подробности. Но Белоруссия все же «проглядывает» и в окончательном тексте: «...чуда ждали все кормапайковские, ребятишки», «...на машине приехали из Драготыни». Да и пьеса о пройдохе Левоне, которую смотрят колхозники, произведение белорусского автора [7].

Для меня «Солнце в аистовом гнезде» — еще одно подтверждение того, что, во-первых, лучшие свои газетные материалы будущий драматург создавал не как журналист, а как писатель: по своему художественному исполнению, по художественному строю «Солнце...», конечно, не очерк, а рассказ; и, во-вторых, в любое произведение, даже и для газеты, Вампилов вкладывал свой душевный и нравственный опыт, то глубоко личное, сокровенное, что освещало особым светом каждую его строку.

Однако очень многие исследователи, не вникая в подробности биографии писателя, не соотнося произведение с местом и временем его создания, напрямую связывают содержание рассказа «Солнце в аистовом гнезде» с кутуликскими впечатлениями автора. Пожалуй, типичны в этом смысле строки В. Нарожного из путеводителя «Мир Александра Вампилова»: «...по-видимому, первый мощный импульс увлеченности сценой Вампилов получил еще в детстве в Кутулике на каком-то из выездных спектаклей профессионального театра — об этом повествует рассказ «Солнце в аистовом гнезде» (выделено мной. — А.Р.). (Кстати, у писателя речь идет о спектакле не профессионального, а самодеятельного театра. В рассказе есть строки: «…несколько слов сказал Иван Григорьевич Велюга, учитель и артист народного театра»)

Иногда не веришь своим глазам, читая у серьезных исследователей то, что можно почерпнуть только в досужих обывательских пересудах или к чему можно прийти только в самых смелых умозаключениях. Такое впечатление произвели на меня следующие строки Стрельцовой из книги «Плен утиной охоты»: «Не секрет, что пили не только герои вампиловских пьес, пил и он сам. Как пили и Рубцов, и Шукшин, и Высоцкий, и Передреев. Или, скажем, Твардовский».

Это что-то новенькое. Ну, если пил Высоцкий, и даже Твардовский, то как же не пить Вампилову? Стрельцова поясняет: «Бегство ли это от действительности или, наоборот, вызов ей? И то, и другое, вероятно. Только еще и “лекарство”. Губительное лекарство для тех, через души которых прошла трещина расколовшегося мира. Большие дозы принимались (выделено мной. — А.Р.), чтоб заглушить невыносимую муку стыда за все, что происходит вокруг, в “темном и запутанном” настоящем».

В общем, нельзя было не пить «по-черному».

Но все же зря автор распаляется. А. Вампилов, по свидетельствам знавших его, мог принять участие в дружеском застолье, отметить удачу, однако пить, тем более «по-черному», не позволял себе. Многочисленные воспоминания эту напраслину отвергают. Замечу попутно, что рассуждения о «больших дозах», которые будто бы принимались писателями в советские времена, «чтоб заглушить невыносимую муку стыда», стали общим местом в нынешней демократической литературе. Если уж тогда, по Стрельцовой, писателю нельзя было не пить, то что ему делать сейчас, в годы разора и обнищания страны, тотальной лжи, невозможности печататься, да и просто жить? Нынче, видимо, честных и непьющих писателей вовсе быть не может. Но они, к счастью, еще есть.

Совершенно фантастическую историю, будто бы легшую в основу еще одной пьесы драматурга, рассказала в своей книге Е. Гушанская. «В основе фабульных событий “Прощания”, — утверждает она, — лежат перипетии реальной жизни автора. Студентом он написал эпиграмму на ректора. Ректор обвинил незамысловатые вирши одной студентки в аполитичности, космополитизме и прочих идейных грехах, тогда как стихи были просто не слишком грамотными. Эту ситуацию и подчеркнул эпиграмматист. Строчки подхватили студенты Вскоре в общежитии, в комнате, где часто бывал у друзей Вампилов, обнаружили пустые бутылки. Ректор пообещал заняться “делом о разводе Вампилова с университетом”. Факультетская общественность заволновалась, и в конце концов остроумец отделался легким испугом, не казавшимся, вероятно, столь уж легким во время событий...»

В этом рассказе причудливо переплелись вымысел и то, что отдаленно напоминает реальные события. Литературно-критические упражнения ректора нашего университета, физика по образованию и кандидата соответствующих наук, стали для нас анекдотом на долгие годы. Рецензия ректора в вузовской многотиражке была посвящена опусам молодых стихотворцев, опубликованным чуть раньше в той же газете. От высокого ценителя искусств среди других авторо досталось и юной поэтессе Б.; ее стихотворение «Сад» было грустно-мечтательным, элегическим, а, по мнению ректора, оно должно было быть жизнерадостным, в духе «созидательного» времени. («Не слишком грамотными» я бы эти стихи не назвал.) Никакой эпиграммы на рецензию ректора Вампилов не писал. Сама рецензия была смешней любой эпиграммы.

