«Фух, проклятая жарища, будь она не ладна! — негодовал Шурик, утирая краем пиджака потный лоб. — Так мало того, еще и кто-то, будто издеваясь, обошёл в Москве все радиотехнические магазины, подчистую скупив транзисторы и другие элементы, которых и без того днём с огнём не сыщешь!»
Казалось бы, после почти двухчасовой беготни по магазинам под нещадно палящим летним солнцем, всё трудное осталось позади. Однако, злодейка-судьба опять подбросила учёному-изобретателю «приятную неожиданность», и когда усталый, умаявшийся на жаре Тимофеев добрел до дома, он обнаружил поломку, приведшую к полной неисправности лифта. Вздохнув и немного потоптавшись на месте, он начал своё восхождение на седьмой этаж. Не «Вавилонская башня», конечно же, но двухчасовой «марафон» по знойному городу и страшная духота давали о себе знать, и каждый пройденный этаж давался Шурику с трудом.
Подойдя к порогу своей квартиры, он уже хотел было потянуться за ключами, но мгновением позже необходимость в этом отпала: налетевший сквозняк беспрепятственно отворил створку никем не запертой двери…
Александр Сергеевич, как, впрочем, и любой образованный человек, в чудеса не верил. Даже после всего произошедшего он считал всё это заслугой технического прогресса. Не верил он и во все эти россказни про «народные приметы и предсказывание будущего», полагаясь лишь на себя и на свою собственную, редко подводящую интуицию, не единожды помогавшую избежать серьезных последствий. И вот сейчас, стоя на пороге своей квартиры, интуиция подсказывала Тимофееву, что ничего хорошего ждать не следует.
Собравшись с силами, учёный отворил дверь и прошёл внутрь.
Как и ожидалось, комната была пуста, и на усеянном пылью паркете отчетливо виднелось множество незнакомых следов, что свидетельствовало о посещении квартиры как минимум двумя людьми. А найденная в коридоре лыжная палка лишь подливала масла в огонь, наталкивая инженера на тревожные мысли. На кровати виднелась россыпь иссиня-черных перьев, явно принадлежавших принцессе.
Пройдя вглубь комнаты, он обратил внимание на большой красный чемодан, лежащий на столике у аквариума.
Точно такой же лежал на полу. Вокруг него было разбросано содержимое, состоящее преимущественно из мужской одежды, начиная запонками и заканчивая носками. На внутренней стороне, на небольшой табличке золотыми резными буквами значились инициалы: «К.С. Якин».
Догадки Тимофеева подтвердились, когда он проверил содержимое второго чемодана: в квартире, в его отсутствие, безусловно, была Зина, и не одна. Другой чемодан, судя по инициалам, принадлежал проходимцу Якину, к которому актриса ушла от Шурика. Но отнюдь не это волновало Тимофеева.
В приоритете были более важные вопросы: что здесь произошло? Каким образом, и главное, почему здесь оказались Зина и её любовник? Чем это обернулось для Луны и где она сама?
«Ясно одно: присутствие Луны не осталось незамеченным, и к её исчезновению явно причастна Зина, — осматривая комнату, сделал вывод Шурик. — Но как же теперь, чёрт побери, их разыскать?»
Взгляд Тимофеева упал на открытый чемодан и рассыпанное по полу имущество.
«Если чемоданы с багажом остались здесь, значит ни в какие Гагры они не поехали…Хоть что-то обнадеживающее. И если вариант с Гаграми не у дел и их багаж тут, то куда они могли направиться?»
Озарение пришло внезапно. Он бросился к телефонному столику и принялся рыться в недрах исписанной вдоль и поперек телефонной книги, ища адрес и телефон работы Зины.
— Со студии и следовало бы начинать, – бормотал себе под нос Тимофеев, перелистывая потертые страницы.
В такой ситуации было бы глупо пренебрегать лежащей под носом подсказкой. Пусть это и не принесёт плодов, но попытка не пытка – сейчас любая информация на вес золота.
Выловив взглядом адрес студии, Шурик незамедлительно переписал его на бумажку попавшимся под руку карандашом.
Выложив на стол купленные транзисторы, он быстрым шагом направился к выходу. Выйдя из квартиры, Тимофеев с удивлением отметил полную работоспособность лифта, стоявшего без движения ещё каких-то пять минут назад. Сплюнув и помянув недобрым словом проклятый механизм, Шурик, не дожидаясь лифта, бодро припустил по лестнице, и на несколько минут на этаже воцарилась тишина. Впрочем, ненадолго.
-…Вот здесь, товарищ старшина, направо! – раздался сиповатый голос из раскрывающихся створок лифтовых дверей. – А ещё она меня, значится, палкой по хребту стукнула! Так и запишите! И сама – синяя-синяя, как скажем, Васька, сменщик мой, когда морилки прошлой весной бутылку выжрал; а орала так, что аж побелка с потолка ссыпалась!
Из лифта на лестничную площадку вывалила целая процессия, состоящая из Петровича, старшины, жующего какую-то дрянь, смутно напоминающую мясной пирожок, и слегка сутулого, большого роста санитара в белом халате.
