Ча́шник — придворная должность заведовавшего напитками и винными погребами.
Стольник — придворный, прислуживавший князьям и царям за столом во время торжественных трапез, а также сопровождавший их в поездках.
Бра́тина — сосуд для питья, предназначенный, как указывает и само название, для братского, товарищеского питья; братина имела вид горшка с покрышкою.
Рында — оруженосец-телохранитель при великих князьях и царях России XVI—XVII веков.
Селестия, держа голову прямо, чинно шествовала по царским коридорам. С обоих сторон её сопровождал молчаливый эскорт из опричников и людей Воротынского. Новая форма, по мнению Тии, шла государевым людям намного больше, чем чёрные невзрачные одеяния. Хотя, скорее всего это дело вкусов, и принцессе просто нравились светлые тона, в то время как Луна, возможно, была бы не против тёмных оттенков. Во главе процессии шёл Филипп, но едва ли взгляды людей, ожидающих за большими дверьми, будут прикованы к нему. Их ещё даже не открыли, а шум доносившейся оттуда оживлённой дискуссии уже давал знать о том, с каким нетерпением собравшиеся желают узреть главную причину совещания. Однако принцессу такой накал обстановки нисколько не смущал, ведь это была предсказуемая реакция, которой она и ожидала. А вот тишина — та наоборот заставила бы её сильно удивиться. Скрипнув, двери распахнулись внутрь зала, заставив галдёж приутихнуть. Селестия, не замедляя ход, переступила порог и сразу же почувствовала на себе сотню взглядов, отдающихся в её холке мелкими покалываниями. Но встречаться с ними она и не думала: принцесса гордо вышагивала под аккомпанемент перешёптываний и редких восклицаний, смотря только перед собой. Из-под тянувшего за ней шлейфа выглядывал фрагмент её метки, по которому не сложно было догадаться о содержании скрытой части изображения. Жемчужные бусы роскошного кокошника раскачивались в такт её шагам, разносившимся по помещению мелодичным перезвоном золотых накопытников. Такой резкий перепад настроений в зале вызвал у неё едва заметную улыбку, тут же спрятанную под бесстрастной маской. Вряд ли чьи-нибудь догадки об её внешнем облике совпали с действительностью – несомненно, это был один из козырей, прибережённых для нужного момента.
Люди эскорта разворачивались лицом к толпе, образуя цепочку из равноудалённых друг от друга звеньев. В руках они сжимали массивные бердыши, на случай если кто-то вздумает перейти мирные границы. Селестия почти преодолела прямую дорожку до трона, когда замеревший зал начал понемногу приходить в себя, избавляясь от сковывающего его удивления.
По просьбам Тии, старый царский трон заменили новым. Пусть он и не обладающим роскошью своего предшественника, зато был более удобным для комфортного восседания на нем будущего монарха. Его перила практически отсутствовали, а само сидение было гораздо шире предыдущего. Эти довольно грубые изменения сделали его строение схожим с эквестрийским. Но и эту сварганенную на скорую руку часть интерьера Селестия в будущем непременно собиралась заменить на более близкую к своему прошлому трону копию. Да к скромному седалищу прилагалось приятное дополнение, замеченное Селестией ещё на подходе: словно выточенные из камня, с двух сторон от престола несли свой пост два стражника в богатых белоснежных кафтанах-терликах, а на их груди красовались вышитые золотыми нитками орлы. Из-под высоких, опушенных песцом шапок на неё грозно поглядывали глаза служивых рынд, руки которых мёртвой хваткой держали грозные бердыши, опирающиеся древком на плечи. Пусть принцессе они были и незнакомы, но уверенность, что охрана восседающего на троне их долг и обязанность, не покидала её после мимолётного осмотра этих суровых стражей.
