Мишель Монтень. Опыты. Том I 5 страница

Народ ошибается: гораздо легче ехать по обочинам дороги, где края указывают возможную границу и как бы направляют едущего, чем по широкой и открытой середине, безразлично – природой ли она создана или настлана людьми. Но, конечно, в езде по обочинам меньше и благородства и заслуги. Величие души не столько в том, чтобы без оглядки устремляться вперед и все выше в гору, сколько в том, чтобы уметь посчитаться с обстоятельствами и обойти препятствия. Она считает подлинно великим именно достаточное и возвышенность свою проявляет в том, что средний путь предпочитает лазанью по вершинам. Нет ничего более прекрасного и достойного одобрения, чем должным образом хорошо выполнить свое человеческое назначение. Нет науки, которой было бы труднее овладеть, чем умением хорошо и согласно всем естественным законам прожить эту жизнь. А самая зверская из наших болезней – это презрение к своему естеству. Кто хочет дать душе своей независимость, пусть, если сможет, смело сделает это, когда телу придется худо, чтобы избавить ее от заразы. Но в других случаях, напротив, пусть душа помогает телу, содействует ему и не отказывается участвовать в его естественных утехах, а наслаждается вместе с ним, привнося в них, если обладает мудростью, умеренность, дабы они по опрометчивости человеческого естества не превратились в неудовольствие. Невоздержанность – чума для наслаждения, а воздержанность отнюдь не бич его, а наоборот – украшение. Евдокс, почитавший наслаждение высшим жизненным благом, и его единомышленники, так высоко ценившие это благо, вкушали его особенно сладостно благодаря своей сдержанности, которая у них была исключительной и примерной [920]. Я предписываю душе своей созерцать и страдание и наслаждение взором равно спокойным (eodem enim vitio est effusio animi in laetitia quo in dolore contractio [921]) и мужественным, но в одном случае радостным, а в другом суровом, и, насколько это в ее силах, приглушать одно и давать распускаться другому. Здраво смотреть на хорошее помогает и здраво рассматривать дурное. И в страдании, в его кротком начале, есть нечто, чего не следует избегать, и в наслаждении, в его крайнем пределе, есть нечто, чего избежать можно. Платон связывает их друг с другом, полагая, что сила духа должна противостоять как страданию, так и чрезмерной, чарующей прелести наслаждения [922]. Это два источника, благо тому, кто черпает из них где, когда и сколько ему надо, будь то город, человек или зверь [923]. Из первого надо пить для врачевания, по мере необходимости и не часто, из второго следует утолять жажду, однако так, чтобы не охмелеть. Страдание, наслаждение, любовь, ненависть – вот первые ощущения, доступные ребенку. Если со вступлением разума в свои права эти чувства подчиняются ему, возникает то, что мы именуем добродетелью.

Есть у меня свой собственный словарь: время я провожу, когда оно неблагоприятно и тягостно. Когда же время благоприятствует, я не хочу, чтобы оно просто проходило, я хочу овладеть им, задержать его. Надо избегать дурного и утверждаться в хорошем. Этими обычными словами «времяпрепровождение» и «время проходит» обозначается поведение благоразумных людей, считающих, что от жизни можно ждать в лучшем случае, чтобы она текла, проходила мимо, что надо быть в стороне от нее и, насколько это возможно, не вникать ни во что, словом, бежать от жизни, как от чего‑то докучного и презренного. Я знаю ее иной и считаю ценной и привлекательной даже на последнем отрезке, который сейчас прохожу. Природа даровала нам ее столь благосклонно обставленной, что нам приходится винить лишь самих себя, если она для нас жестока и если она бесполезно протекает у нас между пальцами. Stulti vita ingrata est, trepida est, tota in futurum fertur [924]. Тем не менее я готовлюсь потерять ее без сожаления, но потому, что она по сути своей является преходящей, а не потому, что она мучительна и докучна. Так что лишь тем подобает умирать без горечи, кто умеет наслаждаться жизнью, а это можно делать более или менее осмотрительно. Я наслаждаюсь ею вдвойне по сравнению с другими, ибо мера наслаждения зависит от большего или меньшего прилежания с нашей стороны. Особенно сейчас, когда мне остается так мало времени, я хотел бы сделать свою жизнь полнее и веселее. Быстроту ее бега хочу я сдержать быстротой своей хватки и тем жаднее пользоваться ею, чем быстрее она течет. Мне уже недолго предстоит обладать жизнью, и это обладание я хочу сделать как можно более глубоким и полным.