— Запишем–запишем! – косясь на Петровича, изобразил участие сотрудник правоохранительных органов, однако во всем его облике читалось: «Ну, погоди, старый хрыч! Мы тебе такое припишем, долго потом по вытрезвителям мотаться будешь! Даже пожрать спокойно не дадут, всё на ходу делать приходится!»
Очень не по нраву пришлось старшине ехать на этот сумасбродный вызов. Ну а кому понравится, когда в отделение поступает звонок о «чертях-лошадях» от какого-то алкоголика? Но больше всего злился милиционер на своего напарника, который должен был стоять сейчас на его месте, занимаясь подобной ерундой. Ещё и псих-бригаду вызывать самому пришлось…
Со стороны лестницы раздалось шарканье, и вот на этаж подтянулись ещё двое санитаров с молоденьким сержантом, отчего на лестничной клетке стало ещё многолюднее.
— Тимур и его команда в сборе, — хмыкнул милиционер. — Только попа-расстриги да свиньи в штанах нам и не хватает, а то был бы полный подвяз пресвятой богородицы... Ну что, «орлы»? – оглядев вверенный ему отряд, подмигнул санитарам старшина. — Поглядим, что за «черти» здесь шарятся!
С этими словами, он сделал знак своему подчиненному и псих-бригаде начинать. Постучав и представившись, сержант озвучил дежурную фразу, однако изнутри никто не ответил.
Сотрудник правоохранительных органов подергал ручку, проверяя, заперта ли дверь. Слегка потянутая на себя, створка так и не запертой Тимофеевым двери скрепя приоткрылась перед незваными визитёрами.
— И тишина… — уже без прежнего задора и энтузиазма пробормотал Петрович, прячущийся за спинами санитаров.
В следующее мгновенье из глубины квартиры раздалось надрывающееся, холодящее душу мяуканье. Все оторопело уставились в дверной проём. Секундой позже из квартиры неспешной походкой вышла черная как смоль кошка. Завидев чужаков на пороге своего дома, её шерсть встала дыбом, а сама она страшно зашипела, выгибаясь дугой.
— Сгинь, сволочь такая! – дрожащим голосом крикнул Петрович. Однако кошка уходить совсем не собиралась, более того, перешла в наступление, обнажив когти. И только контратака одного из санитаров заставила негодное животное отступить к лестнице, и, напоследок сверкнув пушистым хвостом, скрыться из виду.
— И прямо в аккурат дорогу перешла! – вполголоса бросил один из санитаров. – Не к добру это всё…
Старшина неуверенно, словно спрашивая разрешения, глянул на толпившуюся позади процессию. Всё меньше и меньше нравилась ему вся эта затея. Конечно, советский человек во всяких там «рогатых лошадей» да в приметы не верит – чушь это всё! – однако, вдруг и вправду там, в глубине квартиры черти водятся?
Нахлобучив фуражку посильнее, милиционер переступил через порог и, увлекая за собой всю остальную команду, двинулся вглубь квартиры.
Миновав коридор и войдя в комнату, старшина и иже с ним в недоумении застыли.
— Матерь Божья! Да тут будто Мамай прокатился! – осматривая интерьер комнаты, присвистнув, воскликнул сержант. А посмотреть было на что. Первым, что сразу бросалось в глаза, был огромный, словно сошедший со страниц какой-нибудь фантастической книги, стоявший посреди комнаты агрегат, о предназначении которого оставалось только догадываться.
Комната же, как точно подметил один из милиционеров, будто и вправду пережила «мамаево побоище» и больше походила на поле боя: толстый слой пыли покрывал мебель и пол, в боковой стене зияла дыра – уж, не от ядра ли? – через которую свободно просматривалась кухня, с потолка периодически ссыпалась известка. Везде, куда ни плюнь, была разбросана одежда, а из-за лежавших на столике и на полу двух одинаковых красных чемоданов, старшина подумал, что у него двоится в глазах. Весь пол был испещрён множеством следов, свидетельствуя о том, что ёще совсем недавно здесь бушевали нехилые страсти. И наконец, окончательно сбитые с толку, визитёры обнаружили на окне пустую бутылку из-под «Столичной» и непочатую «Посольскую» на кухне, рядом с развороченной аптечкой.
— Скорее Девлет-Гирей, — задумчиво протянул старший санитар, держа в руках старинный бердыш. – Однако, молодой человек, вы недалеки от истины.
— Товарищ старшина! Смотрите! – воскликнул сержант, указывая куда-то под ноги. Присев, старшина внимательно вгляделся и застыл от изумления: на покрытом пылью полу отчетливо отпечатался след… конского копыта. Санитары, последовав его примеру, ошарашено уставились на след.
— Если здесь и был Мамай…– протянул один из санитаров. – То в сопровождении одного, а то и нескольких туменов.
– Э, нет! Не Мамай это! Тут что-то другое…- уже совсем не слышно, добавил другой.
