Услышанное в Брюсселе

 

Нет, не подумайте, что я принялся писать очерки. Я пишу письма. Так что позвольте мне быть настолько непоследовательным в изложении, насколько мне заблагорассудится. Тем более, что под конец моих трудов вы сможете убедиться в том, что здание всё-таки выстроено по плану и каждая деталь находится на своём месте.

Пофилософствовав в предыдущем письме, я хочу рассказать вам одну историю.

Когда германская армия проходила через покорившийся Брюссель (а продолжалось это, я помню совершенно отчётливо, в течение трёх дней — бесконечный серо-зелёный поток людей, на бесчисленных шлемах которых попеременно отражался свет то солнца, то фонарей), я простоял однажды целый час на одном балконе, пытаясь прочесть мысли людей, друг за другом проходивших мимо меня.

Как я уже объяснял вам раньше, я без труда могу читать мысли немцев; только пытаясь объяснить им что-либо, я зачастую испытываю затруднения.

Поток людей и поток мыслей, и каждый человек в нём — волна, и каждая мысль — волна!

Вот несколько мыслеволн, привлекших моё внимание:

«Какой красивый город этот Брюссель!»

«Как ноют ноги. До ужаса неудобные сапоги!»

«Это дерево — совсем как то, что растёт у моего дома».

«Мама сейчас, наверно, варит кофе».

«Симпатичная девчонка — та, что несёт хлеб в корзинке!»

«Наверное, Гретхен будет теперь чаще болтать с Гансом, раз уж меня нет дома».

«Вон те ворота слева — те самые, что были на открытке, которую Мари прислала мне в прошлом году».

«Как ноют ноги. До чего же неудобные сапоги!»

«Так это и есть Брюссель! Всегда хотелось здесь побывать».

«Как болит голова!»

«Deutschland uber Alles! Deutschland uber Alles!»

«Интересно, заплатил ли лейтенант своему портному».

«До чего же жарко!»

«Что-то сейчас поделывает отец?»

«Сейчас бы кружечку пивка!»

«Хорошо, что нам не приходится разрушать этот Брюссель!»

«И всё-таки, к чему вся эта война?»

«Родина! Родина!»

«Интересно, что сегодня будет на ужин?»

«Знать бы, куда мы идём».

«Здесь не так хорошо, как Unter den Linden[25]».

«Когда придём в Париж, надо будет обязательно посмотреть на Венеру Милосскую».

«Как болит голова!»

«У нашего малыша прорезались зубки!»

«Скорей бы, наконец, ужин!»

И так далее без конца, а серо-зелёная река всё текла и текла по улицам Брюсселя.

И это были люди, которые немного погодя начнут убивать, грабить, жечь и насиловать, и снова — убивать, грабить и жечь! И многие из них делают это уже давно — эти усталые люди с их пустыми, совсем не воинственными мыслями — банальными солдатскими мыслями — о доме, о еде, о своих больных ногах, об открытках Мари, отправленных в прошлом году, или о кофе, который готовит мама!

Какая сила превратила их в дьяволов? Какой закон превратил их в зверей, заставив позабыть даже про свою усталость? Хриплый рёв боевой трубы? Или ещё какой-нибудь дьявол, стоявший за дьяволом, трубившим в эту трубу? Или это был злой дух нации, или же просто дух войны?

Здесь присутствовало всё это, вместе взятое.

Возможно, когда они только начали свой марш, они думали о славе и ненависти, о жизни, смерти и чести; но их марш затянулся, и их мысли стали примитивными, как у уставших от жизни стариков.

Но для чего всё это? Какая сила толкала их вперёд? Некоторые из них убивали беззащитных обывателей и беспомощных детей, бесчестили монахинь и невинных девушек, в бою гнали перед собой стариков и старух, используя их как щит от пуль неприятеля.

Что пробудило в них дьявола? Ваш друг был прав, когда говорил, что боевая труба — это как раз тот инструмент, который способен разбудить спящего в человеческой груди демона. Он говорит также, что вместе со звуками боевой трубы демонические силы могут проникать в наш мир извне и затем вселяться в людей. И тут он тоже прав.

Он говорит, что она привносит в душу элемент огня. Абсолютно верно! Огонь — элемент разрушения, очищающий разрушением всё то, что не в силах ему противостоять. Огонь в душе, огонь в нервах, огонь, изрыгаемый дулом винтовки, — и смерть, которую огонь несёт всему, что попадается на его пути!

В течение многих дней мне приходилось слушать тот оглушительный шум, с помощью которого Германия старается вселить ад в сердца своих солдат. Ещё вчера у меня от него весь день звенело в ушах.

Ну почему вы вздрагиваете? Разве вы ещё не свыклись с мыслью о том, что я могу путешествовать повсюду, мгновенно перелетая из европейского ада в нью-йоркское чистилище? Да, нью-йоркские немцы сейчас пребывают в чистилище, ибо они понимают, что их дело обречено. Чистилище предназначено для очищения. Так будем же надеяться, что в их сердцах оно выполнит своё предназначение. Я не считаю, что это жестоко, напротив — это благословение. Я люблю немцев, как и все прочие расы. Так же, как и вы — в глубине вашего сердца.

Да, это я надоумил вас пойти к немецкому доктору, и надо сказать, мне это удалось без особого труда. Я просто хотел показать вам, каким добрым должен быть немец. И таких людей много среди этой страдающей в аду нации.

Вы должны понять, что это ад входит в человека, а не человек нисходит в ад. Разве не доводилось вам слышать, что человек — это микрокосм Макрокосма? Каждый из тех усталых серо-зелёных солдат, которых я видел марширующими по Брюсселю, был достаточно велик, чтобы вместить в себя и ад, и небеса, и мир духов. Каждый из них часто ощущал в себе Небеса, когда прислушивался к напевам своих учителей-музыкантов. Но когда начинала звучать боевая труба и в них пробуждались ненависть и жажда убивать, тогда в них вселялся ад.

Много раз я пытался удержать немецких солдат от позорных поступков своими слишком разуплотнёнными руками.

Однажды в Намюре мне удалось удержать одного молодого человека от поступка, который мог бы лишить его самоуважения до конца его дней, а жил он после этого происшествия всего лишь двадцать один день. Он был неплохим парнем, но в нём, как и во всех прочих, проснулся дьявол. Он обладал весьма высокой чувствительностью, благодаря чему мне и удалось заставить его почувствовать сдерживающую силу моих рук. Он решил, что это были руки его покойного деда, умершего за год до этого. Что он сделал? Он пощадил свою жертву.

(Ну что ж, попытайтесь отыскать Намюр на карте, раз уж вам так хочется! Он должен быть на своём месте — там же, где и всегда. Меня мало заботит ваше знание географии Бельгии, но то, что вы вернулись в мир своих собственных мыслей, заставляет меня прервать нить моего рассказа).