Иные ощущают сладость удовольствия – сладость благополучия. Я ощущаю то же самое, но не потому, что она проносится и ускользает. Сладость эту надо познавать, смаковать, обдумывать, чтобы ощущение наше стало достойным того, что ее породило. Есть люди, которые и другими удовольствиями пользуются так же, как сном, – не осознавая их. Для того, чтобы даже наслаждение сном не ускользало от меня столь нелепым образом, я в свое время любил, чтобы его иногда прерывали, – и это давало мне возможность оценить его. Я обсуждаю сам с собою каждое удовольствие, я не скольжу по его поверхности, а проникаю до самой сердцевины и заставляю свой унылый и уже ко всему равнодушный разум познать его до конца. Нахожусь ли я в состоянии приятной умиротворенности? Тешит ли меня какая‑нибудь плотская радость? Я не растрачиваю попусту своих ощущений, но вкладываю в них душу, не для того, чтобы погружаться в эти ощущения до конца, но чтобы радость моя была полнее, не для того, чтобы раствориться в них, а для того, чтобы найти себя. Я прибегаю к помощи души, чтобы она полюбовалась собою в зеркале благоденствия, чтобы она смогла взвесить, оценить и обогатить миг блаженства. Пусть душа осознает, как должна она благодарить бога за то, что он умиротворил ее совесть и снедавшие ее страсти, за то, что она владеет телом, упорядоченно и благоразумно выполняющим все приятные и сладостные отправления, которыми богу по милости его угодно было вознаградить нас за страдания, бичующие нас по его же правосудию. Пусть она ощутит, какая благость для нее пребывать в месте, где над нею повсюду ясное небо: никакое желание, никакая боязнь или сомнение не туманят воздуха, нет никаких трудностей – минувших, настоящих и будущих, – которых не пересилило бы без малейшего ущерба ее воображение. Высказанные мной мысли приобретают особую убедительность от сравнения противоположных человеческих судеб. Так возникают передо мною бесчисленные лики тех, кого несчастье или же их собственные заблуждения унесли прочь, словно порыв бури, а также и тех, более близких, кто выпадающее им счастье принимает вяло и нерадиво. Это именно те люди, которые просто проводят время. Они пренебрегают настоящим, пренебрегают тем, чем владеют, ради каких‑то чаяний, ради смутных и тщетных образов, рисующихся в их воображении, –

 

Morte obita quales fama est volitare

Aut quae sopitos deludunt somnia sensus [925] –

 

и быстро ускользающих от преследования. Задача и цель стремления таких людей состоят в самом стремлении: так и Александр говорил, что цель трудов в том, чтобы трудиться [926],

 

Nil actum credens cum quid superesset agendum. [927]

 