Что касается комнаты, куда постоянно наведывался Вампилов, то это была обитель, в которой жили мы, трое Саниных товарищей по учебной группе. Истории с «пустыми бутылками», которая дошла бы до ректора, в нашей комнате, слава Богу, не случалось хотя «пустые бутылки» иногда могли найтись. «Дела о разводе Вампилова с университетом» не возникало. Встречая в книге Е. Гушанской, в других публикациях подобные вольности, я думал: обычно исследователи подкрепляют свои утверждения ссылками на чьи-то свидетельства, на документы, на опубликованные материалы. Но в случае с Вампиловым, видимо, никаких доказательств, по мнению сочинителей историй, не нужно.

 

***

Утвердившимися в вампиловских сборниках, можно сказать, «хрестоматийными» стали ошибочные даты первых публикаций многих рассказов писателя. Эти неточности выпорхнули в мир со страниц первого, наиболее полно представившего творческое наследие драматурга, посмертного сборника «Дом окнами в поле»[8]. Те, кто готовили книгу к выпуску (автор примечаний Б. Ротенфельд, редактор Л. Иоффе), не проверили тщательно, где и когда появился каждый рассказ писателя. Тот же коллектив готовил к изданию и двухтомное собрание сочинений Вампилова(Вост.-Сиб. кн. Изд-во, Иркутск, 1987, 1988). Все ошибки перешли туда.

А затем магия книг, выпущенных на родине драматурга, где, конечно, сам Бог велел достоверно излагать любой факт творческой и житейской биографии писателя, оказалась непреодолимой для московских издателей: они повторяли без всяких проверок в каждой новой книге комментарий Ротенфельда. Это сделано даже в последней, прекрасно изданной и к сегодняшнему дню, наверное, наиболее полной, книге Александра Вампилова «Избранное» (Избранное, М.: Согласие, 1999). Чувствуется, что большую работу по составлению сборника, включающего немало неизвестных ранее материалов, выполнила вдова драматурга О. Вампилова. Поклонники творчества нашего земляка знают, что сохранение архива писателя, его разбор, публикация неизданных произведений стали для О. Вампиловой заботой на многие годы, и благодарны ей за это.

Примечания, публикуемые в книге, подготовила Т. Глазкова. Написанные интересно и подробно, с использованием воспоминаний, писем, другой разнообразной информации, они дают живое и ясное представление о замыслах драматурга, творческой или сценической судьбе пьес. И только примечаниям к рассказам, сценкам и монологам Вампилова опять не повезло — они переписаны из иркутских изданий и, следовательно, сохранили все ошибки. Не буду подробно останавливаться на этих неточностях; интересующихся вопросом могу отослать к своей книге «Лицом к свету» [9], где об этом идет речь.

 

***

Чувство неудовлетворенности, а то и несогласия вызывают и суждения о творчестве Вампилова в иных литературоведческих статьях и книгах.

Не находишь, например, ответа на вопрос: почему же после известного отторжения пьес драматурга при его жизни, они вдруг, за посмертной чертой, оказались в центре внимания и театров, и критики, начали ставиться, говоря словами В. Распутина, «пожаром» по всей России», а затем, когда эта волна заметно схлынула, остались непреложными в отечественном искусстве как всякое подлинное его достижение? Можно ли объяснить позднее «прозрение» театральных чиновников, да и режиссеров, лишь сакраментальной фразой: «Они любить умеют только мертвых»?

В первые годы необычайно активного освоения театрами драматургии Александра Вампилова вдумчивые, проницательные исследователи сразу связали его творчество с традициями русской классической сцены, отечественной классической литературы. Заговорили о «театре Вампилова», как раньше писали о «театре Островского», «театре Чехова». Но все же многие, очень многие авторы книг, статей, рецензий рассматривали творчество драматурга в потоке текущей литературы, в ряду имен, привычных их взгляду, — обязательно после Н. Погодина, Н. Штейна, А. Арбузова, В. Розова, где-то между М. Шатровым, М. Рощиным, Э. Радзинским и др. Думается, теперь уже многим ясно, что его место не в этом ряду.

То, что создано Александром Вампиловым, продолжило и обогатило нашу классическую драматургию; в ней занял он свою законную позицию: Грибоедов, Гоголь, Островский, Сухово-Кобылин, Чехов, Горький, Булгаков, Вампилов.

Он весь из русской классики. Это художник, духовно воспитанный классикой, глубоко усвоивший ее заветы. А. Вампилов вывел на сцену живых людей, не ангелов или бесов, а людей, за которых, по слову Ф. Достоевского, бьются Бог и дьявол, а поле этой битвы — душа ищущая, ошибающаяся, мятущаяся. В каждой пьесе драматурга с первых же минут эта борьба между честностью и подлостью, верностью и предательством, чистотой и цинизмом идет на глазах читателя и зрителя, и, ведомый беспощадной правдой, глубочайшей заинтересованностью, неподдельным состраданием автора, зритель или читатель поддается волшебству искусства, равному волшебству самой жизни: он сопереживает, он соотносит увиденное со своим душевным миром, он, как и вампиловские герои, страдая, ищет путь к добру и свету.