Старшина с этим спорить не брался, так как после сего момента уже ни в чём не был уверен. Хоть и нету никакой нечисти по диалектическому материализму, однако, отпечаток лошадиных подков в квартире посреди Москвы – феномен из ряда вон выходящий, который милиционер объяснить не мог.
Впрочем, как и ожидалось, к страшному удивлению Петровича и вящему облегчению всех остальных, «лошади» нигде не обнаружилось. Быстрый, а затем и более тщательный осмотр квартиры тоже не дал никаких результатов. Петрович, вооружившись палкой, рыскал по всему дому и заглядывал во все щели — даже туалет не обошёл стороной — что-то бормоча себе под нос. Наконец, терпение старшины смотреть на этот цирк лопнуло, и он, остановив ходящего взад-вперёд пьяницу, подвел итог:
— Итак, никаких чертей мы не обнаружили…
— Как вас сейчас вижу, товарищ старшина, была она! Даже след остался… Погодите, я её быстро разыщу…
— Пить надо меньше! – раздраженно закончил милиционер. – Тогда, глядишь, и черти меньше мерещились бы! А что до следов – повел ногой, и нет твоих следов! Да слышишь ли ты меня вообще?
Однако последние слова старшины остались без внимания, так как Петрович, словно в лихорадке, продолжал бормотать какую-то несвязную чушь, ползать на коленях и заглядывать под кровать, в надежде отыскать там «демонов». Милиционер пальцем подозвал одного из санитаров и указал на Петровича. Санитар понимающе кивнул, и после небольшого осмотра бедолаги, неуверенно доложил:
— Бредит он… Допился, старый пень.
— Всё к этому и велось. Ладно, оформите его? У меня и без чертей дел по горло, — зевая, протянул старшина.
— Ну, а…
— Следы, да? Я уже говорил на эту тему, – вполголоса продолжал милиционер. – Да были ли они вообще, следы-то? – Старшина показательно подтер ботинком след на полу. — Мне вот помнится, что ничего не было. Да и «рогатых лошадей» мы не обнаружили, верно, ребята?
Стоявшие рядом санитары и сержант, до этого слушавшие их разговор, согласно закивали.
— В бесов, которых этот алкаш в пьяном угаре увидал, поверили! Ей-богу, как дети! – несмотря на свои заявления, голос старшины звучал неуверенно. — Ну, так чего стоим? Вяжите его уже…
Санитары принялись обходить Петровича с флангов, дабы повязать его. Тот в это время рылся за шкафом, ища «пресловутых демонов». Да не тут-то было! Петрович, заметив данный манёвр, принялся отмахиваться от врачей, вопя что-то нечленораздельное, что, впрочем, не дало результатов: пьяницу скрутили, «оружие» отобрали.
— Я не спятивший! Клянусь! – даже скрученный, Петрович продолжал вырываться и орать, пока его волокли по коридору вниз. – Сволочи! Не виноватая я!
— Ничего, денёк-другой в вытрезвителе ещё некому не повредили! – утирая лицо батистовым платком, пробормотал старшина.
— Что-то у меня, товарищ старшина, в ушах звенит.
— Не у тебя одного, сержант. Надо скорее отсюда убираться, не то вскоре тоже, как этого бедолагу понесут. Что за день сегодня такой? Лошади, черти, алкаши… Отдохнуть мне надо, отдохнуть…
— Что здесь происходит? — раздалось сбоку. – Кто вы такой?
Милиционер обернулся и увидел стоящего возле двери мужчину лет сорока, одетого в дорогой пиджак.
– Старшина Беззаборный, — предъявив удостоверение, представился милиционер. – Вы здесь тоже по поводу «рогатых лошадей»?
— Антон Сёменович Шпак, — в свою очередь представился тот. — Каких таких «лошадей»? Что ещё за шутки?
— Самых обыкновенных, с рогами. Так считал Пётр Иванович, по вызову которого мы сюда приехали. Мда, однако, интересная тут у вас квартирка! Кто здесь проживает, Антон Семёнович?
— Здесь проживает Александр Сергеевич со своей супругой, — не менее удивленный интерьером комнаты, пробормотал Шпак. – А что до Петра Ивановича – когда-нибудь это случилось бы! Алкогольная зависимость до добра, увы, никого не доводит! Вы знаете, — и уже вполголоса, приблизившись к старшине. – Вы знаете, ведь он уже с утра опохмеляется! И вот итог! Ну и домик у нас – то обворовывают, теперь вот до лошадей докатились! Это же кошмар, кошмар!
— Обворовывают?
— Именно! Меня ведь, товарищ старшина, обокрали сегодня утром! Всё что нажито непосильным трудом, всё погибло! Три магнитофона, три портсигара отечественных… собака с милицией обещала придти, да.
— Придут-придут, не сомневайтесь! – заверил его милиционер. – А сейчас давайте-ка покинем это место. И без того почти без причины вломились…
— Да-да-да! Конечно, сию минуту! — согласно закивал Антон Семёнович, направляясь к выходу.