Что до меня, то я люблю ту жизнь и действую в той жизни, которую богу угодно было нам даровать. Я не склонен желать, чтобы ей пришлось жаловаться на нужду в куске хлеба, и столь же непростительной ошибкою было бы стремиться к тому, чтобы она обладала вдвое большим, чем ей нужно (Sapiens divitiarum naturalium quaesitor acerrimus) [928]; не хотел бы я также поддерживать свои силы лишь небольшими дозами зелья, с помощью которого Эпименид отбивал у себя охоту к еде и необходимость принимать пищу [929], не хотел бы и того, чтобы зачатие потомства происходило без всякого чувства и смысла с помощью пальцев или пятки: пусть уж лучше, не говоря худого слова, это зачатие через пальцы и пятку тоже сопровождается сладострастным ощущением. Не хотел бы я также, чтобы плоть наша не ведала желаний и не испытывала раздражений. Требовать чего‑либо подобного – неблагодарно и безбожно. Я от чистого сердца и с благодарностью принимаю то, что сделала для меня природа, радуясь ее дарам, и славлю их. Неблаговидно по отношению к столь щедрому даятелю отказываться от таких даров, уничтожать их или искажать. Всеблагой, он и все содеял благим. Omnia quae secundum naturam sunt, aestimatione digna sunt [930].

Охотнее всего склоняюсь я к тем философским воззрениям, которые наиболее основательны, то есть наиболее человечны и свойственны нашей природе: и речи у меня в соответствии с моим нравом скромны и смиренны. Философия, на мой взгляд, ведет себя очень ребячливо, когда из кожи вон лезет, проповедуя нам, что противоестественно сочетание небесного и земного, разума и безрассудства, суровости и снисходительности, честности и бесчестья, что сладострастие есть ощущение грубое и недостойное того, чтобы его вкушал мудрец, единственное удовольствие, которое может получить философ, сочетавшись браком с красивой молодой женщиной, – это сознание того, что он совершил весьма полезное действие, как если бы он натянул на ноги ботфорты для поездки верхом по важному делу. Пусть же последователи такого философа, лишая невинности своих жен, делают это столь же хорошо, столь же мощно, столь же пылко, сколь добра, мощи и огня в его учении.

Не то говорит Сократ, его и наш наставник. Он ценит, как должно, плотское наслаждение, но предпочитает духовное, ибо в нем больше силы, постоянства, легкости, разнообразия, благородства [931]. И отнюдь не в том смысле, что оно – единственное (Сократ не такой чудак), а лишь в том, что ему отводится первое место.

По его мнению, воздержание не противостоит удовольствиям, а удерживает их в известных границах.

Природа – руководитель кроткий, но в такой же мере разумный и справедливый. Intrandum est in rerum naturam et penitus quid ea postulet pervidendum [932]. Я всячески стараюсь идти по ее следу, который мы запутали всевозможными искусственно протоптанными тропинками. И вот высшее благо академиков и перипатетиков, состоящее в том, чтобы жить согласно природе, оказывается понятием, которое трудно определить и истолковать, равно как родственное ему высшее благо стоиков, состоявшее в том, чтобы уступать природе. Не ошибочно ли считать некоторые действия менее достойными лишь потому, что они необходимы? У меня из головы не вышибить мысль, что весьма подходящим делом является брак между наслаждением и необходимостью, с помощью которой, как говорит один писатель древности, боги все доводят до вожделенного конца. Для чего же нам разрушать и расчленять строение, возникшее благодаря столь тесному, братскому соответствию частей? Напротив, его следует общими усилиями укреплять. Qui velut summum bonum laudat animae naturam, et tanquam malum naturam carnis accusat, profecto et animam carnaliter appetit et carnem carnaliter, fugit, quoniam id vanitate sentit humana non veritate divina [933]. В этом божьем даре нет ничего, что не было бы достойно наших забот. Мы должны отчитаться в нем до последнего волоска. И не по своей воле человек возложил на себя обязанности вести человека по жизненному пути, согласно его природе: сам создатель со всей строгостью предписал ее нам как непосредственно важную, вполне ясную и существенную. А так как разуму обыкновенного человека необходимо опереться на какое‑либо авторитетное мнение, особенно действенное, если оно высказано на непонятном языке, приведем таковое: stultitiae proprium quis non dixerit, ignave et contumaciter facere quae facienda sunt, et alio corpus impellere alio animum, distrahique inter diversissimos motus [934].