Когда принцесса, развернувшись в сторону людей, наконец, опустилась на сидение, по залу прошёл осуждающий шёпот недовольства. Даже бокового зрения не хватало, чтобы охватить эту пёструю толпу целиком. Ловя на себе множество взглядов, Селестия ощущала то непривычное, давно забытое чувство. Если бы не сумбурность минувшей первой встречи с государевыми людьми, она, возможно, смогла бы распознать его ещё тогда,… а возможно и нет. Несложно догадаться, что собравшиеся и были источником этого чувства. Источником слишком расплывчатым и абстрактным для определения более конкретной причины. Могло показаться, что всё дело в их одежде, невиданной Селестией прежде. По передним рядам можно было судить о многослойности нарядов знати, хотя и на один слой, если мерить на глаз, материала уходило в разы больше, чем на костюм богатой аристократки, сшитый по случаю Гранд Галопинг Галлы. Но отдельного внимания заслуживал лес головных уборов, покрывающих абсолютно каждую голову. По большей части это были колпаки, не отличающиеся особой оригинальностью, но встречались и украшенные жемчугом или ярким пером. Все без исключения шапки были отделаны мехом, что проводило явную черту между людьми и пони: если на грифонах и возможно обнаружить меховую одежду, то поиски носящего мех пони были изначально обречены на провал, даже в случае исследования самых дальних уголков Эквестрии. Но не эти поверхностные различия порождали чувство, визит которого Селестия никак не ожидала, просто-напросто позабыв о нём.
Она взирала на этих людей, что в прошлом смотрели на неё взглядами волчьей стаи, а ныне находившихся под её крылом, без тени замешательства и беспокойства. Наполненная решимостью, она с привычной для солнечной принцессы благосклонностью и властностью смотрела на них, как на своих будущих верноподданных. Селестия решила оставить свой богатый арсенал улыбок до лучших времён, осознавая, что в этом мире добрый монарх не был эталоном. Тысячелетия практики сделали её самой виртуозной актрисой, равной которой Экветрия ещё не видела и вряд ли когда-нибудь увидит. Она могла играть любую роль в зависимости от ситуации, при этом сохраняя своё истинное «я» в потаенных закромах, недосягаемых для холодных оттенков фальши.
Одним словом, Селестия была готова стать правительницей этой страны, этого народа, но вот только никто не разделял её решительность. Это стремление было односторонним. Их взгляды, полные сомнений и замешательства, читались как открытая книга, но чтобы уловить самую суть, их содержание знать совсем не обязательно. Они не признавали в ней мудрую правительницу, под опёкой которой находились сотни тысяч жителей Эквестрии; не видели бессмертное существо, управляющее небесными светилами; не примечали воина, прошедшего не одну битву и не знающего горечь поражения. Сложно сказать что-то определённое, но то, что люди не видели в ней искушённого вождя, оставалось бесспорным фактом, вопреки которому Селестия нисколько не волновалась.
Эта ситуация вызывала в ней противоречивые чувства. С одной стороны, Тии было сложно представить себя кем-то не в должности принцессы, поэтому хотелось как можно скорее вернуть всё на круги своя. Но как ни странно, с другой стороны её грело приятно чувство непривычных ощущений, ведь в вечной жизни так мало разнообразия… Но чтобы это понять, принцессе пришлось пройти очень долгий путь. Счастливое время, проведённое в неведении, осталось далеко позади.
Возможно, в незапамятном детстве будущая наследница сочла бы эти взгляды за оскорбление, однако она уже давно не маленькая капризная кобылка. Признание нужно заслужить. В конце концов, разве не для этого она и предстала перед мужами Руси?
Тия оторвалась от созерцания толпы, переведя взгляд на стоящего подле неё Филиппа. Застывший в пол оборота старик утвердительно кивнул Селестии, и поднял руку, призывая зал к полной тишине, нарушенной застоявшимся бездействием.
— Благодарю вас за ваше присутствие, — начала принцесса, но продолжила лишь после паузы: новую волну охов удивления невозможно было погасить, оставалось только переждать. — Всех вас без сомнений волнует один единственный вопрос, требующий безотлагательного решения,… которое уже есть. – Даже шорохи были слышны в интервалах обращения Селестии, а по завершению последней фразы зал мгновенно потонул в тишине, неестественной для полностью заполненного людьми помещения. И не мудрено: судьба страны не может не волновать её жителей. Кого-то больше, кого-то меньше, но безразличия не было и в помине. Наверняка кто-нибудь уже мысленно предсказывал следующую фразу новоявленной княгини, но дальше догадок это не заходило. Впрочем, ненадолго.