Когда Шпак скрылся за дверью, старшина уже собрался уходить из опустевшей квартиры вслед за ним, однако его внимание привлекло нечто, синевшее на кровати. Подойдя ближе, он обомлел.
— Чём чёрт не шутит… — только и пробормотал Беззаборный, вертя в руках синее перо…
***
-…Твоё счастье, Степан Кузьмич, что всё вверенное тебе стадо цело и невредимо! – доброжелательно хлопнув по спине пастуха, возвестил председатель. – А то бы по гроб жизни в долгах бегал со своей старухой, а всё из-за бесноватых лошадей!
Дойдя до поляны, колхозный люд, к превеликой радости Кузьмича, обнаружил нетронутое стадо, несмотря на раскинувшийся рядом лес, где волк был не редкостью. Колхозный ветеринар для пущей безопасности осмотрел по очереди каждую буренку, подтвердив, что «причин для опасений за здоровье животных нет».
Когда первоочередные задачи были выполнены, студенты, смеясь, предложили преступить к поискам «темной лошадки», из-за которой, в принципе, здесь и оказался почти весь колхоз.
— Стал бы я вам брехать! – отвечал на смех Кузьмич. – Говорю вам, вот здесь она стояла! – он указал на умятую траву. — Вот погоди, схватила бы тебя такая за задницу – тогда бы ты поблеял, сучий сын!
— А тебя она ещё и за задницу хватала?! Вот узнает твоя старуха – будет тебе трёпка! По лошадям пошёл – экий жеребец! – захлебывался смехом острый на язык студент. — А что до самих лошадей – вот найдём сейчас в кустах самогона бутылку, так всё на свои места сразу и встанет! И лошади бесноватые и пенсионеры, алкоголем злоупотребляющие…
Ничего на это не ответил дед, лишь потянулся к лежащему рядом сыромятному кнуту, отчего шутнику, углядевшему в этом для себя злой умысел, пришлось удалиться.
Рассеявшись по поляне, народ принялся за осмотр окрестностей. Кузьмич усердствовал более всех, появляясь то тут, то там, в надежде найти хоть какие-нибудь улики недавнего присутствия здесь нечистой силы. Что, впрочем, не очень то и получалось.
Обыскав весь луг и ближайший кустарник, колхозники собрались перед заброшенной церковью.
— Тьфу ты, зазря только время потеряли! Да и мы тоже хороши – попёрлись кобыл рогатых по лесу искать! – попыхивая самокрутками роптали мужики, поминая Кузьмича недобрым словом. – Всё равно, что ветер в поле ловить!
— И то верно! У самих хлопот полон рот, а вы ещё и за лошадями бегаете, хреновиной всякой занимаетесь, да алкашей слушаете, прости Господи!
— Была лошадь, истинный Бог – была! – неуверенно выкрикнул дед.
— Так покажи её честному народу! Предъяви, так сказать, доказательства! А то всё лапшу на уши вешаешь, пердун старый…
Кузьмич, затравлено озираясь, обернулся. Его взгляд упал на старый позеленевший крест, венчавший колокольню, и тут пастуха озарила спасительная мысль, именуемая в народе «пальцем в небо».
— Она, пока вы здесь кусты прочесывали, в церкви под шумок схоронилась, и теперь носу не кажет. Больше ей деться некуда! – закричал он. — Здесь она, в храме!
Едва произнёс он последние слова, над поляной поднялся невообразимый гул.
— Ты гляди, как брешет! Соловьём заливается, старый пень! – кричали одни. – Хватит эти бредни слухать, пойдём отседова, ребята!
— И как же это в церкви бес-то засел? Они, по-моему, храмов сторонятся, боятся их, как всего святого! – говорили другие. — А тут и место намоленное…
— Намоленное-то оно намоленное, да только церкву ведь развалили, Бога прогневали, и теперь Бог с ангелами здесь не живёт… Вот и ходют кобылы бесовские по храмам божиим, да не боятся, — возразила им старая бабка Аграфена, чья мать некогда была церковной старостой. – Ведь свято место пусто не бывает…
Председатель, стоя чуть поодаль, мрачно смотрел на разгоревшиеся под стенами церкви дебаты. Он знал Степана Кузьмича как человека работящего и алкоголем не злоупотребляющего, однако последние события породили сомнения на этот счёт.
Засучив рукава, он уже собирался идти к толпе, дабы прекратить это переливание из пустого в порожнее, как был прерван раздавшимся в воздухе колокольным звоном.
— БОООМ! – разрывая пространство, пронеслось над лесом. – БОООМ!
Все как по команде замолкли, внимая первому за полвека в этих местах колокольному звону. Бабуськи испуганно закрестились.
— Гляньте! – указывая наверх пальцем, закричал Кузьмич.
На самом верхнем ярусе, куда указывал дед, колхозники заметили движение, а затем и какую-то возню, красноречиво говорившую о том, что церковь была далеко не пустая…
***
— БОООМ! – закладывая уши, раздалось сбоку.
Луна, растянувшись на каменном полу, в немом потрясении посмотрела на заднюю левую ногу, запутавшуюся в старой, почти истлевшей веревке, привязанной к языку колокола.