Так вот, попробуйте расспросить такого‑то человека, ради каких мыслей и фантазий, гнездящихся у него в голове, он не желает думать о хорошей трапезе и сожалеет о времени, потраченном на еду: вы обнаружите, что за столом у вас нет ни одного яства безвкуснее содержимого его души (в большинстве случаев нам лучше крепко заснуть, чем бдеть, размышляя о том, о чем мы размышляем), вы убедитесь, что все его речи и замыслы не стоят вашей говядины в соусе. Будь это даже возвышенные построения Архимеда – что из того? Здесь мы отнюдь не затрагиваем и не смешиваем с ребячливой толпой обыкновенных людей и с развлекающими нас суетными желаниями и треволнениями высокочтимые души, поднятые жаром своего благочестия и веры в области неизменного глубокомысленного созерцания божественных вещей. Эти души, полные живого и пламенного чаяния вкушать небесные яства, души, устремленные к главной конечной цели всех желаний подлинного христианина, к единственному непресыщенному, чистейшему наслаждению, не уделяя внимания мирским нуждам, суетным и преходящим, равнодушно предоставляют телу заботу о потреблении земной материальной пищи. Это духовные занятия избранных. Говоря между нами, я всегда наблюдал удивительное совпадение двух вещей: помыслы превыше небес, нравы – ниже уровня земли.

Эзоп, этот великий человек, увидел как‑то, что господин его мочится на ходу: «Неужели, – заметил он, – нам теперь придется испражняться на бегу?» [935]. Как бы мы ни старались сберечь время, какая‑то часть его всегда растрачивается зря. Духу нашему не хватает часов для его занятий, и он не может расставаться с телом на тот незначительный период времени, который нужен для удовлетворения его потребностей. Есть люди, старающиеся выйти за пределы своего существа и ускользнуть от своей человеческой природы. Какое безумие: вместо того, чтобы обратиться в ангелов, они превращаются в зверей, вместо того, чтобы возвыситься, они принижают себя. Все эти потусторонние устремления внушают мне такой же страх, как недостижимые горные вершины. В жизни Сократа мне более всего чужды его экстазы и божественные озарения. В Платоне наиболее человечным было то, за что его прозвали божественным. Из наших наук самыми земными и низменными кажутся мне те, что особенно высоко метят. А в жизни Александра я нахожу самыми жалкими и свойственными его смертной природе чертами как раз укоренившиеся в нем вздорные притязания на бессмертие. Филота забавно уязвил его в своем поздравительном письме по поводу того, что оракул Юпитера‑Аммона объявил Александра богоравным: «За тебя я весьма радуюсь, но мне жалко людей, которые должны будут жить под властью человека, превосходящего меру человека и не желающего ею довольствоваться» [936]. Diis te minorem quod geris imperas [937]. Мне очень нравится приветственная надпись, которой афиняне почтили прибытие в их город Помпея:

 

Себя считаешь человеком ты, –

И в этом – божества черты [938].

 

Действительно, уменье достойно проявить себя в своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное. Мы стремимся быть чем‑то иным, не желая вникнуть в свое существо, и выходим за свои естественные границы, не зная, к чему мы по‑настоящему способны. Незачем нам вставать на ходули, ибо и на ходулях надо передвигаться с помощью своих ног. И даже на самом высоком из земных престолов сидим мы на своем заду.

Самой, на мой взгляд, прекрасной жизнью живут те люди, которые равняются по общечеловеческой мерке, в духе разума, но без всяких чудес и необычайностей. Старость же нуждается в более мягком обращении. Да будет к ней милостив бог здоровья и мудрости, да поможет он ей проходить жизнерадостно и в постоянном общении с людьми:

 

Frui paratis et valido mihi,

Latoe, dones, et, precor, integra

Cum mente, nec turpem senectam

Degere, nec cythara carentem. [939]

 

[1]Этот человек с великими потугами собирается сказать великие глупости (лат.). – Теренций. Сам себя наказующий, IV, 8.