— Я могу стать вашей правительницей.
Сложно описать резонанс, вызванный этими словами. Яркость звукового контраста просто зашкаливала из-за людей, кидающихся из крайности в крайность. Практически все были в курсе, что главной темой собрания будет обсуждение того самого варианта решения, предложенного Селестией. Филипп позаботился об этом, во избежание реакции более бурной, чем творившейся сейчас. До того, как произнести эти слова, принцесса не единожды представляла себя в роли человека, выступавшего перед пони. И надо сказать, реакция людей была более оптимистичной, чем у воображаемых пони. Она чувствовала потоки агрессии, направленные на неё, но их было не так много, чтобы зацикливаться на них. В основном, весь шум порождали громкие обсуждения между собравшимися.
Филипп, под аккомпанирующие постукивания древков бердышей, вновь воссоздал относительную тишину.
— Я отлично понимаю ваше замешательство, — Селестия вновь обратилась к собравшимся. Она придала голосу самоуверенный оттенок, в меру разбавленный сопереживанием и покровительственным взглядом. – Ваши сомнения более чем оправданны, но я прошу позволить мне их развеять. Я готова ответить на все ваши вопросы, дабы правильность предложенного решения не представлялась вам столь туманной.
В ответ на её приглашение несколько мужей отделились от толпы, выйдя на свободное пространство. Это были те, чей голос ценился дороже большинства других; чьему мнению внемлют и прислушаются остальные. Селестия старалась как можно лучше запомнить внешность своих потенциальных союзников или же…, а впрочем, не стоит делить шкуру неубитой мантикоры.
Поймав на себе проницательный взгляд приблизившегося к трону статного человека в чёрном, расшитом золотыми узорами кафтане, она кивнула, подтверждая свою готовность слушать.
— Как чужеземец может повелевать чужбиной? – вопросительно выгнув бровь, молвил боярин, — Вы не наших кровей, не наших земель, и, в конце концов, на чуждом поприще. Наш царь, при всех своих пороках и заблуждениях, был самодержцем не только на словах. Ведомо ли вам, о чём вы помышляете и что предлагаете?
Самый главный вопрос разнёсся по залу. Все прошлые дни были потрачены в поисках ответа на него, хотя Филиппу он открылся задолго до этого. Ответ искала Селестия, ведь ей, именно ей и никому другому предстояло на него отвечать. И время было потрачено не даром.
— Не мне рассказывать вам о предках, от коих ваш царь вёл наследие. Разве не были варяги чужеземцами в те времена? Разве не была для них Русь чуждой землей, на которую они ступили, сжимая меч? – уверенно отвечала Тия, словно оглашая простую истину, неизвестную только для оппонента. От неё не ускользнуло дуновение перемен во мнениях присутствующих: её слова вызвали немое одобрение.
— Я не понаслышке знаю о тяготах правления и говорю вам, что на своей родине я наделена властью не меньшей, чем ваши самодержцы. Можете не сомневаться, опыт, копившийся не одно столетие — не пустой звук. И пусть мои скудные знания о вашем мире вас не тревожат, ибо единоличное правление меня не прельщает. Я учрежу совет, мнению которого буду внимать перед принятием решений. Каков вам мой ответ?
— Недурно, недурно, — высказался человек, после минуты одобрительных перешёптывания многих бояр и дворян. — Видать его Высокопреосвященство и вправду никогда не ошибается, — он провёл рукой в сторону ещё одного подошедшего. — Пусть оставшиеся вопросы сорвутся с других уст.
— У вас влиятельный поручитель и неспроста, — принял эстафету следующий дворянин, облачённый в ярко-синий кафтан, — Но вы окружили себя волками в овечьих шкурах. Земли русские их пастью хищной пополам разорваны. Мы вдоволь настрадались от деяний их и не желаем боле это терпеть. Волк меняет шкуру, а не натуру.
Дружный гул, разнёсшийся по залу, поддержал речь человека. Селестия вновь убедилась, что покровительствовать государевым людям, значит играть с огнём. Но сможет ли пламя его коснуться?