«Прах Старсвирла!» — закатив глаза, выругалась пони.
Забыв про магию, принцесса кинулась освобождать свою ногу, в процессе неосторожно дернув за веревку ещё раз. Раздавшийся звон значительно уступал первому, но, как и его более звучный и громкий собрат, моментально разлился по окрестности.
Освободившаяся от пут кобылица почти нырнула в люк, скрываясь во мраке колокольни.
Постукивая серебряными накопытниками о старые истертые ступени, Луна спешно спускалась вниз. В её голове из-за множества непрестанно натыкающихся друг на друга мыслей творился полный сабантуй. Стараясь хоть как-то привести всё в порядок, принцесса искала выход из сложившейся ситуации.
Сомневаться в том, что о прячущейся в церкви принцессе знает уже вся округа — не приходилось. Более того – единственный путь к отступлению оказался отрезан толпой суеверных, недоброжелательно настроенных крестьян.
Мысль о полёте пришла принцессе сразу после того, как она скрылась с открытого пространства внутри колокольни и тут же рассыпалась в прах, стоило Луне вспомнить узкие своды башни, из-за которых, в принципе, ей и пришлось пробираться через темноту и паутину храма.
«Храм…- Кобылице вдруг ясно вспомнился льющийся из большой дыры посередине кровли столп света и завораживающий танец пыли в нём. – А ведь идея! Дыра достаточно широка для того, чтобы я беспрепятственно вылетела наружу. Вариант всё же не ахти какой, но выбора у меня как такого нет».
Луна ускорилась.
***
…Стоявшая в немом потрясении толпа начала потихоньку оттаивать. Первой ожила и вновь обрела дар речи главная сплетница на деревне, баба Нюра, заголосив:
— Господи помилуй! Гляди, как черти забавляются, в колокола бьют! Не врал Кузька, есть там сила нечистая!
Сам Кузьмич был отнюдь не рад своему неожиданному предсказанию, напротив, пребывал в глубоком недоумении, стоя чуть поодаль.
— Что случилось? Кто звонил? – задал вопрос, подошедший к толпе председатель. – Да не молчите вы!
— Дык, сила нечистая! – отвечали ему. Толпа продолжала приходить в себя.
— Какая нечистая сила? Что за предрассудки? Вам что, солнцем голову напекло? – с нотками раздражения в голосе, недоумевая, переспросил председатель. Ещё бы! Одного «экзорциста» бесов видящего ему хватало с головой, а тут прямо массовая истерия!
— Вот тебе крест, Егор Константиныч! Ты думаешь, я одна чертей на колокольне видела? Да тут все видели, верно?! – вторила согласно кивающей толпе бабка. – Мы впопыхах её углядели, а она, как мы её на мушку взяли, сразу в темноту – шмыг! – и затаилась.
— Кто «она»?
— Кобылица бесовская, вот кто!
— Верно старая перечница толкует! – соглашался с бабой Нюрой пожилой тракторист. – Вишь, как колокол звонил жалобно, аж до костей пробирает! И откуда он вообще там взялся – колокол этот?! Всех же их поскидывали с колокольни-то…
— Э, нет! Этот не скинули! – вставила слово всеведущая Аграфена. – Когда крушители понаехали, этот через оконце не вылез. Долбили его кувалдами, долбили – да всё бестолку. Так и бросили его одного висеть, всеми забытого.
— Может, кого проверить послать? – неуверенно протянул один из студентов.
— Да бред это всё. Ветер налетел, язык качнул – вот вам и звон! Напридумали, чёрт знает чего…
— Какой ветер?! Да здесь и дуновения не было, а ты – ветер! Да и какой должен был быть буран, чтобы такую махину звонить заставить?
Тут все враз заспорили, заорали, кулаками замахали, гул над поляной поднялся невообразимый. Чуть до драки дело не дошло, не вмешайся вновь председатель.
— Молчать! – вскричал он. Говор стих, и народ уставился на своего бригадира. – Довольно с меня этих склок на сегодня! Один прибежал сегодня, вопя «о бесноватых кобылах», — смерив Кузьмича недобрым взглядом, он продолжил. — Другие сейчас чуть не устроили мордобой и склоку по этому поводу…Хватит! Если вас так гложут сомнения на этот счёт, то пускай их правдивость проверит сам виновник «торжества», сходив на разведку в церковь на предмет этих ваших «бесов», — закончил он.
— Правильно, Егор Константиныч! Голова, а не мужик! – после минутного обдумывания сказанного, одобряюще выкрикнули из толпы.
— Верно гутаришь! Вот тут и проверим, чья возьмёт – есть там черти или нет? Хох! Спорю на червонец, что есть!
Кузьмич вытаращил глаза и стал белее мела.
— Помилуйте, Егор Константиныч! Как же я туда супротив кобылы бесноватой сунусь? – плюхаясь на колени, заголосил он.
— Ты всю эту кашу заварил – тебе и расхлебывать! – прикурив, ответил председатель. – Да встань ты уже, наконец! Так вот, раз ты это дело начал, так доведи его до конца. А потому вперед и с песней!