 

[2]Тиберий – см. прим. 6, с. 407.

 

[3]Арминий или Герман (см. следующее примечание).

 

[4]Вар, Публий Квинтилий – см. прим. 10, с. 366. Постыдное поражение, упоминаемое Монтенем. – это поражение римлян в Тевтобургском лесу.

 

[5]Сладостно наблюдать с берега за бедствиями, претерпеваемыми другими в открытом море, где бушуют гонимые ветром волны (лат.). – Лукреций, II, 1–2.

 

[6]…когда мне доводилось… посредничать между нашими государями… – Известно, что в 1574–1576 гг. при посредстве Монтеня происходили переговоры между Генрихом Наваррским, будущим французским королем Генрихом IV, и герцогом Гизом, вождем Лиги, а также между тем же Генрихом Наваррским и Генрихом III, королем Франции, и т. д.

 

[7]Гиперид – афинский оратор IV в. до н. э., ученик Исократа и Платона, соперник Демосфена. Рассказанное Монтенем см.: Плутарх. Как отличить друга от льстеца, 26.

 

[8]Аттик, Тит Помпоний – римский всадник, ближайший друг Цицерона (110–53 гг. до н. э.). Упоминаемое здесь всеобщее крушение – убийство Цезаря в 44 г. до н. э. и приход к власти триумвиров (так называемый второй триумвират) Октавиана, Антония и Лепида (43 г. до н. э.), обрушивших беспощадные репрессии против лиц, причастных к убийству Цезаря, и своих личных врагов; в числе жертв триумвиров оказался и Цицерон.

 

[9]Это не средний путь, это – никакой путь и таков путь тех, кто ожидает, к какому исходу судьба приведет их замыслы (лат.). – Тит Ливий, XXXII, 21.

 

[10]Гелон – тиран Сиракузский (с 484 по 478 г. до н. э.), крупный полководец, разбивший в 480 г. вторгшихся на Сицилию карфагенян. Война варваров с греками, о которой говорит Монтень, – поход персидского царя Ксеркса на Грецию (480 г. до н. э.).

 

[11]Жан де Морвилье (1506–1577) – епископ Орлеанский, крупный государственный деятель; неоднократно принимал участие в переговорах между католиками и протестантами, неизменно проявляя при этом умеренность.

 

[12]Филиппид… ответил Лисимаху… – Переданное Монтенем см.: Плутарх. О любознательности, 4. Лисимах – один из наиболее выдающихся военачальников Александра Македонского. После смерти Александра Лисимах получил во владение Фракию и некоторые другие земли на берегах Черного моря (323 г. до н. э.); отличаясь крайней жестокостью, вызвал к себе всеобщую ненависть; убит в 282 г. до н. э.

 

[13]…напоминает… осла Эзоповой басни… – Речь идет о басне Эзопа № 331.

 

[14]Всякому больше всего подобает то, что больше всего ему свойственно (лат.). – Цицерон. Об обязанностях, I, 34.

 

[15]Мы не обладаем твердым и четким представлением об истинном праве и подлинном правосудии; мы довольствуемся тенью и призраками (лат.). – Цицерон. Об обязанностях, II, 17.

 

[16]…мудрей Дандамис, выслушав… жизнеописания… – Сообщаемое Монтенем см.: Плутарх. Жизнеописание Александра, 65.

 

[17]На основании постановлений сената и решений народа творятся преступления (лат.). – Сенека. Письма, 95, 30.

 

[18]…Помпоний Флакк… завлек преступника… и отослал в Рим. – Речь идет о Рескупориде, завлекшем в западню и убившем при императоре Тиберии своего племянника Котиса. Рассказ об этом см.: Тацит. Анналы, II, 64–67.

