Жертвы собственных ограничений

Не удивительно, что дети, как бы стары и мудры не были их души, должны в каждой новой жизни пересматривать относительные ценности всех вещей по искусственным меркам вашего мира, ибо здесь эти мерки теряют своё значение.

И люди, которые придавали значение только этим искусственным меркам, должны неизбежно страдать в здешнем, более естественном, мире. Недавно меня поразила одна леди, только что перешедшая сюда и не обнаружившая ни одной души, которая была бы сколько-нибудь близка ей. Даже мать не встретила её. Это меня очень удивило, так как я знал, что дух матери, если он ещё не возвратился на землю, испытывает особого рода толчок, как бы внутреннюю дрожь, когда дитя, которому она дала жизнь на Земле, приближается к рождению в духовном мире, — дрожь, которую можно назвать сочувствием родовому страданию, последним нежным отзвуком материнства.

Женщина эта была до того одинока, что я стал искать в числе знакомых мне духов такого, который мог бы посвятить ей своё время, но, к сожалению, между ними не было таких, кто вяжут крючком и сплетничают в нашем мире так же, как они это делали в вашем.

Не удивляйтесь! Вы полагаете, что привычки всей жизни могут быть сброшены в один миг? Мы знаем, что во всей природе не бывает внезапных скачков, почему же они должны появиться при той перемене, которую мы называем «смертью»? Как на Земле женщины мечтают о своих рукоделиях, так делают они и здесь. В этом мире так же возможно вязать, как в вашем мире возможно предаваться мечтам.

Поймите, что этот мир по существу своему не более священен, чем ваш мир, и не более таинственен для того, кто живёт в нём. Для серьёзной души все состояния священны, кроме профанации, которая встречается и здесь, как и на Земле.

Женщина, о которой я сейчас вспоминаю, жила и удовлетворялась одной только условной, так называемой светской, жизнью, и это было до такой степени, что у неё не оказалось ни единой, переживающей земную жизнь, связи, той связи, которая создаётся внутренней близостью. И конечно, она не могла чувствовать себя счастливой в новых условиях жизни.

В другой раз я встретил одну из своих старых знакомых, госпожу ***, которая горько жаловалась на обитателей этого мира за то, что все они интересуются чем-то своим и совсем не хотят иметь с ней дела. Когда же из её жалоб оказалось, что она стремилась всех посвящать в свои личные неудовольствия, мне стало ясно, почему никто не хотел слушать её. Бедняжка не понимала, что наши тревоги так же мало интересны для других в этом мире, как и на Земле. И что поразительно: она продолжала испытывать здесь воображаемые неприятности совсем так же, как на Земле: всё было ей не по вкусу, всем она была недовольна. Этой душе я помог тем, что повернул фокус ее внимания на религиозные переживания здешнего мира и показал ей ортодоксальное Небо, о котором уже говорил в одном из писем.

Здесь, в настроениях этих двух леди, меня поразило, до какой степени все свойства внутренней жизни человека переносятся сюда; и в этом мире, где можно жить так привольно и свободно, свойства эти как бы возрождаются вновь в виде воображаемых ограничений и непреодолимых преград.

Но есть иное посмертное состояние, на мой взгляд, гораздо более тяжёлое. За время моего здешнего пребывания мне не раз приходилось видеть мужчин и женщин, погружённых в состояние глубочайшего сна, с лицами, лишёнными всякого выражения. Вначале, не понимая причины их сна, я пробовал разбудить одного из них, но мне не удавалось. Я возвращался к нему снова и снова и находил его в прежней летаргии.

Однажды, когда я был с Учителем, я спросил его о причинах такого состояния, увидев одну из таких бессознательных форм. Он пояснил, что это те люди, которые отрицали бессмертие души. Они остаются в состоянии глубокого сна до тех пор, пока непреодолимый Закон ритма не извлечёт их из этого состояния бессознательности для нового воплощения. На мой вопрос, возможно ли вырвать их из этого состояния, Учитель ответил утвердительно. Но для того, чтобы противодействовать той силе, которая держит человека в таком состоянии глубокого сна, чтобы нарушить тот зарок, который человек сам наложил на свою душу, когда требовал бессознательности и уничтожения для себя, — чтобы противодействовать этому, нужно пустить в ход силу более могущественную. Этой силой является воля.

Моя неудавшаяся попытка показала, что для такого пробуждения нужна воля более могущественная, чем обычная человеческая воля, и я спросил Учителя, не могу ли я присутствовать при таком пробуждении. Из последовавшего ответа мне стало ясно, что должна быть очень серьезная причина — может быть, подвиг добра в прошлом такого человека, чтобы Учитель мог стать между ним и Законом причин и последствий, который тот самовольно привёл в действие.

Через некоторое время Учитель дал мне возможность наблюдать такое пробуждение. Я сожалею, что не могу передать вам, каким способом совершилось это поразительное воскресение из кажущейся смерти. Представьте себе у ног Учителя существо по виду мёртвое, с лицом, лишённым всякой жизни и выражения; и над ним — божественно прекрасную фигуру Учителя с выражением могучей силы на лице, с глазами, сияющими глубокой мыслью. Он указал мне на еле заметный свет, исходивший от безжизненного тела. Я его видел, но Учитель видел гораздо больше: в этом бледном излучении для Него было видимо всё прошлое того человека.

Сцена, которая последовала затем, была так величественно прекрасна, что напомнила мне «воскресение Лазаря». «Душа человека бессмертна», — сказал Учитель, пристально глядя в полураскрывшиеся глаза пробуждённого человека. И затем — тоном непреодолимого повеления: «Встань!»

Человек поднялся с усилием; и хотя тело его не имело почти никакого веса, видно было, как ему трудно вырваться из своей летаргии. Постепенно сознание возвращалось к нему, и слова Учителя начинали оказывать своё действие.

Эти слова прежде всего напомнили проснувшемуся о его прошлом. О том, как он заблуждался в своих теориях; о том, что смерти нет, а есть лишь Закон ритма, который понуждает душу вступать в плотную материю и выходить из неё так же, как в океане чередуются прилив и отлив, а в сознании — сон и бодрствование.

Приведя проснувшегося человека к полному сознанию, объяснив ему его положение, Учитель передал его одному из своих учеников. Последний должен был проводить перед сознанием проснувшегося то, что можно было бы назвать панорамой вечности, и делать это до тех пор, пока она не запечатлеется неизгладимо в его сознании. Когда это произойдёт, проснувшийся возвратится на Землю и должен будет убеждать других сомневающихся и неверящих. Равновесие нарушенной истины будет восстановлено после того, как ему удастся обратить к осознанию бессмертия столько же людей, сколько он в прошлом совратил, распространяя свои лживые материалистические понятия о смерти.

Оставшись один, я долго размышлял в сердце своём обо всём виденном и слышанном.