Сопровождаемый и слегка подталкиваемый колхозниками дед остановился напротив разрушенной паперти.
— На вот, экзорцист! – протягивая бледному Кузьмичу кусок мела, издевательски усмехнулся говорливый студент. – Тебе нужнее, от кобыл бесовских защищаться — Гоголь плохого не посоветует!
Дед смерил трепача уничижающим взглядом, однако подарок принял. Зажав в правой руке потертый, видавший виды «Псалтырь», заботливо сунутый Аграфеной, а в левой – изрядный кусок мела, пастух уставился на зияющие чернотой церковные двери.
— Живей ходи, старый хрен! – гаркнул на ухо кто-то, заставив Кузьмича подпрыгнуть от неожиданности. Следом за этим последовал точный пинок, и дед, буквально перелетев порог, оказался под сенью церковных сводов…
…Редко бывал в церкви Кузьмич. А точнее, вообще не бывал, не считая детства — тогда, в далеком прошлом, ещё не разграбленная церковь блистала своим благолепием. Уже после запустения, переоборудованный вначале под склад, а затем и полностью заброшенный храм дед посещал всего один раз. И вот сейчас казалось Кузьмичу, что за каждым камнем здесь кроется опасность и из глубины заброшенной церкви за ним кто-то наблюдает пронзительным, зловещим взглядом.
Найденное оружие – сучковатая палка, подобранная стариком на входе, не шибко вселяла надежду. Шаркая по полу сапогами, пастух ежеминутно оглядывался, ожидая, что вот-вот из-за угла, как чёрт из табакерки, выпрыгнет даже не одна, а целое стадо бесноватых кобыл с горящим взором, утянув его в ад. Каждый раз, когда эхо отражало от стен какой-нибудь посторонний звук, Кузьмич вздрагивал, а по его спине и лбу лился холодный липкий пот.
— Что ж, чего тут бояться? – подбадривал себя дед. – Это только с первого раза оно страшно. Да! Оно только с первого раза страшно, а там оно уже и не страшно! Как его, языкастый это говорил…фик… фактория…Фактор! Фактор нежданья, во! Она меня тогда врасплох взяла, а теперь – шабаш! У меня теперь такие молитвы есть, что эта лошадь не то, что пальцем…тьфу! Копытом меня не тронет, но и мигом обратно в свою преисподнюю укатится, так-то!
— Да, так-то…- неуверенно протянул он. Только сейчас Кузьмич понял, что он стоит в полной тишине. И если до этого полувековое молчание изредка прерывали шарканье и звук его шагов, сыпавшаяся с потолка побелка или пение птиц из близлежащего леса, то сейчас в заброшенной церкви стояла абсолютная, мёртвая тишина. Старик нехотя поежился, прислушиваясь к стуку своего сердца, бьющегося в беспокойном ритме.
Вдруг за его спиной раздался шум. Кузьмич обернулся, до ломоты в пальцах сжав псалтырь: перед ним стояла тускло-синяя, под стать здешнему мраку бесовская кобылица.
…Луна даже слегка отпрянула от того, как резко обернулся к ней, будто выросший из-под земли человек. Однако не только это заставило пошатнуться принцессу: страшно выпученные, бегающие взад-вперед глаза на идеально белом, почти гипсовом лице впились в кобылицу. У обернувшегося, в котором Луна безошибочно опознала своего недавнего знакомого, было такое лицо, будто на её месте стояло самое гнусное и мерзкое порожденье Тартара.
«Этот взгляд… Неужели я выгляжу настолько плохо?» – осматривая себя, Луна осеклась. Её тело украшал роскошный наряд, сотканный из грязи, пыли и паутины, предавая своей обладательнице в царящей здесь темноте действительно жутковатый вид.
Немая сцена длилась не более пары секунд, после чего человек кинулся на пол.
— На колени падать совсем необязательно, можешь оставаться на своих двоих, — с нотками снисходительности сказала принцесса, глядя на то, как крестьянин чертит вокруг себя неизвестно откуда взявшимся мелом широкий круг.
— Ну, всё! Теперь меня никакая бесовская сила меня проймёт! Ни одна сволочь сатанинская до меня не доберется! – дочертив круг, с неким вызовом, неизвестно к кому обращаясь, надрывно закричал пастух. Поднявшись с пола, он поднял перед собой крепко зажатый в руках посох – недавнее оружие лунной принцессы.
Сие действия заставили кобылицу всерьез задуматься об адекватности и вменяемости человека. Уже подняв копыто, дабы обойти пастуха сбоку, Луна вдруг поняла, что сделать это ей не удастся. Свой «защитный» круг человек прочертил в аккурат рядом с центральной аркой, соединяющей притвор и центральную часть храма, тем самым заслоняя проход.
— Прочь! – видя в «глазах-фарах» бесовской кобылицы замешательство, приободрившийся дед перешел в атаку, активно махая палкой, однако дойдя до края круга, резко отшатнулся назад.