 

[19]…говорили лакедемоняне с… Антипатром… – Передаваемое Монтенем см.: Плутарх. Как отличить друга от льстеца, 23. Антипатр – см. прим. 32, гл. XXV, том I.

 

[20]…клятву, какую египетским царям… давали… судьи… – Источник Монтеня: Плутарх. Изречения древних царей.

 

[21]Гаи Фабриций Лусцин – см. прим. 1, гл. XLIX, том I. Источник Монтеня: Плутарх. Изречения древних царей.

 

[22]Ярополк… подкупил… венгерского дворянина… – Этот рассказ заимствован Монтенем у Гербурта Фульстинского (Jan Herburt z Fulsztyna. De origine et rebus gestis Polonorum), польского историка XVI в.; французский перевод этой книги (Histoire des rois et princes de Pologne) вышел в 1573 г. Ярополк Владимирович – сын Владимира Мономаха, киевский князь с 1132 по 1139 г.; Болеслав III – польский король с 1102 по 1138 г.

 

[23]Антигон убедил… предать в его руки Евмена… – Рассказ об этом содержится у Плутарха, см.: Жизнеописание Евмена, 19. Описанное Монтенем произошло в 315 г. до н. э.; аргираспиды (среброщитные) – отборные воины в войске Александра Македонского, щиты которых были отделаны серебром; Антигон – см. прим. 10, гл. V, том I; Евмен – также военачальник Александра, участвовавший после смерти последнего в разделе его владений. Захваченный в междоусобной борьбе Антигоном, Евмен был им умерщвлен в 315 г. до н. э.

 

[24]Раб… получил свободу… но… был… сброшен с Тарпейской скалы… – Источник Монтеня: Валерий Максим, VI, 5, 7. Публий Сульпиций Руф – римский консул 88 г. до н. э., непримиримый враг Суллы, казненный после захвата Суллой власти (82 г. до н. э.); Тарпейская скала – обрывистая скала на Капитолийском холме Рима, с которой сбрасывали осужденных на смерть преступников.

 

[25]Махмуд… выдал убийцу… – Этот эпизод приведен в книге Lavardin. Histoire de Georges Castriot… Paris, 1576. Махмуд (Магомет) II – см. прим. 19, гл. I, том II.

 

[26]Хлодвиг – см. прим. 5, гл. XXXIV, том I.

 

[27]Дочь Сеяна… была удавлена… – Источник Монтеня: Тацит, Анналы, V, 9. Элий Сеян – начальник преторианской гвардии, всесильный временщик при Тиберии. В 31 г. Сеян был уличен Тиберием в заговоре с целью захвата императорской власти и тотчас после ареста казнен. Были также умерщвлены его сын и дочь.

 

[28]Мурад I – турецкий султан с 1360 по 1389 г.; завоевал значительную часть Балканского полуострова; в 1362 г. перенес свою столицу в Адрианополь. Монтень позаимствовал это сообщение у Халкондила, I, 10. Халкондил – обычный источник Монтеня, когда речь заходит о Турции.

 

[29]Витовт – великий князь Литовский (1386–1430). Эти сведения почерпнуты Монтенем у Кромера (De rebus Polonlae, XVI).

 

[30]Но пусть он не ищет оправданий для своего клятвопреступления (лат.). – Цицерон. Об обязанностях, III, 29. Монтень несколько изменяет слова Цицерона.

 

[31]Что же… может совершить государь?.. – Этот абзац, как считают комментаторы «Опытов», добавлен Монтенем между 1588 и 1592 гг. Здесь Монтень окончательно осуждает «макиавеллизм», и здесь им выражена его точка зрения на соотношение этики и политики.

 

[32]Тимолеон – коринфский военачальник (410–337 гг. до н. э.). Узнав, что его брат Тимофан намерен захватить власть в Коринфе, Тимолеон, после тщетных попыток убедить Тимофана отказаться от этого замысла, лишил его жизни. Источник Монтеня: Диодор Сицилийский, XVI, 65.