— Если уж вы сравниваете этих людей с волками, то не только на пороки проливайте свет. Преданность – вот чего они не лишены, и грех в этом сомневаться. А я, как принявшая их присягу, беру на себя ответственность за все их будущие свершения. И направлены они будут только во благо Царства Московского, с которого я сотру разделяющую его черту опричнины.
— Уверен, вы знаете, куда грядёте. Мы принимаем ваш ответ, — кивнул человек. Гул заметно притих, но Селестия понимала, что это решение вряд ли полностью удовлетворило толпу, но по крайней мере смогло её успокоить.
— Мы можем лишь гадать, как далеко то место, откуда вы родом и как сильно оно отличается от нашего государства, но даже слепому будет под силу ощутить различия наших пород, — озвучил свои доводы новый голос. — Будут ли родные нашему сердцу обычаи притесняться? Что зреет средь ваших помыслов – желание в чужой монастырь со своими уставами лезть или же принять его устои?
«Забавный вопрос, — мысленно усмехнулась Тия, — Как будто с первым вариантом кто-то станет терпеть меня на троне. Солгать? Не думаю. В этом нет необходимости, посему мой ответ будет не только верным, но и правдивым».
— Всё останется как прежде, а со временем и я приобщусь к вашим обычаям, — прозвучал лаконичный ответ.
Казалось, что все волнующие и важные вопросы исчерпали себя, будучи парированным речами Селестии и её словесная битва на этом закончилась. Но даже она не верила в такой исход, на что у неё имелись веские причины. И не шибко оптимистические прогнозы Тии оправдались.
— Вы что, совсем хмельные, чудо в перьях на трон сажать? – поднимал шум недовольства один из бояр, которых, по-видимому, положение дел не устраивало. И вот уже немалая группа призывает остальных «прозреть», дабы различить в происходящем козни бесовские.
— Дать лошади себя оседлать? Да ни за что! – поддерживали бунтующих с другого конца зала.
— Негоже на трон кого ни попадя сажать! Нашего Владимира Старицкого на царство!
— Царевича Ивана на престол! Пусть тот, в ком кровь царя правит! – громко выкрикивали имена других кандидатов. Но к этому смело привешивали и гневные, но толковые, на их взгляд, предложения.
— В конюшню её отвести и всего делов!
Селестия смотрела на это бушующее море совершенно спокойным взглядом, будто ничего и не происходило. Она давала себе отчёт, что бездействие с её стороны чревато весьма ощутимыми последствиями, к которым всё и приближалось. Некоторые из присутствующих предпринимали попытки прорваться за оцепление, но пока таких было немного и их легко сдерживали. Вероятно, эти оскорбления не помешают ей усидеть на троне, но здорово его расшатают. А ей нужна стабильность, которую сложно обеспечить с таким количеством ненавистников.
-Во, лихо рогатое! Такое только народу на потеху показывать! – под смех сторонников разглагольствовал боярин, одетый в шубу, словно за окном зима, а не лето, и выглядевший почти круглым. Сейчас к его персоне было притянуто внимание большинства, а его вирши звучали громче фонового шума. Он игнорировал просьбы придержать язык и продолжал играть на публику.
«Ничего личного».
Селестия, выжидая именно этого момента, зажгла свой рог бледно голубоватым свечением. Посторонние звуки не достигали её сконцентрировавшегося сознания, и лишь глаза наблюдали немую сцену, творившуюся перед ней.
Находясь в царских покоях, Селестия предавалась не только чтению. Этот мир лишил принцессу многолетней связи с дневным светилом, тем самым оставив в её душе ощутимую пустоту. Естество единорога более не ощущало той силы, что переполняла его в прошлом. Порой это заставляло Селестию чувствовать себя инвалидом, ведь единорог без магии – всё равно, что пегас без крыльев или земной пони без копыт. Но к счастью, эти мысли отступали, когда она вспоминала, что крупица магии всё же осталась в её роге и он вовсе не диковинная бижутерия в комплекте с кокошником.
Как ученик перед важным экзаменом, Селестия тратила много времени на повторение, так сказать, уже изученного материала. В порядке возрастания принцесса выуживала заклинания из своего богатого арсенала. Приятное чувство ностальгии овладевало ею время от времени, заставляя вновь вспомнить свою юность и радость каждому удачному шажку. Но когда, охваченная энтузиазмом из-за успешно сотворённого заклинания, Тия поднимала планку значительно выше, она, как правило, терпела фиаско. Путём долгих блужданий по внушительным чертогам собственных знаний, проб новых и новых заклинаний, Селестии удалось определить свой порог, переступить который ей вряд ли удастся.