«Что он такое вытворяет?! — отойдя на безопасное расстояние, вспыхнула принцесса. – Да что с этими людьми не так? Откуда такая беспричинная агрессия?»
— КРЕСТЬЯНИН! МЫ ПОВЕЛЕВАЕМ ТЕБЕ УЙТИ С ДОРОГИ! – без лишних прелюдий, выведенная из себя неадекватным поведением, кобылица обратилась к старику кантерлотским наречием, отчего с облупленных стен посыпалась старая краска, а жившее под куполом воронье наполнило храм встревоженным карканьем и гвалтом.
— Прочь, бесовская кобыла! Я тебя не боюсь! – кричал в ответ дед.
Рог принцессы угрожающе запылал белым светом – возиться с назойливым крестьянином никак не входило в планы Луны.
Создав перед собой бледно-голубого цвета, почти невидимый во мраке барьер, ночная принцесса, сосредоточившись, двинулась в сторону стоящего на её пути пастуха, постепенно набирая темп.
Сей маневр незамеченным не остался, приведя к оживлению Кузьмича, до этого недобро смотревшего на загоревшийся во тьме рог. Он понял, что сатанинская лошадь наводит чары, а потому ещё сильнее сжал в побелевших пальцах свой посох, но это скорее были меры предосторожности – было ясно, что за пределы круга нечисти хода нет.
— Как на параде идёт! Но ничего, сюда она не…
Царственная кобылица, слегка пригнув голову с горящим рогом, беспрепятственно пересекла черту круга.
— Не может быть! – не веря своим глазам, прохрипел дед. Вернувшееся было воодушевление, а вместе с ним и надежда, бесследно испарилось. – Не подходи, тварь, не подходи! – уже срываясь на панический вопль, заорал он, что в принципе не остановило напор адского кошмара. – Ты не пройдёшь!!!
Замахнувшись, пастух, метя в голову бесовской кобылицы, ударил наотмашь. В следующую секунду из глаз Кузьмича во все стороны посыпались искры, а лоб отозвался болью. Проморгавшись, дед увидел, как ни в чём не бывало наступающего на него врага. Обалдело глядя то на своё оружие, то на кобылу, Кузьмич замахнулся палкой ещё раз.
— Если продолжишь в том же темпе – не соберешь своих старых костей! Ты уж поаккуратней, так можно и без лица остаться! – сочувственно упрекнула старика Луна.
Вознамерившись взять реванш и задать наглой животине трёпку, дед, на этот раз целясь в область груди, вложил в удар всё своё отчаяние и безысходность…и с удивлением увидел, как палка, словно натолкнувшись на невидимую преграду, отскочила — хорошо хоть не в лоб! — не причинив кобыле совершенно никакого вреда. Тем временем, под натиском бесовских сил, Кузьмич оказался в центральной части храма.
Ударив по невидимому барьеру ещё пару раз, пастух, поняв всю безнадежность ситуации, издал воинственный клич, запуская свой посох в кобылицу. Результат был предсказуем: палка, столкнувшись с бесовскими чарами, отрикошетила от невидимой стены как ловко пущенный по воде камень, улетая в сторону.
Чувствуя, как предательски начинают дрожать коленки, он попятился назад, плюхнувшись задом на каменный пол.
— Господи Боже… — глядя на идущую на него лунную принцессу, еле ворочающимся со страха языком пробормотал он.
Приблизившаяся вплотную и продолжая удерживать щит, Луна поймала на себе стариковский взгляд: на неё воззрились широко открытые, выкатившиеся на лоб глаза, в которых плескался неоглядный страх и ужас. Дед что-то замычал и, не сводя с кобылицы глаз, попятился назад.
Сделав вывод о том, что человек больше не помеха, принцесса устремила свой взор на большую дыру в кровле, через которую было видно голубое небо. Нерешительно, словно сомневаясь в себе, она раскрыла крылья. Гуляющий по храму сквозняк приятно щекотал маховые перья.
«Настало время ознаменовать мой первый полёт в этом мире», – разминая затекшие от долгого бездействия мышцы, Луна чувствовала себя подобно тем учёным, впервые отправившимся исследовать мертвый сумрак далекой луны.
Ночную принцессу ещё в колокольне мучили сомнения: а вдруг не получится взлететь? Ведь кто знает, какое влияние на её летные способности окажет этот мир?
Однако, отбросив все сомнения, кобылица оторвалась от земли. После нескольких обрывистых взмахов она начала уверенно набирать высоту.
– Да! – победный клич переполнял нутро принцессы.
Сделав по храму два пробных круга, Луна устремилась к свету.
Видя, что бесовская кобылица взлетела и более не преграждает обетованный выход, Кузьмич со всех ног кинулся в проход. Мысль о том, что сейчас адский кошмар, летящий на черных крыльях развернется и погонится за ним ни на минуту не оставляла деда, заставляя его бежать во всю прыть. Однако удивлению Кузьмича не было предела, когда вместо ожидаемого выхода, его встретили тяжелые проржавевшие двери.