 

[33]…сенат объявил, что они должны вносить налоги… – Это сообщение приводится у Цицерона (Об обязанностях, III, 22), который выражает свое глубокое возмущение постановлением сената.

 

[34]Словно насилие может повлиять на подлинно храброго человека (лат.). – Цицерон. Об обязанностях, III, 30.

 

[35]Эпаминонд – см. прим. 6, гл. I, том I.

 

[36]…сокрушая… мощь народа, непобедимого в схватке со всеми, кроме него… – Монтень имеет в виду спартанцев.

 

[37]…один полководец сказал мамертинцам… – Монтень подразумевает Помпея; см.: Плутарх. Жизнеописание Помпея, 10.

 

[38]…одно время для правосудия, а другое для войны… – Это было сказано Цезарем; см.: Плутарх. Жизнеописание Цезаря, 36.

 

[39]…звон оружия мешает ему слышать голос законов… – Монтень имеет в виду Мария; см.: Плутарх. Жизнеописание, Мария, 28.

 

[40]Даже при расторжении государственных договоров памятуя о правах частных лиц (лат.). – Тит Ливий, XXV, 18.

 

[41]И никакая власть не в силах предотвратить, чтобы [твой] друг не совершил какого‑нибудь проступка (лат.). – Овидий. Письма с Понта, I, 7,36–37.

 

[42]Ведь родина не заслоняет от нас всех остальных наших обязанностей, и ей самой выгодно иметь граждан, почитающих родителей (лат.). – Цицерон. Об обязанностях, III, 23. Монтень несколько изменил слова Цицерона, чтобы теснее связать их со своим текстом.

 

[43]Пока сверкает обнаженное оружие, пусть вас не трогает ни воспоминание о милосердии, ни представший пред вами образ ваших родителей; отгоняйте своим мечом лица, внушающие вам благоговейную почтительность (лат.). – Лукан, VII, 320–323. Эти слова вложены Луканом в уста Цезаря.

 

[44]Цинна, Луций Корнелий – римский консул с 87 по 84 г. до н. э., сторонник Мария. Изгнанный из Рима, он в 87 г. собрал войско, двинул его на Рим и, овладев Римом, провозгласил возвращение Мария к власти. Помпей – см. прим. 16, гл. XIV, том I.

 

[45]…некий воин… убил… брата, не узнав его… – Об этом рассказывает Тацит: История, III, 51.

 

[46]…другой солдат… потребовал… награду за это. – Этот факт сообщает Тацит: История, III, 51.

 

[47]Не все одинаково пригодно для всех (лат.). – Проперций, III, 9, 7.

 

[48]Демад – афинский оратор (ум. в 318 г. до н. э.), непримиримый враг Демосфена. О словах Демада, приводимых Монтенем, рассказывает Плутарх: Жизнеописание Демосфена, 13.

 

[49]Что было пороками, то теперь нравы (лат.). – Сенека. Письма, 39, 6.

 

[50]Тебе надлежит руководствоваться собственным разумом (лат.). – Цицерон. Тускуланские беседы, II, 26.

 

[51]Собственное понимание добродетели и пороков – самое главное. Если этого понимания нет, все становится шатким (лат.). – Цицерон. О природе богов, III, 35.

 

[52]Почему у меня в детстве не было того же образа мыслей, что сейчас? Или почему при моем теперешнем умонастроении мои щеки не становятся снова гладкими (лат.). – Гораций. Оды, IV, 10, 7–8.

 

[53]Биант – греческий философ (род. ок. 570 г. до и, э.), один из семи прославленных древних мудрецов. Слова Бианта приводит Плутарх (Пир семи мудрецов, 12).

 

[54]…Юлий Друз… ответил… – Об ответе Друза рассказывает Плутарх (Наставление занимающимся государственными делами, 4). Юлий Друз (38–9 гг. до н. э.) – римский военачальник, отец Германика и императора Клавдия.