Однако успехи не могли не радовать: теперь в её распоряжении находились не только «фонарь» и телекинез, но и множество других облегчающих жизнь магических приёмов. Некоторые из них уже нашли своё применение в хозяйстве. К примеру, ей не составляло труда без посторонней помощи растопить баню, ежедневное посещение которой стало её маленькой слабостью.
Заклинание, в данный момент обвившее спирали рога аликорна, не находило применения в хозяйстве, однако в минувшие времена Селестия порой к нему прибегала. Вместо привычного маршрута от основания к кончику, голубое магическое свечение двумя озорными огоньками устремилось вниз. Обогнув лоб, огни, едва коснувшись скул, сбежали по щекам до шеи. Путь до передних ног занял у них лишь миг, и вот они уже петляют по невидимым витиеватым тропам к подошве копыт.
Все были так увлечены разгоревшимся спором и праздной утехой, что не смогли уловить двух полупрозрачных змеек, подбиравшихся к главному заводиле. Одна из них, подкравшись достаточно близко, «нырнула» в пол, пуская аналогичные её цвету круговые волны, быстро разлившиеся по диаметру в несколько метров. Другая же слилась с боярскими сапогами, окрашивая их подошву в голубой. Результата не пришлось долго ждать: охваченный очередным приступом хохота, шутник неуверенно пошатнулся и его ноги без малейшего шарканья взмыли в противоположном от тела направлении – вверх. Смех на высокой ноте застыл на устах падающего человека. Опушенный соболем колпак боярина слетел с головы, когда тот, с широко расставленными руками и ногами, неуклюже распластался на полу. Глухое соприкосновение каблуков с заворожённой поверхностью зала тонуло в вскриках ещё нескольких подскользнувшихся. Если закрыть глаза и довериться слуху, то немудрено было решить, что обстановка ничуть не изменилась: смех и обрывистые выкрикивания как звучали, так и продолжал звучать в помещении. А вот их мишень изменилась радикально: теперь хохот вызывали неуклюжие и тщетные попытки упавших подняться.
Селестия вспомнила, как они с сестрой ещё до коронации часто развлекались, устраивая лебединое озеро прямо в тронном зале. Суть заклинания – уменьшение силы трения, что довольно забавно, если не перегибать палку. Но на той отметке, где пони сможет устоять, имея четыре точки опоры, человеку с двумя будет крайне тяжко. А для достижения двойного эффекта эту магию, помимо поверхности пола, накладывали на подошву копыт или обуви. В этом случае вашему оппоненту не то, что передвигаться, просто стоять на месте становилось сложно.
— Ишь, всадники выискались! – высмеивали находившихся в зоне действия заклинания.
«Ну, повеселились и хватит».
Ожидаемый эффект был достигнут не когда полы чудесным образом превратились в каток, а с точностью до наоборот – когда барахтающиеся на каменных плитах люди, вновь почувствовав в них надёжную опору, смогли подняться и вместе со всеми присутствующими устремить взор на светящийся голубым рог Селестии.
— Если вопросов больше нет, не вижу смысла тянуть, — приковав к себе внимание каждого, завышенным тоном объявила Тия, — Мне нужно знать ваше решение.
— Грозная княгиня…с такой лучше не шутить, — ухмылялась знать.
— Моё желание оседлать эту кобылу в лес бежит сломя голову, — произнёс кто-то вполголоса.
— А хороша! Аки княгиню Ольгу, это диво лучше не злить, ибо рог этот, словно кремень может чудесы всякие иссякать! – громко восторгался дворянин с высоким воротом.
Пока участники собрания взвешивали все за и против того или иного выбора, двое придворных слуг ставили перед троном аналой из красного дерева. Затем в зал внесли увесистый фолиант в тёмно-зелёном переплёте и оббитыми золотом углами. Его бережно положили на подставку и открыли на заложенной странице, где были вписаны имена всех имеющихся кандидатов. Рядом поставили перо и чернильницу.