Пытаешься понять: почему мысль о том, что творчество драматурга по глубине осмысления жизни, художественному методу, сильнейшему нравственному воздействию близко классике и продолжает ее, — почему эта мысль не стала главной, определяющей в литературоведческих работах?

Мне кажется, исследователи не потрудились широко посмотреть на эту проблему, не изучили подробно, на каких художественных образцах воспитывался А. Вампилов, какие имел взгляды на литературное творчество и искусство вообще, что представляли из себя его первые рассказы на тогдашнем литературном фоне, наконец, как соотносились сценические произведения писателя с драматургией, прозой и поэзией тех лет, с одной стороны, и с русской классикой, с другой.

Посмотрим, как начинался творческий путь Вампилова. Его первые рассказы, сценки и монологи исследователи называют, как правило, непритязательными пробами пера. Особенно скептически, даже пренебрежительно высказался о них В. Лакшин, статья которого «Душа живая» перекочевывает из одного сборника драматурга в другой, и оценки которого по сути повторяются и развиваются другими авторами. «Вампилов, — считал Лакшин, — начинал сочинениями, в которых самый благожелательный критик не нашел бы глубин мысли и общественного содержания, начинал с художественным простодушием (выделено мной. — А.Р.). Ему просто интересно было живописать городскую улицу, комнату общежития, парк, вокзал; изображать влюбленных, их встречи, недоразумения, размолвки, позы и мины окружающих людей. Он шел не от общих идей, а от заразительной реальности».

Не знаю, бывают ли писатели (ремесленники не в счет), которые в творчестве «идут от общих идей», а не «от заразительной реальности»; не буду комментировать этот сомнительный комплимент. Но общая оценка рассказов ясна: «По большей части все это наброски, летучие зарисовки, эскизы, с характерной для юности смесью лирики и иронии».

Вторят Лакшину и Е. Стрельцова в своей книге «Плен утиной охоты», и Т. Рыбальченко в статье «Проза», помещенной в сборнике «Мир Александра Вампилова». Стрельцова утверждает: «”На пьедестале”, “Девичья память”, “На другой день”, “Стечение обстоятельств” — остроумные, шутливые зарисовки, представляющие интерес как “заготовки” к драматургии». И это вывод искусствоведа, который несколькими страницами выше сетовал: «О прозе Вампилова не вспоминали почти десять лет, считая ее безделицей. В Москве уже вышло в 1975 году “Избранное” с ранней вампиловской прозой и сценками; журнал “Сибирь” в 1977 году значительно добавил информации к размышлению на ту же тему. А рецензенты, знай, подремывали или писали так: “Мелочи Вампилова мало углубляют наше представление о творческом пути писателя; особенно — проза”. Пропала добрая половина “пути”. Другая половина, драматургическая, наоборот, рассматривалась едва ли не с маниакальным рвением. Не скрывается ли в явной диспропорции причина того, что Вампилов и его пьесы во многом возникают как искусственная загадка?»

Как видим, сетования вызваны в большей степени «пропажей половины пути», а не поверхностным взглядом на рассказы. Эти произведения Вампилова остаются «зарисовками, представляющими интерес как «заготовки» к драматургии».

Рыбальченко обобщает: «Проза Вампилова многими признана литературной учебой будущего драматурга, не имеющей самостоятельной ценности...» И делает собственный вывод: «...непродуктивно искать в прозе предысторию театра Вампилова».

Едва ли можно согласиться с такими оценками, особенно с «художественным простодушием» молодого Вампилова и отсутствием в его рассказах «глубин мысли и общественного содержания».

Тем, кто знал Вампилова в студенческие годы и кто был свидетелем его первых шагов в литературе, остается предполагать, что критики ведут речь о каком-то другом авторе. В нашем сознании и первые рассказы Вампилова, и строки из записных книжек, которые он вел с молодых лет, и первые его журналистские выступления, начатые еще в университетскую пору, и бесчисленные беседы, а то и споры о творчестве, о писателях — классиках и современниках, об опусах своих ровесников — все это не мертвые слова, а один, доныне звучащий в ушах, живой разговор с неповторимыми интонациями, с непосредственными оценками, со страстным приятием и неприятием. В этом «разговоре» Вампилов неизменно проявлял редкое и глубинное понимание классики, трезво оценивал конъюнктурность как скороспелых творений о «великих стройках», так и идеологически «смелых», но художественно беспомощных поделок, вроде нашумевшего тогда романа Дудинцева «Не хлебом единым», совершенно не воспринимал эстрадно-поэтические трещотки тех лет. Для каждого явления литературы у него было одно мерило — классика.

Можно ли говорить об отсутствии художественной мысли, «общественного содержания» в таких рассказах Вампилова, как «Финский нож и персидская сирень», «Сумочка к ребру»? Много ли назовем мы в русской литературе прозаиков, которые бы в двадцать-двадцать три года написали такие новеллы, как «Стечение обстоятельств», «Листок из альбома», «На пьедестале», «Успех»? Какую художественную зоркость, какое знание жизни и человеческой души нужно было иметь уже в таком возрасте, чтобы так психологически достоверно описать сложные перипетии любви, как это сделано в новелле «Листок и