Старик попробовал открыть створки, но все было тщетно: двери не поддавались. Поняв, что оказался запертым в церкви один на один с нечистой силой, и без того охваченный страхом Кузьмич окончательно потерял надежду пережить этот кошмар: ему казалось, что из беспроглядной тьмы выходят легионы сатанинских сил, постепенно заполняющих храм и непрерывно подбирающихся к нему. Разлетевшееся эхом по храму воронье карканье стало последней каплей.
— Выпустите меня, сукины дети! Вызволяйте, Христом Богом прошу! – вопил дед, молотя кулаками в двери. Ответом ему был лишь зловещий вороний гвалт…
***
-…Всё, милый ты мой! Прощайся с червончиком! У кого то сегодня будет пир-горой!
— Делишь шкуру неубитого медведя, как я посмотрю? Ты не зарекайся! Ещё поглядим, кому сегодня серебром стол накрывать…- не согласился колхозник. – Я вот более чем уверен, что есть там чёрт! Сам его на колокольне видал…
Гомонившая толпа приблизилась почти к самой паперти. Одни до хрипоты спорили, отчаянно размахивая руками, другие, ни во что не вмешиваясь, следили за происходящим в ожидании развязки этой невнятной истории. Председатель мрачно дымил в стороне. Выкуривая третью папиросу, он в который раз посмотрел на часы: прошло уже достаточно времени, а Кузьмича всё не было видно. Постепенно председателя охватывало нетерпение – да где его носит?
— КРЕСТЬЯНИН! МЫ ПОВЕЛЕВАЕМ ТЕБЕ УЙТИ С ДОРОГИ! – подобно иерихоновой трубе донеслось из церковных дверей, поднимая над колокольней черную тучу тревожно каркающего воронья. Все вздрогнули, поворачиваясь к церкви. Некоторые звуки были невнятны, но самую суть люд уловил.
— Батюшки святы! – испуганно выкрикнула стоящая рядом бабка, мелко крестясь. – Слышите, как бесы христиан православных гонют?!
— Не подходи, тварь, не подходи! Ты не пройдёшь!!! – голос, принадлежавший, судя по всему, Кузьмичу, внезапно оборвался на высокой ноте, повиснув в воздухе. На несколько минут перед церковью не было слышно не единого звука.
— Светлая тебе память, Степан Кузьмич, — стягивая с головы кепку, пробормотал тракторист. – Хороший был человек…
Вслед за ним сняли шапки ещё несколько колхозников.
Все, как громом пораженные, продолжали молчать. Даже колкий на слова студент, все последнее время активно выступавший в роли крупье, заметно поник.
Очнувшийся председатель бросился к проходу, однако путь ему преградили колхозники.
— Не пустим мы вас на гибель, Егор Константиныч! Не пустим! – удерживая председателя, причитали они. – Кузьке уже не поможешь, а себя – погубите!
— Да что вы несете?! Какая погибель? Какой «ад»? Совсем свихнулись на своих кобылах! – тщетно пытаясь прорваться сквозь оцепление, орал в ответ тот.
— Заприте двери! Не дайте нечисти выйти! – на фоне общего гула, выкрикнул кто-то. Этот замысел тут же притворили в жизнь: мужики закрыли тяжелые железные двери, и на всякий случай подперли их валяющимся неподалёку бревном. В том, что в церкви обитает нечистая сила, не сомневался уже никто.
— Вот теперь бесовской лошади наружу ходу нет! Поди попробуй такие «дверцы» поворочай!
Тем временем, всё-таки прорвавшийся сквозь толпу председатель подошел к дверям и твердым голосом обратился к стоящему рядом приземистому механику:
— Отворяй двери!
— Да ты шо, товарищ! На смерть я тебя не пущу!
— Отворяй, кому говорят, душа мамалыжная! – взорвался вконец бригадир.
От спора их отвлек шум изнутри, как будто кто-то пытался раскрыть проржавевшие створки, впрочем, безрезультатно: тяжелое бревно крепко держало и без того массивные двери.
А через мгновенье в дверь замолотили и чей-то голос, в котором с трудом угадывался Кузьмич, страшно завопил:
— Выпустите меня, сукины дети! Вызволяйте, Христом Богом прошу!
Даже Егору Константиновичу сделалось не по себе от такого вопля, полностью пропитанного безоглядным, почти животным страхом. Столько было в нём ужаса и безысходности, что председателя, не говоря уже о всей толпе, пробил озноб.
— Там, наверху! – закричал кто-то из толпы.
Под страшные крики Кузьмича, доносившиеся изнутри, все перевели свой взгляд в небо над церковью: почти сливаясь с вечерним небосклоном, стремительно взмывая вверх, над храмом величаво летела небольших размеров темно-синяя лошадь. Конечно, отсюда было весьма трудно определить, кто сейчас парил над церковью, но все почему-то были уверенны, что это именно лошадь и ничто иное. У самой колокольни она, резко развернувшись, полетела в сторону ближайшей чащобы. И в это же самое время, никем не замеченные, туда проследовали двое незнакомцев, покидая владения мирного и спокойного, до этого дня, села Богоборцево…