 

[55]…чтобы… боги наблюдали его частную жизнь. – Об этом рассказывает Плутарх: Жизнеописание Агесилая, 14. Агесилай – см. прим. 13, гл. III, том I.

 

[56]…говорит Аристотель… – «Никомахова этика». X, в.

 

[57]Тамерлан, или Тимур – см. прим. 35, гл. XXV, том I.

 

[58]Эразм Роттердамский (1467–1536) – знаменитый нидерландский гуманист, автор большого числа сочинений по философии, морали, религиозным вопросам и т. д. и, в частности, прославленного «Похвального слова глупости» – острой сатиры на невежество и косность. Эразм писал на отличной латыни и пользовался у современников славой «самого ученого, самого изящного и самого мудрого» писателя своего века. Одно из сочинений Эразма носит название «Афоризмы», другое – «Апофтегмы», что по‑гречески означает «Изречения».

 

[59]Дикие звери, отвыкшие от лесов и запертые в неволе, смиряются, теряют в своем облике черты свирепости и привыкают терпеть возле себя людей; но едва в их пересохшую пасть попадает хоть капля крови, в них просыпается ярость и бешенство; под действием отведанной крови у них разбухает глотка, и они распаляются гневом, готовым вот‑вот обрушиться на перепуганного хозяина (лат.). – Лукан, IV, 237–242.

 

[60]…раскаяние… в заранее предписанный для этого час – т. е. на исповеди.

 

[61]…люди обретают новую душу… – О взглядах приверженцев Пифагора сообщает Сенека; Письма, 94, 42.

 

[62]Катон, Марк Порций Утический – см. прим. 13, гл. I, том II. Монтень постоянно вспоминает о Катоне как о человеке непревзойденной твердости духа; в первой книге «Опытов» он его именем назвал одну из очень важных и содержательных глав (XXXVII).

 

[63]…что касается переговоров… – см. прим. 6; гл. I, том III.

 

[64]Фокион – см. прим. 15, гл. XXXI, том II. Слова Фокиона приводятся у Плутарха: Изречения древних царей.

 

[65]Тот, кто заявил в древности… – Намек на Катона Старшего, в уста которого Цицерон (О старости, XIV) вкладывает близкие мысли. Катон Старший, Марк Порций – см. прим. 12, гл. II, том II.

 

[66]Провидение никогда не окажется настолько враждебным своему творению, чтобы слабость стала его лучшим свойством (лат.). – Квинтилиан. Обучение оратора, V, 12.

 

[67]Антисфен – см. прим. 5, гл. XL, том I. Слова Антисфена приводятся у Диогена Лаэрция: VI, 5.

 

[68]Принимая во внимание мудрость Сократа… – Обвиненный в развращении молодежи и в насаждении культа новых богов, Сократ не пожелал защищаться и был приговорен к смерти: ему было приказано выпить настой цикуты. Во время пребывания в тюрьме Сократу представлялась возможность бежать, но он решительно отказался от этого.

 

[69]Его гибкий ум был настолько разносторонен, что, чем бы он ни занимался, казалось, будто он рожден только для одного этого (лат.). – Тит Ливий, XXXIX, 40.

 

[70]Пороки праздности необходимо преодолевать трудом (лат.). – Сенека. Письма, 56, 9. Монтень незначительно изменил слова Сенеки.

 

[71]Те, для кого жить – значит размышлять (лат.). – Цицерон. Тускуланские беседы, V, 38. Монтень незначительно изменил слова Цицерона.

 

[72]…говорит Аристотель… – Никомахова этика, X, 8.

 

[73]«По мере сил» было… присловьем Сократа… – Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, I. 3.

 

[74]…обласкав меня… дружбой неповторимой… – Намек на дружбу Монтеня с Этьеном де Ла Боэси; Монтень подробно рассказывает об этой дружбе, см.: Опыты, I, XXVIII (О дружбе).