К.С.Станиславский. Работа актера над собой

Станиславский не был чистым теоретиком, каждую новую театральную идею он привык практически изучать на сцене, проверять с учениками и оттачивать в спорах с оппонентами. С конца 1934 года он не переступал порога Художественного театра, и театр этот не воспринял его новых идей. Последние годы режиссера омрачены общей народной трагедией и глубочайшей личной драмой. Оторванный от живого театра, заключенный в своем доме в Леоитьевском переулке, он тем не менее затевает новую студию и из последних сил пытается завершить первую часть многотомного труда. Он мучается несовпадением написанного с масштабом и объемом невысказанного. В записных книжках Ю. А. Бахрушина приведены характерные слова Станиславского той поры: "Я вот пишу и думаю: нужно ли все это? Выпустили мы; заметки по "Чайке". Я был против этого. Протестовал. Ведь это-пройденный этап. я ото всего этого давно уже отказался- Вот и эта книга ("Работа актера над собой".-А. С.

К.С.Станиславский. Работа актера над собой

ПРОФЕССИЯ - АРТИСТ

Лев Толстой, как известно, сознавал свое присутствие в мире с ранних

младенческих месяцев. Помнил, как невыносимо тесно было ему в свивальниках,

как хотелось выпростать руки и крикнуть людям, связавшим его, что делать

этого не нужно. "Это было первое и самое сильное мое впечатление жизни. И

памятно мне не крик мой, не страдания, но сложность, противоречивость

впечатления. Мне хочется свободы; она никому не мешает, и меня мучают".

Нет никакого сомнения, что младенец кричит голосом старика Толстого. Но

тут ведь и важен не столько факт соответствия "противоречивого" впечатления

и реальной душевной жизни, сколько факт преображающего сознания художника. В

глубинах эмоциональной памяти писатель обнаруживает первообраз судьбы. Он

обнаруживает "сверхзадачу" будущей жизни и даже ее "сквозное действие", как

мог бы, вероятно, прокомментировать воспоминания Л. Н. Толстого его младший

современник, Константин Сергеевич Станиславский.

В художественной исповеди Станиславского, на первых же страницах книги

"Моя жизнь в искусстве", мы можем прочитать воспоминание о его собственных

"свивальниках", об одном из самых сильных детских впечатлений, сохранившихся

в памяти создателя системы. Станиславский вспоминает какой-то утренник,

домашний спектакль, когда трех- или четырехгодовалого Костю Алексеева,

обряженного в шубу, накрытого меховой шапкой, поставили посреди сцены. Малыш

должен был изображать зиму. Борода и усы п