— Приступим к голосованию, — возвестил о начале завершающего этапа митрополит, — Пусть каждый с чистой совестью и светлым разумом сделает свой выбор.
Наблюдение за огромной, никак не кончающейся очередью к аналою сильно томило Селестию и та, опустив веки, ушла в себя. Казалось бы, когда решается твоя судьба – самое время поволноваться. Но Селестия так не думала. Ей не грозил эффект лестницы, потому как её речь была не спонтанным словесным потоком, а тщательно обдуманным взвешенным ответом. Думы о том, что она упустила лучший вариант, обходили Тию стороной. Она сделала всё, что позволяли ей обстоятельства, а может даже больше. Дальнейшее развитие событий зависит не от неё.
Из небытия Селестию вырвал голос, возвещающий о завершении ритуала выборов.
— Сбор подписей окончен! Дождитесь окончания подсчёта голосов!
— Почто считать-то? Вон, какой столбец под княгиней вышел!
— И то верно. Тут и так всё ясно, как белый день.
— Солнечную княгиню на царство!
Если кто и был против сказанных слов, то счёл нужным промолчать. Идти против обладательницы подавляющего количества голосов было как минимум неразумно.
«Вот и всё, — проносилось в голове Тии, при виде сторонников выкрикивавших её имя на все лады, — Я вновь на троне, и даже утратив большую часть своих сил, вновь наделена властью. Солнечная княгиня,… а что? Звучит. Только вот раскалённая сфера тут ни при чём.
Даже за пределами Эквестрии мне не удалось вырваться за границы этого замкнутого круга. Какая-то часть меня неумолимо рвётся из обременяющих сетей правления, но другая старательно её заглушает. Ощущение власти приносит ей удовлетворение, а отсутствие навевает апатию, словно смысл жизни безвозвратно утерян. Я зареклась относиться к своим обязанностям бесстрастно, но сдерживать себя веками оказалось непомерно сложным. Ответственность не позволяла мне, отказавшись от правления, вести непримечательный образ жизни вдали от суеты, которая меня никогда не прельщала. Оставался единственный вариант – получать от процесса правления удовольствие, дабы не возненавидеть его. Я находила прекрасным тот факт, что от меня зависит благополучие всей страны.
И порой мои мысли выходили за рамки дозволенного, но то были лишь мысли…
Та часть портила меня, но не отдаваясь ей, я бы не нашла силы держать на себе целую страну. Теперь же, когда моя сестра вернулась и Твайлайт прошла своё обучение до конца, я могла бы оставить трон… Но видно ещё не время».
— Накрывай столы! Грешно не пировать за здравие царицы! – Слуги начали сновать по всему залу, приводя всеобщее желание в исполнение. Длинные дубовые столы и лавки расставлялись по заранее намеченной схеме, чтобы, не оскорбив, усадить каждого. Для Селестии прямо к трону поставили персональный короткий стол, который и замыкал образовавшийся лабиринт. В воздухе раздавались хлопки распрямляемых белоснежных скатертей, устилавших места для трапезы.
Едва люд расселся, во все двери зала начали вплывать огромные подносы с яствами, братины различных форм и размеров, кувшины, кубки и другая богатая утварь. Но для стола княгини прислуга несла особенное блюдо, от вида которого Селестия нервно сглотнула. Выражение «ужасно красиво» подходило для его описания как нельзя лучше. Княгиня с трудом заставила себя улыбнуться, когда на её стол опустился серебряный поднос… с лебедем. Благородная и некогда живая птица совсем не казалась ей мёртвой, когда её только вносили. Что бы она по этому поводу не думала, но сотворивший это хорошо знал своё дело: на Тию смотрели два переливающихся дивными цветами алмаза, вставленные лебедю в глазницы, его позолоченный клюв блестел неестественно ярко для этих серых сводов и, наконец, белоснежные крылья, зафиксированные спицами, создавали иллюзию свободного парения в небесах. Красиво ли это? Язык не поворачивался сказать иное, но у Селестии не укладывалось, как такое могло придти кому-то в голову.
— Вам разрезать его или вы сами? – обратился к остолбеневшей княгине один из слуг.
— Думаю, не стоит, — спокойно ответила Тия, — Оставьте как есть.
— Как будет угодно, — отвесив поклон, человек оставил её наедине с блюдом.
«Хоть есть его не обязательно», — Селестия вспоминала лекцию одного из стольников, в которой он рассказывал о процессе пира, его этапах и всяких незнакомых ей тонкостях. Одним из таких было открытие пированья жареным лебедем – блюдом для царского стола. Тия хотела объяснить, что в её рацион не входят мясные блюда, но стольник ответил, что такова традиция. Важен скорее сам факт появления торжественной дичи, нежели её поедание. Селестия не стала возражать. Только вот человек забыл уточнить, что птицу подадут в её же собственном оперении.
Благо хоть остальные подносы, возложенные перед ней, не содержали сюрпризов. Вот ей несут наполненный вином кубок. Селестия осторожно подхватила его облаком телекинеза, и сосуд неподвижно завис на уровне её глаз. Сей жест явно пришёлся по нраву пировавшим, и почти все, сжимая свои чаши, поднялись с места, дабы произнести тост.
-Царствуй на славу, княгиня Солнца. Многие тебе лета! — глядя на княгиню, молвил Воротынский и припал к кубку. Остальные наперебой повторяли его слова, после чего лихо испивали своё вино.
Чаша Селестии недолго оставалась пустой: она позволила себе отвечать на тосты скромной улыбкой и, сохраняя присущую ей плавность и грацию, ловчее всех осушила сосуд горлом, вновь поражая своих новых верноподданных.
***
Малюта Скуратов старался обходить тронный зал стороной, и не беспричинно. Нечего ему на глазах у люда маячить. С упущенной расправой над ним, как и над всем его отрядом, смирились только из-за покровительства новоявленной княгини. На пиру он, без преувеличений, незваный гость и его появление может вызвать оправданное негодование. А портить празднество единственной союзнице было нерезонно.
«Пущай веселятся, — шаркая по галереям дворца, размышлял опричник, — Не шибко то и хочется».
Впервые за долгое время знать взаправду веселилась. Малюте было непривычно осознавать, что застолье пройдёт без угощённых царём«пьяных бояр», бледнеющих под грозным взглядом самодержца дворян, той гробовой тишины после очередных обличающих слов и резонного опасения знати услышать вездесущее «гойда!» — команды, на которую опричники были натасканы, как гончие на «куси!»… Теперь всё это позади. Новый правитель — новые порядки.
«Слава Богу, что всё закончилось так, а не иначе. Бояре надеялись на трон Старицкого усадить — своё пугало балаганное, куклу бессловесную, за ниточки дёргаемую. Миновал Бог! Страшно представить, в какую Тьмутаракань они бы Русь загнали. А с царевичем мысль дельная была, только вот не учли они, что не моготь он ещё править без надзора-то. Знамо мне это регентство! Заговорщики и изменники на царевича как щука на рыбешку малую набросятся».
Игнорируя холопов Воротынского, Григорий Скуратов приказал нескольким группам, некогда государевых, а теперь, по всей вероятности, княжеских людей нести свой пост вне зала, в котором стражи и так хватало.
Знакомый профиль человека, прикорнувшего на лавке в арочной нише, оторвал опричника от его житейских дум.
«О, да это ж Гришка-чашник! Вот холоп окаянный, небось опять в погребок лазил!»
— Гришка, ты хоть бы приличия ради, после пированья покемарил, — Малюта уселся напротив него.
«Вот ведь бес его попутал так захмелеть то! А кафтан куда похерил? Негоже это…»
Опричник крепко хлопнул спящего по плечу и безвольное тело юноши, потеряв опору, сползло на пол, демонстрируя широкое красное пятно на спине.
***
Пир был в самом разгаре: вот-вот наступит четвёртая смена блюд. Зал переполняла задорная переливчатая музыка нескольких гусляров. Чашники едва успевали подливать в кубки празднующих новые порции вина или мёда. По эквестрийским меркам, пили много, но пьяных Селестия не наблюдала. Из-за слабости пони перед алкоголем она и была вынуждена объявить сухой закон на Гранд Галопинг Галле. Однажды Селестия предложила гостям распить привезённое вино — подарок грифоньих послов, и ничем хорошим это не закончилось: пони слишком быстро опьянели и начали дебоширить. Впоследствии под удар попали и некрепкие напитки вроде сидра. Что поделать — поблажки рушат запреты.
Княгиня, руководствуясь теми же советами стольника, решила угостить бояр вином «со своего стола». Она давно приметила, что группа людей не шибко желает, по всеобщему примеру, предаться веселью. И, что не странно, среди них был тот самый потешавшийся над ней боярин. По-видимому, он и сосредоточил вокруг себя остальных.
Селестия подозвала к себе чашника и велела пожаловать тем знатным мужам вино с царского стола. Она знала, что на Руси этот жест является проявлением внимания монарха к подданным и принять его – великая честь. Возможно, тем самым ей удастся сгладить возникшие между ними острые углы, что виделись невооружённым взглядом.
«Хм, я сделала что-то не так?» — недоумевала Селестия, наблюдая за непредсказуемой и, по её мнению, нелогичной реакцией боярина, перед которым застыл слуга с кубком. Страх. Искренний страх человека чувствовался даже отсюда. Он почти дрожащими руками обхватил чашу и перевёл свой взгляд на княгиню, пытающуюся понять причину такой неподдельной фобии. Человек, ещё больше побледнев, всё же решился принять царскую почесть: он слегка приподнял кубок в знак благодарности, залпом его осушил и с громким стуком опустил на стол. Его собеседники внимательными взглядами изучали боярина, будто Тия подсунула ему зелье превращения в аликорна, и он с минуты на минуту должен был в него обратиться. Сидящие рядом люди боязно поглядывали на щедрую княгиню и вскоре та, не найдя этому никакого объяснения вернулась к своему столу.
«Ох, и странные ведь… Или это я чего-то не уловила?» – княгиня со вздохом приложила ко лбу копыто.
Еда не манила её своим привлекательным видом и пряным ароматом, хотя завтрака у неё ещё не было.
Невесть откуда взявшаяся тоска затуманила взгляд апатичной дымкой. Ею вновь овладевала неуверенность, которую она, казалось, оставила позади. Так хотелось, чтобы минувшая неделя продлилась чуточку больше… Отчего-то, возможность возвращения этих несвязанных с властью тихих дней вызывала только сомнения.
«Неужели меня вновь ожидает эта бесконечная рутина? Я так не хочу вновь засыпать на своём рабочем столе под одеялом неподписанных документов… Нет-нет-нет! Здесь всё будет по-другому, я уверена. Другой мир как-никак! Я должна справиться…»
Селестия потянулась к кубку, и с сожалением обнаружила, что он пуст. Напитки были единственным её предпочтением на этом пиршестве. Но она даже огорчиться не успела, как заметила несущего ей кубок чашника, который будто бы читал её мысли, выжидая наилучшего момента.
-Благодарю, — Тия уже на полпути схватила сосуд телекинезом и, стараясь не пролить ни капли, левитировала его к себе. Когда он почти коснулся её губ, она заметила, как несколько человек встают со своих мест, сжимая кубки, и ей пришлось соблюсти приличие, дождавшись завершения очередного тоста.
Селестия вновь сфокусировалась на временно отстранённой от неё чаше и та, после лёгкого толчка, поплыла к ней. До желанного источника оставалось совсем чуть-чуть…
И это небольшое расстояние сосуд так и не преодолел: в зале раздался вырывающийся из приевшегося шума хлопок, и что-то с чудовищной силой и неуловимой для глаз скоростью сбило чашу. Часть тёмно-кровавого нектара окропила белоснежную шёрстку шеи Селестии, а остальное ещё находилось в воздухе, не успев встретиться со скатертью или полом. Звон падающего кубка ещё не раздался, но присутствующим в зале было не суждено его услышать.
Рефлексы солнечной кобылицы, опередив разум, поступили как в похороненные под пылью веков времена: полусогнутые передние и задние ноги крепко застыли в железной стойке, а рог смотрел вниз. Тело обволокло защитным куполом, после чего, синхронизируясь с резким взмахом могучих крыльев, последовала мощная круговая волна, сметающая всех и вся…
